Последний вдох утопшего.

***

      Единственное, что могло её напрягать, это новый брат. Сколько себя помнила, Том ненавидела семью, всё, что было с ней связанно, заставляло кровь бурлить в адском месеве. Едва ли не прожигая сосуды, что, возможно, сдерживало от большего количества плохих идей. Плохих, потому что они принесли бы проблемы, в действительности, иногда она и хотела пошалить. Если бы ей стукнула в голову мысль о членовредительстве, то появлялись сомнения, сможет ли она себя сдержать.       Брат. Новый старший брат. Ещё один. На самом деле, чтобы вспомнить, что у неё есть Николас, уходило какое-то время. Этот злобный кусок дерьма жил не с ними, где-то в другой части города и виделись они раз в полгода. Ой, да лучше бы никогда. Теперь появился этот. Отец нагулял сыночка, так ещё и двадцать шесть лет тому назад. Теперь этот новый член семьи приклеился к ней.       Непонятно только, зачем? Том уже давно знает, что отец изменяет матери, в принципе, как и сама мать. Да вот только двадцать шесть лет? Это какой-то совсем ранний случай. Его любовнице под тридцать, значит, этот от кого-то другого. От кого? Зачем пришёл? Жил бы себе спокойно и дальше со своей матерью-одиночкой.       Нет, этот взрослый лось решил наладить контакт с семейством патриарха. То-ли этот нагулёныш действительно туп, либо хочет оттяпать место в завещании. Вот козёл, а.       А сколько же слёз и ору было от матери. Вообще, Том испытала почти физическое удовольствие от страданий этой женщины. Было это действительно извращенно и совсем, как в садо-мазо. Но что уж тут поделать, если так приятно смотреть на страдания такого глупого, наивного и совсем уж слабого существа. То, как она кричала, хоть и било по ушам, но растекалось сладкой нугой по нутру. А её дрожащие руки, что в таком отчаяние тянулись к мужу. От одного лишь невинного воспоминания, тело пробивала тёплая дрожь, а дыхание сбивалось с прежнего ритма. Становилось глубоким и обжигающим, почти плавя кости рёбер. Не давая телу заледенеть и даруя жизненный свет.       Сама Том не имела понятия, как всё это вскрылось, она пришла домой со школы, как обычно. Мать её не встретила, по дому были разбросаны вещи. Кругом битые тарелки, вся обувь в прихожей перевёрнута, из шкафов везде торчала верхняя одежда. А уж когда Том переобулась, продолжая взглядом перебирать принесённый ущерб, то с кухни послышались всхлипы. Достаточно мокрые, чтобы понять, что буря всё ещё не окончена. Но мегера уже сдулась.       Перекинув рюкзак через плечо, подобрав из коридора те вещи, которые могли ей пригодиться или попросту свои, которые ей нравились, что было жалко оставлять их валяться на полу. Стараясь ступать ногами в резиновых тапочках аккуратнее, в попытке одновременно быть и тише, и не наступить на острые осколки. Пройдя мимо первой открытой двери, спальни родителей, ситуации выглядела не намного лучше, у комодов были выдвинуты все ящики, какие-то материнские побрякушки были разбросаны по полу, а ложе выглядела так, будто на ней совокуплялись буйволы. Нет, дорогой каркас кровати из темного дерева был в идеальном состоянии, только подушки раскиданы по комнате, одеяло наполовину сползло вниз, простыня скомкона.       Выражения лица Тома отображало весь скептицизм ситуации. Кстати, а где четвёртая подушка?       Пройдя ещё вперёд, она повернула голову направо, вид на кухню открылся бомбический. Почти в прямом смысле. Очень-очень много разбитой посуды и ваз покоялись разве что, только не на стенах и потолке. Матриарх семьи же, сидела в дальнем конце кухни на диване. Тощая, крашенная в блондинку женщина завывающе плакала, но не скулила. Её ладони зарылись в волосах, что не были видны пальцы. Свет в комнате был включён. Конечно, блять, стала бы ты его выключать? Ничего же не было видно.        По своему обыкновению, Том проигнорировала очередную исткрику, срыв. Было абсолютно плевать, что опять случилось у этой женщины. Подросток размышляла, стоит ей начать успокаивать мать, или отвращение просачится на лицевые мышцы? В принципе, она могла бы с ней немного понянчиться, если бы был не такой тяжёлый учебный день. Из горла Тома вырвался тихий хмык, и она развернулась в противоположную сторону, направляясь в собственный обитель тьмы.       К её неимоверному счастью, мать не добралась до комнаты. Это было ощутимое облегчение, что даже заставило улыбку всплыть на разодранных губах. Её тёмные глаза неимоверно жгло, будто яблочки хотели превратится в пюре. Присутствовала мысль, что они пытаются вытечь. Но на сколько бы нелогичной она не была, чувствовалось именно так.       Скорее всего, стоило поспать пару часов, если не все оставшиеся. На домашнее задание было как-то плевать, Том могла списать у кого подвернётся случай. Но вопрос был в другом: А безопасно ли?       Очередной тяжкий вздох покинул её немощное тело, а сама девочка приземлилась на кровать. Лишь её тёмная сгорбленная фигура различалась среди прочей мглы.       Все прихваченные вещи лежали то-ли на полу, то-ли слева от неё на постельном белье. Белые пальцы вцепились друг в друга, в то время, как локти покоились на коленях.

