Искусство вправлять кости

Языки всепоглощающего пламени обрамляли каждый дюйм стен, полов и потолков проклятого человеческого зоопарка, прожигая дотла ржавчину решёток, застоявшуюся плесень и плоть самих обитателей. Джефф стоял в центре этой вакханалии, держа в одной руке окровавленный нож, в другой — голову Гарольда, с шеи которой стекала густая чёрная жидкость, а до пола касались часть позвоночника, грубо разрезанные лоскуты плоти и мотыляющиеся мышцы. Отрезал, как мог. Вудс наблюдал за царящим смертоносным хаосом с широкой, садистской улыбкой на лице, как и раньше рассечённой на щеках от уха до уха. Из улыбки текла кровь, придавая своему хозяину ещё больше хищный вид. Наконец-то! Наконец-то крики боли, хлюпанье рваных кусков человеческого мяса, полыхающее пламя и сама Госпожа Смерть в роли свидетеля. — Джефф! Но что за голос? Этот знакомый, болезненный, пробирающий до костей голос, звучащий словно только в пределах стен пропитанного гноем разума. Джефф обернулся и увидел Кэндис, на лице которой застыл гнетущий страх. Её некогда белый халатик беспричастно забрызган чужой кровью, а на руках следы свежих ожогов. — Кэнди! — перешагивая догорающий труп, юноша бежал навстречу девушке, загребая руками и прижимая к себе. Он жаждуще зарылся носом в её вспушенную светлую макушку, на истерике проревев: — я сделал это! Я освободил нас! Они больше никогда нас не тронут! Теперь мы можем быть вместе, ты и я! Никто нам больше не навредит!!! — Джефф, что ты наделал?.. Парня уколол её тон. Он отстранился, окинув взглядом кровавую кашу, заправленную огнём и дымом, шире, безумнее улыбнувшись. Это был больше не человек. — Как «что»? Я отправил их всех спать! Они все это заслужили, ха! Ха-ха-ха! — хриплый, истеричный, визглявый смех разразился по горящим коридорам, знаменуя извращённую победу больного разума. — теперь никто больше не встанет на нашем пути. Никто! Никто, ха! Они все заплатили, все заплатили! Разве я не молодец, Конфетка? — Джефф одержимым зверем ухватил несчастную девушку за плечи и принялся судорожно трясти её. — Нет! — она вырвалась, но споткнулась о труп, и упала прямо ему на вспоротый живот. Девушка отскочила от покойника, чувствуя, как спина пропиталась ошмётками обнажённого чужого кишечника. Не кричала. Тихо плакала, смотря на Джеффа с полным разочарованием и отчаянием. — зачем ты это сделал… — Потому что это весело! — Джефф снова рассмеялся во всю глотку, но резко остановился взглянув на Кэндис на миг потерянными глазами, его руки задрожали, голова Гарольда упала на пол. — ради нас же ведь… — глаза заблестели от наступающих слёз. — эти люди не достойны жить. Никто не достоин жить! Они… они… они причиняли нам боль! — наконец выкрикнул он. — Но ты убил их. Ты убийца! — Да! Да, я Убийца! Как ты догадалась, Конфетка? Ха! — больной смех неряшливо сменился на вопль раненого зверя. — они никогда больше не проснутся, ха! — Ты не в себе… я думала, ты мне друг, — девушка отползла назад, но Джефф сделала шаг вперёд к ней. — Ты недовольна? Но почему… Почему ты недовольна? — внезапно он повалил её, вонзив ей в руку нож по рукоять, пригвоздив к полу, как бабочку булавкой, из-за чего та дико закричала, задёргавшись. — почему?! Почему?! ПОЧЕМУ?! — Джефф вынул нож из руки Кэндис и сжал её горло. Она хрипела, пыталась вырваться, но безуспешно. Попала в клетку со львом. — ПОЧЕМУ ТЫ НЕ УЛЫБАЕШЬСЯ?! — Джефф, пожалуйста… — Улыбайся!!! Улыбка продливает жизнь, Конфетка! — психопат подставил лезвие к её щеке и одним резким движением рассёк её лицо от уголка губ до уха. Вскрик. Громкий, пронзительный, умоляющий. Страх, боль, агония, — какая вкуснятина! Вот оно — чревоугодие! Со следующим взмахом сделал то же самое с другой стороной лица. Кэндис забилась в конвульсиях, её конечности непроизвольно дёргались. Джефф аккуратно взял её лицо в свои руки и прошептал: — ты так красиво улыбаешься, — перехватил нож покрепче. — засыпай, — и вонзил ей его в шею по рукоятку, откуда фонтаном всплеснула кровавая струя. Девушка стала захлёбываться собственной смертью. Вскоре эти конвульсии прекратились и тело полностью обмякло. Джефф выронил нож, опустив голову. — я… я люблю тебя… Конфетка, — спрятав лицо в ладони, принялся громко рыдать от неведомой терзающей боли, но вдруг его коснулся солнечный свет, какого уж никак не могло быть в закрытом горящем помещении. Джеффри медленно поднял голову и увидел Кэнди. Его Кэнди. Она всё также ангельски улыбалась, на её лице не было изъянов, белый халат заменяло облачное платье, а за спиной возвышались два больших сияющих крыла. — Конфетка?.. Девушка протянула ему руки, и тот потянулся к ней, но внезапно оказался перехвачен чьей-то рукой. А обернувшись, Джефф увидел, что к нему тянутся сотни изувеченных тел. Тюремщики, заключённые, а ещё старые жертвы, среди которых люди всех возрастов, начиная где-то от пяти лет. У всех них были органы наружу, вырваны кадыки и выколоты глаза. Так много крови. Тянулись к своему убийце, воспевая проклятия на его плечи за всю причинённую боль. — Нет! Отпустите, сволочи! — Джефф брыкается, но всё тщетно. Как бы ни старался, как бы ни тянулся к рукам обожаемого ангела. — Кэндис! Помоги, пожалуйста!!! Но чувствует, как девушка отдаляется всё больше и больше, а ожившие трупы тащат его за собой, на самое вязкое и вонючее дно, попутно царапая, вплоть до сдирания кожи. Боль дурманит. Джефф задыхается, всеми силами стараясь не утратить зрительного контакта с улетающим ангелом. — КЭНДИС!!! — Хэй, хэй, успокойся, котёнок. Джеффри и сам не понял, что произошло. Просто вдруг всё поменялось, огонь рассеялся в чёрной дымке, а на смену ему пришли бледные стены уже родного медпункта. Подскочил с койки в холодном поту и агрессивно бьющимся сердцем. Такое себе пробуждение. А потом увидел Кэнди. Обеспокоенную. — Конфетка! — Джефф ухватил её за плечи, осмотрел руки, халат, шею. Всё было нормально. — ты в порядке? — Я-то да. А ты? Живая и невредимая. Это был сон, просто очередной дерьмовый