Доверьтесь архивистам!

Ещё не успела утихнуть страшная весть о гибели Поттеров, как уже пришли приказы о захвате Пожирателей. Ещё бросал на него косые взгляды мистер Чериш после разбирательства о «несоединении», как пришли свитки от Амелии Боунс и Руфуса Скримджера. Главный Невыразимец тоже заходил к мистеру Черишу, подметил Руни Скольманн, переставляя коробки на стеллаже. Послышались шаги, и Главный Архивариус уже стоял рядом, кашлем привлекая внимание. Руни тут же оставил своё занятие и сухо спросил: — Мистер Чериш? — Привели Каркарова из Азкабана, достаньте соответствующее дело, подавать будете. — Будет сделано, мистер Чериш, — Руни коротко кивнул и постарался не вздрогнуть от холодного, пробирающего до неприятной дрожи голоса Главного Невыразимца, стоявшего за спиной Главного Архивариуса: — Ещё пусть сообщит медикам, чтобы веритасерум подготовили. «Даже так?» — Скольманн удивлённо хмыкнул, но решил, что лучше не спрашивать, хоть неизвестность и раздражала. Веритасерум не использовали очень давно, так говорили старшие архивисты — те самые, которые «видали всякое». «Так, дело заключённого», — архивист встряхнулся и прошёлся вдоль стеллажей, следя за топографическими указателями. Оба начальника уже давно ушли: не посчитали нужным прощаться с рядовым сотрудником. «Ну и плевать, — пожал плечами Руни и с лёгким отголоском радости свернул к нужному стеллажу. — Им до меня дела нет, мне до них тоже».

***

В зале №10 уже присутствовало двадцать человек, когда Скольманн тенью в серой униформе скользнул к своему месту под кафедрой председательствующего. Стенографистка, длинная и тощая женщина в очках, приветственно кивнула и вновь принялась перекладывать поудобнее ручки, перья и листочки. Руни, пока собирались остальные (а они собирались очень медленно), раскладывал папки… и сердился. И это раздражение нужно было куда-то выплеснуть; архивист наклонился к стенографистке и прошипел: — Почему я? На слушаниях же Дуглас сидит! — Заболел он, — женщина поправила сползающие очки. — Драконья чахотка, так ещё и чем-то приложило на последнем рейде, — так завершив разговор, стенографистка отмахнулась от колючего собеседника. Скольманну оставалось только фыркнуть и наблюдать за входящими членами Визенгамота. Вот села на своё место бесстрастная Амелия Боунс, просеменила Долорес Амбридж, вошёл нервно озирающийся Корнелиус Фадж; мелькнул силуэт какого-то знакомого в судейской мантии, прошествовал сухопарый Бартемиус Крауч-старший — глава Совета магического законодательства, временного органа по особо тяжким магическим преступлениям. «Вот это я запомнить могу, а есть ли в холодильнике яйца на ужин — убей не помню!» — Введите подсудимого Каркарова! — провозгласил Бартемиус, и двери зала суда распахнулись. Тут же по помещению прополз холодок, забираясь под одежды. Судьи, как один, съёжились, едва заметное напряжение пронеслось по ряду авроров-охранников; Альбус Дамблдор остался безмятежен; Бартемиус Крауч поморщился, стенографистка пискнула и едва не юркнула под стол. Руни Скольманн тоже передёрнул плечами, стараясь хоть как-то избавиться от призрачного ощущения безотчётного ужаса. «Опять дементоры, ну за что, ну почему всегда эти жуткие твари?» — мужчина не смог подавить отвращение при виде склизких серых рук и бесформенных чёрных хламид. Защёлкнулись змеи-цепи на стуле подсудимого, и процесс начался.

