Антитеза

      Новая жизнь началась правильно и продолжилась так, как Франу и хотелось. Дежурства, вылазки в пустошь, бои с Бельфегором — всё это быстро стало частью его обычной жизни. Весна вошла в свои права, Солнце стало чаще выглядывать из-за облаков, растаял снег, вновь обнажив серые холмы и низины. Скуало всё же назначил его старшим офицером, — пока номинально, с угрозой возвращения к старому званию, если Фран облажается хоть раз — но от этого ничего особо не изменилось ни в статусе юноши, ни в отношении остальных офицеров. После боя с Бельфегором на него стали смотреть с уважением. Ещё язвили за спиной и в личных беседах в баре, но Франу до этого дела уже не было. Главное, что его признали.       И лишь одна деталь портила новую жизнь — продолжающаяся бессонница. С тех пор, как его признали полноправной частью Варии, сны стали хуже. И сбежать от них не получалось, как Фран ни старался.       Все они начинались с историй Аркобалено. И каждый раз Фран отступал назад, словно читал книгу задом наперёд. Причём, по ощущениям, пропуская не то что главы, а целые куски сюжета. Откуда бы эти сны ни шли, они не складывались в целостную картинку. Но Фран, сам не зная почему, собирал этот паззл без части деталей: запоминал сны, выстраивал их, пытался угадать, что они ему покажут. Всё, лишь бы убежать от второй части кошмаров, которым не было никакого объяснения. Снова и снова, каждый день, не видя в этом смысла и не в силах оставить это так.       И однажды награда за упорство пришла: история ещё раз дошла до поворотной точки.       В тот раз Фран сразу понял — это будет необычный сон. Там, где он очутился вместе с Аркобалено, не осталось ничего — ни гор, ни руин, ни даже бесконечных холмов. Голая равнина ощерилась пустотой, и только яростный ветер метался над ней, так и норовя сбить с ног семерых людей, связавших себя верёвкой и бредущих к горизонту. Солнце едва выглядывало из-за туч. Всё казалось особенно мрачным, хотя пустошь в целом не могла похвастаться красотой.       — Чёртов ветер, — зашипел себе под нос Мармон, шедший почти в конце шеренги и придерживавший капюшон. — Эй, вы, там! Видно чего?       — Грязь. Грязь. И, о… Грязь, — отозвался шедший третьим Колонелло, надвинув бандану пониже. — Радуйся, что вчера дождь лил. Выйди мы в зону пустоты в сухой день, уже ослепли бы к чертям собачьим.       — Господин Мармон, может, всё же попытаетесь иллюзию создать? Меня сейчас снесёт, — проскулил плётшийся в хвосте парень со шрамами, Череп.       — Даже не думай, — оборвал его Реборн, вёдший всех как глава колонны и, кажется, нисколько этим не утомленный. — Мы рядом с Кратером. Пламя запрещено, пока от него не будут зависеть наши жизни.       Череп заныл, попытавшись выбить поблажку, но запнулся на ровном месте. Да так, что чуть не ткнулся носом в землю. Верёвка дёрнулась. Колонне пришлось остановиться, потому что он потянул за собой Фонга и Мармона.       — Знал я, что без оборудования окажется так тяжко, отказался бы, — выдохнул Верде, поправив очки и смахнув прилипшую ко лбу прядку волос. — Вы, господа и дама, та ещё компания. Даже центровские белые воротнички побыстрее будут.       — Поэтому мы себя и связали, Верде, — кашлянула Ария, чуть согнувшись в попытке передохнуть. — Чтобы никто не ушёл вперёд и не отстал. У Кратера мы должны быть вместе.       — Обошёлся бы и без вас, — отмахнулся Верде.       — Его паства с тобой не согласится, — мрачно усмехнулся Колонелло. — Сам говорил, они шастают вокруг. Думаешь, если им на патрули хватает сил, там мелкая шайка засела?       — Давайте пока не будем гадать, — оборвал почти начавшийся спор Фонг, позволив Черепу опереться на себя. — Колонелло, в наших интересах, чтобы их было как можно меньше. Если оно на самом деле просыпается, а не просто собирает вокруг себя наиболее чувствительных…       — Да-да, у всей пустоши большие проблемы, — выдохнул Колонелло, отмахнувшись от него. — Просто… У меня дурное предчувствие.       — У меня тоже, Колонелло, — выдохнула Ария, наконец выпрямившись. — И я надеюсь, в этот раз интуиция неба обманывает. Так что давайте просто пойдем и проверим это. Осталось немного.       