сон, каких в жизни Джеффри было дохрена. Парень отпустил её, ухватившись за помутнённую голову. Ещё не до конца всё было чётким, помещение расплывалось, глаза девушки тоже. — Херня какая-то приснилась, — и он снова плюхнулся на подушку, накрыв глаза рукой. Другой же рукой схватился за бок и стиснул зубы. — чёрт, меня как будто трактор переехал! — Тебя привели сюда в отключке. Сказали, подрался с парочкой заключённых и не устоял. На сие заявление Джефф тихо фыркнул. — И ты поверила? — Нет, но промолчала, — она подошла к столу и взяла кружку с дымящимся напитком. — а ты живучий. В который раз возвращаешься с побоев без переломов костей. — Да, в этом я весь. — Какао будешь? — Ну, валяй. Девушка подала ему кружку с напитком и Джефф сделал пару неторопливых глотков, долго смакуя. Тёплое какао было вкусным и помогало расслабиться, тем более после таких сновидений. Вудсу снилось много всякой нечисти, и он был даже не против, но конкретно та жесть ему никаким боком не понравилась. Хотя нет. Покрошить Гарольда на фарш было бы очень кстати, но те девичьи глаза, лицо, ожоги, а потом сокрушительный удар в глотку, — всё было неправильно. Джефф посмотрел на Кэнди: сидит за офисным креслом, читая какие-то бумажки, но с короткими интервалами кидает взгляды на него, нервничая. Думала, не заметит? Ага, конечно. Поставив кружку, прочистил горло: — За всё это время ты возвращалась домой? — Конечно. А что? — Ты говорила, что у тебя есть отец. С ним живёшь? — Ну, да. — И что, ему совершенно срать на то, где ты вкалываешь? — Не то, чтобы… — Кэндис заёрзала, растирая подушечками пальцев поверхность бумаги. Ох, ну что опять? — он знает, где я работаю. — Ты ему хоть рассказала о случившемся? — в ответ неловкое молчание. Кэнди взяла ручку и принялась что-то записывать на своих документах. Прокряхтев, Джефф поднялся с койки и быстрым хромым шагом подошёл к столу, выхватив бумажки и свернув в комок. — Кэнди? — Эй, что ты делаешь?! — она моментально вскочила с кресла и норовила дотянуться до бумажных комков, но Джефф вытянул руку к потолку, удерживая комки там. — Джеффри, верни, пожалуйста! — её неуклюжие прыжки не помогали, она не могла дотянуться до него никак. — Тогда ответь мне. — Да, говорила! — в последнем прыжке девушка всё-таки смогла выхватить злосчастный комок из его руки. Отшатнулась назад и сжимала несчастную бумажку крепко-крепко. — не делай так больше, Джеффри. — И что он тебе сказал? — Ничего. — Что значит «ничего»? — То и значит, — девушка уселась в кресло, развернув бумажку. — Джефф, я… ты просто много чего не знаешь, — она закусила губу. Не хотела это говорить. Джефф недовольно прорычал. Как же он не любил эти странные недомолвки. Бесило. Но нет, нельзя провоцировать внутреннюю агрессию. А если он вдруг сорвётся? И на неё? — С батей не повезло, верно? — Я… я не знаю, как объяснить, — в последнее время в её разговорах, жестах и движениях было ещё больше замкнутости и кротости. Лицо было поникшим, с нотками горя и… вины. Кэнди обняла себя за плечи, впившись в них ногтями. Внутренний голос кричал встряхнуть её, прижать к стене или как следует дать по голове, чтоб сговорчивее была, но другая сторона Джеффа хотела коснуться её, обнять и выразить какое-то понимание, даже не вникая, что за тараканы буравят её светлую головушку. Слушать нельзя было ни того, ни того, пришлось идти в обход и налить себе ещё какао из маленького термоса Кэнди, попутно наколдовав из воздуха другую тему для разговора. — А почему ты не пьёшь? — подхватил лежащее рядом тыквенное печенье. — я тебе уже говорил, что твоя стряпня адски вкусная? — Я сижу на диете, не ем мучные изделия и всё сладкое. — А это тебе зачем? Худая же вроде и так. — Не в этом дело, у меня целиакия, — на её ответ Джефф отреагировал каменным лицом, на котором прямым текстом было написано: «Что за сатанинский?». Кэндис хихикнула с его невдупляющей мордочки, заметно расслабившись. Ура, она всё ещё так умеет! — с кишечником проблемы, много чего не переносит. Нельзя злаковое, мучное, сладкое. И вообще всё, где есть глютен. — О, блядь. И сколько такая диета будет длиться? — Вообще пожизненно, — она пожала плечами. — вот так. Строгая диета, многого нельзя. — Не повезло же, — Джефф не очень был прихотлив в еде. При бродяжничестве выбирать приходилось мало, а к уиннартовским помоям он и вовсе привык, но не мог на своей шкуре представить полное исключение какого-то ключевого продукта питания. Сладкое, может, и редко ел, но вот без банального хлеба он не знал, как быть. — погоди, а как ты печенье тогда делаешь? — А я уже давно все пропорции на зубок знаю и не нуждаюсь в дегустации. По крайней мере, от тебя жалоб не поступало. — Молчу из вежливости, — он тихо хмыкнул, но увидев широко раскрытые глаза Кэнди с мешаниной из удивления и страха, быстро возвразил: — это шутка, Конфетка! Твоё печенье бесподобное, — и её сразу же отпустило.— но, честно, не позавидуешь твоей участи. И как же ты так живёшь? — Дело привычки, Джефф. — И тебе прям вообще не хочется что-то, что тебе нельзя? — Хочется, конечно хочется. Может, не так сильно, но такое есть, — она взяла печенье и повертела в руке. — когда прохожу мимо кафешек, пекарнь, откуда доносится божественный аромат чего-то вкусного, когда на полках магазина красуются кремовые пироженки, но, увы, не судьба. — Значит, искушение есть? Кэндис несколько раз кивнула. — А куда без этого? В жизни много искушений и соблазнов, и вот у меня тоже. Вкусняшек хочется, но если я не хочу терпеть боль в животе, каждый день ходить на свидание с уборной по несколько раз, заработать рак кишечника, а потом, возможно, и вовсе загнать себя в могилу, то приходится держать себя в руках. Оно того не стоит, если может погубить меня. К тому же, это просто другая еда, а еда, в первую очередь, для питания и жизни. Повисла гробовая тишина, в ходе которой Джефф переваривал всё, что сказала ему Кэндис. Не сложно догадаться, какие параллели он сейчас проводил. В который раз Вудс