Искусство вправлять кости

В полицейском участке было как всегда шумно, но в этот раз даже чрезмерно многолюдно. Те, кто приходили сюда по поводу своих проблем, не спешили покидать здание, потому что за его пределами поднялась такая снежная буря, что любого в сугроб закатает. Таким путём людей становилось всё больше и больше, пока наконец поток не затормозил, поскольку из-за прогрессирующей непогоды не найдётся такого дурака, который бы сейчас осмелился покинуть своё прикрытие, каким бы оно ни было. Она сидела на обшарпанном диванчике в коридоре, ожидая, когда её примут в который раз и, наверняка, в который раз безрезультатно. Ещё скопление народа оставляло желать лучшего, её чуть ли не смещали с места сидящие слева и справа от неё, а перед ней стояли люди, — целая толпа громких, шумящих говорунов, перекрикивающих друг друга, жалающихся либо на обслуживание в участке, либо на погоду, либо на личные проблемы в жизни, — только радиоприёмник, висевший на стене прямо у неё над головой, разбавлял гам размеренным, спокойным, даже воодушевлённым голосом. Нет, не примут её сегодня. Завтра, наверное, тоже нет. Людей много. Она не найдёт его, здесь ей не помогут. Никто не поможет! В очередной раз опустила голову в руки, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, лишённых слёз. Всё выплакала, всё выжмала из себя, оставив после опухшее красное лицо. Под глазами отчётливо выделялись синяки, свидетельствующие об усталости, но несмотря на то, что она находилась на волоске от обморока, спать или как-то отдохнуть не могла. Часы поисков, объявления по городу и полицейский участок — ничего не давало покоя, и не даст, если не найдёт. «…А на повестке дня у нас очередной список пропавших в окрестностях нашего прекрасного города, так что прижми уши к радиоприёмнику и внимай, дорогой слушатель, ведь попавший в беду товарищ может быть совсем рядом, прямо у тебя под носом. Итак… Сюзанн Бэнкинс, старушка лет восьмидесяти шести, в последний раз одета была в зелёное пальто, серую юбку, чёрные сапоги и чёрную шапку. Над левой бровью родинка. Мобильника и документов у несчастной нет. Если что-то известно об этой женщине, свяжитесь с…» Мария отняла голову от ладоней, прислушавшись к голосу из приёмника: обоъявляли пропавших без вести в Детройте. Сквозь гам расчлышать что-то было трудно, пришлось наклониться. Сюзанн, Франклин, Джейкоб, Ингрид… имён было много. Как она надеялась услышать одно единственное! Но список подошёл к концу, её мальчика не озвучили. Кончено, с чего бы вдруг? Чуда не случится. «…И помните, если вы кого-то потеряли, вы смело можете обратиться к нам! Так что давайте поможем друг другу? К слову, у нас есть номер, по которому вы можете оставить заявку на пропажу…» Когда голос стал диктовать номер телефона, Мария чуть ли не припала ухом к источнику, дабы всё правильно расслышать, запомнить каждую цифру, потому что другого варианта она не видела. Быть может, это её последняя надежда найти сына. Хоть маленькая, мизерная. В этом городе и в такое время вряд-ли кто поможет искать. Но женщина была в отчаянии, другого выбора не виделось. В сотый раз проклинала себя за то, что проморгала, недоглядела, оставила на секунду, чтоб потом обернуться и не увидеть никого. А сейчас она здесь, в душном участке, пригретом местечке, когда за его пределами самая настоящая снежная буря, а ребёнок невесть, где. Хотелось сорваться, бежать на улицу сквозь стихию и звать, кричать, откапывать каждый сугроб и искать в каждом углу, но на словах это было так просто. Беспечно и, в конечном итоге, бесполезно. Этим ничего не добиться. И это убивало Марию. Она достала из кармана белого помятого пальто телефон, судорожно перебирая пальцами по маленькой клавиатуре, чтобы набрать этот номер. Пошли гудки. Долгие, протяжные; всякий новый казался всё длиннее и длиннее, а секунды ожидания превращались в вечность. Никто, кроме автоответчика, не ответил. Сердце Марии рухнуло, рука задрожала, чуть не выронив телефон. Конечно, ей никто не ответит, с чего бы? Вряд-ли она одна такая умная, кто ломится на этот номер. Отчаяние удушало. Но женщина попробовала снова, и также снова в ответе ей было отказано. С каждым поочерёдным разом её последние крупицы надежды увядали, а с губ срывалось тихое хныканье, растворяющееся в толкучке окружающих людей. Сколько она так просидела за телефоном? Час? Второй? Буря за окном стучала по дверям и стеклу, а автоответчик — по костям. Мария набирала снова и снова, слушала гудки, безжизненный голос автоответчика, и так по новой. «…Наше вещание подходит к концу, желаю в Новом году всем надеждам сбыться и найти под ёлочкой свой заветный подарок. А с вами был как всегда ваш обожаемый Кларк Форест и «Детройт FM». Услышимся завтра, и помните, мы с вами всегда на одной волне…» Мария потеряла счёт времени, названивая на один и тот же номер, не получая никакой отдачи. Это убивало, но она продолжала, ведь больше ей ничего не оставалось. Часовая стрелка указывла на второй час ночи, а женщина всё билась, даже если и утратила всякую надежду. Раз автоответчик, второй, третий, пятый, десятый, и мужской усталый голос…

