Ангелы моего проклятия

— Не зли меня, Коль... Или ты сейчас же говоришь мне пароль, или в ход пойдут пытки, и ты все равно его скажешь! Ну, что выберешь? — Дость-кун... Федор сначала не понял, но я продолжил тише. — Кириллицей, с большой... Босс скептически посмотрел на меня, но пароль подошел... *** Я сказал пароль, и меня погладили по голове. Видимо, Федя нашел это в какой-то степени милым. Мне же стыдно, что когда-то моя больная влюбленность предложила поставить такой пароль, мол, никто ведь не узнает. Достоевский начинает лазить по телефону в поисках подозрительных вещей. Первым делом он, конечно, заходит в звонки, но не видит ни единого, что был совершен сегодня. — Я ведь говорил, Дость, я никому не звонил! Федор посмотрел на меня взглядом убийцы, и этого хватило, чтобы меня бросило в дрожь. Он продолжил лазить в моем телефоне. Мне страшно, что он может там найти что-то и не так понять. Но он сидит на моих ногах, не давая встать. А при попытке подняться вдавливает рукой обратно в постель. — Чего ты так паникуешь? Ты ведь сам должен знать, что у тебя в телефоне. Федор проверял все, от браузера до соцсетей, на которых он и остановился с легким смешком. — Ты серьезно, Коль?.. Он развернул телефон экраном ко мне. Там был контакт босса, записанный как "Дость-кун" с сердечком. Я закрыл лицо руками. Совсем забыл про это. — Простите... я... я сделал, не подумав... Возможно, такие мелочи веселили Федора. Он расслабился, когда увидел отсутствие звонков и пару наигранных часов в игре. Но когда он дошел до галереи, его шок нужно было видеть. Если не половина, то большая часть была забита его фотографиями, сделанными исподтишка. В офисе и на улице, за обедом и в коридоре. Это выглядело действительно пугающе. Кажется, босс недооценил то, как его подчиненный нуждался в нем. По лицу Федора я сразу понял, что он нашел в моем телефоне и был готов оправдываться, но Достоевский положил телефон на тумбочку рядом, переключив все внимание на меня. — Ну что? Готов к наказанию, или мне не делать этого? — ... Не надо... Не делайте этого! — Тогда я жду твоих мольб и бесконечное повторение моего имени вместо имени этой шлюхи. — ... Федор наклоняется к чужому уху, тихонько нашептывая. — На твоем месте я бы молил о пощаде, ведь твоя дырочка не выдержит еще одной порции внимания за сегодня. — Дость-кун... Дость-кун... я буду слушаться... и повторять только ваше имя всю жизнь! Сигма? Зачем мне эта грязная шлюха?! Мне до него и дела нет! К нему и подходить противно! Я буду только с вами, Дость! И буду делать все, все, все, что пожелает мой босс! — Ты снова назвал его имя!!! Значит, сейчас продолжай повторять мое! — Дость! Дость-кун! Федя! Феденька! Я люблю вас! Я хочу всю жизнь быть с вами! Только попросите, и я все сделаю! Федь... Папочка! Умоляю вас, простите меня! Федор молча берет телефон с тумбочки и... останавливает запись?! У меня новая волна паники, а из телефона доносится: "Сигма? Зачем мне эта грязная шлюха?! Мне до него и дела нет! К нему и подходить противно! Я буду только с вами, Дость!" — Как думаешь, что будет, если это отправить Сигме? — Дость-кун, не надо! Стойте! — Наверное, он сильно расстроится... — Нет! Прошу, удалите! — С чего бы вдруг? Если он сам перестанет с тобой общаться, то у тебя не останется выбора, кроме как остаться со мной! — Прошу! Я останусь с вами! Ни с кем не буду гулять! Только удалите запись! Федор отправляет заветную запись, пока я бьюсь в истерике, безуспешно сопротивляясь. В телефоне, лежащем в кармане у Федора, слышится звук уведомления. — Хорошо, я удалю запись, но у тебя с телефона. Если будешь себя хорошо вести, то аудио кроме нас никто не услышит. Но только если будешь хорошо себя вести! — Зачем... зачем вам эта запись? Федор снова проигрывает аудио: "Только попросите, и я все сделаю! Федь... Папочка! Умоляю вас, простите меня!" — ... *** «Чёрт! Как я мог такое сказать? Ненавижу!.. Себя...» Из этого размышления меня выдернул звук затвора камеры. — Эй! Вы чего? Я давно перестал сопротивляться, расслабившись и разлегшись на снятой боссом рубашке. Но, поняв, что меня снимают, быстро закрылся руками. Еще один щелчок... — Хватит! Зачем!? Перестаньте!!! — Мне даже как-то обидно, что, пока ты ходил за мной тайком, фоткая, у меня не было ни единой твоей фотографии. Это нужно исправить. — Я же не снимал вас голым! Остановитесь. — Твое испуганное лицо в кадре выглядит мило. Но вот только... Он схватил мои руки, которыми я безуспешно пытался закрыться и прижал мне их над головой. — Вот только, когда ты не закрываешься, фотография выходит сразу интереснее. — Отпустите! Это прозвучало скорее как угроза, чем мольба. Я дергаю руками в попытке вырваться из мертвой хватки. — Эй, ну хватит сопротивляться. Ты ведь знаешь, что не отпущу, пока не закончу. Несмотря на мой тон, Федор старается говорить мягко. Босс отпустил мои руки, уверенный, что я не посмею снова закрыться. Освободившейся рукой он схватил меня за ляжку, приподнимая мою ногу вверх. Я все еще старался свести ноги вместе, но вторую ногу Федор вдавил в кровать коленом. Пока я был в еще более унизительной позе, Достоевский