Ангелы моего проклятия

— Коль, все хорошо? Ты в порядке? Меня пробрал очередной приступ кашля, раздирая горло изнутри. Фёдор сначала был в некой растерянности, не понимая, что происходит, но сразу взял себя в руки и приложил ладонь к моему лбу. Босс смотрел на меня как-то странно... В поджатых губах проглядывалось раздражение, но аметистовые глаза смотрели все так же обеспокоенно. — А я говорил, что заболеешь... Он невольно вздохнул, вновь поднимая на меня взгляд и натянуто улыбаясь. В его тоне едва слышно звучало раздражение, скорее, попытка, явно фальшивая, показать родительскую заботу. Фёдор с тяжёлым вздохом потёр одной рукой глаза, пересадив меня со своих колен на свободную часть кровати, чтобы встать. — Лежи, я принесу градусник — он скрылся за ранее запертой дверью, а я обессиленно попытался подтянуть одеяло повыше. Ослабленные — то ли от болезни, то ли от вчерашней пытки — руки кое-как схватились за пододеяльник в попытке укрыться. И, хоть мне с горем пополам это удалось, но нормально поправить его, чтобы стало удобно лежать, не выходило. К счастью, Достоевский вскоре вернулся и сразу заметил скомканное одеяло, под которым я старался согреться. Фёдор присел рядом и, расправив одеяло, укрыл меня. Достав и стряхнув градусник, он попытался поднять мою руку, но я отмахнулся, когда босс задел сине-жёлтые отметины своей рукой. Решив, что хорошей идеей будет чуть поиздеваться и на этот раз специально надавить на них, Достоевский грубо схватил меня за руку. От прикосновений к ярким отметинам я пискнул. Но, кажется, босс не понял, что его безобидная игра зашла слишком далеко. Я с силой оттолкнул его, проскулив от боли, рядом с синяками остался отпечаток руки. Кажется, только заметив его, босс опомнился, хотя и не сказал даже "Прости!". С немного виноватым взглядом он вновь приподнял мою руку, просунув через горло рубашки градусник. — У тебя еще что-то болит? — Ага... рука. — Я фыркнул. — Прости, я не подумал, что сделаю тебе настолько больно. Я лишь хотел поиграть! — Поиграть? И что, весело?! Рука Фёдора скользнула по моим волосам ниже, к щеке, чуть поглаживая бархатную кожу большим пальцем. — Может, если я приготовлю вкусный завтрак, мой ангел простит меня? Он улыбался подобно лисе, кажется, вовсе не сожалея о содеянном, заманивая меня нежным шепотом, от которого веяло фальшивым уютом. Это меня в Фёдоре и пугало — способность точно определить, что я хочу услышать и использовать это для манипуляций, чтобы завоевать мое доверие. Сейчас я не знаю, действительно ли Достоевский любит меня, а если нет, то зачем я ему нужен. В тот роковой вечер... Все произошло слишком быстро, и я до сих пор не понимаю, почему после той ситуации в кабинете Фёдор забрал меня, рассказывая, что жить без меня не может. Если он любил меня и до этого, то почему не забрал раньше? Фёдор чрезвычайно умен и просто так ничего бы не сделал, но мне не дано понять его мотивов. Двое суток... Именно столько в моей жизни происходит хаос. Сейчас, если подумать, то вся ситуация невероятно странная. Но жизнь — не романтичный фильм с фиговым сюжетом, где можно признаться в любви и начать встречаться без малейших предпосылок к этому... Дость-кун... Что он на самом деле хочет? Фёдор уже собрался уходить, но я его окликнул. — Дость-кун! — Что такое, солнышко? — Фёдор прищурил глаза, наклонив голову. — Почему? — Я выдержал паузу, стараясь сформулировать мысль в голове. — Почему вы забрали меня после инцидента в кабинете? — Дурачье, потому что люблю... — Это ложь как минимум наполовину! — Я грубо прервал спокойный голос босса. — Вы явно не влюбились за один вечер, но если и так, то почему сразу привезли к себе, разве не слишком все быстро? Если же вы полюбили давно, то могли забрать в любой момент! Почему именно тогда? Зачем? Правда ли вы невинно любите, или вам нужна лишь шлюха? — Не задавай глупых вопросов, Коль. У тебе просто температура, ты бредишь. Фёдор ушёл делать обещанный завтрак. Из его слов я понял лишь, что причина этому есть, и весомая, но мне ее не расскажут. Полный бред. Я прикрыл глаза лишь на секунду, но сразу провалился в сон, из которого меня вырвал бархатный голос Дость-куна. — Солнышко, вставай. Тебе нужно поесть, чтобы принять таблетки. Я чувствую, как он слегка поглаживает меня по волосам, но сил не хватает, чтобы открыть глаза. Я промычал что-то невнятное, зарывшись лицом в одеяло. — Вставай, я знаю, что ты не спишь. Голос Фёдора стал холоднее. Я