Все началось в конце времен...

Каждый человек, как Луна, имеет

неосвещенную сторону, которую он

никому не показывает.

«Марк Твен»

      Царевна сразу прорекла — допрашивать Бога Обмана — наиглупейшая идея. Раз она сама категорически отказывалась что-либо молвить, то негли они удумали, что Локи станет пустословить? Принцесса не сопротивлялась, не рвалась прочь, а покойно сидела под присмотром «отца» докамест русская отправилась на миссию «разговори злодея». Ее сердце колотилось в ритме галопа, предвещая бурю пред еще не высказанной правдой. Лицо осунулось и побледнело, поджилки затряслись. — Сказать хочу то, что услышать желаешь, — Мария приподнялась со стула, проводя пальцами по гладкой, стальной коже брюк, зыркнув на громовержца. — Поговорить надобно. — Давно пора, я слушаю, дочка, — с любопытством обходя посох, внеже поблескивал колдовскими импульсами, Одинсон выпрямился, внимая во все уши. — Не так просто, — тяжко выдохнув, мысленно подбирала слова. — Пообещай свободу Локи, нам обоим и… Помощь.       Старк прыснул смехом, отвлекаясь от компьютера и кипы бумаг до потолка, воспроизводящейся ИскИн, жаждя попустить мечтания девицы. Глаза их на миг встретились и такое злорадство читалось у мужчины, что не по себе сталось Богине. Ток крови резкими толчками отзывался в ее горле, а дальше в груди, отчаянно все отмеряя и отмеряя отрывистые и короткие удары, как после изнурительного бега. Неподвижно наблюдая за пробирающимися в помещение лучами солнца, Мари ощущала, как прожитый день заново наполняет воспоминаниями. Стараясь подавить в себе быстро нарастающую панику, девушка сконцентрировалась на происходящем, обаче отвратном окрест. — Не у тебя дозволения прошу, смертный, — буркнула дева, смирив пламенным взглядом Старка, а заодно и Беннера, который и рта раскрыть не успел, едва не выронив чудной прибор. — Зря не считаешься со мной, принцесска, — крутанувшись на кресле вокруг оси, миллиардер подъехал к другому концу комнаты, взяв с панели растрепанный блокнот.       Тор кивком дал понять Энтони, что разберётся без помощи, подходя к дочери и приобнимая ее за плечо, отводя в дальний угол для комфортного уединения. — Не смогу обещать свободу брату. Натворили вы бед, но помочь — помогу, коль в моей власти. — Не уверена, что мы все не умрем, если скажу, — тяжелый, громкий вздох резанул по легким сильнее обычного, и, если, как правило, после этого становилось легче, то сейчас казалось, что наилучшим выходом было бы вовсе не дышать.       Тут к разговору прислушались Тони, Брюс и мешкотно вошедший Стив, чье отсутствие осталось незамеченным, как и возвращение. Навострив уши, все трое уставились на Богов, хотя по неведомой причине, а в истине из-за могучей силы камешка, заточенного в посохе — мысли земных героев блуждали далеко-далеко за пространством и временем, ведомые под гипнозом.       