убеждался, что медсестра поистине сильный человек. Всю жизнь держаться подальше от хлеба, сахара и всего, что не позволяет болезнь, это, конечно, многого стоит. Даже вопреки желаниям и искушениям. Она понимает, если нарушит диету, это для неё плохо кончится, и потому, волей-неволей, приходится идти на какой-то компромисс с внутренними желаниями, другого не дано. «А что же тогда до меня?». Джефф держался потому, что попросту возможности не было, хотя сильное искушение никто не отменял. Своего рода это была такая же навязанная диета, но не будь он в «Уиннарте», стал бы придерживаться этой самой диеты по своей воле? Нет, конечно. Соблазн велик, и он уже столько лет балует себя своими предпочтениями, что держание себя в руках покажется чем-то из ряда вон выходящим. Однако стоит отметить, что Джефф совладал с собой, когда возможность нанести удар прекрасно предоставлялась. Например, в тот злосчастный день, когда к запертому в душе Джеффу нагрянул больно самоуверенный заключённый, как посол тех ублюдков, державших Кэнди. Вот что ему мешало? Тяга тогда била по всем фронтам, но жгучая тревога за Кэндис в тот момент перевесила зависимость, и юноша удержался. А так за всё время были не то, что эмоциональные качели, а целые русские горки с ломками на рельсах и шаткими мёртвыми петлями. И за каждый такой прокат ему прилетало дубинками и шокерами. Джефф не пытался убить, просто сильно буянил, орал на всю камеру, бил кулаками стены и прутья, и сам бился головой об стену, ибо голоса в его голове ни разу не скупались на добротную оргию. Вот если смотреть со стороны, это хорошо, что Джефф не убивает, но исходя из его внутренней составляющей, ему было крайне хуёво уживаться с самим собой. Вот, распишитесь, всякая мясистая херня снится. — Завидую я тебе, Конфетка, — Джеффри устало сел на край стола, опустив плечи. — хотел бы я такой контроль над собой. — Поэтому очень часто кричишь и что-то бьёшь? — А ты знаешь? — Ну, — она сомкнула руки за спиной, прищурливо улыбнувшись. — скажу, что иногда у меня появлялось желание заходить к тебе почаще, но как только слышала тебя, решала, что не надо. — Там все кричат двадцать пять на восемь, — Вудс недоверчиво зыркнул на неё, на что девушка беспокойно сглотнула. — я не понимаю лишь одного. — Чего же? — Почему когда другие уголовники ведут себя как обезьяны, им всё сходит с рук, а стоит мне чихнуть не туда, так «О, привет, башка!», «О, как жизнь, дубинка?», — Джефф активно задвигал обеими руками жестами «бла-бла-бла», имитируя разговор, что не могло не вызвать у девушки несильную смешинку. — не, ну правда. — Честно, Джефф, я не знаю. — Неужто я тут единственный такой говнюк? Я не говорю, что я этого не заслуживаю, хотя такой срани уж точно нет, — тут он выставил ладонь перед ней, как бы делая небольшую вставочку. — я говорю, почему остальные отбросы остаются безнаказанными? — И это не знаю… — Кэндис закусила губу, отведя взгляд в сторону. — мне бы очень не хотелось, чтобы ты так страдал. — Только ты меня спасаешь от мысли утопиться в унитазе, — Джефф усмехнулся со своей шутки, но с какой-то частичкой грусти. Он краем глаза заметил, как Кэндис напрягаясь, и более мягче добавил. — ну, я утрирую. Но честно, я не знаю, чтобы делал здесь без тебя. Больше он не сказал ничего, а она, в свою очередь, медленно подошла к нему и прижала к груди, нерешительно опустив подбородок ему на голову. У Джеффа как камень с души свалился, растаял. Расслабился. Обняв её в ответ, выдохнул ей: — Вот как ты это делаешь, Конфетка? — Что именно? — в её голосе была улыбка, но он дрогнул. — Да всё. Успокаиваешь там, обнадёживаешь, держишь в тонусе. Помогаешь не сойти с ума дважды, — всё ещё утопая в её тёплых руках взгляд Джеффа метнул на лежащую на столе открытую Библию. «…как написано у пророков: «Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою». — знаешь, Кэнди, мне кажется, ты ангел. — Да ну, куда мне там… — секундой позже Джеффри услышал тихие всхлипы над головой. Девушка отняла одну руку от его плеча и прикрыла ею рот, намереваясь остановить нежелательные слёзы. — Хэй, Конфетка, ты чего? — полностью озадаченный её реакцией, он поднял на неё мягкие, но встревоженные глаза. Растрогалась что-ли? — Кэндис? — Какой из меня ангел? Ты много чего обо мне не знаешь. Не знаешь, какая я, что думаю и делаю, — Кэндис отшатнулась от него, прикрыв лицо руками. — Кэнди, мне и не надо знать о тебе вдоль и поперёк, чтобы видеть тебя насквозь, — Вудс тут же подошёл к ней и взял за плечи, пытаясь встретиться глазами с её, но она была непреклонна. Что её так сильно огорчило? — Конфетка, ты самый сильный, чистосердечный и светлый человек, которого я встречал за все эти дряные годы своей жалкой жизни. Ты другая, не от мира сего. Может, тебя так воспитали, может, тебе помогает твоя вера, может, ты такая с рождения, — я не знаю. Но это факт. Ты заставляешь меня вдумываться в такие вещи, на которые я никогда бы не обратил внимание. И… — Джефф аккуратно взял её за подбородок и приподнял, чтобы посмотреть в её большие блестящие от слёз глаза. В них можно было отчётливо увидеть своё отражение. Блестящее, светлое отражение. — ты даёшь мне маленькую надежду на то, что за всем моим гнойным нутром я не до конца… — Завял? — Можно и так сказать, — парень кивнул, улыбнувшись шире, но, всё равно. Поникше. — и, поверь мне, не тебе говорить, что у тебя не всё так чисто. Ты даже и представить не можешь, сколько грехов я тяну за собой. — Никогда не поздно сбросить этот груз. В каждом человеке есть и тьма, и свет. Так уж мы устроены. Просто у кого-то чего-то больше, чего-то меньше, но одно никогда не вытеснит другое. Просто иногда нужно хорошенько присмотреться. — Кэндис, но я также до сих пор сомневаюсь, что это может так работать. Есть то, чего нельзя изменить, нельзя залатать или заклеить. Пойми, кровожадный мясник не может стать душкой с белыми крылышками и нимбом, если ты это хочешь до меня донести. Такой человек не может вылечить