Павлиньи перья именинника

Красиво ложатся перья — одно к одному, вплетаются меж шоколадно-каштановых прядей, сверкают нарядно и ярко в солнечных лучах. Сюэ Мэн щурится на этот свет с видом сонного птенца. Цзян Си безжалостно тянет за одну из прядок, возвращая именинника в реальность. — Не вздумай уснуть перед началом празднества, иначе сдам тебя близнецам Ханьсюэ на растерзание. Сюэ Цзымин сопит сердито, но глаза открывает, глядя исподлобья на порхание чужих рук. Взгляд его следит за ловкими движениями умелых пальцев, привыкших перетирать в целебные порошки мелкие травинки. Глава медицинского ордена бережно вынимает из шкатулки перо за пером, украшая ими голову именинника. Любой, кто хоть раз слышал ядовитые речи Цзян Си, не поверил бы, что в его действиях может быть столько чуткости и терпения, истинно целительской уверенности и точности: ни одно перо не сломилось, не примялось под его рукой, занимая свое место в высоком хвосте прически. Сюэ Мэн тоже не верит. Невзирая на замечание Цзян Си (а то и вопреки ему) он спит с открытыми глазами, сквозь ресницы наблюдая за мельканием пестрых перьев. Убаюкивающий шорох покачивает его — недоспавшего, поднятого ещё до рассвета — на волнах сладкой дрёмы. Сны щекочут нос не перьями, но терпкими ароматами целебных трав; и родные руки перебирают, заплетают Сюэ Мэну волосы, окутывая знакомым до боли запахом. «Мама». На грани сна и яви он поворачивает лицо, утыкаясь смазанно губами в чужое запястье. Перо шелестяще опадает на пол из замершей руки. С несвойственной ей медлительностью она отстраняется от юношеского лица, невесомо смахнув с него небрежную прядь. — Готово. Сон рассеивается, потревоженный чужим голосом. Сюэ Мэн нехотя поднимает ресницы, хлопает ими бессмысленно. Цзян Си тут же, с ним — укладывает в шкатулку оставшиеся перья. Но на именинника он больше не смотрит, будто потеряв к нему всякий интерес. Сюэ Мэн хмурится, стряхивая с себя остатки сна. Осторожно касается своей головы, чувствуя, как перья щекочут пальцы пушистыми кончиками. Хочется немедленно броситься к зеркалу, приосаниться, красуясь, полюбоваться своей красотой. Сюэ Мэн не поддается: держится нарочито прямо, скрещивает руки на груди (хотя многослойный парадный наряд едва позволяет). Смотрит в сторону, на сияющее солнцем окно своей комнаты; вздернув подбородок, выжидает, пока Цзян Си отметит это равнодушие, уязвится. Цзян Си не отмечает, даже головы не поворачивает. Руки его кладут перья друг на друга с таким усердием, будто ничего занятнее их нет. Терпение Сюэ Мэна — обратно его же самолюбию. — Не жди, что я стану тебя благодарить. И тем более приглашать на пир в мою честь. Цзян Си пожимает плечами, словно бы ему все равно непростительно больше, чем Сюэ Мэну. — Я и не собирался оставаться. — Почему? Вопрос слетает с губ Сюэ Мэна быстрее, чем тот успевает прикусить язык. Но Цзян Си не оборачивается даже сейчас, в минуту своего торжества — ведь ему до сих пор все равно. — У Главы ордена всегда много работы. Тебе тоже не мешало бы заняться своей, когда закончишь развлекаться. — Ты! — Сюэ Мэн вскакивает на ноги, стискивая ладони в кулаки и яростно глядя в холодную прямую спину. — Не смей меня поучать, когда сам не можешь выделить один чертов вечер на день рождения своего... — Замолчи! Сюэ Мэн замолкает под резким окриком, глотая ком в горле. Он не слушается — лишь переводит дух, занимая позицию для новой атаки. Обида и злость накатывают друг на друга в его груди, готовясь выплеснуться упреками и обвинениями. Таковы его отношения с Цзян Ечэнем, и эта истина никогда не подвергалась сомнениям. Ни одной из сторон. Даже сегодня, в столь важный для Сюэ Мэна день, этот человек приехал, чтобы испортить ему праздник. Цзян Си закрывает шкатулку с решительным щелчком. — Ты звал ее... во сне. Сюэ Мэн не верит своим ушам. Он знает, о ком говорит Цзян Си своим тихим серьезным голосом. — Тебе-то какое дело, — бормочет он, но голос его предательски подрагивает. Цзян Си не указывает на это, и Сюэ Мэн благодарен ему больше, чем может себе признаться. — Наш род Фениксов украшает друг друга павлиньими перьями в день рождения. Таков обычай. Сюэ Мэн кивает в ответ на эти слова. Обычаи ему хорошо известны: мама не любила рассказывать о своей родине в краях ордена Гуюэе, но чтила традиции рода и с честью исполняла свой долг, наряжая сына из года в год. — И? — непонимающе спрашивает Сюэ Мэн. — То, что делать это должен ближайший по крови Феникс, — веско произносит Цзян Си. — Знаю я. Будто бы иначе обратился к тебе, — вполголоса ворчит Сюэ Мэн. Других вариантов у него и правда было. — И что? Цзян Си молчит долго, будто размышляя, стоит ли ему говорить. Когда же он роняет слова, голос его до того тих, что Сюэ Мэн едва может разобрать смысл сказанного. — Когда-то на каждый мой день рождения... меня украшала она. Больше никто и никогда. Сюэ Мэну не нужно переспрашивать, чтобы понять. Он знает, что это значит. Не только то, что госпожа Ван приходилась своему соученику единственным родственником во всем ордене. Но и то, что Цзян Си так же знает, как ощущаются лёгкие касания ее любящих нежных рук, вплетающих в волосы перья. И знает горечь утраты, когда некому больше открыть шкатулку. Сюэ Мэн порывисто делает шаг к Цзян Си — и застывает, не решаясь подойти. Закусывает нижнюю губу, бросая долгий взгляд в сторону двери. Пора. Он отважно встряхивает головой, увенчанной множеством перьев. Зелень и синева переливаются в волосах, причудливо танцуют глазастыми пятнами по плечам. Сюэ Мэн оборачивается у дверей. — Эй, перед своим днём рождения протри пыль со шкатулки! — выпаливает он. — Если я буду чихать, украшая тебя, то переломаю каждое твое перо! — Да как ты!.. Цзян Си вскидывается ошарашенно и разъяренно, запоздало дернув головой в сторону двери, но Сюэ Мэн сбегает быстрее. Снаружи слышен заливистый озорной смех младшего Мэй Ханьсюэ, перехватившего с братом именинника. Шаги удаляются, оставляя Цзян Си в смятении. Ему думается, что праздничный пир в зале Мэнпо, должно быть, уже готов грянуть поздравлениями и весельем — не чета той роскоши, что царит в Гуюэе, но в разы душевнее. Словно добросердечность и простодушие Сюэ Чжэнъюна, любовь и забота Ван Чуцин навеки поселились здесь, продолжившись в их сыне с юным пылким сердцем. Пальцы Цзян Си замирают на крышке шкатулки, где цветы поллии сплелись в изящный узор. Пожалуй, он все же заглянет на праздник.