***

      Нагуленный сынок оказался странным. Проще говоря, бесящим. До вскипания мозгов. Этот блондин с темнющим зеркалом души. Его можно было почти игнорировать, если бы засранец не продолжал кидать ей подачки, вписываться в круг семьи, пришибленно и черезчур ласково улыбаться, а главное, постоянно смотреть на неё, как побитый щенок.       Список того, что её не устраивало, можно было бы продолжать до нескончаемо долгого. Аксель и впрямь был похож на огромного пса, у него была широкая линия челюсти, слегка резкие черты лица. Этот парень, хотя уже мужчина, портил ей все нервы только тем, что был чертовски красив. Раньше Том считала, что это Николасу повезло в днк-рулетке. А нет, вот он, Апалон.       Что с ним делать, было не ясно. То-ли действительно хотел заиметь младшую сестрёнку, причём во всех смыслах, то-ли нужно было думать ещё и таки найти реальную причину.       Все подношения Акселя, начиная с каких-то мелких и черезчур милых вещей в виде брелков и игрушек, заканчивая одеждой и разными сертификатами, обустроились на бывшей свободной полке у стены. Иногда взгляд Тома, то и дело опасливо скользил в том направлении, со сдержанным недоумением, раздумывая, когда дерево треснет под весом всего барахла.       Сначала Том размышляла, действительно ли этот пёс педофил? Если да, то не на ту девочку он напал. Ещё не ясно было кто бы кого сломал. В манипуляциях, притворсве и лжи, Том могла разбираться. Это даже не забирало много сил, было просто. Людей она слишком хорошо понимала, да и откровенно ненавидела.       Всю не долгую жизнь она провела в кукольном театре, да ещё и будто прочитавши сценарий. Ничего у неё не вызывало интереса, как притворство. Это было весело. Другие не вызывали у неё каких-либо чувств, ни жалости, ни любви, ничего. Может быть, лишь отвращение и злобу.       Аксель был другим. Том ничего не знала о его личности. Она могла бы попытаться "прочесть", но в последнее время всё надоело. Эта скука, что преследовала её на протяжении каждой песчинки времени. Казалось, что во всём этом огромном и таком свободном мире, она загнала себя в невидимую клетку, оставшись в полной тьме, и слушая свой уставший голос. Она не чувствовала себя собой.       Аксель. Тянулся после любой грубости. Продолжал смотреть на неё с затаенным блеском обожания в зрачках. Он показывал всем такие лживые, фальшивые улыбки. Отвечал им холодно и колко. Аксель тянулся к ней. Ластился. Просил.       Что уже разочаровывало Тома, так это слишком быстро кончающаяся симпатия. Том знала, что скоро это окрыленноё состояние пройдёт и начнётся круг адской пустоты. Она рассчитывала насладиться таким приливом влюблённости как можно дольше. Всё равно, она всегда успеет продинамить его.