***

В первые же полчаса слушания Руни успел задремать под отрывистый голос Бартемиуса Крауча, ответы Каркарова и противный скрип перьев по пергаменту. Словно сквозь вату, доносились имена, и сонный мозг не придумал ничего лучше, чем продолжать слушать — никогда нельзя ослаблять бдительность. «Антонин Долохов… поймали. Эван Розье убит, жаль, могли бы что-то узнать, — Руни зевнул в сложенные на столе руки. — Всё-таки из «Священных двадцати восьми». Трэверс и Мальсибер… тоже схвачены и дожидаются своей очереди в Азкабане, Северус Снейп оправдан, а зря — скользкий тип, и тайн прячет немало. Надо бы с ним потом поосторожнее быть, раз на свободе будет разгуливать… Дамблдор, конечно, волшебник уважаемый, но оправдывать преступника? Уверяет, что Снейп — шпион, но это не оправдывает его участие в рейдах…» Дремота слетела окончательно, стоило Игорю Каркарову прохрипеть: — Август Руквуд… Он доставлял информацию из Министерства Сами-Знаете-Кому. По залу №10 прошли шепотки, Бартемиус Крауч с лёгким, едва слышным любопытством в голосе попросил уточнить. А Руни Скольманн, вскинувшись, пристально посмотрел на подсудимого, продолжавшего говорить; пытался принять эту новость, громом отзвучавшую в голове. «Руквуд? Да быть не может! Он же в Отделе тайн работает; спокойный, не кричит никогда, свою смену исправно отрабатывает… Неделю назад мы с ним кофе пили! Не может такого быть!» — Брехня, да? — стенографистка, не отрываясь от записей, скептически хмыкнула. — Ага, — ещё немного ошеломлённый, Руни смог-таки сказать. — Может, веритасерум пора, а? Знак медикам подай. — Крауч не согласен, — прошептала стенографистка, поправила съехавшие на кончик длинного носа очки и вновь зачеркала ручкой. Это хоть и не успокоило Скольманна, но помогло сосредоточиться на слушании. Подавать дело и прилагаемые к нему документы, увы, пришлось не единожды, и каждый раз архивист устало вздыхал. Мало того, что даже кивком не благодарят, так потом ещё и оставят на кафедре в полнейшем беспорядке. «А мне собирать! — раздражение вновь заклокотало где-то в груди. — Мордредово слушание, Дуглас, почто ты заболел, когда так нужен?» К раздражению примешивалось и лёгкое волнение за старшего архивиста: тот обычно не подводил, за исключением «семейных обстоятельств». Но вот драконья чахотка… да, месяца четыре будет отсутствовать, если не больше. Вот поднялся со своего места Альбус Дамблдор — легко улыбающийся, в лиловой мантии со звёздами и колокольчиками в бороде: — Я бы хотел сказать пару слов относительно этого дела… «Мерлиновы кальсоны, только не это! — ещё более раздражённо вздохнул Скольманн, подперев голову кулаком. — Именно с этого и начинаются речи на полчаса минимум!» Однако Дамблдор на этот раз действительно управился быстро — прошло лишь семь минут, а он уже завершал свою речь: —…В связи со всем, сказанным мною ранее, и с искренним желанием Игоря Каркарова исправиться и помочь нашему делу, я предлагаю рассмотреть вопрос о его освобождении. Тут же голос старого волшебника, звучащий неизменно успокаивающе, подействовал на архивиста подобно звуку упавшей папки с документами — сразу же захотелось рефлекторно вскочить из-за стола. И Руни так и сделал, не обращая внимания на шикнувшую стенографистку: — Постойте! — его усталый, но довольно громкий голос раздался в зале №10. — Каковы гарантии того, что подсудимый Каркаров после освобождения будет законопослушен? Каковы гарантии того, что он не попытается связаться со своими коллегами и продолжить дело Волан-де-Морта? Судьи запереглядывались, зашептались; охнула Амбридж, выругалась под нос Амелия Боунс, стенографистка с истинным профессионализмом записала слова. Сам же архивист стоял, оглядывая зал в поисках сторонников — и, кажется, нашёл их: несколько авроров-охранников подняли руки и также поспешили высказаться. Встала Боунс, прямая и строгая: — Действительно, председатель Дамблдор: каковы гарантии безопасности? Кто может подтвердить, что подсудимый Каркаров искренне раскаивается? «Ого, добренький председатель недоволен, — Руни не мог не хмыкнуть, заметив чуть насупленное выражение лица старого волшебника. — Интересно, почему?» Шум в зале поднимался, и спор набирал обороты. Судьи высказывались один за другим, подсудимый молчал, опустив глаза в пол, Бартемиус Крауч-старший тщетно пытался призвать к порядку, стенографистка едва успевала записывать, а охранники-авроры уже втихую делали ставки. Скольманн же с чувством выполненного долга сел на место. Это слушание однозначно затянется надолго, раз чаши весов колеблются.