***

Последние остатки усталости и слабости сошли на нет, когда радист выстрелил ему в ухо такой неожиданной новостью. Джефф помотал головой, придя в себя, не уверенный, что всё правильно расслышал, но Кларк продолжил: — Знаешь, во время самих передач я ставлю телефон на беззвучный, а в этот раз после работы и вовсе забыл включить звук. Ну, так я взял телефон в руки уже в глубокую ночь, а там пропущенных… ты бы видел! Разные номера названивали, но был один конкретный, который бился до меня несколько часов, и опять звонил. Я кончено, ответил, а там женщина слезами обливается, вся на срыве, начала чуть ли не молить принять заявку о пропаже сына, а он по описанию на твоего спиногрыза похож. Я спросил, как её зовут, и она представилась Марией, — Форест сделал паузу, давая Джеффу переварить информацию. У того закружилась голова от потока слов друга. Запустив пятерню в светлые локоны, он сам не мог поверить в услышанное. Неужели это та, кого он ищет? Неужто мама малыша-Джеффри? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — в общем, я сам немного растерялся, тут же вспомнив о тебе и мальчике, и выпалил, что, возможно, знаю, где находится её сын. Джеффри был весь взбудоражен, метаясь по спальне кругами, спотыкаясь о собственные ноги, но впитывая каждое слово Кларка. — А дальше что? — Естественно, она начала у меня выпытывать каждую деталь о мальчишке, я же ей сказал, что попробую связаться с тем, кто в курсе, а там сообщу, что да как. Я имел ввиду тебя, вот и звоню теперь. Ну что, как быть теперь? — Как быть? — хороший вопрос, осталось выжмать из себя рациональный ответ. Джефф вышел из спальни, вернувшись в гостиную, где спал его маленький гость. Нужно было собраться с мыслями, чтобы подготовиться к дальнейшему с трезвой головой. — знаешь, что? Свяжи меня с ней, с Марией. Дай мне её номер или пусть она мне сама позвонит, тогда дай ей мой. — Ага, понял, сейчас сделаем. Кларк отключился, а Джефф опять замельтешил по дому сродни одержимому: его всего взяло в мандраж и предвкушение, по телу пробежали мурашки. Сейчас всего и кого угодно можно ожидать, даже обвиняющую в краже истеричку. Телефон в его руке загудел, а на экране-крышке высветился незнакомый номер. Ходек сглотнул образовавшийся в глотке ком. «Легка на помине» Нажав «ответить», Джефф приставил мобильник к уху. — Слушаю, — слово дрогнуло лишь немного, впрочем, ему ответил не менее взволнованный, хриплый женский голос: — Здравствуйте, мистер Ходек, мне с радио сказали, что Вы можете знать о пропаже одного ребёнка. — Правильно сказали, — Джефф отошёл от мальчика к рабочему столу, чтобы не разбудить, но глаз с него не сводил. — Вы мать мальчика? Мария? — Да-да, Мария. Я мама, — бегло заговорила она, не пряча треснувшие в голосе нотки. — мальчика зовут Джеффи. — С Вашим сыном всё в порядке, мэм, — сразу заверил он, не оттягивая. — я его нашёл на улице вчера ночью, он сидел один в переулке. Я пытался сообщить полиции о пропаже, но до них не достучался, поэтому взял к себе, — он откашлялся, желая звучать более убедительно, чтобы мать ничего не надумала. — но мальчик оказался не сговорчивым и мои попытки не увенчались успехом. Сейчас Джеффри у меня. Спит. На пару секунд повисла тишина, Мария ничего не отвечала, но потом, сквозь слышимые слёзы, она затараторила: — Правда, он с Вами? С ним всё хорошо? О, Боже, я..! — голос ещё больше растрескался. Женщина стала что-то неразборчиво бормотать, смешивая эти неразборчивые слова со всхлипами, но что-то потом в её словах прояснилось: — я… я безмерно Вам благодарна! Боялась, места себе не находила, а Вы… Вы… — Я Вас понял, мэм, — остановил Джефф поток благодарностей, чувствуя, что дамочка сейчас просто захлебнётся от радости. — я Вам могу продиктовать адрес, а Вы приедете за ним, — подумав чутка, он быстро добавил: — только попрошу не приезжать с полицией и прочими органами, потому что это вызовет только лишнюю суматоху. Вашего сына я не крал, вознаграждения не прошу, этого достаточно? — Хорошо-хорошо, я поняла Вас! Я просто приеду за Джеффом, — затараторила женщина, её голос стал ещё больше хриплым из-за всплеска эмоций. — я… я просто приеду, только дайте адрес. Джефф продиктовал адрес, пару раз запнулся, даже на улицу несколько раз выглядывал, чтобы посмотреть на табличку и убедиться, правильно ли, но в итоге Мария информацию получила. Просто парень сам был не свой, нежданный звонок заставил его понервничать, чего за ним до этого, пожалуй, замечалось нечасто. Когда мать пропавшего сына уже хотела отключиться и действовать, Ходек спохватился остановить её пыл: — Мэм, Вы уверенны, что хотите поехать сейчас? На улице погода сумасшедшая. Не представляю, как Вы доберётесь в такую бурю. — Я… я что-нибудь придумаю, сэр. Я доберусь на метро, на чём угодно. Не переживайте, я… я доберусь… — залепетала она, пытаясь успокоиться. — мне просто очень надо к нему… мне надо к сыну, иначе я с ума сойду. Джефф потёр переносицу, наотрез отказываясь понимать и принимать энтузиазм матери, но этот пункт он оставил при себе, только ответив на её пылкие речи: — Хорошо, мэм, я вас понял. Только оставайтесь на связи и будьте аккуратнее, ладно? — Хорошо, конечно. И ещё раз спасибо Вам, я уже выезжаю! Вызов завершился. Небрежно кинув мобильник на рабочий стол, Джефф запустил пятерню в волосы, взъерошив непослушную косму. Его былой всплеск адреналина смешался с, мягко говоря, замешательством по отношению к энтузиазму женщины. Или её упрямству. «Ебанутая, ей богу» — то есть она правда не может подождать хотя бы до утра? Этого Джефф понять не мог. Ребёнок не пропадёт, никто его не заберёт, не съест или не убьёт, а вот насчёт Марии, — чёрт его знает. Буря оставляет желать лучшего. Посмотрев на мальчишку, Ходек гадал: сказать или оставить до завтра? Да и говорить ли вообще? Хрен знает, как отреагирует. Пусть сюрпризом будет? Наверное. Честно, парень не хотел сейчас ломать над этим голову. Передозировка событий окончательно вымотала его, наконец принеся желание отоспаться. В последний раз глянув на гостя, он завернулся и поплёлся в свою комнату. Хватит на ближайшие несколько часов ему грандиозных выкидонов жизни.