свою больную природу. Он никогда не поймёт, что перерезать горло невинному ребёнку — не равно дышать свежим воздухом, не поймёт, как проявлять доброту, умея только манипулировать, не проявит сострадание, питаясь чужими пытками, — Джефф закрыл глаза, соприкоснувшись лбом с её. Его голос стал едва ли громче шёпота, надломанным, дрожащим. — такой человек никогда не сможет полюбить, не причинив боль. И такого человека не спасти. — Но ты говорил… — Да, говорил. Я знаю, — осторожно прикоснулся к её белокурым волосам, пригладив. Такие красивые. Сам говорил, и сам противоречил своим словам. Джефф понимал, что трескается на части, но под натиском своего не завидного положения ждал чуда. — и я боюсь этого. Так быть не должно. — Джефф, но то, что происходит между нами… — Неправильно, — отрезал он тут же, а сам не отстранялся. Ничего. Просто излагал факты. — Конфетка, я могу причинить тебе много вреда. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Я человек без будущего, потому что моё блядское настоящее закончилось здесь. На двадцать шесть вечностей. — Джефф, для тебя ещё не всё потеряно. — Глупая, глупая Конфетка… — Вудс тихо хохотнул, маскируя лезшую наружу горечь, отчаяние и давящее на виски чувство серого реализма. Как же упорно этот ангел бился за него, за его мёртвую тушу. Это было так бессмысленно. Но так… желаемо. Желаемо всем сердцем поверить, что есть вероятность. Но ведь всё потеряно. Это конечная для него. Хочет вытянуть его со дна на солнце, но какова вероятность, что он не утянет на дно и её? — наверно, за это я тебя и люблю, — внутри Кэндис всё дёрнулось от его слов, а потом и вовсе потеплело. Но всё равно было как-то больно. Наивная простушка влюбилась в монстра. Красавица и чудовище, получается. Но, к сожалению, реальность не может позволить себе вольность быть сказкой. Джефф был сейчас в своём самом что ни на есть уме, как никогда раньше. Мыслил чётко и ясно, прекрасно анализируя тот капкан, в который они оба попали. У Джеффа не было цели в жизни, только необузданное желание рвать на куски. Не было ничего более. И он не знал, как теперь быть дальше. — хоть жизни то у меня, по сути, и нет, но я не представляю эту самую жизнь без тебя. Теперь нет. Я не знаю, что со мной, это будто и не я совсем. Ты необходима мне как свет, но я не уверен, что могу убить в себе преданность темноте. Слушала его с замиранием всего, даже забыв, как дышать. Столько предупреждений, отпугиваний, и все они были не пустым звуком, она это понимала. Ой, как опасно лезть с головой в пасть льву, но Кэндис нравилось видеть его насквозь; быть свидетелем того, что этот человечек всё осознаёт, что не всё потеряно. Как бы он ни протестовал. Надо было только копнуть в нужном направлении, разгрести многолетние завалы. Девушка тянулась к нему, как и он тянулся к ней тоже. Такие до безобразия разные, этим же и важные. Они стоили друг друга. Они нужны друг другу. — Я тоже люблю тебя, Джефф. — У нашей изврещённой сказки нет никакого будущего. — Я знаю. Джефф не сразу понял, что произошло, лишь почувствовал стойкий свет и теплоту, разлившуюся по всему холодному телу, отгоняющую все тяготы и грязь далеко-далеко. Её мягкие губы на его сухих ошмётках были такими сладкими, и дело не в запахе земляники её блеска, а в чувстве связи, нежности и привязанности, которой она слишком расточительно с ним делилась. «Глупая Конфетка, — не уставал повторять про себя Джефф, плавившись от прикосновений её рук на его груди, её губ на его губах и затягивающихся шрамах щёк. Странная. Ненормальная. Больная на голову! Не заслужил же. — молодая, красивая, полная праведного духа. У тебя ещё вся жизнь впереди, так зачем ты её прожигаешь на меня?». Джеффри покрывал поцелуями всё её лицо: румяные щёки, нос, подбородок, медленно сползая к её шее, на что она задрала голову, прижимаясь горлом к его рту. Никогда ещё такой неги она не ощущала. «Потом же будет тяжело, будут крокодильи слёзы. Я так читал в книгах, которые ты мне приносила. — Джефф подхватил лёгкое тельце Кэнди на руки и уложил на больничную койку, накрыв её собой. Теперь она тянулась к нему больше, ибо возможность была просто прекрасная. Обхватила его шею руками, изучая белёсое лицо разгорячёнными губами. — почему ты не бежишь от меня?». Этот ангел не боялся дьявола, пробирался в самую сердцевину его существа, отпирая в нём всё то, о чём тот сам и не ведал. Направляла в нужное русло, пробираясь сквозь ядовитые шипы, цепляясь за ещё не потухший свет. Джеффу уже было совершенно плевать, кто он, что он, и где он. Не казнил прошлое, не убивался по будущему, а был здесь и сейчас. С ней рядом. Не надо, ничего более не надо. А голоса… а что голоса? Повырезали себе языки и кряхтят что-то под нос. Надолго ли? Непонятно, да и в этот миг не интересно. По спине табуном пробежали мурашки, когда Джефф ощутил, что его тюремная рубашка стягивается кверху, высвобождая его бледное тело. Её руки водили пальцами по его груди, животу, спине, желанно обжигая. — Кэндис, — освободившись от рубашки до конца, зарылся лицом в девичьи пышные волосы, позволив её рукам более открыто исследовать каждый дюйм его тела. Бледное, худое, покрытое синяками и побоями. — Как же они тебя… — она невесмомо рисовала узоры над его синяками, боясь прикасаться. — Это ничего, Кэнди. Глупо надеяться, что из этого абсурдного месива что-то нормальное выйдет, обращая внимание на прискорбное положение Джеффа. На что ему надеяться? Да ни на что! Сидеть ему двадцать шесть пожизненных здесь, медленно разлагаться под натиском ржавелых давящих прутьев, а что до медсестры… она немногословна, но какие бы препятствия её здесь не преследовали, она не будет торчать в этих стенах вечность. Однажды она налегке покинет этот Ад, построит счастливую жизнь и, возможно, найдёт кого-то под стать ей, кто будет любить и оберегать её, как полагается. Кто заставит её забыть о прошлом, забыть о болезненных воспоминаниях и забыть о Джеффе, идя с ней рука об руку в новый день, как