Ангелы моего проклятия

На трясущихся пальцах остается короткий выдох еще живого Гоголя. Босс обнимает подчиненного, позволяя слезам бесконтрольно течь по щекам, падая на изувеченную, чуть приподнявшуюся на вдохе грудь... Как же Федор боится его потерять... Я отключился прямо во время наказания. Почти ничего не понимая, я очнулся от боли, прошедшей по всему телу. Чувствовалась слабость, а голову будто сдавило в тисках. Ощутив жжение, я испугался, решив, что мое тело терзает огонь. Кажется, я очутился в аду, в который поверил, как никогда ранее. В истерике я с силой во что-то вцепился, жар прошел, и я смог открыть веки… Надо мной нависал изумленный Федор, с удивленно распахнутыми и смотрящими на меня фиолетовыми глазами, которых я так боялся больше не увидеть. Он удивленно захлопал густыми ресницами, а после... мягко улыбнулся... — Солнце, не пугай меня так больше... Я понял, что всего лишь нахожусь в ванной, а Дость-кун держит меня над водой. — Ты меня напугал, горячо? — Да...немного... Достоевский включил холодную воду, разбавив ту, что была в ванной, и снова опустил меня в нее, выключая кран и размешивая освободившейся рукой воду, пока второй он придерживал мою голову над водой. — Это я виноват... Не бойся, можешь расслабиться и засыпать, я сам тебя помою. Глаза слипались сами, кажется, уже глубокая ночь. И я начал засыпать. Никакого чёткого сна я не видел, лишь прикрывал глаза на секунду. Казалось, я проспал пару минут. Но с каждым подобным разом сон отступал. Наверное, дело в ранах, что будто горели огнем. Федор закончил, взяв меня на руки и сливая воду. Меня посадили на край ванной, оборачивая полотенцем, Дост-кун как-то грустно посмотрел на меня, снова поднимая на руки. Он прижал меня к себе как можно сильнее, боясь ещё хоть раз отпустить, безмолвно поднимаясь на второй этаж. Фёдор занес меня в комнату, аккуратно положив на кровать и присев рядом, вытер меня, сняв полотенце. — Коль, давай поговорим... Я подполз ближе, кладя голову Фёдору на колени. Он погладил меня по волосам, на выдохе продолжив. — Солнце, прошу, веди себя хорошо. Ты видишь, что, когда злишь меня, я перестаю себя контролировать. Прошу, скажи, почему тогда в кабинете ты просто не сказал, что хочешь погулять? Почему ты постоянно что-то от меня скрываешь? Ты ведь понимаешь, что рано или поздно я все равно обо всём узнаю? Почему, даже когда я напрямую спросил, ты не ответил? Почему молчал и продолжаешь молчать, Коль?! Объясни, ведь я не понимаю, я окончательно запутался... Я продолжал молчать... Мне было стыдно. Я почувствовал, будто на меня снова кричат родители. А мне нечего сказать. Я обнял Федю за талию, утыкаясь в его живот. — Простите... Мне было страшно говорить, я не подумал, что могу сделать так больно. Я не привык, что все свои действия я должен с кем-то согласовывать. Я тут только сутки, прошу, дайте мне больше времени Дость! — Ещё времени, да?! А если в очередном порыве злости я просто убью тебя?! Если тебе нужно месяцами морально готовиться, прежде чем сказать, что хочешь погулять, то спешу тебя разочаровать — моего терпения на это не хватит! Ты либо учишься сначала думать, а затем делать, либо тебя этому научу я, и, поверь, не самым приятным для тебя способом! В ответ я лишь улыбаюсь, слегка потершись носом о его рубашку, приятно пахнущую стиральным порошком. — Так вы переживали за меня, когда я отключился? Это... мило?.. Я, как дурак, продолжал улыбаться, глядя снизу в изумлённые глаза. И... кажется, он улыбнулся в ответ... Так удивительно, прекрасно и ласково. Уверен, если бы я сказал, что обожаю эту его улыбку, то Фёдор соврал, возразив, что вовсе не улыбался... Дость-кун наклонил голову набок, с трудом сдерживая смешок. — Ха, ты серьёзно, Коль? Cолнышко, и это всё, о чём ты думаешь в этот момент? — Простите, мне сейчас правда сложно думать о чём-то другом, ведь рядом вы... Фёдор чуть закусил нижнюю губу. Все-таки, Гоголь умел ему льстить... Внизу тянущее ощущение от возбуждения. Николай чуть приподнимается для поцелуя, а Федор наклоняется в ответ, даря заветный для подчиненного приз...