***

Из зала №10 Руни Скольманн выходил в состоянии полнейшего расстройства. Слушание действительно растянулось до самого вечера, и в итоге всё равно не получилось добиться желаемого. «Освобождение через два года, вы серьёзно? С таким же успехом его можно было сослать на восемь лет на исправительные работы!» Бронированная дверь архива захлопнулась за спиной. Скольманн даже не обернулся, направляясь к нужному стеллажу. Теперь нужно было поднимать всё, связанное с Августом Руквудом, ибо дотошность Бартемиуса Крауча иногда не имела границ. Брать оригиналы приказов по личному составу было почти что мерзко, не отпускало ощущение предательства — по отношению к кому оно было обращено, Руни пока что не понимал. До сих пор не укладывалось в голове то, что человек, с которым они с коллегами разделили кофе неделю назад, мог оказаться информатором врага. «Так не должно быть. Мы все давали клятву, как он мог что-то сообщать? Нашёл способ обойти её или Волан-де-Морт снял?» Это также требовалось выяснить, и как можно быстрее.

***

У камеры временного содержания не было никого, а приставленный к арестованному аврор не обратил на вошедшего архивиста никакого внимания и, кажется, был в одном шаге от того, чтобы бессовестно заснуть. Август Руквуд сидел на откидной скамье и также ни на что не реагировал: ни на шаги, ни на хлопок двери, ни на сонное бормотание охранника. Поднял голову он только тогда, когда Руни встал напротив, и тут же скривился: — Что, язвить пришёл? — Зачем? Смысла никакого, — раздражённо проворчал архивист, закатив глаза. — Лучше вот что мне скажи: ты реально крыса или Каркаров наврал? — А сам как думаешь? — Август нахмурился, скрестил руки на груди. Присущее ему спокойствие с момента ареста куда-то улетучилось, мужчина стал нервным и часто огрызался на (возможно, уже бывших) коллег. Вот и сейчас он фыркнул в ответ на фразу архивиста: — Я ничего не думаю, а ты лучше мне на вопрос ответь. Молчание воцарилось в коридорчике. Август Руквуд всё также сидел, скрестив руки и смотря в пол, Руни Скольманн опёрся спиной о холодную стену напротив и ждал. О, конечно, он не был самым терпеливым человеком, но ради информации был готов ждать хоть до конца смены. И наконец, наконец — спустя долгих полчаса ожидания и пристального взгляда, — Руквуд заговорил. — Я бы не назвал себя крысой… но да, я предоставлял Волан-де-Морту кое-какую информацию. Только ту, которую можно, общедоступную или для новых сотрудников, по типу плана здания и расположения отделов, — добавил он, видя поджавшиеся губы Скольманна. — Сам помнишь, клятву давали о неразглашении, на крови и магии, с самого основания Министерства существует, ничем не обойти. — Помню. И как же так вышло? — Пообещал, что поможет накопать побольше о моём личном враге. Кто это — не скажу. — Мне и неинтересно, — Руни пожал плечами и скривился. — Личные мотивы, значит? — У всех личные мотивы, ты что думаешь? — слегка насмешливо прищурился Руквуд. — У тебя тоже личные мотивы, вон, о повышении неделю назад заикался и о том, что старики засиделись за бумажками. Я тебе как коллеге посоветую, подвинь-ка ты Дугласа куда-нибудь повыше или вбок, а то спиногрызов своих не прокормит. А там, глядишь, и на тебя внимание обратят. — Очень мне нужен твой совет, спасибо, жить без него не мог, — саркастично и с немалой долей раздражения фыркнул Скольманн. Руквуд хохотнул в ответ, вновь замолчав. «Ну, что ж, причину я узнал, мне здесь делать нечего», — Руни бросил «бывай» и уже развернулся к выходу, как Август окликнул его: — Да погоди, я ещё не всё сказал! — и, когда архивист обернулся, поманил его рукой. — Сюда давай, поближе. Руни недоверчиво хмыкнул, но всё же подошёл к решётке камеры; Август вцепился руками в прутья и приблизил лицо к собеседнику; тёмные взлохмаченные волосы и возбуждение в глазах придавали ему вид диковатый, но решительный. — Зря ты тогда выступил против освобождения Каркарова, — голос был понижен до конспиративного шёпота, — положение твоё пока не то. А старый паук Дамблдор с тебя теперь глаз не спустит, очень уж ему не нравится, когда перечат. — С чего бы сразу паук? — Скольманн чувствовал, что не может сдержать недоверия и всё поднимающегося к горлу раздражения. — Да, он не «добрый дедушка», но чтоб вот так сразу… — Как сотрудник Отдела тайн говорю, мутно с ним что-то, — заверил его Руквуд. — У него парочка воспоминаний хранится в нашем отделе. Честное слово, гадкие. Скажи моим ребятам, они предоставят… — Да сдались мне его воспоминания! — уже с искренним возмущением прошипел Руни, отшатываясь от решётки. — Совсем вы там с ума посходили на службе у Волан-де-Морта! Из коридорчика Скольманн вылетел, пылающий злобой и сопровождаемый хохотом бывшего коллеги. Как Руквуд мог вообще подумать о том, что он, строго следующий всем (ну, почти всем) положениям и кодексам архивист, зачем-то полезет в чужие воспоминания?!