***

«Итак, на повестке дня у нас минус тридцать один, прямо как сегодняшнее число, двенадцатый час и весьма шумная погодка. Так что ваш преданный друг рекомендует вам оставаться дома от греха подальше и не морозить свои и без того красные носы!»

Не соврал рыжий пёс. Одного косого взгляда в окно было достаточно, чтобы убедиться, что выходить на улицу в такую пургу осмелятся самоубийцы и прочие психи. И то, не все. Вот, один по крайней мере греется у себя дома и маринует индейку в специях, какие нашёл на запыленных полках своей кухни, слушая потрескивающее радио. Рядом с ним ребёнок, стоя на стуле, резал огурцы. Да, резал. Да, огурцы. Да, ножом. И да, это заслуга Джеффа, который так или иначе, с, пёс знает, какой по счёту попытки, но смог показать и научить мальца работать с ножом. Сам был в шоке, но у шкета получалось нарезать эти кружочки, не идеально, но получалось. Был ли Джефф горд? Определённо. Пожалуй, даже оба Джеффа, поскольку детям всегда радостно, когда они делают успехи. Что касается Марии, она позвонила парню где-то в восемь утра, заверив, что умудрилась сесть в метро и уже в пути. Это уже что-то. Джеффри так и не сказал пацану, что мама нашла его и едет к нему, решил, пусть будет сюрпризом. К тому же, он так усердно сосредоточен на готовке праздничного ужина. Ну что за дитя! Не стоит рушить такую картину поспешными волнениями. Малыш Джеффри быстро учился, что не могло не радовать самого наставника. Индейка отправилась в печь.

***

14:16

Не было видно ничего, всё застелилось белой пеленой. Пурга билась в окна, стучала по стенам и потолкам, снаружи всё замело снегом. Ветер сдвигал машины, поднимает и даже переворачивал. Всё медиа Мичигана трещало о чудовищной обстановке в Детройте в канун Нового года, за его пределами, в других штатах тоже. Те смельчаки, что покинули дома и перемещались на машинах, сейчас стояли в километровых пробках и сигналили друг другу, а бестолку. Движения не было от слова совсем. Что уж говорить об авариях? Слышалось пение сирен полиции и скорой, но толку от них не было, даже они приравнялись с остальными; всё застыло. Старое дерево, расшатанное ветром во все стороны, всё-таки повалилось, и не куда-нибудь, а прямиком на провода, и повисло, пока те совсем не оборвались. Если бы это было единственной проблемой: в нескольких районах пропало электричество, связь. Техника сходила с ума. Горожане тоже. Город погрузился в хаос. Люди паниковали и перекрикивали друг друга там, в заполненном душном вагоне, в котором то и дело пропадал свет во время езды. Не знали, что делать и куда идти, и надо ли оно вообще? Действительно, куда идти? Зима сходит с ума. Прижатая к стене скоплением народа, Мария одной руко держалась за поручень, другой тёрла висок, пытаясь отгородить себя от шума хоть как-то и сохранить рассудок трезвым. Она держала дорогу к мистеру Ходеку, по указанному адресу, но проблемы не убывали. Вот куда она сейчас пойдёт?

«...Поступили известия о двенадцатом по счёту ДТП в черте города. Напомню, ранее сообщалось, что четыре из уже случившихся со смертельным исходом…»

Хороший Новый год выходит. На улицу выходить опасно, погода в буквальном смысле убьёт. Поезд остановился на нужной ей остановке и она сквозь толкучку пробралась на забитую платформу. Пробираться куда-либо через народ тоже было непросто, потому что люди не спешили никуда уходить. Мария тоже. Нет. Пока нельзя. Найдя более-менее свободное от толпы место, она прислонилась к массивному столбу и набрала Джеффа. Каждый гудок ощущался как вечность, но трубку всё же взяли. — Мистер Ходек? По ту сторону слышился неразборчивый шум. Связь была просто ужасная. — Мистер Ходек? Алло? — Мария, я Вас слышу! Наконец-то. — Я сейчас на станции Гранд Циркус Сотбаунд, недалеко от центра. Я не уверена, что смогу сейчас двигаться дальше. — И пр… не увер… никуда не… не ходите, слышите? — сквозь помехи она смогла уловить, что Ходек пытался ей сказать. — отси… там. На ули… небезо… Вы поняли? — Я поняла Вас. Скажите только, как там Джеффри? — С ним всё нор… он зде… И больше ничего не было слышно. Связь пропала окончательно. — Чёрт… — на миг ей хотелось бросить телефон во что-нибудь тяжёлое, но остановила себя. Нервишки ни к чёрту, но нужно было сохранять голову на плечах. Если поддаться панике, ничего хорошего из этого не выйдет, и тогда помощь нужна будет не её сыну, а ей самой. Да. Сейчас всё вокруг слетает с катушек, она следом тоже. Нельзя. Свет на станции начал активно мигать, то угасать совсем, то светить ярче положеного, пока не погас вовсе. В толпе раздались крики ужаса, люди, толкаясь, пиная и давя друг друга, бежали вон со станции, толпясь на эскалаторе, чуть ли не запрыгивая на его перила, лишь бы добраться до выхода в хододную стужу, пока метрополитен не окажется закрыт. Закрыт… На станции прогремела сирена, за которой последовал скрипящий звук: массивная, гигантская дверь спускалась вниз, спеша закрыть внутри станции всех оставшихся. Оттого паники поднялось ещё больше. Люди кричали и бежали, боялись остаться в этом склепе. «Господи…» Окружённая хаосом, Мария на дрожащих коленях спустилась по столбу вниз, обхватив голову и крепко-крепко сжав светлые волосы. «Боже, пожалуйста…» Где-то там, далеко, сквозь ор толпы, раздался омерзительный хруст, ещё больший крик, сотканный не из страха, а из лютой, абсолютной агонии. — Придавило! Людей придавило! «Господи, помоги…» На бетонную землю падали слезинки, но разглядеть их было невозможно, как и всё здесь. Свет потух на всей станции, поезда прекратили своё движение, даже крики стихли. Мир погрузился во мрак.