на торжество. Человек, что станет надёжным соавтором её книги Жизни. Рано или поздно Джеффри с Кэндис разойдутся, вернувшись на исходные позиции своих миров, но пока они вместе, и пока ищут утешение и частичку счастья друг в друге. Огонь разливался по телам обоих, разрастаясь в целый пожар. Вот такое пламя горело прекрасно, вот таким пламенем Джеффри был более, чем доволен. Забываясь в её дыхании, поцелуях и вздохах, его тело желало вступить в ещё большую связь, прочувствовать её всю до основания, и больше. — Кэнди, — с его губ сорвался хриплый стон, покатившийся дрожью по спине девушки. — ты мне нужна, — слова прозвучали прежде, чем он осознал их смысл. Двояко, однако. А что, если она пока не готова? Что, если она не отошла от того кошмара в столовой? Джефф хотел её, но ещё больше хотел не делать больно снова. Однако на его незамысловатую мольбу она шёпотом ответила: — Тогда вот она я, — она мягко улыбнулась ему, излучая в глазах чистое свечение. Счастливая. Нашла, от чего. — Тебе так идёт улыбаться, — очертив пальцем невидимую линию от её ключицы до пуговицы халата, он остановился. — правда можно? Она закивала головой, не сказав ничего больше. Как и он. К чёрту слова! Дальше — больше. Когда юноша стал расстёгивать пуговицы её халата, а потом и вовсе высвобождать из нежно-лилового платья, всё её тело отозвалось на лёгкую прохладу медпункта волнительной дрожью. Джефф с замиранием сердца посмотрел на нагую Кэндис, укрытую новыми мурашками. Какая же его Конфетка была всё-таки красивая. От его глаз не ускользнуло выглядывающее из-под белоснежного лифчика пигментное темноватое пятно на левой груди. Увидев это, девушка автоматом прикрыла недостаток, но Вудс тут же убрал её руку. «Ты идеальная, Конфетка». Стянув лямки вниз, Джефф сокрушительно пустился губами к её ключицам, сползая ниже, к её бледноватой груди. Голову окутал дурман, заставивший всё тело бросить в раскалённый жар, а сердцебиение довести до судорожной, но опьяняющей агонии. Его руки оставляли будоражащие ожоги по всему телу девушки, от которых она была и вовсе не прочь сгореть. — Джеффри, — сдавленно ахнув ему в шею, она выгнулась навстречу его рукам, и он расценил это как явное дозволение. Значит, можно. Значит, доверяла. Проведя пальцами линию по её ноге до бедра, парень медленно сдвинул её колено. Был уверен, что она этого хотела, так почему бы не рискнуть? Юноша стянул кружевное бельё с ног партнёрши, придвинувшись к ней ближе и притянув её к себе так, что их бёдра вплотную прижались друг к другу, заставив Кэндис замычать от изнывающего, только нарастающего удовольствия. Нравится? Нравится, и это главное. Не причинит Джеффри ей в этот раз вред, теперь он знал точно. Разум Кэндис пронзила колкая ослепительная вспышка, стоило ему резко проникнуть в неё и тут же задержаться. Прочувствовать абсолютно всё, детально, по максимуму. То, как жгучая острота плавно превращалась в неистовую негу. Как сжигающая дотла отрада пульсировала по венам, едва ли оставляя островок трезвого рассудка нетронутым. Стон Кэндис был протяжным, ласкающим слух её партнёру, желанным. Джефф стремительно начал набирать обороты, сомкнув свою ладонь с руками девушки и прижав над её головой к несчастной койке. Пальцы переплелись мёртвой хваткой, не давая хозяевам потерять этот контакт меж собой. Так и с телами, ставшими в их содрогающейся хореографии одним целым. Одним бьющимся сердцем, оба предсердия которого, тёмное и светлое, смешались в нечто новое, по-своему прекрасное, неземное. Сильное сердце, молодое, немного дикое. Джефф мог сам лицезреть, насколько гармонично в Конфетке ужились кроткая нежность и поглощающая страсть, и такая она ему нравилась в сто крат, будто открывала в себе новые горизонты. Уж лучше, чем быть зашуганным подбитым зверьком. Такая открытая, любящая, пылкая, мягкая, дерзкая, — всё было при ней. Он и сам открывал для себя что-то новое, когда накрывал её тело то короткими, то долгими поцелуями, заражёнными сильной, искренней привязанностью и обожанием, когда ловил каждый её вдох и стон, каждую мелодию, срывающуюся с её губ, когда зарывался носом в её блестящие на свету локоны. В этих пышных белокурых локонах хотелось утонуть, как в необузданном поле золотой пшеницы. И каждый её вздох и стон были катализаторной симфонией, вгоняющей тело в ещё большую эйфорию. Вудс вбивался бёдрами в бёдра Кэнди, приколачивая ту к содрогающейся койке, стремясь распробовать её по дюйму, и она могла задыхаться от такого блаженства, уже вырвав руки из его хватки и закинув ему за спину, оставляя после себя красноватые следы от ногтей. Сейчас Кэндис было по-настоящему хорошо с Джеффом. Это не сравнить с тем, что было в столовой. Это другое. Искреннее желание обоих вот так соединиться, запечатлев момент в своей памяти надолго, если не на всю жизнь. И теперь они были смелее, полностью доверившись друг другу. Темп был быстрым, резким, ярким, как выразительное аллегро в балете. Когда дело подошло к кульминации, на смену пришло придавившее изнурение, и под сдавленный стон белокурой девушки Вудс рухнул рядом с ней, пытаясь вспомнить, как там вообще дышать надо. Колени Кэндис непроизвольно дёргались, как, в принципе, и всё тело, переполненное небывалыми ощущениями. Она была вся покрыта потом, волосы прилипли к лицу. Устала. А на лице сияла улыбка. Не то, что в прошлый раз. — Не померла? — Джеффри убрал со своего лица потные волосы, повернувшись к ней. — А похоже? — Двадцать седьмое пожизненное схлопотать боюсь. Кэндис хохотнула в халат, которым и прикрылась. Этот чёрт был как прежде невыносим. — Ну, раз спать не заставил, значит, всё нормально. — Ах, да, забыл! В дверь медпункта громко постучали несколько раз, отчего парочка воркующих голубков разом вздрогнула. — Эй, Кэндис! — послышался по ту сторону двери громоздкий голосина. — Вудс ещё не очухался? Парень хотел что-то выкрикнуть, но ему заткнули рот рукой, дав слово «вредителю»: — Нет, он ещё в отключке. Сильно его потрепали, весь