И, собравшись с силами, они вновь поплелись через равнину не просто голую, но выжженную Вспышкой настолько, что на ней не осталось даже камней. Ноги их вязли в грязи, дыхание сбивалось, однако они упрямо шли вперёд, не позволяя себе остановиться. Фран наблюдал за ними. Иногда бросал взгляд вдаль — туда, где сон воплощал бесконечность пустоши, перерастающую в черноту. Как зрителю, ему не позволяли узнать, что будет дальше раньше положенного.       На его радость, пустота, прерываемая разве что редкой руганью Аркобалено себе под нос, закончилась быстро. Фран увидел её окончание одновременно с Реборном.       — Вижу грань Кратера, — выдохнул тот, послав эту волну дальше по колонне. — Приготовьтесь.       И он первым достал оружие — револьвер, кобуру которого до этого скрывала пола пиджака. Остальные Аркобалено тоже пришли в движение, насторожились, стали серьёзнее. Ария сняла с пояса пистолет, похожий на Глок, и перезарядила его. Колонелло выхватил из-за спины винтовку, которую нёс вместо рюкзака. Верде, буркнув себе под нос что-то не очень довольное, вытащил из кармана горсть бомбочек. Фонг только качнулся, кажется, вознамерившись драться без оружия. Мармон с тихим выдохом вытянул из кармана мантии знакомые Франу ножи. А Череп… Ну, Череп едва не уронил свои парные клинки, но смог всё же их удержал, пусть и довольно неловко.       И, сбившись в кучу, они всемером направились к грани.       Кратер выглядел так, словно именно в этом месте заканчивался мир. И это была не просто формальность сна. Земля у него, ровная и разве что вязка от грязи, резко обрывалась и уходила головокружительно глубоко вниз, во мрак, куда словно бы не решался заглядывать и солнечный свет. А там, на его дне, чернели очертания чего-то. Руины, в которых уже невозможно было угадать, чем они были раньше. Горы бетона, ржавой арматуры, едва блестящие стёкла, остатки подпорок, битое крошево стен и потолков — мусор, не более. Такой же, как и все прочие пережитки прошлого в пустоши. Но Франа от вида этих руин пробрало мурашками. Не потому, что между бетонных конструкций блуждали тени, и не потому, что там, в Кратере, даже ветер не гулял. Нет, всё это было не важно на фоне другого…       Оттуда шла волна энергии необычайной силы. Холодной, вязкой, липкой, пробирающей до костей и словно бы лезущей в голову, да так, что в висках заныло. Фран знал это энергию. Каждый раз, когда он активировал кольцо, она холодила его руку, стучалась в голове, вела в бой.       Это было пламя. Но настолько сильное, что оно не просто морозило, а словно сжимало каждый сантиметр кожи, каждую косточку таким снежным штормом, что ни пошевелиться, ни вдохнуть не получалось.       Аркобалено остановились у грани реального и заглянули во тьму невероятного. Дрожь разделили на семерых, наверняка ощутив то же, что и Фран.       — В прошлый раз так не было, — сморщился Верде, обведя взглядом руины внизу. — Чёрт. Аура на самом деле стала сильнее.       Пальцы его на бомбочках чуть дрогнули. Глаза за стеклами очков прищурились, в чертах лица засела мрачность, от которой стало словно бы ещё холоднее.       — Исследовательский центр тоже изменился, — указал Колонелло. — Смотрите, той горы раньше не было. А там мы оставляли палаточный лагерь. И остатки лаборатории… Мне одному кажется, что там кто-то выход проделал?       И он был прав. В стене одной из более уцелевших частей исследовательского центра — руинах какого-то блока, просевших сами в себя от верхушки до первого этажа — зияла явно искусственная дыра, которую поддерживали блоки. Фран не знал, как это выглядело до, но готов был поклясться, что не так.       — У меня голова болит, — протянул Череп, прижав ладонь к виску. — Все это чувствуют? Оно вам тоже в голову лезет, или только мне?       — Конечно. Оно нас видит. Но, кажется, не очень радо этому, — ответил ему Фонг со стоическим спокойствием. — Я слышу голоса. Кажется, нас хотят встретить.       — Небо должно демонстрировать смелость, но, знаете, что-то мне всё это не нравится, — кашлянула Ария, сжав посильнее пистолет. — Выглядит так, словно здесь и в самом деле кто-то обжился. Причём неплохо. Смотрите, у них там баррикады. Они охраняют его.       