***

      Да. Позволить себе влюбиться было правильным решением. Пусть и не полностью, но довериться кому-то и получить защиту — было приятно. Его большие и тёплые руки, что с такой аккуратностью прижимали к широкой груди. Давая полную свободу, что можно было услышать его стук сердца. Аксель был ласков и добр. Возможно, Том бы хотела навсегда оставить его с собой и радоваться столь неожиданным ощущениям. Она могла окунуться в воспоминания совместно проведённого времени и воскрешать уже подгнившую душу.       Что её волновало? Само наличие Акселя. Верно, ведь даже если и закрыть глаза на разницу в возрасте, ха, он ведь действительно педофил, он был её братом, а она его сестрой.       Как странно, к Николасу же она не клеилась, да и он как-то желанием своим не блистал.       Злило это дурацкое ожидание подвоха. Хотя какой подвох? Начни просто рассуждать и уже на лицо всплывало кислое выражение. Взрослый и состоятельный человек, засматривающийся на школьницу, наверняка у него множество трамв, как вариантом шёл предполагаемый дэдди-кинк. А что? Мальчик всю жизнь был ограничен и врощен в неприятных эмоциях, теперь ищет более слабого и зависимого партнёра, чтобы стать для него фигурой и контроллером. Веселило то, что если это правда, то работало ведь в обе стороны.       Значит, Акселя можно приручить. Пока привлекательных путей два: полностью расположить его, приняв правила игры в "папочку" или же, заставить его пойти трещиной, напомнив обо всех тяжёлых событиях. То есть, призом за старания стала бы его боль. В первом случае он ощутит мнимую власть, а во-втором, киндер-сюрприз откроется и появится игрушка.

***

      Тяжёлое дыхание. Не ясно, чьё оно. Аксель нависал сверху, вжимая горло в твёрдую плитку, как хорошо, что не холодную, пол был с подагревом. На потолке было размещано множество лампочек, что отбрасывали жёлтое освещение. Неудачно, что одна была прямо над ними. Над головой Акселя.       Такое расположение не давало разглядеть его выражение лица. Но по хрипу, что разносился над её лицом, у кого-то был либо приступ ярости, либо панической атаки. Аксель, своими красивыми и длинными пальцами даже не пытался задушить её. У Тома это вызывало недоумение. Она специально провоцировала его последние пару недель, показывая роли, которые им придётся отыгрывать и продолжая его психологически давить. Выдавила.       Вот теперь уже становилось тяжело дышать. И затылок начал ныть от такого грубого толчка на твёрдость.       Он душил её только одной рукой, правой. Левая, расположившаяся в стороне от её головы, удерживала вес тела. Сами же её руки, просто лежали на плитке, продолжая впитывать тепло и расслабляясь. В принципе, её движения не были скованы и душить она себя даже позволяла. Небольшие ладони Тома проскользили по его запястью. Огладили внутреннию сторону с выпирающими венами, а после перешли к косточке. Её пальцы игрались с костяшками и почему-то появилось желание запечатлеть поцелуи на каждой фаланге пальцев. Сверху раздался всхлип.       Том придала себя уставший и не заинтересованный вид, медленно поднимая взгляд. Её губы уже были искусаны от нетерпения, а дыхание слабым. Видимо, Аксель тоже это осознал, иначе бы, предположительно, не стал бы туда смотреть.       Через мгновение, растянувшееся в долгое ожидание, он примкнул к её губам. Её были сухими и израненными, его, такие тёплые и влажные. Том почувствовала, как Аксель втянул её нижнюю губу в рот и начал ласкать языком. При этом, его левая рука держала голову сбоку, утонув пальцами в коротких волосах. Его горячее тело опустилось на её. И эта тяжесть оказалась почти сладкой. Уже в такой близи, Том видела его покрасневшие и блестящие глаза, свои она от удовольствия даже закрыла, отдавшись новому неизведанному опыту.       Аксель отстранился с тяжёлым дыханием, продолжая нависать. Его лицо было красным, светлые волосы очаровательной растрепались. И с уголка ярких губ стекла маленькая струйка слюны.       — Я люблю тебя. Только я. Только тебя. Ты моя. — всё это сопровождалось тяжкими вздохами и ожесточившейся хватке на горле.       В ответ он получил хриплое тихое согласие с игривой улыбкой.