Время человеческой жизни — миг; ее сущность — вечное течение; ощущение — смутно; строение всего тела — бренно; душа — неустойчива; судьба — загадочна; слава — недостоверна. Одним словом, все относящееся к телу подобно потоку, относящееся к душе — сновидению и дыму. Жизнь — борьба и странствие по чужбине; посмертная слава — забвение. Оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия — удел смертных, коим они из раза в раз пренебрегают. Земляне безропотно ждали надвигающейся, неизведанной смерти, простого разложения тех элементов, из которых складывается каждое живое существо, — Ты лучше скажи, где Бартон, — фыркнул миллиардер, сморгнув пелену наваждения. — На своем месте, — отрезала царевна. — Па… Кхм. Это касается времени, когда Лафей столкнул нас с моста и мы… Кстати, он… — В темнице Асгарда, — закончил Тор. — Отец его победил. А-а-а, ты не знаешь, — вспомнил он, прикидывая с чего начать. — Один проснулся почти сразу, как вы упали, и заточил Царя Йотунхейма в старую часть подземных тюрем, что создавались еще при самом Боре. — Бор? Тот, который один из Богов-прародителей? — встрял Беннер, с проснувшейся ненасытностью знаний к скандинавской истории. — Да, дед мой, вы что знакомы? — удивился Тор, выпучившись на учёного, скрестив руки на груди и бахвально выставив мускулы напоказ. — Отец, мы время теряем, — жалобно взмолилась дева, разочарованная опростоволосиванием Одинсона, паки в недалекости блондина. Как вообще можно было мнити, что она его отпрыск? От цвета волос до ума все очевидно. — Нам нужен план. Хороший план и Локи не должен знать о нем, но очень важно, абы задумка удалась, иначе… Как тяжко-то! — взбеленилась принцесса, касаясь носа и стискивая его между большим и указательным пальцами. — Говори уже, — Энтони закатил глаза в своей короной манере, закрывая непроходящую тревогу от новостей о будущем. Как сказать Пеппер? А надо ли говорить? Искать ли Питера? А надо ли искать? — Не так-то просто, когда от слов зависит твоя жизнь, смертный! — оскалившись, Мария прикусила щеку, осаждая гнев от безысходности внутри. — Кто-то тебе угрожает? — предположил Тор. — Да, то есть нет, но… Все сложно. — поникнув, Мария уселась на табурет, практически складываясь пополам, упираясь локтями в колени и закрывая лицо руками. — Во время битвы в покоях Всеотца я была ранена и после нашего падения на один из метеоритов — нас нашли. Не скажу кто, не могу. Пока я истекала кровью Локи заключил с ними сделку, чтобы мне жизнь спасли, и шрама не осталось, а взамен… Я была против, но тот, с кем мы связались, ему нельзя сказать нет. — протораторив монолог, девушка почуяла на душе подобие облегчения. — И что он потребовал? — мягко уточнил Бог. — Прошу скажи, что ты и все эти мидгардцы помогут, сделают, как я говорю, — прекращая жалеть себя, чародейка выпрямила спину, с мольбой глядя на мужчину. — Нет, милочка, откуда мы знаем, чего ты там попросишь, — в обсуждение встрял Роджерс, будучи солидарным со Старком. — У вас нет иного выбора, вам не победить то, что грядет, но вы можете предотвратить многие потери, если я расскажу о планах. Люди погибнут в любом случае, но от вас зависит сколько. Нам придется идти напропалую! — хлопнув злобно по бедру ладонью, отчеканила волшебница.

