Наколочки, оп, татуировочки

Новая татуха жжется и чешется под супрасорбом, но Миха стойко терпит и обещает сегодня не пить, чтоб зажила хорошо, хотя Андрей разрешил чуть-чуть коньяка в честь Нового года. Миша сонный, взъерошенный, поспал всего часа три. Сидит помятый на боковухе, сербает растворимый кофе из поездного стакана и с интересом таращится в Андреев блокнот, который тот дал таки ему посмотреть. А тут и правда было что заценить. Сюжеты, цветные комиксы, зарисовки. Все с волшебными существами и чудными мордами. Такие яркие листы, где-то есть подписи и каждый угол интересно рассматривать, даже если он только гелевой ручкой исписан.  Кое-где Миша ловил и свои мордашки и крайне этому удивлялся. На одном развороте даже был его спящий портрет… Зачем Андрей это рисовал? Сам же автор сидел напротив через стол, закидывался эчпочмаками, купленными в ларьке на вокзале, и прихлебывал горячущим чаем. – Это че, я тут собаку ебу? – вытаращил глаза Миха, тыча пальцем в листок с комиксом со своим участием. – Ага, – кивнул Андрей, откусывая сразу половину треугольного пирожка, – Это ты тогда меня чёт выбесил, – запил сладким чаем, громко хлюпая, – Не помню уже чем. Миха заржал и наблюдавший с верхней полки за ними Балунов, по-кошачьи протянул: – А недурственные рисунки, пацан. Андрей выгнул бровь, встречаясь взглядами с белобрысым мужиком, и вскинул кончик носа. – Ну разумеется, хули. Хуйни не держим. Где Андрей успел так безбожно нажраться Миша не имел ни малейшего понятия. Вроде саундчек у них был не таким уж долгим. Да и возле этого цирка, где они сегодня выступали, не было ни одного магазина. Впрочем его могли набухать их фанаты. Как говорится пьяные панки – самые радушные люди на планете. Но что больше всего интересовало Мишу – где пацан взял ростовой костюм киндер сюрприза. Это веселое пьяное яйцо перекатывали всем слэмом по залу, и он сегодня точно был самой большой звездой концерта. Мужики на сцене ржали, бешено разрывая струны и колотя по тарелкам, атмосфера в целом была такой яркой, бурлящей, живой, праздничной, что и МихЮрич позволил себе расслабиться. На сцене хлестали коньяк прямо из горла, вместе с Шуриками орали песни в один микрофон, обливали беснующихся фанатов пивом и водярой, и через песню всех громко поздравляли с Новым годом. Вообще они очень давно так не отжигали, что в зале, что на сцене и Миха был до безумия благодарен Андрею, что этот пьяный чертенок внес такую встряску для всего их панковского балагана. Миша бесновался больше обычного. Устраивал на сцене практически стриптиз, всем показывал свою анархию на сиське, вставлял микрофон в ширинку и предлагал в него спеть мужикам с первых рядов, цепляясь пальцами за их волосы.  После концерта Андрей не стал даже дожидаться, когда они уйдут в гримерку или туалет, и с размаху прижал его к стене сразу за сценой. Костюм киндера оставил где-то в зале, плевать было максимально на все и на всех. Он пьяно и влажно целовал Миху, вжимаясь в него стояком. Слава Богам, что все ушли уже открывать шампанское и есть бутеры с икрой, а в коридоре их видел только Шура. – Э, бля, мужики, – он хлопнул Мишу по плечу, – Вы б свалили отсюда. Здесь просмотр с зала прекраснейший.  Миша, взбудораженный близостью и напором Андрея, вынырнул из поцелуя с громким чмоком и сфокусировал взгляд на Балу. – А? Да… да, – горячие ладони Князева уже во всю гуляли под его расстегнутой рубашкой, обводя пальцами края анархии, – Андрюх, Андрюх. Пошли. Пошли отсюда, малыш.  – Блять, дядь, не зови меня так. Андрей был горячим и ласкучим. Пьяно дышал в шею Мише и лип при каждом удобном случае. Блять, и че вот Миха раньше не додумался его набухать?  Банкет накрыли прямо тут, в цирке, и все это походило на какой-то сюр.  Компанией отдыхали широкой, пришли все жены, что ездили с ними в тур, работники цирка с семьями. Миша периодически перекладывал Андрея на Машку, когда тот совсем уже начинал распускать руки, они вроде сдружились за эту неделю. Правда Гордей довольно нервно поглядывал на эту дружбу, так что посидев приличное количество времени Миша начал соображать куда бы им срулить.  В полночь компания потребовала от МихЮрича поздравительную речь. Тот состроил грозное лицо, на пьяных щщах сказал, что любит всех и каждого, что не за горами новый альбом и они обязательно порвут сцену и чарты, тактично умолчал, что уже несколько месяцев не может ничего написать, чокнулся со всеми, глотнул кислого, кусачего шампанского, отобрал стаканчик у Андрея, чтобы тот не понижал градус, и под предлогом, что пацану надо проветриться, утащил его на улицу. С неба кружили мягкие хлопья снега, на улице было тихо и морозно. Холод кусал щеки и уши, он здесь был совсем не таким как в родном Питере, более забористым, но вместе с тем каким-то уютным и напоминающим детскую ледяную горку во дворе.  