Ария указала рукой и сама вздрогнула. У самых больших развалов бетона, уже не похожих на здание, но ещё хранивших что-то под собой, и в самом деле кто-то наставил бетонных блоков, ржавых арматур… И иллюзорных ловушек, отмеченных туманной дымкой. Это не выглядело как город. Даже как сносное жилье, на самом деле. Фран предпочел бы те руины, что увидел у Центра в первый день после изгнания этому. Но там, кажется, и в самом деле кто-то жил.       Фран уже знал, кто. Дети Кратера вроде того парня, Гло Ксинии. А может и хуже… Кого-то же Мукуро боялся. Уж точно не его одного.       Но страшнее всего было пламя. Яростное, бущующее, словно штормовое море, ощутимое даже физически, не то что ментально. Пламя, которое незваных гостей почувствовало.       — Оно идёт, — произнёс Реборн, не отведя взгляда от глубин Кратера.       Под руинами главного здания что-то сверкнуло. Словно вспышка света на стекле, оно скользнуло между бетонных блоков. Нечто белое в белых же одеждах. Фигура человека, но окружённая, подобно крыльям, пламенем настолько ярким, что оно разогнало темноту в Кратере. Мрачное молчание прервал разве что писк Черепа. Но этот полузадушенный звук словно прорвал плотину.       — Оно и в самом деле проснулось, — шепнул Мармон, сжав ножи Бельфегора сильнее. — Чёрт. Чёрт! Рокудо, гадёныш…       — Он не запечатал его, — ахнула Ария. — Бедное дитя…       Фигура направилась Аркобалено навстречу. Влияние пламени стало ещё сильнее. Франа забила мелкая дрожь — сначала руки, потом ноги, а затем и всё тело, так, что зубы застучали. Окружение знакомо размылось. Серое небо потемнело до черноты, словно тьма из Кратера хлынула вверх, стремясь поглотить мир. Франа ей поглотить точно удалось.       Исчезли Аркобалено, пропала грань Кратера и даже он сам. И фигура, медленно шедшая от руин, тоже исчезла. Но лишь на секунду. А затем Фран увидел её снова, уже другой. Крылья исчезли. Белые одежды обратились всполохами пламени — размытыми, вечно меняющими очертания и цвет. А вокруг них сомкнулись, как купол над Центром, грани колбы вроде тех, что Франу доводилось видеть на химии, но гораздо больше. Стекло пошло трещинами, а к низу и вовсе разбилось, оставив дыру, ведшую прямо к пламени. Нет, не так — давшее ему волю.       Пламя медленно опустилось. Ступило, словно настоящий человек — осторожно, проверив ногой прочность пола под собой, как будто это имело значение в месте, в котором не было ни начала, ни конца. Фран дёрнулся, попытавшись уйти, но тело не послушалось. Как и во всех снах до этого. Дрожь стала лишь сильнее. Как же Франу хотелось сжать в руке нож… Каким бы он ни был бесполезным против того, что выбралось из колбы сгустком огня и приняло очертания человека.       — Ты снова здесь, — услышал Фран его тихий голос в голове. — Или, вернее, я снова здесь? Снова в твоих снах. Не устал ещё бороться? Не устал обманывать себя, бежать от меня, верить в глупости, словно они могут спасти тебя?       Оно сделало к юноше шаг. Затем ещё. За ним следами остались огоньки — маленькие, но постепенно разрастающиеся, стремящиеся захватить черноту. Фран мысленно послал фигуру к чёрту. Но она разве что усмехнулась в его мыслях:       — Только если ты позволишь мне коснуться тебя. Давай же. Дай мне добраться до твоего разума — и всё это закончится. Я знаю, чего ты желаешь. И дам тебе это.       Оно сделало ещё шаг. Пламя там, где должна была быть голова, зашевелилось, расступившись. Из-под него проступили очертания подбородка — острого, тонкого, с бледной кожей.       — Силу, которой ты достоин.       Пламя вспыхнуло ярче и потянулось выше, открыв больше кожи, больше плоти на лице того, что не могло быть человеком. Вот показались губы — тонкие, бледные, покрытые мелкими ссадинами. Следом за ними проступили сквозь пламя скулы и нос. Фран сжался, ещё попытавшись побороться, но уже не в силах отвести взгляда от очертаний. Слишком знакомых для того, кто видел их каждый день, стоило только глянуть в зеркало.       — Исполнение желаний, о которых ты не хочешь сказать даже себе.       