Ты засела так глубоко

      Тем же вечером за ужином мы впервые за много дней расспрашивали друг друга обо всём, что происходит вокруг нас. — Как проходит продвижение по карьере? — первым спросил отец. — Стоило всё это твоих нервов? — Ну, — пожала плечами я, вороша вилкой по тарелке кусочки вчерашней курицы, — если я к этому шла, значит, всё же стоило. — Ну, а как с учебой? — Учусь, конечно. — опустив глаза на тарелку. — Экзамены скоро. Через две недели первый. — Какие ты предметы решила сдавать? — подключилась мама, хлебая с ложки суп. — Два основных и два дополнительных — биологию и обществознание. — Ну ты учись, не запускай. Сейчас на учёбу упор делай. — со строгостью, но при этом с любовью наставлял отец, на что я лишь покорно кивала головой. — Отец дело говорит. — соскребая оставшееся по тарелке, с набитым ртом проговорила мама.       И снова нотации. Сколько я за всю свою жизнь понаслышала — очень много, что учителя, что родители — всё одно и то же. Может, когда я повзрослею, эти наставления наконец прекратятся. А пока что моя учесть терпеть. — Давайте сменим тему? — предложила я, ощущая явный дискомфорт. — Ты таблетки принимаешь? — спросила мама, относя тарелку в раковину. — Вроде принимаю. Правда. — Почему «вроде»? — заинтересованно поднял на меня глаза отец, обгладывая селёдку. — Да потому что я правда не могу запомнить всё так досконально. Я и так туго соображаю.       На кухне повисла пугающая тишина. Мама с папой озадаченно переглянулись, а затем уставились на меня. — Что? — переспросила я. — Не наговаривай на себя. — спокойно ответила мама, намывая тарелку. — Я не наговариваю. Мне правда тяжело запомнить день, особенно, когда не мал промежуток между прошлым и нынешним. — Пей таблетки и провалов не будет. — Но что я сделаю, если забываю о них, забываю про будильник? — А если ты не будешь их принимать, то вообще не выйдешь из ремиссии. — вставил отец. — Какая мне ремиссия, когда всё лечение бесполезно? — Лекарства при грамотном подходе убирают симптомы. — домыв посуду, мама вытерла руки об кухонное полотенце, висевшее на крючке возле раковины. — Как только курс закончится, мы снова пойдём к психиатру. — Признайтесь честно, вас тяготит это клеймо, верно? Всё, что было со мной, с вами... Вам стыдно за меня. — мой голос слегка похрипывал, казалось даже, что скоро вырвется наружу кашель, но этого так и не случилось.       Глаза матери навернулись слезами, но она умело их сдержала. — Мне завтра на работу. — бегло промолвила она и удалилась из кухни.       Окатив меня осуждающим взглядом, отец, вытерев руки об всё то же полотенце, пошёл за мамой, оставив меня одну с тяжёлыми размышлениями. Аппетит пропал моментально, и я поставила остатки в холодильник, чтобы не пропало до завтрашнего дня. Я ушла к себе в комнату, переминаясь с ноги на ногу. За уроки категорически не было желания садиться, хоть ты сдохни, и я решила провести остаток дня чисто для себя, ни на чём не зацикливаясь.

***

      Взяв со стола наушники, я включила на телефоне музыку и вышла на балкон. Вдали виднелись расплывчатые для моего восприятия силуэты многоэтажных московских строений, так и манящих подойти поближе. Солнце постепенно садилось, а к темному времени суток у меня ухудшается зрение вместе с умственной активностью, потому я стараюсь все дела выполнять днём. Родители к этому привыкли, потому сильно не зацикливаются на этом. Но это пока. А как быть, когда я выросту, войду во взрослую жизнь? Как мои особенности воспримут люди? Возможно, как только они узнают, мне будет поставлен крест на многие сферы жизни, причём из человеческой вредности, а не от псевдофакта моей недееспособности. Другим сложно представить, каково просыпаться с мыслью, что ты в будущем никому не станешь нужным, что тебя выкинут как вещь и забудут о твоём существовании. Не все это осознают, к прискорбию. Кто заплачет, когда я умру? Подобные размышления начали давить на грудную клетку, отчего казалось, что мои лёгкие перекрыло массивным камнем, который разрастается после каждой негативной мысли. Повернув голову направо, прямо к шкафу, где хранились отцовские инструменты, я увидела чёрный мужской велосипед, тоже папин. Иногда, когда мы приезжали сюда, он разрешал мне брать его и кататься. Слегка приподняв уголки губ в улыбке, во мне созрело желание сею секунду вывезти его на улицу. Не теряя ни минуты, я взяла средство передвижения и с грохотом выкатила его в свою комнату. Подкатив его к двери, я начала надевать кеды, качая в такт музыке головой. — Ты куда на ночь глядя? — из комнаты родителей показался отец. — Поеду покатаюсь перед сном. — сделав чуть потише музыку, бесстрастно проговорила я. — Скучно. — Лучше б уроки повторила. — Успею. — устало выдохнула я, взяв велосипед за руль. — Далеко от дома не уезжай и будь на телефоне! — дрожащим голосом сказала мама и замолчала. — Как будто я не знаю. — еле слышно промямлила я, но никто, в том числе и отец этого не услышал.       Я вывезла велосипед за порог дома, проверила резину — нужно подкачать. Притащив с балкона насос, я оперативно накачала переднюю, затем заднюю, всячески проверяя плотность. Когда состояние велосипеда меня устроило, я довольная направилась к грузовому лифту.

***

      Когда я наконец стояла у подъезда, на улице в разы потемнело, а значит, родители скоро загонят домой, поэтому нет смысла более терять драгоценное время. Встав на педаль, я села на кожаную сидушку (и то не с первого раза), и, крепко сжав руль, сделала первый прокрут. Поначалу было страшно, ведь я не каталась с прошлого лета. Но я не упала, а, всё больше набирая скорость, мчалась на встречу ветра, и когда я уже свыклась с по-настоящему захватывающими ощущениями, ликовала от восторга.       Я доехала до трассы и слезла с велосипеда. Мой взор был направлен в сторону города. Так хотелось взять и доехать до самого центра, но, боюсь, такая затея больше никого не воодушевит, тем более моих старой закалки маму и папу, а они как-никак люди в возрасте. Напоследок посмотрев вдаль, я развернулась и поехала к дому.