изнемог. Хрипит, хнычет, как бы не слёг, — Кэнди поймала в свою руку пузырящийся глухой смех со стороны Вудса, которого что-то прихватило не на шутку. — весь корчится от боли во сне, бедолага. Мучится, бьётся в конвульсиях, — он резко спрятал лицо в подушку, пытаясь заглушить приступ внезапного смеха, попутно избивая кулаком поверхность койки и ногой стену. Кэнди пошлёпала его по плечу, мол, угомонись, а сама была уже на том же этапе, пытаясь для человека снаружи не выдать внезапную истерику. Джефф превратился в мёртвую чайку, что-то выкрикивающую перед смертным одром, задыхаясь. — слышите, как его разрывает на части от агонии? Уже во сне не может сдержать пронзительных воплей, — тут уже она ударила его подушкой, прижав её к голове. — Очнётся нескоро? — Боюсь, нескоро. Ему очень нездоровится, — теперь сама залезла на эту подушку головой, пытаясь избавиться от заразительной смешинки. — Ладно, когда очнётся, дай знать. И миссис Дункан не будет ещё три дня. — Поняла! Дальше слов не послышалось. Ушёл с концами. Прекрасно. — Сука, блядь! — Джефф постучал по подушке, выбравшись из хватки Кэнди, прикрывая рот. — вот мы два амёбыша. — Тише ты! Он может быть ещё там, — она приставила палец к губам, шикнув ему, а сама держалась, чтоб снова не засмеяться с до того абсурдной ситуации. — как думаешь, он мог нас услышать? — А не срать ли? Услышал, да и хуй с ним! — Ага, конечно! Легко говорить, когда я прикрываю твой блестящий белый зад, — звонкий смачный шлепок прошёлся по помещению, когда Кэндис зарядила рукой парнише по ягодице, отчего тот дёрнулся. — одевайся. — Куда? Мне ещё не скоро, сама говорила. — В никуда, просто оденься, — Кэнди кинула ему его вещи, и сама стала натягивать на себя нижнее бельё. — простудишься. — Господи, как я без тебя раньше под мостами в бочках спал? — Голышом? — Кэнди сложила руки на груди, одарив юношу недоверчивой улыбкой. — Кончено, каждую ночь бомжов развращал. Кэнди хихикнула, прикрыв губы кулаком, после зевнув. Стоп. Сколько времени? — Который час? — на вопрос Джеффа Кэндис подошла к своему столу и глянула на часы, отсчитавшие равно два часа ночи. — Второй час ночи. — Ох, бляха. Если я правильно понял, меня за решёткой не ждут? — Нет, ты разбитый, побитый, убитый калека, — Кэндис фыркнула, устало потерев глаза. — спи здесь сегодня. — А сама-то? Дома не ждут что-ли? — М-м… просто не волнуются. Джефф цокнул языком. — Если я твоего отца тихохонько назову выблядком вонючим, ты обидишься? — Да, обижусь. Брось, Джефф, даже он уже знает, что я девочка взрослая. — А случай в столовой ему ни о чём не говорит? — Это… — она сильно потёрла ладонь о ладонь, опустив глаза. — ведь только моя проблема. — Это он тебе так сказал? — Нет, просто… — запнулась, уже не зная, что и говорить. Сама же себя и загоняет. Ну вот, она опять за своё, подумал Джеффри. А потом как топнула! И, всплеснув руками, провозгласила: — ах, да что же это такое! Сил моих больше нет. — Конфетка, чего ты? — Знаешь, что?! — она быстрым шагом надвинулась на него, испепеляя взглядом на месте. Вудс аж отшатнулся, прислонившись к стене. Какое несвойственное ей поведение. Сейчас кого-то сожрут. Джефф нервно сглотнул. — когда-нибудь я выбирусь из этого ужасного места, уеду далеко-далеко в Детройт и буду там жить, не зная невзгод, ясно?! — и всё же заткнулась, посмотрев на застывшего статуей парня ошарашенными глазами, затем стыдливо улыбнулась. — прости-прости, если напугала! Я говорила, что у меня есть свои чудаковатости. — Конфетка, давай-ка ты пойдёшь спать? — Что, всё настолько плохо? — девушка вздрогнула от его предложения, на что Вудс ухмыльнулся. Ну, да-да, прям так своими методами и собрался спать укладывать, ещё бы. — Я ценю твою способность шутить над моим «хобби», но нет. В твоих мешках под глазами скоро можно будет носить рыбу. Ну, знаешь, как этот, как его, птеродактиль? — Ты имел ввиду пеликана? — Не суть, ты поняла меня. — Я не думаю, что засну здесь. — А ты в подсобку иди спать, свет то ты там вручную выключаешь, — юноша взял её за плечи и потащил в подсобку медпункта, где рядом с креслом-качалкой располагался маленький диванчик с двумя декоративными подушками. — марш. — Куда «марш»? — Здесь «марш», — он легонько толкнул её на диван, головой на одну такую подушку, а сам плюхнулся на другой конец. — всё, спи. — А ты? — А я тут сидеть буду, — но перед тем он встал с дивана и подошёл к книжной полке, взяв первую пропавшуюся книгу. Вернулся на прежнее место и, закинув ногу н ногу, прочитал: — «Улисс». Джеймс Джойс. Про что книга? — Про то, как сломать мозг. Два раза читала эту книгу, чтобы понять и переварить. Очень сложная. Не сказав ни слова больше, Джефф положил книгу себе на колени. «Ну-ну, как страшно. Ещё посмотрим, Конфетка. Обязательно прочту». — Эй, а почему Детройт? — Кэнди опешливо покосилась на Вудса, не сразу поняв вопрос. — ты говорила, что хочешь долго и счастливо зажить в Детройте. Почему? Гиблое ведь местечко. — А, это моя маленькая мечта, — она расположилась на диване поудобнее, приготовившись взахлёб рассказывать то, что обычно мечтательно рассказывают дети, смотря куда-то вдаль своими лучистыми глазами-бусинками. — два года назад там открылся большой современный госпитализационный комплекс, снабжённый последними медицинскими технологиями. — Забавно, что в Детройте. — Да, с одной стороны, город потихоньку разлагается, но именно из-за большого скопления преступности, а с ними и пострадавшими, было решено пустить первый такой медицинский центр именно в штате Мичиган. — Так горишь медициной. И всё из-за желания помогать другим? — Да, я желаю стать частью того места, чтобы послужить своему делу с пользой. — Но почему ты так тянешься помогать людям, когда от этого нет никакой выгоды тебе, так ты ещё можешь пойти в минус, если эти самые люди втопчут тебя в грязь? — Душа тянется помогать, а искренняя поддержка и помощь остаётся приятным осадком в сердце каждого. Это ли не «выгода», если уж так