***

15:38

— Блядь, блядь, блядь… это плохо, очень плохо! — Джефф метался туда-мюда по кухне, сжимая телефон в трясущейся руке. Он несколько раз пытался дозвониться до Марии, но все попытки обернулись крахом. Связи не было. Но в его районе электричество пока не пропало. Пока. Сложно сказать, что могло случиться в любую следующую минуту. Еда успешно позабылась, хоть на столе стояла тарелка с нетронутым пюре и кусочками ветчины для мальчика, но тот тоже был на иголках: всё время оглядывался на окно, видел, как снег бьёт по стеклу, словно жаждя проломить, забраться на стены и потолок, и унести их с дядей Джеффри на вечный холод. И шептал он постоянно: — Мама, мамочка… мамочка, прости… В иной ситуации Джефф бы похвалил мальца за то, что тот всё-таки не такой и дубень, что-то знает и говорит, но сейчас он был сосредоточен на том, чтобы каким-либо чудом связаться с матерью ребёнка и узнать, как вообще обстановка. Это казалось таким нереальным.

«…По последним данным выяснилось, что на пяти станциях метро Детройта из-за перебоев автоматически сработала система безопасности, приведя в активность режим бомбоубежища, в следствие чего все присутствующие в метрополитене оказались заперты внутри. Нам сообщили, что сейчас ведётся устранение проблемы, но насколько это достоверно, время покажет…»

— Чёрт! — прорычал Джефф, швырнув телефон на диван, из-за этого мальчик, сидящий за столом, боязливо вздрогнул. От внимания парня это не ускльзнуло и он поднял руки в извиняющимся жесте. — прости, приятель, больше так делать не буду. Просто нервишки шалят. Ходек подошёл к холодильнику и вырубил шуршащий радиоприёмник, который ловил свежие новости из последних сил в сочетании с выдавливающим мозги белым шумом. Лучше пока посидеть без напрягающих слов, коих для кануна праздника больно много. Малыш Джеффри, видно, знатно кошмаров наглотался, ну и постарше расхлёбывает тоже. Обстановка в городе тяготила, а то, что с Марией потеряна связь, — лучшего бинго придумать нельзя. И всё в один день! Джеффри не сомневался, что она теперь застряла в одном из таких «бомбоубежищ» и кукует там себе. Он даже и представить не мог весь масштаб пиздеца, который мог твориться на этих станциях, где заперты сотни, а то и тысячи людей, без света и связи, замерзая. Что-то ему подсказывало, сегодня мать ребёнка до них не доберётся. В доме резко погас свет, электроника, если таковая и была, стихла. Малыш Джеффри аж пискнул от неожиданности. Джефф же чертыхнулся от души.

***

17:26

«…Большая часть сил сосредоточена на эвакуацию жителей из города, но из-за сплошной пурги и заснеженных дорог процесс продвигается очень медленно и мучительно, поэтому, дружище, если ты уже обрадовался, что тебе помогут, собери все свои надежды и сожги в мусорном баке, потому что в это безнадёжно праздничное время, боюсь, тебе никто не поможет, так что…»

В рубке погас свет. Красная лампочка, на которой чуть стёртыми печатными буквами было написано «ON AIR», быстро погасла. — Да ну вы издеваетесь… — Кларк стянул с себя наушники, причесав рукой рыжую щетину. Коллеги сзади него засуетились, ища по радиостанции любой источник света. Кто-то зажёг зажигалку. — что ж… — мужчина встал со стула, повесив наушники на свой микрофон. — мы держались долго. Он подошёл к окну, оценивая плачевную обстановку. Ничего не видно. Метель, застелившая улицы Детройта была сродни белому шуму заместо картинки по телевизору. И шумела почти также, как ненастроенный телик или радиопомехи. Да уж, погода явно не настроилась на волну праздника. Всякое новогоднее настроение пропало. А что ещё вещать? Кларк наговорил в микрофон всё, что можно было наоворить, а дальше повторение событий. Дело не продвигается: на дорогах движения нет, сплошные ДТП, электричество и связь пропали, теперь ещё и этот инцидент с метро. Страшно подумать, что теперь с людьми, которые успели выбежать из метрополитена и остались на растерзание погоде. В таком случае вообще не поймёшь, кто в выигрыше, они или запертые. До радиста ещё дошёл слушок, что на одной из станции эта большая дверь располовинила несколько человек, которые пытались бежать, но не успели. Это в эфире он освещать не стал, хватит на сегодня ужасов. Кларк мог лишь сказать наверняка: — Этот день запомнится миру надолго.

***

20:47

Тела, вернее, их оставшиеся внутри части, накрыли, кто мог, тканями. У кого-то из толпы оказался подарочный набор постельного белья, которым пришлось пожертвовать на благое дело. Детей, да и просто людей к трупам не подпускали, парочка мужчин отгоняли любопытные глаза со словами «смотреть здесь не на что». Какой по счёту час они заперты здесь? Мало кто считал, народ просто приноровился сидеть здесь, разговаривая уже не криками, а тихо, вслушиваясь в адский гул зимы, оставшийся на улицах Детройта. Станция не освещалась, электричества как и тогда не было, но по большей части люди зажгли зажигалки. Сразу можно было видеть, кто как много курит, но разве сейчас это важно? Тем более этими зажигалками зажигали распакованные свечи, которые тоже должны были пойти на украшение дома к празднику, но, кажется, праздник будет отмечаться здесь. Скоро станцию заполонила поляна из сотен огоньков разных источников света. И в этом было хоть что-то красивое и даже успокаивающее. Люди собирались группками, устраивались поудобнее и просто поддерживали общение, успокаивал друг друга. Находясь здесь несколько часов, многие проголодались, и у кого-то был еда, у кого-то нет, кто-то делился. Люди сплочились, помогая друг другу. Один даже распаковал ёлку, искусственную, правда. Возможно, рассчитывал наряжать с семьёй в канун Нового года, но приходится здесь. Установив, дети сбежались к ёлке, украсили её игрушками, у кого были тоже. Повесили гирлянды, но, увы, зажечь их было нельзя, но ребята и тому были рады. Встав в круг, они водили хоровод и распевали песни, а взрослые позади хлопали им, подпевая. Удивительно, как один поднял песню, подхватил второй, а за ним и третий:

No more champagne

And the fireworks are through

Here we are, me and you

Feeling lost and feeling blue

It’s the end of the party

And the morning seems so grey

So unlike yesterday

Now’s the time for us to say…

А потом и вся станция, заполненная людьми, превратилась в один большой хор, где каждый влил свой голос в их общую песню:

Happy new year

Happy new year

May we all have a vision now and then

Of a world where every neighbour is a friend

Happy new year

Happy new year

May we all have our hopes

our will to try

If we don’t we might as

well lay down and die

You and I

Слова известной песни как никогда подходили прямо здесь и прямо сейчас для их положения. Сейчас, когда люди держались друг за друга и лелеяли надежды о светлом, когда каждый ближний стал другом в их маленьком мире. Сейчас, когда не оставалось ничего, кроме как надеяться на лучшее и быть друг у друга, держаться за руки какза спасательный круг, чтобы в край не сойти с ума, ведь тогда зачем это всё?

Sometimes I see

How the Brave New World arrives

And I see how it thrives

In the ashes of our lives

Oh yes, man is a fool

And he thinks he’ll be okay

Dragging on, feet of clay

Never knowing he’s astray

Keeps on going anyway…

И где-то там, минуя остановившие движение поезда и протяжные туннели, можно было услышать, как другие, не менее громкие голоса на другой станции, вторили их общей песне. Каждый пел и каждый держался дру за друга. Кто сидел, кто стоял, кто вёл хоровод, а кто танцевал с любимым человеком или тем, кто скоро станет любимым.

Happy new year

Happy new year

May we all have a vision now and then

Of a world where every neighbour is a friend

Happy new year

Happy new year

May we all have our hopes,

our will to try

If we don’t we might as

well lay down and die

You and I

Мария сидела в окружении этих людей, держа подаренную другим человеком свечу, прикрывая огонёк ладонью, чтоб не дать потухнуть раньше времени. Держа этот свет и молясь, чтобы всё обошлось, что плохое останется в этом году, как это было всегда, в прошлых. Напевая пенсю с остальными и надеясь, что её сын сейчас в порядке, что мистер Ходек о нём позаботится пока она здесь. Здесь, находясь в такой большой и дружно команде, чувствуя, как люди несут в себе свет и дарят этот свет другим, она понимала, всё будет хорошо. Что ни происходит, всё к лучшему. Нужно ценить каждое мгновение прожитого, особенно сейчас. Да, всё будет хорошо. И потому она пела со всеми:

Seems to me now

That the dreams we had before

Are all dead, nothing more

Than confetti on the floor

It’s the end of a decade

In another ten years time

Who can say what we’ll find

What lies waiting down the line

In the end of eighty-nine…

***

21:39

В доме отключился свет, электроника не работала. Было очень тихо. Только двое лежали на диване по разные стороны, макушка к макушке, держа в руках зажённые свечи. В печи остались недопечённые мясные рулетики. Стены пропитались ароматом вкусной еды, но никто не притрагивался к ней. Два Джеффа просто лежали вот так в темноте, смотря в потолок, и тихо напевали:

Happy new year

Happy new year

May we all have a vision now and then

Of a world where every neighbour is a friend

Happy new year

Happy new year

May we all have our hopes

our will to try

If we don’t we might as

well lay down and die

You and I

Джефф никогда не слышал, как мальчик поёт. Его голос был тихим и писклявым, как и у многих детей, а слова неразборчивы, в большей части заменялись несвязным мычанием. Как мог, подпевал. Джефф-старший забавился этому, уголки его губ немного поддрагивали всякий раз, когда ребёнок пытался поспевать за песней. Маленькие огоньки свечей служили единственным маяком в их темноте, а скрипучие голоса посреди тишины дома дарили какое-никакое утешение и чувство уюта, даже если его было немного. Буря перестала так неистово биться в окна, чуть стихла, но ещё бушевала. Однако, если подойти к окну, помимо белезны можно было увидеть вечернюю темень. На улице было темно, фонари не горели, света в домах нет. Телефон лежал на груди Джеффри, но звонить он не пробовал никому. Ни Марии, ни Кларку, ни кому-либо ещё. Сейчас это бесполезный кусок кирпича. — Милый голосок, — невзначай прошептал парень скрипучим голосом. Вряд-ли ребёнок выйдет на контакт, но молча лежать битый час надоело тоже. — любишь петь? — Мамочка любит петь, — тихо промямлил мальчик, завороженно наблюдая за горящей свечкой. — мама красиво поёт. Джефф улыбнулся. — Я не сомневаюсь. Детёнок впервые полноценно заговорил, а Джеффи и не знал, с чего начать, что ещё спросить, получит ли ответы, и надо ли вообще? Перебирая в голове слова, он молчал, но тишину прорезал голосок мальчика: — Я плохой. И тихий всхлип. Вот это было неожиданно. Нахмурив брови, Джефф спросил пацана: — Почему плохой? Чуть помолчав, мальчик сквозь слёзы ответил: — Я маму не послушал. Она сказала ждать её. Она сказала, скоро придёт. Я положил Жужу на скамейку, пришла большая собака и забрала его! Ходек зажмурил глаза, стараясь грамотно обработать информацию. — Жужу? — Пчёлка моя красивая! Мягкая такая… — всхлип. — жёлтенькая. Хорошенькая. Мама подарила. «А, игрушка, значит» — сообразил Джефф. — Собака забрала пчелу? А ты что? — А я? Я побежал за ней! Бежал, бежал, долго бежал, а собака очень быстрая. Я очень-очень пытался! А она… она убежала! Я не догнал её, а когда посмотрел… — он растёр слёзы кулачками по покрасневшим щекам. — а мамы… мамы нигде не было! Ну, теперь всё стало более внятно. Мальчик потерялся — это и так было понятно, но теперь у Джеффри появилась почти полная картина всего произошедшего: мать оставила ребёнка одного на улице и куда-то отошла. Собака схватила игрушку ребёнка и понеслась, а мальчик за ней. Мать оставила мелкого ребёнка одного на улице! Джефф покачал головой. «Дурёха». На что она вообще рассчитывала, оставив его у скамьи? Куда это ей нужно было отлучиться, чтобы пойти на такой наитупейший шаг? И она удивлена, что её ребёнок потерян? А чего она ожидала? Парень не был до конца уверен, но ребёнку точно даже шести нет, да и то ни один нормальный родитель чадо своё в таком возрасте одного не оставит! Не то, чтобы он что-то понимал и разбирался в этом, но чисто логически понять это можно. — Я очень плохой… — продолжал роптать на себя паренёк, плача в рукав своей кофточки. — Не говори ерунды, микроб, — Джефф поднялся на локтях, повернувшись к нему лицом. — ничего ты не плохой, не надо тут. — Я маму не послушался… — Послушай, — Ходек принял сидящее положение, взяв пацана за плечи и развернув к себе. — ты не плохой, усёк? Ты не виноват в том, что твоя мать курица безмозгл… — Джефф тут же присёк свой поток слов, укусив себя за нижнюю губу. Нет, настраивать маленького ребёнка против родной матери тоже такая себе стратегия. Помягче нужно выражаться. Задумчиво помычав, он уставился в эти блестящие от слёз малахитовые глазки и осторожно продолжил: — то есть… знаешь, временами взрослые делают глупые, необдуманные поступки. Это не значит, что они прям такие плохие, но если взять твою маму, то она поступила не очень хорошо, бросив тебя на улице. Она любит тебя и ищет, я уверен, но она не должна была тебя бросать. Поэтому не вини себя в том, что ты убежал и потерялся. Ты маленький, на то за тобой и нужен глаз да глаз. Но это косяк мамин, не твой. Потому, думаю, в следующий раз она тебя ни за что не потеряет и не оставит. — Просто там… там было много людей, — бубнил мини-Джеффри, шмыгая носом. — мама сказала подождать её, потому что там людей много было. Сказала, могу там потеряться или раздавят. Поэтому нужно было ждать. Джефф вздохнул, не зная, что здесь правильнее: взять ребёнка в толпу или оставить ждать одного? Он не знал изначальной причины, куда именно хотела пойти Мария, но чуял, что всё это уже не важно, раз что сделано, то сделано. Зачем теперь искать виноватых и оправдания? Зато теперь, может, матери хватит в будущем ума не оставлять ребёнка одного, где попало. А мальчик ластился, прижимался к его груди, пока влага из его глаз впитывалась в чёрную водолазку Джеффа. Искал утешения, маленький чертёнок. Парень растерялся сначала, но потом собрал себя в руки, — усадил пацана к себе на колени и обнял. Что ему, жалко что ли? Сам то мальчишка был как любая домашняя животинка, которая могла поделиться теплом, под чьё тихое спокойное дыхание можно было расслабиться. Успокаивал. Точно котёнок. Джеффри котёнок. — Котёнок, — он сам себе усмехнулся под нос, непроизвольно сжав мальчишку крепче, и положил подбородок ему на каштановую макушку. — котёнок, — и опять смешок. Не знал, почему. Кажется, что-то вспомнилось. — котёнок. Маленький Джеффри успокоился, слёзы прекратились. Он расслабился в руках юноши, закрыв глаза. — Твоя мама идёт за тобой, приятель, — Джефф потёр мальчишку по спине, выдохнув ему в волосы. — всё будет хорошо. В прихожей замигал свет.

***

22:08

Всё стихло. Гул снаружи убавился, не было слышно ни дуновения ветра, ни свиста вьюги. Это нервировало не меньше орудующей по улицам стужи. Люди на станции застыли в ожидании, перешёптываясь между собой. Множество свечей догорело и потухло, стало темнее. В руках Марии давно догорела свеча, оставив после себя лишь талый воск и воспоминания о тёплых песнях застрявших людей. Но она продолжала держать её, крепко держать, и свеча начала таять под её хваткой, ломаться, крошиться. Сидя на холодной бетонной земле и прислонившись спиной к столбу, она не прекращала повторять: — Всё будет хорошо, всё будет хорошо… Словно мантра или молитва. Последнее она шептала тоже часто, цеплялась за последнюю надежду на то, что всё образуется, что кошмар закончится. Она выберется отсюда, доберётся до сына хоть пешком и никогда больше не отпустит. Глупая, глупая… Мария и так это давно поняла. Она старалась быть идеальной, образцовой матерью, чтобы дать своему ребёнку всё, чего ей в своё время не хватало. У неё не было матери и она хотела, чтобы для Джеффри она была лучшей. Чтоб был всегда счастлив. Но нет, ошибки совершала, суетилась. И вот опять. Замельтешила, не знала, как разорваться и в какую сторону разрываться. На почту пришли посылки, две большие коробки, в одной из которых был подарок для Джеффа от неё к Новому году. Не повезло, что в тот день на почту было не протолкнуться, и если бы она пошла через толпу забирать заказы с сыном, то, чтобы взять в обе руки коробки, руку мальчика пришлось бы отпустить, тогда б точно потерялся, потому что здание было довольно огромным, но даже этого не хватило и люди толкались. Так ещё время поджимало, нужно было успеть в стационар за подписанием документов, и она стала суетиться. Замельтешив, бегло сказала сынишке подождать её на скамейке, недалеко, не в десятке метров от почты, а прямо на крыльце. Там стояла скамейка, прямо у входной двери. Ничего же не должно было случиться, и она, пока место в очереди позволяло, периодически смотрела в окно. Он сидел на месте, болтая ножками. А потом она наконец-то смогла забрать коробки, вышла на крыльцо, а его нет. Коробки повалились на землю. На платформе замигал свет. Сначала слабо, потом слишком ярко, пока не зажёгся на всей станции и больше не угасал. Толпа снова загудела, оживившись. Сердце Марии стало биться чаще. Она встала на ноги, посмотрев туда, где возвышались экскалаторы, ведущие к выходу. Они снова заработали. Люди вроде как и подходили к ним, и вроде как не спешили подниматься, но потом загремела большая дверь. С противным скрипом, она стала медленно подниматься вверх. Её толстый заострённый край был окрашен красным. Кровью тех, кто не успел перебежать. Загородив трупы, десятки человек в специальной униформе показались у входа в метрополитен, были среди них и пожарные, и полицейские. Один из них взял громкоговоритель и объявил в него: — Всем сохранять спокойствие и не толкаться. Мы всех сейчас выведем, вы свободны, только следуйте указаниям и, повторяю, сохраняйте спокойствие.