сделал еще пару фото, прежде чем мои ноги отпустили. — Не нужно отворачиваться, Коль. Твое красное от стыда лицо очень неплохо выглядит в кадре. Я зашмыгал носом. — Я просто сделал парочку фото. Солнце, неужели это может довести тебя до слез? Мм? Ладонью он поправил мои волосы, прилипшие к мокрому от пота лицу. — Извращенец! Ненавижу! Отпустите меня! — С чего бы тебе меня ненавидеть?.. — Федор спустил ладонь к щеке. — Убери! Свою! Руку! — Федор от неожиданности отдернул ладонь, но от сей дерзости в нем снова что-то переклинило, и он силой схватил меня за подбородок. — Кто разрешал тебе открывать рот?! Ты просишь, чтобы я всегда был добр с тобой, но, пока я панькаюсь, ты вообще перестаешь меня слушать и видеть минимальные рамки своего поведения. Ты не имеешь права препятствовать моим желаниям. И, уж тем более, такой ублюдок, как ты, не имеет ни малейшего права обращаться ко мне на "ты". — Д-дость... Достоевский встал и начал искать что-то в шкафу. В этот момент я понял, что нужно бежать. Но страх сковал тело, не давая пошевелиться. Я понял — одна секунда промедления, и меня поймают, одна ошибка — и убьют. Сейчас. Потом будет поздно. Я спрыгнул с кровати и ринулся к двери, стараясь бежать как можно быстрее, но в то же время осознавая, что если хоть раз споткнусь, меня могут догнать. Не помню, как я успел оказаться на первом этаже, но сколько бы я ни дергал ручку двери, она не поддавалась. Страх. Я в тупике. В поисках хоть какого-то спасения я прячусь в шкаф, накрываясь одеждой, будто так меня не найдут. Я слышу скрип ступеней деревянной лестницы и спокойные, размеренные шаги в мою сторону. Они остановились у двери, на всякий случай проверяя замок. Закрыто. Еще два шага, но уже в мою сторону. Я в страхе закрываю глаза и замедляю сбитое дыхание. Двери шкафа открылись. Федор аккуратно спускает плащ с моего лица. Меня встречает пара аметистовых глаз. — Коль, хватит играть в прятки. А то я сбился со счета, за что тебя нужно наказать... Бархатный и тихий голос Достоевского пугает. Он протягивает мне руки. — Идем, я могу донести тебя на руках. Не будешь же ты в шкафу сидеть. Я, как ребенок, тянусь к боссу, обнимая его руками и ногами. И... рыдаю в его плечо в ожидании ласки и утешения. Тут он единственный человек, поэтому мне просто больше не в ком искать защиты. Он прав, я все тот же травмированный ребенок, что и при нашей первой встрече. Я плачу, осознавая, что мне не выбраться из этого ада, в который я сам себя загнал. Это день сурка, что будет длиться вечность. Я споткнулся о реальность, разбив розовые очки. Я понял, что не так было все. В этом доме почти нет часов, а двери, как по волшебству, всегда на противоположном от меня углу комнаты, и до них почти не доходит взгляд. Открытые ночью шторы и замки на всех дверях. Почему я не обращал внимание на столь тревожные звоночки? Верно... мое внимание было направленно лишь на Фёдора... Я столько раз мечтательно вглядывался в его глаза, игнорируя безумие, что ярко горело в них. Сейчас я... все прекрасно осознаю, но уже слишком поздно думать о смысле жизни, спрыгивая в петле с табурета. Мне... совсем не страшно... Я... чувствую лишь грусть, что моя мечта о тихой любви никогда не сбудется. Я прижимаюсь ближе, и Фёдор все-таки утешает меня, поглаживая по спине. — Тшшш... тише, мое солнышко... тише... Я судорожно бормочу "простите..." Федору на ухо, так как все еще уверен, что сам все начал и что сам виноват. Был бы рядом Сигма или Гончаров... Да хоть Пушкин! Любой бы сказал, что Николай не должен себя за все корить и что неправы оба... Но сейчас рядом никого... никого... кроме Федора, что лелеет свое солнышко. — Ангел мой... Коленька, солнце мое... Зачем же ты злишь меня, а?.. — Даже если я скажу, что мне жаль и что я больше не буду... вы ведь все равно меня накажете, не так ли?.. — Я пообещаю, что залижу все твои раны. И что буду извиняться за каждую царапинку на нежной коже. — Мне... мне так грустно, Дость... Федор отстраняет мое лицо, оставляя на нем бархатные поцелуи. — Тогда буду утешать, пока не уснешь. Я не могу не наказывать тебя сегодня. Ты ведь сам знаешь, что очень плохо себя вёл. Ты ослушался меня и гулял с Сигмой, врал мне, что не знаешь, что сделал не так, вместо того, чтобы признаться. Взял телефон, хотя я не разрешал. Сопротивлялся и нагрубил мне. Посмел обратиться на "ты", не спросив разрешения. А затем этот дурацкий побег... Немало за один день, не так ли? — И... Какое наказание я заслужил, Дость?.. — За твои прятки я могу высечь тебя ремнем. Раз ты говоришь, что я извращенец, то так тому и быть, из тебя ведь выходит неплохая модель для фото. Я бы мог просто оттрахать тебя за телефон... Но то, что ты гулял с Сигмой, меня сильно огорчило. Хм... У тебя когда-нибудь были секс-игрушки? Я понял, что значит жить с Федором... Это значит — нет права на ошибку. В этом доме я лишь день, но уже понял — наказаний будет много... Когда я немного успокоился, он закрыл шкаф и отнес меня на второй этаж, пока я продолжал мочить слезами его одежду. Он занес меня в спальню, закрывая дверь на замок, и я понял, что ничего хорошего дальше не будет...