называть? — Ну, не говори. Далеко не всякий оценит твою поддержку, закидает камнями, так ещё и будет манипулировать. — А что до тебя? — Кэнди вскочила с дивана и села рядом с ним, коснувшись его спины. И улыбнулась так, будто задумала что-то нечистивое. — что, мистер психически психованный психопат, Вы тоже манипулируете мной и моей помощью? На её вопрос он приблизился к её лицу, одарив ещё более хитрой улыбкой. — А что, если так? Никогда нельзя знать наверняка, какая ебанина творится в моей башке. Опять же, повторюсь, даже я до конца не знаю, на какой фокус-покус способен. Что, если я тебя использую, а ты, наивная девка, этого даже и не замечаешь? Может, этого даже я не замечаю. — Однако?.. — Однако… — вздохнул, откинувшись на спинку дивана. Джефф сжал губы в прямую линию, что-то обдумывая. Шестерёнки его процессора загудели во всю. — я крайне хреново умею проводить анализ вокруг себя, голоса мешают, но то, что со мной происходит рядом с тобой… немного другое. Не немного, а совсем другое. И твоя помощь мне, ещё тогда, действительно отложилась во мне глубоко, — Джефф издал писклявый смешок, переплывший в тихое хихиканье. — надо же, каким-то шлюхам стоило меня выебать, чтобы мне встретиться с тобой. А жизнь та ещё приколистка! — Что в этом смешного? — А то, что в тот момент мне было чертовски хуёво, они вертели меня, как могли, ржали, избивали. Ощутив всю тяжесть всевозможных пыток на себе, я хотел умереть. Я оказался на месте жертвы, и мне было нереально это всё вынести, а ещё сложнее вынести мысль, что застрял здесь до конца дней. Делали это всё, потому что я заслужил, потому что я мразь. Глупо было осознавать, что мне кто-то поможет, ведь я на хуй никому не сдался, — он стиснул зубы, подавленно посмотрев на неё. — даже себе, — затем он почувствовал мягкое прикосновение её руки к своим пальцам. Милая, заботливая Конфетка. — а потом появилась ты, — и Джефф сжал в ответ её руку. — возможно, ты права. Насчёт помощи. По крайней мере, ты посеяла во мне сомнения, — Вудс аккуратно положил свою голову ей на плечо, почувствовав, как её рука пустилась в его волосы, отчего он блаженно закатил глаза. Вот же девчонка, знает его слабости! — единственное, врать не буду, я принял твою дружбу, посчитав тебя полезной. И, кстати, ты очень полезная, — он хохотнул, расслабившись под её рукой. Кэнди никаким удивлением на это заявление не отреагировала, отнюдь, прекрасно знала, что Джефф, как и любой похожий на него псих, захочет её использовать, но то было тогда. И сейчас она понимала, к чему клонит этот пройдоха. Потому не волновалась. — но дело не в этом, — взял её руку, убрал с волос и прижал к своей груди. Туда, где отчаянно колотилось сердце, изнывая по объекту обожания. — а в этом. И вместо того, чтобы желать обладать тобой, использовать для своих нужд, мне бы хотелось, чтобы ты держалась подальше от «Уиннарта», зажила в своём пресловутом Детройте и была… ну, не знаю, счастлива в этом сером мире. Как называются такие чувства? — Жертвенность, наверно, ещё эмпатия, понимание. Любовь. Какой-то ты неправильный псих. Нездоровый псих. Джефф прыснул смехом себе в кулак. Чёрт, он даже страдает психическими расстройствами неправильно. — Да, я даже и тут не преуспел, ха! Пора лечиться, доктор. — Боюсь, у меня для Вас рецепта не найдётся. А если и найдётся, не отдам. Наоборот, болей дальше. — У меня просто такого никогда не было. Что уж там, я по матери родной не скорблю. — Всё бывает в первый раз, — теперь она легла ему на плечо, прикрыв глаза. Зевнула снова. — я рада, что могу быть тебе какой-то опорой. — Твоя помощь бесценна, Конфетка, — накрыв её своей рукой, хрипло прошептал: — спи. Засыпай, моя милая. Джефф сам дёрнулся от такого сказанного с бездумного лёту обращения. Люди ведь обычно так ласково называют друг друга, да? Значит, это должно быть приятно? Всё ещё не хотелось пускать в ход какие-то словесные ласки, сердечные издыхания, и прочие «телячьи нежности». Не то, чтобы это был принцип, но Джефф про себя придерживался этого. А тут… посмотрел. Улыбнулась шире, плотнее прижавшись к нему. Значит, понравилось. Значит, всё нормально. «Спи, засыпай, моя милая. Моя девочка. Моё маленькое солнечное счастье». Джефф примерял в мыслях все эти слова и выражения, от которых оттаивала душа и становилось светлее. Не так уж всё и плохо, наоборот, радостно. Сказал бы сотню таких греющих слов, и все ей, да словарный запас на такие щедрости скуден. Кэндис заснула на его плече, тихо посапывая. Её светлая пышная макушка упиралась в его подбородок. Долго так сидел, обнимая её, не смея нарадоваться такому счастью, что судьба преподнесла ему на его больную голову. Но был очень благодарен. Судьбе, Жизни, Смерти, Богу, Дьяволу. Всему, что можно. А потом и он засопел, закатив глаза. В подсобке было темно и не холодно. Идеально. Спал, правда, чутко, и ощутил, когда Кэндис спустя где-то час тихо покинула его объятья. Вудс притворялся спящим, а сам наблюдал, куда пойдёт. Вышла из подсобки в медпункт, наполовину прикрыв, взяла Библию и читала какую-то страницу за рабочим столом. Ну, захотелось посреди ночи почитать, ладно. Почему бы и нет? Возможно, она сама была не очень то в ладах с собой, до конца не понимая, в какое положение себя загнала. И в такие моменты хочется уединиться с собой, своими мыслями, и тем, что движет. Или кто. Так прошло по ощущениям двадцать минут. Потом встала. Вдруг опустилась на колени и сложила руки в молитвенном жесте, закрыв веки. Молилась? Джефф никогда не видел, как молится Кэнди. На самом деле это выглядело очень странно, но глаза от неё не отрывались. Что-то шептала себе под нос. Интересно, о чём молится? Наверно, просит у Бога помощи выбраться из этого Ада, упростить ей жизнь. Джефф сам понимал, как молодой девушке трудно находиться здесь, особенно после того, что случилось. Может, она просила отпустить из её сердца чувства к такому грязному грешнику, как он? Было бы славно. Такой ведь и за собой в пекло огненного