открыл глаза, Достоевский склонился над кроватью, держа тарелку блинов, политых шоколадом. Босс поставил завтрак на прикроватную тумбочку, но, когда я потянулся к тарелке, он перехватил мою руку. — Нет, Коль, я сам. Достоевский попытался поднять меня на руки, чтобы усадить к себе на колени, но я, понятное дело, начал барахтаться. — Ну чего же ты так сопротивляешься, куколка моя? Ну неужели настолько ужасно, что я сам хочу тебя накормить? — Он опустил меня на одну ногу, что неприятно впивалась в промежность, и я заёрзал. — Отпустите! Хватит! — Меня сильно схватили за волосы. — Что я говорил о твоем поведении, а? — Меня швырнули, словно тряпичную куклу, на кровать. — Простите! Я не это... — Меня прервали. Фёдор приблизился, заползая вслед за мною на край кровати. — Я тебя вчера недостаточно выебал?! Ты не понял, что будет, если ты начнёшь сопротивляться моим желаниям?! Я заплакал от страха, прикрыв лицо локтями — К-коль... Прости, я не хотел тебя так пугать... Эй, прошу, только не плачь! Достоевский протянул мне навстречу руки, и я обнял его. Фёдор повернулся со мной на руках, сев на край постели, и усадил меня на колени, покачиваясь взад-вперёд. Похоже, он старался меня успокоить. Я уткнулся в изгиб его шеи, меня всего трясло... — Солнышко моё... Прости, я сильно тебя напугал? Я промычал в знак согласия, вытирая слёзы. — Тише, не плачь... Это я виноват, ведь я забыл, насколько хрупкая и пугливая моя фарфоровая куколка. — Он еще сильнее прижал меня к себе. — Ты моё самое ценное сокровище! Моя марионетка из тончайшего фарфора, которую я должен защищать... Ты мой собственный человек, столь ранимый и безгрешный. Мне так хочется скрыть тебя от остального мира. Чтобы ты был лишь со мной! Я просто одержим тобой! Хочу кормить и переодевать тебя, носить по дому на руках и расчёсывать гребнем белоснежные волосы, словно моей живой куколке. Моей и только моей! Так, а это уже действительно пугало не на шутку... Кажется, босс окончательно сошёл с ума. Я попытался отстраниться от объятий, но меня не отпускали. — Солнышко моё, ангел мой... Коленька, хочешь быть моей прекрасной куколкой? И я сделаю все, что только пожелаешь! Тебе не придётся работать или готовить, я все-все сделаю для моего котёнка! "Быть куклой" — пронеслось у меня в голове, а после повторилось сотню раз эхом. Отказаться от своих чувств и желаний, полностью подчинившись чужой воле. Нет обязанностей, но нет и прав. Похоронить эмоции и стать игрушкой в руках психопата... — Нет. — Мои руки продолжают трястись, но Фёдор резко остановился, перестав раскачиваться. — Значит, не хочешь по-хорошему?.. — Меня схватили за волосы и начали силой бить затылком о стену. — Значит, будет по-плохому. Двумя руками я вцепился в руку босса, что продолжала сжимать мои волосы, раз за разом ударяя об стену. Не успев до конца успокоиться с прошлого раза, я разревелся от невыносимой боли. Я кричал и барахтался, но Достоевский не отпускал. Этот ад прервали мягкие прикосновения к моему лбу, от которых я и проснулся. Я жадно вобрал лёгкими воздух и осмотрелся вокруг, истекая холодным потом. Присев на корточки, возле кровати с тарелкой блинов сидел Фёдор, от неожиданности отдёрнувший от моего лба руку. Я облегченно выдохнул, осознав, что мне лишь приснился кошмар, побуждённый внутренними страхами и ароматом горячих блинов с шоколадом. — Коль, что-то случилось? — Поправив одеяло, я отодвинулся подальше от Фёдора. — Нет. Все хорошо. — Мой голос прозвучал довольно убедительно, но меня выдали трясущиеся руки. — Коль... — Фёдор взял меня за руку и, чуть сжав мою ладонь, продолжил. — У тебя был жар, ты уверен, что все хорошо? Ты можешь сказать мне, если тебя что-то волнует. Я переживал, увидев как ты мечешься по постели, что-то бубня под нос во сне. — Думаю, мне просто нужен отдых. Я боялся доверять Достоевскому, плакаться и показывать свои слабые стороны. А вдруг все придёт к тому, что тот кошмар станет явью? Нет, лучше будет сбежать, пока этого не произошло... — Солнышко, ты даже не поешь? Тебе нужно выпить лекарства, чтобы сбить температуру. Он помог мне сесть в кровати, придерживая за спину, и протянул керамическую тарелку со сладким завтраком. — Поешь и выпьешь лекарства, хорошо? — Босс указал взглядом на тумбочку, на которой стоял стакан воды и пара белых таблеток. Дость-кун уже хотел уходить, но я не отпускал его ладони, продолжая смотреть в фиолетовые и такие родные глаза. — Спасибо, Дость-кун...