***

23:09

Свет работал с перебоями, то пропадал, то появлялся, и даже так, всё равно ненадолго. Толку от этого фаершоу было мало. Телефон Джеффа стремительно садился, зарядки оставалось мало; не позвонить, не зарядить. Мальчишка сидел за столом и ковырял сырные макароны с запечённым куриным крылом. Что-то немного подъедал, но особо не горел аппетитом. Джефф тоже, телефон всю малину портил. Как ему достучаться до Марии? Где она сейчас? Закрыто ли ещё метро? Он не мог знать, но буря стихла. От слова совсем. На улицах мигали фонари, тоже, работая по зову сердца, и не держали долго свет. Ежели и появлялся, можно было уловить взгялдом сплошные сугробы вблизи, дороги района были засыпанны, но дальше, если прищуриться, была видна на горизонте работа снегоочистителей. — Дело сдвинулось с мёртвой точки, — пробормотал Джеффри, стоя у окна и отхлёбывая энергетик из банки. Отрубиться бы желательно, но о каком сне может идти речь? — Эй, микроб, — он повернуля к ребёнку, привлекая его внимание. Иссиня-серые глаза зыркнули на болтающиеся под столом ножки, и Джефф помотал головой, намереваясь стряхнуть с губ непрошенную улыбку. Ну что за забавная зверушка! — видал? Буря утихла. — А мама придёт? Здесь Ходек смог только пожать плечами. Ему то по чём знать, на каком этапе пути она сейчас? Может, её вообще сегодня не будет. До Нового года осталось всего ничего, Джеффри не питал особых надежд. На телефоне осталось два процента зарядки, вряд-ли он сегодня сможет связаться с Марией. И под эту позитивную мысль в гостиной раздался звон рингтона его мобильника. Джеффри чуть энергетиком не подавился. Взяв телефон, он узнал номер Марии. Растянув улыбку до ушей, он как воскликнул: — Ха! Джекпот! — и нажал на зелёную кнопку. — Мария? — Мистер Ходек, я в пути! Опа! — О, Вы покинули станцию? Как же Вы добираетесь, там теперь всё снегом замело. — Своим ходом! — Пешком?! — окей, здесь у него отвисла челюсть. Однако с другой стороны… а как ещё? Движение на дорогах сейчас, наверно, до сих пор никакущее, поезда вряд-ли пришли в порядок, но… прямо по сугробам? Пф… упрямая женщина, но насколько эта упрямость позволила ей пробиться? На пять метров от Гранд Циркус Сотбаунд? — Вы, наверное, только выбрались, мэм. — О, нет, нас давно уже эвакуировали! Я недалеко от Вас, приближаюсь к парку Мичиган-Таун. — Где-где?! Мальчик, мирно сидящий за столом, подпрыгнул на стуле, когда Джеффри отреагировал слишком громко. Он отодвинул в сторону тарелку и переключил всего себя на парня, заметавшегося по гостиной, как юла. — Погодите-погодите, Вы где? Где именно? Как далеко? В каком направлении? Вас встретить или… — мобильник сдох. — бляха! — пацан опять дёрнулся, и в этот раз Ходек это заметил. Раскинув руки, он спросил: — ЧТО? — Ты сказал плохое слово, — пробормотал Джеффри. — Да ты… да я… да ты знаешь, что… — он снова засуетился, продолжая расхаживать по дому, словно одержимый. — что же делать, что же делать… — он ерошил пальцами патлы, желая призвать в голову светлую мысль. Электричества нет, телефон разряжен, а Мария… она же сказала, что идёт? А, стало быть, суетиться незачем? Дойдёт, — и славно! А если нет? Но если она пешком шла от Гранд Циркус Сотбаунд, что теперь может пойти не так у этой женщины без тормозов? Да её бы и ядерка не остановила! — ебучие материнские инстинкты… Джефф вернулся к окну, когда совсем рядом начал гудеть снегоочиститель. Он уже сюда подъехал. Дорога была расчисщенна. А Мичиган-Таун действительно был недалеко от его дома, в паре сотне метров. Плохо, что телефон был разряжен! Сейчас бы связаться не помешало. Парень постучал ногтями по подоконнику, взвешивая все «за» и «против», и пришла ему в голову мысль. Сложно сказать, насколько глупая, но вот он молниеносно развернулся на пятках и уставился на тёзку, отчеканив три слова: — Мы идём гулять. Просто поставил перед фактом. Маленький Джеффри наклонил голову, выглядывая на дяденьку исподлобья. — Гулять? — нерешительно спросил он, не уверенный, правильно ли расслышал. — Ага. Гулять. Джефф умчялся за куртками, после принявшись одевать мальца на скорую руку. — Коль мясо в горло не лезет, нужно нагулять аппетит. Следом бегло оделся и он, даже не удосужавшись застегнуть куртку, не говоря уже о том, что шапку не надел. Так и понёсся из дома, держа мальчугана за руку.

