Туган як

      Данис смотрит на огонь, и зрачки его будто сами охвачены пламенем. Огонь разгорается в их душах, когда толпа повстанцев вскакивает на своих коней, скачет сквозь пламя, удерживается, когда лошади встают на дыбы. Они скачут вслед за огнем, что так долго терзал их, и Данису кажется, что он начинает терять себя. Это заполняет его целиком, а Пугачев ведет их дальше, на Москву. Позади Оренбург, где Уфа взял небольшую передышку, но воспоминания стерты начисто, с о ж ж е н ы.       И огонь жалит его изнутри, когда все резко заканчивается.       Иногда Данис просыпается опустошенным по ночам, когда обеспокоенная Ксюша кладет мокрую тряпочку ему на разгоряченный лоб. Ему все еще кажется, спустя триста лет, что пламя пожирает его вновь.       Ксюша целует его в лоб, прежде чем перевернуть тряпицу. Именно в такие моменты Агидель чувствует облегчение.       В Сибири очень холодно. Данис сидит на земле, поджав ноги в новых сапогах под себя, но жар изнутри его вовсе не греет. Башкира лихорадит, трясет от осознания того факта, что помочь своему народу он никак не может.       Постепенно пелена перед глазами проясняется, и Данис начинает вспоминать.       Воспоминания помогают ему сохранять опаленный разум, и дышать становится проще.       — Прыгнешь через костер, матурым? — подначивает башкир девчушку, которую сам же и раззадорил, сам и разгромил. К счастью, она либо не признала в нем город, либо виду не подала. Пить не хотелось, хотелось лишь забыться в этой суете.       — Прыгну! — гордо бросает Оренбург и несмело разбегается. Ругнувшись себе под нос, Данис за секунду до ее падения успевает подхватить девушку на руки. Ксюша смущается. Край платья подпален, руки в бинтах все еще, она на окраине города с собственным же врагом, только что спасшим ее в очередной раз. «Какой странный сон», — думает Ксюша, но ей почему-то совершенно не хочется просыпаться.       Оренбург сидит на краю постели, отчаянно пытаясь не заснуть, пока совсем рядом Данис дышит неровно и болезненно.       Пару десятков лет назад он читал ей «Мастера и Маргариту» перед сном, уверял лежащую головой на его коленях Ксюшу в том, что он — вылитый кот Бегемот, но сейчас девушка не была в этом абсолютно уверена. Каждое полнолуние Ивана Понырева одолевала бессонница.       Каждое полнолуние Даниса мучил жар.       — Я обязательно вернусь, — обещает Агидель, отворяя ворота.       «Главное, не ради захвата города», — думает Ксюша и смеется переливчато, пока Данис шепчет ей что-то на своем языке, да гладит по щеке с невероятной нежностью, будто это не город, с которым он воевал столько дней, а редчайшая фарфоровая ваза. Ксюша не уверена, что Данис знает, что такое фарфор, но в том, что он сдержит свое слово, она не сомневается.       Ксюша гладит его по щеке. Во сне некогда суровый воин похож на беззащитного котенка, и от этого сравнения девушка непроизвольно хихикает. Раньше он спал настороженно, просыпаясь от любого шороха, но постепенно он привыкал к мирной жизни.       — Не уходи, — просит Данис с отчаянием в голосе, сжимая в руке цветок, и Оренбург с удивлением оборачивается.       — Что такое?       — Ты будешь всегда рядом со мной?       Дыхание Уфы постепенно выравнивается. Ксюша облегченно улыбается, откладывает тряпочку, ложится рядом и сразу засыпает. Данису моментально становится легче, он разворачивается к ней.       — Буду.       Огонь постепенно потухает.