***

      Там — по ту сторону небытия, снова послышался этот шум. Звуки были резкие, отрывистые, надоедливые, уже узнаваемые; но сейчас они вызывали острое, мучительное ощущение, — видимо, за эти часы он от них отвык. Они гулко отдавались в голове — глухие, болезненные. Нетерпеливые и страждущие слуги титана напоминали о себе, будто бы можно забыть их уродливые морды, искаженные злобой вечности. Мужчине казалось, аки череп у него заполняется сотами. Они вырастали, закручиваясь восходящими спиралями, и ударяли его изнутри, заставляя вибрировать верхушки позвонков в нервном, неустойчивом ритме, в каком вибрировало и все тело. Что-то разладилось в устройстве его крепкого организма — что-то действовавшее до того нормальным образом — и теперь стучало у него в голове сухими, жесткими ударами молотка, чья-то рука, лишенная плоти, как у скелета, ударяла по черепу, и это заставляло его вспоминать самые горькие в жизни минуты.       Когда внутреннее господствующее начало верно природе, то его отношение ко всему происходящему таково, что оно всегда может легко приноровиться к возможному и данному. Ведь оно не испытывает любви к какой-нибудь определенной материи, но к предпочтительному стремится лишь условно, заступающее же место последнего обращается в материал для себя. Оно подобно огню, овладевающему тем, что брошено в него: слабая лампада была бы потушена, а яркое пламя мгновенно охватывает попавшее в него, пожирает его и вздымается благодаря этому ещё выше.       Подсознательным движением он сжал кулаки и поднес их к артериям на висках, стараясь раздавить невыносимую боль и выдворить препону обратно в космос на зачуханную серую планетку. Ему хотелось взять в руки и ощутить ладонями этот шум, который дырявил его сознание острием алмазной иглы. Мускулы его напряглись, словно у кота, стоило ему только представить себе, как он преследует его, этот шум, в самых чувствительных участках воспаленного мозга, попавшего в лапы лихорадки. Вот он уже настиг его.       Что же еще удерживает Бога тут? Все воспринимаемое чувствами изменчиво и неустойчиво, сами чувства смутны и легко поддаются в обман, а сама наша душонка — испарина крови. Разве не суетной желание пользоваться славой таких созданий? Почему же не ожидаешь ты с легким сердцем своего уничтожения или изменения во что-нибудь другое? Но как быть до тех пор, пока не наступил еще этот момент? Чтить и славить богов, делать добро людям, не тяготиться ими, но и не сближаться с ними слишком, помнить, что все, находящееся вне твоего бренного тела и такой же жизненной силы, не принадлежит тебе и от тебя не зависит.       Локи не питал ненависти к Мидгарду, наодворот. Ему нравилось изредка отдаваться воспоминаниям о былых времена, о спорах с братом из-за коих, приходилось отправляться сюда в различные века. Некое своеобразное прибежище нашел маг в ту пору «случайно», как принято говорить. Но таких случайностей не бывает. Когда тот, кому что-то необходимо, находит это необходимое, причина тому не случайность, а он сам, ведет его собственная потребность, собственная неволя. Многие испытывают то умирание и рождение заново, каковое представляет собой наша судьба, только этот единственный раз за всю жизнь — при обветшании и медленном разрушении детства, когда все, что мы полюбили, нас покидает. И вдруг мы чувствуем одиночество и смертельный холод мирового пространства. И многие навсегда повисают на этой скале и всю жизнь мучительно цепляются за невозвратимое прошлое, за мечту о потерянном рае, самую скверную, самую убийственную на свете мечту.       Чем больше и в новом своём обществе чувствовал мужчина себя теперь одиноким и не таким, как другие, тем меньше освобождался от него. Груз давил на него неподъемной тысячей лет. Право, помнил уж точно, не доставляли действительно удовольствие пьянство и бахвальство в тесном, аль широком кругу друзей Тора, да и пить Локи не привык настолько, чтобы не чувствовать каждый раз неприятных последствий. Все шло как бы по необходимости. А явное притворство по неумению, отточенное, естественно с веками, отталкивало бравых воинов, извечно подшучивающих над сладостями принца — не такого как все.       Он поступал, как должен был поступать, потому что иначе не знал, что делать с собой. Бог страшился долгого одиночества, боялся всяких приступов нежности, стыдливости, искренности, к которым всегда чувствовал склонность, боялся нежно-любовных мыслей, так часто появлявшихся. Одного недоставало больше всего — друга. Было два-три чаровника, видеть которых ставалось очень приятно. Но они принадлежали к числу порядочных учеников, что, как и прочие примкнули в бесконечно-растущей группе приятелей брата, а пороки младшего давно уже не были ни для кого тайной. Все избегали его. Локи слыл отпетым игроком, у которого почва уходит из-под ног. Учителя многое знали о нем, строго принца не наказывали, прав не имели, ведь знания хватал яро и усваивал молниеносно. Как-то чудом изворачивался и жульничал с чувством, что долго это не может продлиться, но длилось.       Есть много путей, коие способны сделать нас одинокими и привести к самим себе. Этим путем пошел тогда трикстер, за неимением других. Это ощущалось как дурной сон. Он видел себя околдованным сновидцем, затравленно ползущим без отдыха по пакостно-мерзкой дороге, через грязь, через что-то липкое, через разбитые пивные стаканы, через растрачиваемые на циничную болтовню ночи. Есть такие сны, где на пути застреваешь грязных лужах, закоулках, наполненных зловонием и нечистотами. Так было с ним. Таким неизысканным образом суждено было ему стать одиноким и воздвигнуть между собой и детством запретные врата Эдема с безжалостно сияющими стражами, пока не родилась она.