23:30

Время застыло под тёмным небосводом, ветер не издавал ни звука, на небе ни тучки, звёзды переливались светом миллионов драгоценных камней, служа небесной тьме длинной-длинной гирляндой, которой не нужно электричество, чтобы давать свет. Нет, эта гирлянда не погаснет. Не погаснет, как и луна, большая, золотистая, отливающая светом по белоснежному снегу, заставляя того блестеть. Тихая новогодняя ночь. И не скажешь, что часами ранее здесь бушевала стихия, которая принесла с собой масштабные бедствия, забрав с собой жизни. Единственное, что может напоминать о прошедшей буре, это обваленные деревья, перекошенные столбы и оборванные провода. Фонари почти не мигали, света, считай, не было. Какие-то машины были перевёрнуты, рядом с ними уже стояли их хозяева, пытаясь решить проблему. Джеффри шёл с ребёнком молча, слушая хруст снега под их ногами и хор сирен, скоплённых в центре города. Этот шум прекратится ещё нескоро, покуда не разгребутся все подарочки, оставленные судьбаносной бурей. Парень всматривался в каждого виднеющегося на улице человека, хотел отследить черты женского силуэта. Чёрт, он даже не знал, как выглядит Мария, на что можно было бы опереться. — А куда мы идём? — всё-таки подал голосок малыш, чуть-чуть дёрнув Джеффа за руку. Он в ответ сжал его руку малость сильнее, смотря на скривлённый вдали аркообразный вход в парк, на верхушке которого красовалась надпись «Мичиган-Таун» без «ч» и «у», которые, походу, унёс ураган. — Мы идём к ёлке, — ответил он, помедлив. — ну, если от неё что-то осталось. Засиял мальчишка, улыбнулся Джеффу, слегка подпрыгнув. — А я смогу загадать желание? Рот парня дёрнулся в слабой ухмылке. — Какое? — Чтобы я маму нашёл. Джефф глухо фыркнул, встряхнув светлую шевелюру. Дети… — Отчего тянуть? Гадай сейчас, а то придём, а там от ёлки три иголки. — Ну, — он пожал плечиками. — а можно? — А нельзя? Что я тебе, стрёмный родитель, чтобы всё запрещать? Давай, мамку найдёшь, вот будет тебе всё запрещать, а старый-добрый дядя Джефф на то и старый-добрый дядя Джефф. Тем более что такого в желании? Дерзай, микроб. — А ты не уйдёшь? Джеффри остановился у входа в парк, не шелохнувшись. Замер, прокручивая один и тот же вопрос пацана. А что будет потом? Ну, наверное, странно гадать, ребёнок вернётся назад к матери и они разойдутся как в море корабли. Что ещё нужно? — А что, ты будешь скучать? — Не знаю… Вот и Джефф не знал. Скучать? Что-то он не припомнил, чтоб по нему когда-нибудь скучала хоть одна живая душа за последнее время. Он не выделялся ничем, из шкуры вон лез, чтобы слиться с толпой, а в большинстве своём выступал в роли ходячего овоща. Кто по такому скучать будет? Да и надо оно ему самому? Джеффу наоборот всегда было выгодно, чтобы его помнило как можно меньше людей, ещё с того времени, как начал менять себя полностью. Избавившись от Вудса, прикрываясь под личиной Ходека. И сам Джеффри не будет скучать по спиногрызу, слишком много ушло на него времени, ресурсов и энергии. И что, что парнишка был внимательным слушателем и пережил его истерику и прочие его чудаковатости? И что, что не трепал нервы и был послушным? Даже нервы эти… успокаивал. Джефф не будет скучать, это ж просто сопляк, вся его работа построена на таких клиентах. Сбагрит его к матери и вернётся обратно к своим обязанностям. Всё будет как раньше. Как раньше… — А ты будешь? — спросил его вдруг мальчик, выведя Ходека из мыслей. Нет, ну не минуты покоя! — Может быть. — Может быть нет? — и похлопал глазками. Джефф закатил глаза. — Может быть да. — Ура! — и вновь подпрыгнул на месте, потянув парня вперёд, из-за чего тот чуть не поскользнулся на льду. «Этот парень сведёт меня в могилу» В центре парка виднелась ёлка, точнее, еловая Пизанская башня, какой она стала, искривившись под углом около сорока пяти градусов, однако продолжала стоять. Половина ёлочных игрушек свалились на землю, сломались и оказались разбросанны по всему парку, гирлянды рваными верёвками свисали с дерева или также валялись в снегу. Пятиконечная золотая звезда, ранее украшающая ёлку, украшала теперь другое дерево, повиснув на старой ветке. Один кончик был отломан. — Вроде не всё так плохо, — заметил Джефф, когда они приближались к символу зимних праздников. Потом он опустил глаза на малыша Джеффри и спросил с полуулыбкой: — ну, готов загадывать своё желание? — МАМОЧКА! Мальчишка вырвал из руки парня свою ладошку и на пятой скорости помчался от него прочь, по сугробам и по льду, падая, но тут же вставая и продолжая отдаляться навстречу женщине в белом пальто. — Джеффри! Она поймала его в свои руки, упав на колени перед ним и прижав к себе так сильно, словно боялась отпустить снова. — Мама! Мама! Мамочка! Мамулечка! Я знал, я знал, я знал, что я найду тебя! И начал осыпать материнское лицо поспешными поцелуями, пока она влажной от слёз щекой прижималась то к его макушке, то к плечу, то ко лбу, нашёптывая ему извинения и слова любви. Её волосы, светлые и выбившиеся из хвоста, прилипли к его шапке и куртке, голубой шарф завязан на отвали, а белое пальто помято и промокло, особенно подол, который был прижат её коленями к снегу. Прямо там, в пушистом сугробе, сидя там как в гнезде, мать и сын вцепились друг в друга, боясь вновь потерять. — Прости, сынок… прости свою глупую мать… я так боялась, так боялась… прости, пожалуйста… А что Джефф? Он стоял в стороне, не смея рушить их момент. То есть он вообще не мог сдвинуться, наблюдая за их воссоединением как зритель. Внутри колыхнулось что-то от вида мальчика, прижимающегося к этой женщине. К женщине с чистейше светлыми локонами, в чьих глазах, застланных слезами, мерцали два больших малахита, как и у самого мальчика. Голос её низкий, хриплый, сиплый, но... Что-то было здесь не так, возможно, игра разума. Точно сходит с ума, опять, как в былые-добрые. Он оказался отрезанным от мира, застывшим вне времени, наблюдая за двумя душами внутри своего невидимого купола. Нет, это не могло быть правдой. Это неправильно. Сюрреалистично! Но почему-то сердце готовилось выпрыгнуть из груди, дыхание участилось, а руки задрожали. Холод не чувствовался, не чувствовалось внешне ничего, кроме позабытой уязвимости, затмившей глаза. Когда разум выбросил его обратно, в мир, на сушу, он выполвил только одно, осторожное и слабое: — Конфетка…