Миха курил и наблюдал за смешным Андреем в дурацкой шапке, которую напялил на него на выходе. Сам он, конечно же, был без, как крутой. – Бля, ссать хочется, – Князев светил непроизвольной пьяной лыбой и бесстыжими глазами, – И сосаться. – Поссы тут. Вон за остановку зайди. Андрюха посмотрел по сторонам. – Не, хочу прямо на дороге. – Тебя собьют, дуралея. Князев засмеялся. – Кто? – он развел руки в стороны, – Нет никого. Смотри. И в самом деле, бешенный, выбежал на пустынную дорогу, расстегнул ширинку и на снежную колею полилась мощная струя. Миха громко заржал, запрокинув башку. – Пошли, бля, пока менты не загребли. Андрюха закончил свои мокрые дела, подбежал к Мише и чмокнул таки его горячими губами в щеку. Миха расплылся в улыбке. От него пахло спиртягой, салатами, юностью и счастьем. Совсем недалеко оказалась площадь, на которой во всю уже шли народные гуляния в ледяном городке. Андрюха утащил Мишу кататься на горках, найдя где-то куски разорванной коробки, садился неизменно сзади и крепко держал его за талию, чтобы большой МихЮрич не боялся. Подрезал у молоденькой продавщицы в белоснежном передничке сахарный крендель за красивые глазки, а мужики, что узнали Миху и подошли фоткаться, всучили им полбутылки Журавлей с барского плеча.  Миша не помнил, когда последний раз так классно отмечал Новый год да и в целом веселился легко и непринужденно. Все его последние Новые года были полны проблем, а с Андреем было так… светло. Небо взорвалось разноцветной россыпью салюта. Миха сгреб Князева со спины в объятия, утыкаясь носом ему в макушку. Тот где-то успел проебать шапку. Бля, уши то какие ледяные. – Тебе не холодно? Пацан шмыгнул носом. – Сейчас тепло. И прижался ближе. Миха заржал и будто невзначай провел носом по оттопыренному уху. Они целовались в какой-то подворотне. Здесь было темно и безлюдно, где-то там, далеко, на улице веселились и кричали люди, все еще был слышен салют, что отражался в темных окнах многоэтажек. – Миха, а ты умеешь снежного ангела делать? – Умею, конечно.  Андрей повалил МихЮрича в ближайший сугроб. – Бля, снег тут, конечно, охуительный! В Питере такого нет. Миша смотрел на пьяного дурного Андрея и кинул в него мягкий комок снега. – О! – оживился Князь, – А давай водку по-уральски пить? Достал из запазухи все еще живую бутылку Журавлей, глотнул из горлышка, взял горсть снега и закусил им, морщась и фыркая. – Бля, Андрюх, ну ты хоть смотри, чтоб он не желтый был. – Да похуй! – смеется весело, заливисто, – Ты ж панк. Че ты, не будешь со мной потом сосаться, если я ссаный снег ел? – Какой ты дурак, Андрюх. Миха заржал во все горло и тоже выпил водки, закусывая снежком прямо из сугроба. В голубых глазах отражаются вспышки салютов как в окнах домов. Андрей снова мелко его целует, трогая щеку холодной мокрой рукой, и тут же отстраняется, падая обратно в сугроб. Миша падает рядом. Красные, желтые, зеленые искры сыплются с неба вперемешку со звездами и ощущение, будто перед тобой целый открытый космос, в который вы летите вдвоем на всех скоростях. Миша чувствует шевеление в снегу. Через мгновение леденющая Андреева рука находит его ладонь и сплетает пальцы. Талый снег бежит по коже, заливается в рукав, но Миша крепко сжимает в ответ и чувствует как сердце радостно бьется в горло. – Андрюх, слушай, это, – Миха жмется, отвлекается, кусает губы, – Шурка нас ведь видел сегодня. Как думаешь, надо с ним поговорить или так оставить? Ну он, эт самое, наверное догадался… Но все-таки, блин, надо бы, наверное понять как он к этому относится, а то как никак лучший друг, мне важно его мнение… Андрей выныривает из под Мишиной мошонки снизу и с каменным лицом смотрит в ответ. – Миш, ты щас, блять, поговорить об этом хочешь? – он лежал под ним на кровати, крепко держа член у основания и вылизывая, – Ты прямо сейчас у меня на лице, нахуй, сидишь, ты в курсе? Миша виновато заерзал, бросил “извини” и постарался максимально выкинуть все из головы. Секс с пьяным Андреем был не таким как с трезвым. Он, конечно, быстрее уставал, но сам настоял на том, чтобы МихЮрич дал себя вылизать, пока он ему дрочит. И причем не в стоячем положении, как уже у них бывало, а вот именно так, лежа. Миха, конечно, загнался четыреста раз, помялся, поломался, но само собой согласился, только вот один раз отлетел мозгами в процессе. Сам ведь тоже был не сильно трезвым. У Андрея еще так смешно кисти рук долго были красными с мороза. Но на самом деле пьяному Михе хватило совсем чуть-чуть манипуляций и, когда он почувствовал проникающие движения языка в себя, обильно кончил на подушку, которую они тут же скинули на пол, зарекаясь ею пользоваться. Сам же Князев отказался от Мишиных ласк, сказав, что пьяный все равно кончить не сможет, но долго-долго целовал его, прихватывая губы и сплетаясь конечностями под общим одеялом. Кровати сдвигать было лень, значит снова будут ютиться на односпалке, но обоим было кристально поебать. Сплелись так, что казалось, будто бы еще место есть. Салюты за окном успокоились, мужики еще точно не пришли в соседние номера, где-то гулеванили. Тур закончен, впереди у них два дня отдыха, а потом еще целые сутки в поезде до Питера. Миша крепко сжал Андрея в объятиях, в который раз на подкорке сознания удивляясь какой он на самом деле худенький и мелкий по сравнению с ним. – С Новым годом, Андрюх. – С Новым годом, дядь.