царствования увести может. Даже очень интригующе стало. Незаметно подойдя ближе к двери, парень навострил уши, чтобы расслышать, о чём умоляет бедная душа. — …и, умоляю, исцели его очернённую душу. Ты же видишь, что он потерян, запутался, какие силы им управляют. И пытают. Пожалуйста, я знаю, что это в Твоих силах. Только Ты можешь коснуться его сердца своей рукой и забрать эту тьму из него. Я знаю, что требовать нельзя, знаю, что могу лишь уповать только на Твоё усмотрение. Но, умоляю, исцели его. Даруй ему эту возможность. Пожалуйста… Юноша отпрянул от двери, дрожащей рукой плотно прикрыв рот. По лицу скатилась слеза. Глупая, глупая Конфетка! Очень глупая! Наивная, глупая, глупая!!! Совсем умом тронулась! Как она вообще может такое просить?! Неужели она не видит, насколько он гнилой?! Неужели не видит, что никакой Бог ему не поможет, даже если бы очень хотелось?! Неужели не понимает, что такое грязное, вонючее, блядское создание не способно ни на что, кроме как нести вокруг хаос и потом гореть в Аду? Гореть в Аду! В самой пучине, на самом дне. Туда, где ему и место. Безоговорочно. Это всё равно, что Сатану пожалеть. Глупая Конфетка, невыносимо глупая… Настолько почётся о его ничтожной душонке, что готова у самого Бога выпрашивать за него прощение. Услышав, как она поднялась, Джефф мигом вернулся на диван в свою первую позицию, утерев с щёк слёзы и пытаясь кое-как скрыть дрожь, охватившую всё тело. Прижался лицом к спинке дивана, спрятавшись. Кэндис также тихо зашла в подсобку и, увидев якобы спящего Джеффри, едва слышимым шёпотом обронила: «Господь тебя любит». Он сжал кулаки, пока ногти не вонзились в плоть. Всё тело напряглось, когда она легла рядом с ним. Пытался незаметно уравновесить дыхание, чтобы не заметила. Неправда, Конфетка, неправда. Джефф уже бракованный. А бракованным вещам дорога на свалку. Кэндис вновь заснула, а вот Вудс уже нет. Всю ночь не спал, борясь с душащими мыслями об услышанном. А под утро всё вернулось на свои места: Джеффа, живого и здорового, наконец-то увели в свою родную камеру, и сам он за это короткое время ни разу не поднимал вопрос о молитве. Но это жест со стороны Кэндис никак не повлиял на его положительное отношение к ней. Джеффри всякий раз могли задирать и издеваться, а Кэндис была неподалёку. Они продолжали частенько видеться. Опять-таки, не каждый день, и не через день, но виделись. И каждая такая встречка была праздником для, пожалуй, обоих. Особый праздник, когда они могли уединиться и излить друг другу душу от посторонних глаз, а порой просто уединиться. Старались держаться на плаву, чувствуя себя изгоями «Уиннарта». Только они против всех и только одни друг у друга. Джефф давно смирился со своими чувствами, и, с трудом послав голоса на одно ласковое слово, старался понимать эту вашу заезженную любовь. Учился любить. Гиблая штука, позвольте признать. Оттого и прикольная. Гиблое ощущение чувствовать рвение своего существа к существу одной белобрысой медсестры двадцать четыре на семь, но прикольное по ощущениям. И это покалывание с, черти знают, что за волнами по всему телу, тоже, ничего так. И так плюс месяц в копилку «Уиннарта». Окей, терпимо. С Кэндис терпимо. По крайней мере, не было никаких нападок сексуального характера как в её сторону, так и в его. На этом спасибо. А потом… Одним прекрасным днём в комплексе заключённых со стороны ряда Джеффа треснула стена, из которой нехилым таким шквалом пошла мутная вода. Напомним, что этот тюремный отсек находился глубоко под землёй. А что там прорвало? Трубы, подземный источник? Непонятно. Джефф, по крайней мере, не знал. Его больше интересовал вопрос, куда его поместят. Или даже не поместят. Если Джеффа так и оставят плескаться в этом месиве из грязи и воды, он не удивится. Это в стиле уиннартовских работников. Новость о трещинах в стене сообщили в столовой после обеденного перерыва. — Все заключённые отделения «А-1.3» переводятся в четвёртый корпус на третьем этаже, — сообщил тогда в громкоговоритель тюремшик. — О, помимо подземки тут есть ещё камеры? — вот тут Джефф был искренне удивлён, чего нельзя было сказать по лицу Кэндис. Её лицо помрачнело. Она взяла руку парня в свою и крепко сжала. — хэй, Конфетка, ты чего? — Н-наверно, тебя посадят с соседом. И в этот момент мимо неё прошёл незнакомый заключённый, случайно, но грубо толкнув Кэнди в плечо. — Эй, смотри, куда прёшь, мразота! — рявкнул в его сторону Джеффри, на что получил косой взгляд от мужика, но девушка тут же взяла парня за плечо, пригладив. — Всё хорошо, Джеффри. Всё… будет хорошо, — задышала часто, в ней читалась нескрытая тревога. — Не волнуйся за меня, уже всякого говна перепробывал, — погладил её по спине. — уверяю, один на один я замучу его быстрее. Тюремщик подошёл к Джеффу и увёл его прочь из столовой. Грубо. Не дав даже попрощаться. Впрочем, явление не редкое. Ведя по коридору из столовой по направлению к душевой, его завели в широкие двери, ведущие к лестничному пролёту. Вот это поворот! Джефф здесь два месяца ошивается, и за это время ни разу не замечал эти двери. Хоть убей. Неужто провалы в памяти теперь касаются запоминания местности? Вот же дрянь. Как и говорилось ранее, повели его на третий этаж, ведущий сразу в большой корпус с заключёнными, но… это было совершенно небо и земля по сравнению с тем, что под землёй. Вместо проржавелых прутьёв просто голые белые стены со стальными дверьми и небольшим наблюдательным стеклянным окошком. Сквозь такие окошки виднелись по две койки, стол, раковина и, в углу, туалет. Всех заключённых, что из этого отделения, что из подземного, заводили по двое, и вот Джеффа остановили перед номером «А-1.64 №666». Парень фыркнул. Самое место для него. Что, всё настолько плохо? Завели в камеру и тут же закрыли за собой. Один заключённый уже лежал там на койке лицом к стене, но стоило мужчине услышать звук двери, сразу сел и, заметив Джеффа, широко улыбнулся. — Ну здравствуй, сопляк. Вот так встреча! Это был Гарольд.