Всполохи огня заплясали яростнее, царапнули едва появившуюся плоть, оставив на ней следы, обнажив бурлящее под кожей пламя. Сущность обрела глаза — такие знакомые, чуть прищуренные. Разноцветные — синий, как у Мукуро, и зелёный. Оба подведённые, словно тушью, татуировками в их уголках. Фран хотел бы сжать губы. Рвануть в сторону. Изгнать сущность ударом, от которого она рассыпется в туман, каким и должна была быть. Хотя бы отвернуться. Но он мог только смотреть, как фигура наступала, протягивая к нему рассыпающиеся и вновь собирающиеся руки из чистого огня.       — Власть над своей жмзнью, которую ты так желаешь. Всё, чего хочешь. Всё, что ещё захочешь.       Пламя окончательно собралось в лицо — узкое, с острыми скулами и носом. Обрамлённое прямыми волосами: больше не черными, а светло-зелёными, но подстриженными точно так же. Улыбка тронула губы, давно её не знавшие. Синий глаз сверкнул пламенем тумана. Крик заклокотал бы в горле Франа, сумей он издать хоть звук.       — Только позволь коснуться тебя. Прими мою силу, и тогда, обещаю, весь мир ляжет к твоим ногам.       Пламенные руки потянулись к нему. Фигура стала совсем близка. Её лицо оказалось прямо напротив — такое знакомое, но искажённое, осунувшееся и медленно сгоравшее в пылающем под кожей огне.       — Единственное, что я попрошу… Это ты.       Фран увидел отражение себя в чужих-знакомых глазах. Такое же, как то, что стояло перед ним.       Крик наконец сорвался с губ, а затем в спину что-то больно упёрлось.       Фран распахнул глаза. Пустошь раскрыла перед ним серые, безрадостные виды. Больше не выжженная равнина, по которой с трудом пробирались Аркобалено, не Кратер, дно которого терялось во мраке. Не бесконечная чернота, заполняемая пламенем, от которого было не сбежать и не спастись.       — Хорош орать, лягушка, — раздался за спиной голос, окончательно отогнавший от Франа морозец кошмара. — Мутантов со всей пустоши созовешь. Ши-ши-ши, с каких пор ты вообще такой шумный?       Юноша с трудом сел и потряс головой, попытавшись изгнать из головы звон, от которого заболели уши. Плечи невольно дрогнули.       — Как будто вы меня хорошо знаете. Может, я до этого притворялся, а сейчас открываюсь вам, — поёрничал он, с трудом повернув голову и едва не сморщившись от стрельнувшей в затылок боли.       Бельфегор уже успел вернуться на пост: к окну в гостиной квартиры, которую они выбрали для отдыха. Но ради Франа он повернулся снова. Едкая усмешка изогнула губы Потрошителя, когда он ответил юноше в тон:       — Лучше закрывайся обратно. Твои оры мне ещё в Варии надоели до смерти. Не перестанешь вопить по ночам — будешь вопить днём, когда я стану резать тебя, пока о пощаде не запросишь.       — Вы меня и так режете чуть ли не каждый день. Но пощады я пока не запросил, — протянул Фран, потянувшись в попытках отогнать резь в глазах и морок в голове.       — Ши-ши-ши, просто я за тебя всерьёз ещё не взялся, — усмехнулся Бельфегор, вновь выглянув на улицу. — Ложись обратно, до пересменки ещё часа три. И твоя голова мне этой ночью нужна свежей, гадёныш. Не сможешь дать прикрытие — отправишься сам устранять цели.       Ещё три часа до дежурства? Значит, он поспал всего часа два… Чёртовы сны. Иногда Франу казалось, что он привык к ним. По крайней мере, большую часть дней ему удавалось спать хотя бы по шесть часов, пусть и урывками. С его активными буднями — то в дежурствах, то в патрулях — этого всё равно было мало, но до вечера хватало. Однако иногда случались такие сны, как этот, когда сущность наглела настолько, что не стеснялась показывать себя. И тогда о сне можно было забыть. Потому что рисковать вновь нырять в тёмный омут, где его поджидала эта тварь, юноша не хотел. Особенно теперь, когда она обрела лицо.       Его лицо.       Впервые Фран почувствовал такой животный ужас, что захотелось забиться в угол и притвориться комочком пыли. При всём желании он не смог бы снова заснуть, чтобы увидеть такого себя в отблесках пламени — искажённого, утомлённого, совершенно изменившегося. Словно бы окунувшегося в самые недра пустоши. Слишком гадким было это пророчество от пламени.       — Может, сменимся раньше? — предложил Фран, поднявшись на ноги и попытавшись не качнуться. — Я не особо доверяю вам свою жизнь, знаете ли. Рядом с вами она слишком часто подвергается опасности.       — С каких пор? — повёл Бельфегор плечом, лишь дальше высунувшись из окна, так, что ветер зарылся в его волосы. — Ты живёшь в моём доме. И уже второй раз отправляешься на вылазку. Не поздновато жаловаться, лягушка?       — В доме вы всё же спокойнее будете. Там у вас просветления случаются, — протянул юноша, потянувшись и на всякий случай поспешив пройти в другую часть комнаты.       От наказания его это не спасло. Бельфегор повернулся, оскалился и бросил во Франа предупредительный нож. Причём даже особо не прицелившись. И даже так тот царапнул юноше, утомлённому бессонными ночами, щёку.       — Вот об этом я и говорю, Бел-семпай, — покачал Фран головой, стерев кровь тыльной стороной ладони. — Стоит вам из дома выйти, как проблемы с головой набирают обороты. Как это работает? Вам со мной в пустоши неспокойно?       — С тобой никогда спокойно не бывает, — огрызнулся Бельфегор, поудобнее устроившись на подоконнике. — Днём ходишь и одним видом бесишь, ночью орёшь так, что пол Варии слышит — одни с тобой проблемы. Когда уже ты перестаешь их приносить, а, лягушка?       — Наверное, когда умру, — пожал юноша плечами. — Только как призыв к действию это не расценивайте. Я хотел бы умереть по более естественным причинам, чем таинственное вспарывание горла посреди ночи.       — Ты посмотри, ещё и смерть выбирать хочет. Скажи ещё, что судьбу свою жалкую переписать желаешь, вот умора будет, — усмехнулся Бельфегор, поигрывая клинком. — Ляг и не отсвечивай, гадость такая, пока на самом деле не довёл.       Фран хотел поупрямиться ещё, но Бельфегор так показательно прицелился, что юноша всё же вернулся к спальнику. Впрочем, лечь так и не решился, просто сел и сделал вид, что задремал.       Едва ли Бельфегор не заметил этого. За месяц, что Фран прожил как официальная часть Варии, он успел привыкнуть, что у Потрошителя на самом деле был отменный слух. Если тот чего-то не замечал, то просто делал вид. Фран не представлял, как напарник жил так — в вечном напряжении, прислушиваясь, ожидая удара и нового боя. Его самого кошмары выматывали с каждым днём всё больше. Хотя, скорее, даже не они, а присущее им непостоянство.       Иногда Аркобалено во снах не делали ничего, просто шли или сидели на привалах, перекидываясь ничего не значившими фразами. Иногда пламя кружило где-то вдалеке, мелькая отголоском грядущего кошмара. А иногда Аркобалено открывали ему что-то невероятное, переворачивающее все представления о пустоши наизнанку. И в те же моменты пламя словно с ума сходило — подбиралось ближе, как хищник к добыче.       Но даже так то, что произошло сегодня, было из ряда вон. Никогда ещё сущность не взаимодействовала с Франом так активно. Звала — постоянно. Руки тянула и просила принять её — через раз. Но никогда ещё она не принимала ясного человеческого облика.       Фран сжал в кулак ладонь, на пальце которой всё ещё поблескивало серебром странное кольцо. Холодок царапнул кожу, словно ногти. Страх сжался и исчез, тревога угасла. Не осталось волнения, от которого подрагивали пальцы, и растерянности, зовущей пройтись, убедиться, что всё в порядке, что пламя не здесь, что он ещё в безопасности. Всё было хорошо. Просто ещё один кошмар, ничего более. Мелкая пакость по сравнению с тем, что подчас выбиралось из пустоши.       Фран приоткрыл глаз и глянул на Бельфегора. Гарант безопасности посреди вечно беспокойной пустоши забрался на рассохшийся подоконник с ногами, прижав собой ткань, которой прикрыл окно их убежища. Тусклый свет Солнца позолотил его лицо, сгладив резкие черты. Подчеркнул необычайное спокойствие, с которым он смотрел в бесконечные серые холмы и затянутое тучами небо. Фран невольно тоже выдохнул.       Сны оставались просто снами. Какими бы жуткими они ни были, какие бы странности ни приносили, реального в них было не больше, чем в байках завсегдатаев варийского бара. По крайней мере, Франу хотелось в это верить. Он никому не рассказывал о том, что видел. Не только потому, что никак не находил возможности заговорить о такой глупости, как сны, но и потому, что не особо этого хотел. Пока у него не было доказательств, он мог верить во что угодно. Например, в то, что придумал себе всякое. Что Мукуро дурно повлиял на него, не более.       