***

На слушании Людовика Бэгмена Руни сидел со смутным ощущением того, что происходящее всё больше походит на фарс. По левую руку сидела всё та же стенографистка и записывала, стёкла её очков запотели от усердия. Судьи скрипели перьями, Дамблдор пока что молчал, Крауч-старший нудел про пособничество в сборе информации, сам подозреваемый в упорством барана доказывал свою невиновность и незнание. «Что здесь тогда делает адвокат из глухой конторки? По мне, так Людо и так хорош в "самозащите"» — Скольманн всё никак не мог оторваться от рассматривания худенького мужчины, его потёртого пиджачка и брюк, значка неизвестной адвокатской конторы на лацкане, жиденьких волос и водянистых глаз. «Какой-то ненадёжный, вон как ёжится», — Руни скривился и подал папку с делом Краучу. Ненароком подумал, что можно было, вообще-то, и не заморачиваться на этот счёт: из нарушений у Бэгмена были только долги, в которые он влез из-за баснословных ставок и кредитов. Интересно, через сколько лет он всё выплатит? А Людовик Бэгмен и вправду оказался в чём-то пособником, и вскоре Амелия Боунс убеждала Альбуса Дамблдора, Крауча и ещё многих в том, что незнание своей роли в преступлении не освобождает от ответственности, что как минимум нужно установить надзор. Что ж, многие её поддержали, однако Руни удержался от высказывания: не давали покоя слова Руквуда, сейчас уже пребывающего в Азкабане. Уж чего-чего, а пристального внимания «паука» не хотелось, как и внимания любых других важных шишек. Одного необдуманного выступления было вполне достаточно для его скромной персоны. Руни Скольманн прекрасно знал, что его в последние напряжённые недели легко вывести из себя. Прекрасно знал, что любое упоминание событий этого Хэллоуина заставит его нервничать и не спать ещё дольше, лишь бы найти побольше документов о нападениях Пожирателей и выполнить, наконец, годовой план. «А может, и перевыполнить». Знал Скольманн и то, что успокоится он только тогда, когда не будет непосредственной опасности ни для него, ни для сестрёнки — когда все упрямые окажутся за решёткой, а остальные поостерегутся высовываться.

***

«Может, я зря не высказался, — Руни с едва слышным вздохом смотрел на новенькую картонную папку. — Тогда бы не пришлось готовить личное дело сотрудника Отдела магических игр и спорта. И вот чего этот Людо дёрнулся в Министерство?» Сейчас требовалось просто успокоиться и отнести заготовку в Отдел кадров. Но как же сложно было это сделать, когда организм уже пять дней держался на какой-то бодрящей бурде, приготовленной собственноручно! «Ты, — рычал в последнее время Кольт, — чихуахуа норвежская, совсем охренел так над своим здоровьем издеваться?» Эта фраза из уст аврора звучала всё чаще и неизменно обрывалась разъярённым невнятным шипением архивиста; иногда она звучала даже в голове, вот как сейчас, и всё сильнее злила. Ах, но как же было приятно потом посылать в ответ убийственные взгляды или язвить, указывая на «непрезентабельный» вид! «А нечего мне про рост напоминать! Сам высоченный, как обрубок телебашни», — с такими мстительными мыслями Руни Скольманн и вошёл в Отдел кадров. Немолодая волшебница, сидящая за громоздким столом, тут же подняла голову и с лёгкой вежливой улыбкой приняла заготовку. «И скоро эта красивая, аккуратная папка пополнится документами бывшего загонщика», — архивист покосился на Людовика Бэгмена, удобно развалившегося в кабинетной зоне отдыха; на его добродушное и глуповатое пухлое лицо, делавшее его в чём-то похожим на школьника-переростка. На его мятую рубашку, кое-как заправленную в брюки, и на вырвиглазный жёлтый пиджак в полоску, символизирующий, очевидно, преданность «Уимбурнским Осам». «Лучше бы продолжал битой размахивать, вот честное слово», — скривился Руни, покидая кабинет. Эндрю Мичиган точно схватится за сердце, когда увидит такое модное недоразумение в качестве министерского сотрудника.

***

На Беллатрису Лестрейндж смотреть было бы жалко, если бы Руни не читал каждую пятницу статьи в «Ежедневном пророке», в «Нашем архиве» и в честно позаимствованном у дежурных авроров «Угрозыске». Так что сейчас Скольманн вновь сидел в зале №10 и смотрел на сумасшедшую женщину, сидящую на стуле, словно на троне. Чёрная корона пышных волос и прикрытые тёмные глаза также придавали ей вид какой-то неправильной величественности. Казалось, ей всё равно на шум и гам в зале, на кипящую ненависть и призывы к порядку. «Красивая, поехавшая, так ещё и урождённая Блэк. Да, с ней точно легко не будет», — вздохнул архивист, переводя взгляд на Крауча-младшего: молодой мужчина всё с надеждой посматривал на отца, перекладывающего бумаги на кафедре. «А мы ведь с ним ровесники, — подумалось невольно. — И как же он дошёл до этого?» Усталый взгляд упал на братьев Лестрейнджей. И тут ленивые мысли остановились. Рука невольно потянулась к палочке, покоящейся в набедренной кобуре. Кровь отхлынула от лица, и тут же разрослась холодная ярость. Эти четверо — фанатики, но плевать на троих. Почему эта тварь, мразь, ублюдок ещё жив? Почему он не сдох, почему его не убили, как он смеет сидеть здесь так, как будто ничего не произошло, как будто не было этих рейдов, не было пытаемых волшебников, рыдающих детей и убитых маглов, как он смеет смотреть в глаза Бартемиусу Краучу, как смеет вообще смотреть им в глаза, почему он не сдохнет сейчас, почему не смотрит на него, почему не вспомнит его… — Руни, — тихий, но резкий оклик заставил очнуться. Скольманн тихо, натужно выдохнул, только сейчас осознавая, что успел встать из-за стола и почти-почти достать палочку. Кольт, окликнувший его, сейчас стоял в ряду охранников, совсем рядом с кафедрой, и смотрел на него со смесью неодобрения и беспокойства. Руни выругался себе под нос и сел. «Устав Министерства мне в зад, психом с расшатанными нервами прослыть будет перебором», — выдохнул он, подавая папку с делом Краучу-старшему.

***

— Тёмный Лорд вернётся, Крауч! Можете запереть нас в Азкабане, мы и там будем ждать его! А когда Тёмный Лорд вернётся, он освободит нас и осыплет милостями! Мы, мы одни остались ему верны! «Да чтоб вы заживо сгнили в этом Азкабане!» — Руни Скольманн краем уха слушал крики Беллатрисы и смотрел, смотрел в спину уводимого ублюдка. Позор чистокровных родов — это опустившийся до бессмысленной, фанатичной жестокости и садизма волшебник. Именно так говорила бабушка, гордо восседавшая на лавке, укрытой волчьими шкурами. Губы Скольманна скривились в отвращении. «Клянусь, если ты умудришься сбежать из Азкабана, то испробуешь моей магии». Громкий выдох раздался в быстро пустеющем зале; архивист опёрся о стол руками, потряс головой. Похоже, нервы совсем расшалились из-за бессонницы, раз он позволяет себе попытку нападения на подсудимого, будь этот подсудимый хоть трижды Пожиратель Смерти. «Но это не какой-то подсудимый. Это — та самая тварь, из-за которой Лива осталась сиротой». Сердце уже почти привычно стиснуло крепкой лапой, и Руни пришлось простоять так ещё минуту. Но после всё-таки пришлось взять папку и серой тенью выскользнуть из зала №10. Хорошо, что сегодня не ночная смена, и он сможет, наверное, поспать подольше. И маленькой сестрёнке не придётся оставаться в темноте без надёжного старшего брата, не придётся тревожить старушку Баклинг; ах да, и ещё он успеет заглянуть в магловский бакалейный магазинчик неподалёку, там продают отменный растворимый кофе. А пока что у него достаточно работы в архиве: нужно перебрать документы, подготовить те, у которых истёк срок хранения, к уничтожению, посмотреть, всё ли в порядке с приложениями к документам, ну и «по мелочи», которая растянется до самого вечера.