Если же он опишет кому-нибудь, например, Мармона из сна и услышит «откуда ты это знаешь»… Придётся перестать себя обманывать, для начала. А потом задуматься, какого чёрта с ним происходило. Фран этого не хотел. Как не хотел в принципе думать о том, насколько изменился в пустоши.       Всё это было неважно. Важнее представлялось выживание. Столкновение с новым днём и его испытаниями. С чем-то реальным, а потому более грозным.       Сейчас вот, например, его ожидала встреча с крупной группой мародёров, обосновавшейся на торговом тракте с группировкой Шимон. Что-то новое, а потому требующее подготовки. Это был уже не просто бой недалеко от базы в компании целого отряда, а полноценное задание на устранение, в котором единственным его напарником выступал Бельфегор — бесспорно сильная, но неоднозначная переменная. Франу стоило собраться. Но вместо этого мысленно он снова и снова уходил в воспоминания о зыбкой фигуре из сна, медленно приобретающей его черты…       Нет, в такой обстановке спать было решительно невозможно. Как бы ни слипались глаза.       Тихо выдохнув, Фран завозился, сделав вид, что устроился поудобнее, а на самом деле снова взглянул на Бельфегора. Один его вид рождал новые мысли, а потому отвлекал от прочих. Парадоксально, всё так же глупо, но сейчас — необходимо.       Впрочем, Бельфегор, кажется, не разделял этого с ним. Понятно, почему, — Потрошитель никому не доверял, что уж говорить о лягушке, едва успевшей себя зарекомендовать. Но в этот раз он выглядел даже тревожнее, чем обычно. Прислушивался, всматривался в пустошь, при этом как-то странно качая головой и бурча себе что-то под нос. Ветер делал его редкие фразочки неразборчивыми, но Фран готов был поклясться, что что-то слышал.       Как и в прошлые дни. В которые Бельфегор, к слову, охотно вставал дежурить первым, с рассвета до середины дня. Хотя обычно предпочитал отоспаться вдоволь, заставив Франа сидеть и клевать носом до вечера. Не говоря уже о том, что он необычайно ответственно подходил ко сну напарника — буквально заставлял его укладываться.       В этой вылазке Бельфегор вёл себя странно. Но Фран не лез к нему лишний раз. Знал — наставник этого не любил. За вопросы мог и треснуть, причем посильнее даже, чем на тренировках. Поэтому он разве что наблюдал со стороны, подмечал странности и делал вид, что всё в порядке. Хотя не в порядке, кажется, было не только у него…       Это должно было радовать. Не только Фран тут мучался чем-то, его главный мучитель тоже.       Это не радовало, а волновало. Даже не столько потому, что тревожный Бельфегор был более агрессивным и несдержанным. Просто… Как бы глупо это ни звучало, Фран волновался и за него. За человека, никогда не показывавшего слабости, в особенности ему, но сейчас словно бы чем-то обеспокоенного.       Вздохнув, Фран снова опустил взгляд.       — Лягушка, хорош пыхтеть, — наконец не выдержал Бельфегор. — Не спишь, так хоть не мешай. Ши-ши-ши, ляг и делай вид, что тебя нет.       — Может лучше вы сделаете вид, что меня нет? — предложил Фран, обрадованный возможностью поговорить вместо того, чтобы думать лишний раз.       — Каждый день так делаю. И ты почему-то всё ещё здесь, — огрызнулся Бельфегор, глянув на него.       — Прямо как ваш психоз. Можно ли назвать меня ещё одной вашей психической проблемой?       — Целым десятком, гадёныш такой, — выдохнул Бельфегор, кажется, передумав тратить на него время. — Я всё надеюсь, что ты лишь галлюцинация.       — Вам бы этого хотелось, я не сомневаюсь, — выдохнул Фран. — На ваше несчастье, я реальный. И живучий. Так что на ближайшее время мы вместе.       — Худшая угроза, которую я слышал в своей жизни.       Судя по тону, он пошутил. Судя по взмаху руки — был вполне серьёзен. Фран не мог сказать, что его радовало больше.       Наверное, то, что Бельфегор всё же был рядом этим серым днём, делающим мир похожим на то тёмное и непонятное, что терзало его во снах.