Семья

      

Матушка-земля,

      

Белая берёзонька,

      

Для меня – Святая Русь,

      

Для других – занозонька.

      

Татьяна Куртукова, Матушка©

             Утром после завтрака отправились кататься на санках. Как же без этого? Том с энтузиазмом отнёсся к новому для него зимнему развлечению, но во время первого спуска проехал метров пять и свалился в снег. И во второй раз, и в третий, дистанция, которую проезжал на санках, увеличивалась, но до конца не доехал ни разу. В очередной раз упав, Том сплюнул попавший в рот снег, натянул на лицо спущенную под подбородок балаклаву и поднялся на ноги, передумал продолжал попытки покататься. Валиться в холодный снег ему не понравилось. Том вернулся на вершину горки к Оскару, который от катания воздерживался и наблюдал за детьми, на пару визжащими во время каждого спуска.       - Накатался? – поинтересовался Шулейман.       - Да, - кивнул Том, пряча руки в рукавицах в рукава. – То ли со мной что-то не так, то ли это ещё одно русское развлечение, которое больше похоже на испытание.       - Нам их не понять, - усмехнулся Оскар. – Хотя, помнится мне, на лыжах кататься тебе понравилось.       - С лыж я реже падал, лыжами я мог управлять, а это… - Том махнул рукой в сторону брошенных санок.       К ним подбежал улыбающийся, запорошенный снегом Терри.       - Папа, прокатимся вместе?       На санках Шулейман себя не видел от слова совсем, но ребёнку не отказал. Уместился на санках, посадив Терри между своих колен. Санки не ехали.       - Нужно подтолкнуть, - сказал Терри, обернувшись к папе.       - Сейчас.       В таких раскоряченных позах Оскар быть не привык, заглянул вниз с одной, с другой стороны, спустил одну ногу на землю. К ним на подмогу пришёл Егор:       - Я подтолкну.       - Аккуратно только, - сказал Шулейман и поднял ногу на санки.       За что тут держаться? Оскар одной рукой взялся за ручку, второй обхватил Терри.       - Папа, не волнуйся, я не упаду, - Терри оглянулся к нему. – Или ты боишься упасть?       - Побаиваюсь, - улыбнулся Шулейман. – Я впервые в жизни сижу на санках.       - Готовы? – спросил Егор. – По-ехали!       Санки сдвинулись с устойчивого места – и полетели вниз. Том испуганно вскинул руку ко рту, потому что Оскар тоже не продержался до конца спуска, слетел в снег. Чтобы умело кататься, нужна сноровка, а откуда ей взяться, если не делал этого никогда прежде? Ещё и неудобно было, поскольку санки Шулейману не по размеру. Из-за него и Терри упал. Оскар в одну сторону, Терри в другую, порожние санки поехали дальше. Том побежал на помощь, споткнулся – не привык, что ноги могут увязать – и кубарем покатился вниз. Это на местах проложенных саночных трасс снег укатанный, а вокруг плотный покров высотой 30-40 сантиметров.       Терри смеялся, ему весело с этого падения. Но, увидев папу, резко смолк, перестал улыбаться и подполз к нему:       - Папа, ты ушибся?       - Нет, я в порядке.       Всё происходило в одну минуту. Шулейман заметил падение Тома, хотел ему помочь, но тоже упал, не покатился, приземлился на колени и ладони.       - Ты живой? – крикнул Оскар, сев на пятки.       - Живой! – отозвался Том.       - Тогда ползи сюда, я не уверен, что до тебя дойду.       Вместе с Томом подоспел встревоженный Шепень:       - Оскар, ты ничего не повредил? Терри, ты в порядке?       Да что же это такое – старается угодить, развлечь, доставить удовольствие, но каждая новая придумка для драгоценных гостей оборачивается провалом.       - Я в порядке, - сказал Терри.       - Я тоже, - также ответил Шулейман. – Но, Егор, без обид, я больше не подвяжусь участвовать в ваших местных развлечениях.       - Мне Мира вчера рассказала одну цитату, - Терри тоже сел на пятки на снегу. – «Что русскому хорошо, то французу смерть». Кажется, она подходит к этой ситуации, да?       - Да, именно так, - оценил Оскар.       - Простите, мы хотели наполнить ваше путешествие нашим колоритом, но я не подумал, что для вас всё это совершенно чуждо, - произнёс Егор.       - Ладно уж, - махнул рукой Шулейман. – Что дальше должно было быть в твоём плане? Кросс по пересечённой лесной местности наперегонки с медведем? Сражение с тем же медведем балалайкой? Распитие водки на выносливость?       - Это уже стереотипы, - Егор тонко улыбнулся.       - Знаю. Хотя в реальность кросса с медведем я бы поверил. Кто ж вас знает. Как говорил ваш классик: «Умом Россию не понять», - посмеялся Оскар.       Шепень не обижался на высмеивание своей родины, он бы сам её с удовольствием осмеял и покинул навсегда.       - Это из какого-то произведения? – полюбопытствовал Терри.       - Из стиха, - ответил ему Оскар. – Я знаю всего две строчки.       Это стихотворение Егор знал целиком и процитировал:       - Умом Россию не понять,       Аршином общим не измерить;       У ней особенная стать -       В Россию можно только верить.       Сначала на русском рассказал, затем повторил на французском, упомянув, что на языке оригинала стих звучит более складно. Терри наклонил голову набок, ему понравилось стихотворение, строки легли на душу. Это особенная страна – которую не понять, в неё можно лишь верить.       - Терри, - к ним подошла и Мира, - ты будешь ещё кататься?       - Да, буду, - Терри поднялся на ноги, отряхнул штаны. – Папа, можно?       - Можно, если без меня. Уж прости, мне не нравится падать и кататься в снегу.       Терри кивнул и пошёл за своими санками. Оскар добавил ему в спину:       - Будь осторожен.       Что лишнее наставление. Терри с первого раза освоил санки. Способный мальчик, нет дела, которое ему не даётся. Или просто причина в возрасте: чем младше человек, тем ему проще овладевать новыми знаниями, навыками, чем угодно. Терри и здешнюю температуру переносил лучше остальных.       Потом дети и взрослые играли в снежки. Только Том оставался в стороне, он бы хотел поиграть, игры в снежки – ещё одна активность, которую Феликс ему запрещал, да и не было на юго-западе Франции столько снега. Но в своих толстых многослойных одеждах и нагибался-то с трудом, для активной игры нужно облегчиться, а сделать этого не мог, ведь замёрзнет. Потому лишь наблюдал за весельем остальных и тихо завидовал Терри, что с ним Оскар так увлечённо играет и поддерживает его желания, тихо завидовал всем, потому что им весело, они свободны в своём ребячестве, и тихо грустил.       В спину прилетел снежок. Том в недоумении обернулся, и Оскар красноречиво выгнул бровь, мол, принимай вызов. Том улыбнулся – приятно ведь, что Оскар старается его втянуть в игру, пусть это и впустую – и развёл руками:       - Я не смогу играть. Во всей этой одежде я еле двигаюсь.       Преувеличивал, двигался Том вполне нормально, но что для активной, манёвренной игры «скафандр» подходит мало – это правда.       - Значит, ты проиграешь, - бросил Шулейман и набрал снега, лепя снежок.       - Оскар… - Том отступил на шаг назад.       Продолжить фразу не успел, потому что второй снежок попал в лицо.       - Упс, - выговорил Оскар. – Я промахнулся, метил не в лицо.       - Оскар!       Том смахнул с лица снег, по-прежнему не хотел даже пробовать играть, он заранее опустил руки, что ничего не получится, но азартом выходки Оскара его заражали, будили внутри слабенькую конкретно в его случае, забитую, но естественную реакцию – бей в ответ, когда на тебя нападают.       - Я от тебя не отстану, ты же меня знаешь. Прими бой и проиграй честно! – дерзко крикнул Оскар, скатывая следующий снежок.       - Оскар!       От третьего снежка Том увернулся – и не удержался, бросился формировать ответный снаряд и ворвался в сражение.       - Нечестно! Двое на одного! – со смехом выкрикнул Шулейман, когда в него попал Терри. – Берегитесь, мой ответ будет страшен!       Да, Том не смог бы быть с кем-то другим – хорошим, более мягким, тактичным и понимающим. Этот человек понимал бы его и обнимал, просто был рядом, а Оскар его не просто понимал и жалел, иногда он и вовсе не жалел – он брал и что-то делал, подталкивал, заставлял, брал за шкирку и вынуждал сделать шаг. Даже с такой мелочью как снежки – Оскар заставил его играть. Тому как человеку потерянному по жизни, надломленному, склонному к сомнениям и меланхолии нужен рядом человек-двигатель, человек-я-всё-равно-не-отступлю.       Том визжал громче взбудораженных игрой детей. Забыл о своей убеждённости в неудаче. Забыл о морозе. Так активно двигался, что перегрелся, стянул под подбородок балаклаву и ослабил шарф, а потом и вовсе расстегнул пуховик. Вспотел, дышал тяжело, но в быстро бегущей крови играло счастье, то простое детское счастье, которому мало надо. Только хватило его ненадолго.       Поехали в город на экскурсию по примечательным местам. Том с удивлением смотрел, как уже в два часа дня заходит солнце. Его впечатлил вид футуристических высоток среди заснеженного, ледяного пейзажа. Эти виды напоминали кадры из тех фильмов, где показывали невозможное будущее. Казалось, город в таких условиях не может процветать, но, как Тому объяснили Оскар и Егор, Сургут – развитый город, один из богатейших в России, спасибо нефти и газу. Что владение нефтью и газом – синоним богатства, Том знал, спросил Оскара шёпотом на ухо:       - А у тебя есть нефть или газ?       - Хочу что-нибудь прикупить, кстати, как раз здесь, в России, но пока никто не соглашается продать, - ответил Шулейман. – Надо дождаться кризиса. Егор обещал подсказать, когда будет удачный момент.       - И тогда мы будем часто ездить в Россию?       - Зачем? – удивился Оскар, взглянув на Тома, и пожал плечами. – Раз прилечу сюда, когда будем оформлять сделку, потом буду следить за делами здесь дистанционно, как и за всеми остальными.       Ох, как Егор хотел помочь Шулейману. Во-первых, со многими из тех, кто владел природными богатствами страны, он шёл рука об руку, а потом, когда у него начались проблемы, все они от него отвернулись, будто и не знали никогда, ни одна сволочь не помогла, ещё и нос воротят, словно сами такие правильные. Во-вторых, помочь – значит укрепить отношения. Шепень, если бы чем-то интересующим Оскара владел, с удовольствием продал бы ему часть – часть, чтобы владение целым на двоих их связало ещё до того, как их свяжут дети. Также Шулеймана интересовали якутские алмазы – пусть будет в его владении небольшое месторождение, рассуждал он, Егор уже полгода активно ему помогал, искал пути, по которым Оскар сможет совершить эту покупку.       Том хотел сфотографировать морозно-футуристические виды, но крутая камера тоже отказывалась работать в таких условиях. Телефон он даже не проверял.       - Том, если ты хочешь, я могу сделать фотографию и переслать тебе, - предложил Егор.       - Твой телефон работает?       - Да.       Егор снял светящиеся огнями высотки, показал Тому. Качество фотографии совсем не то, но лучше, чем ничего. Том кивнул, поблагодарил. Когда они вернулись в дом, Том опубликовал пересланную ему фотографию с подписью: «Я будто попал в другой мир, в котором всё иначе. Этот мир называется – Сургут». Казалось, что уже глубокий вечер, а ещё и пяти нет. Потому что за окном уже несколько часов плотная темнота. Поэтому ощущение, будто скоро ночь и время ложиться спать. Эта концентрация темноты в сутках сбивала Тому настройки. Вроде бы и в сон не клонило, но и бодрости и желания что-либо делать недоставало.       Вечером пошли гулять по живописной округе, один лес, кажущийся в темноте совершенно чёрным, угрожающим, чего стоил. Дети с Егором, Алиной, двумя нянями и охраной шли впереди, Том с Оскаром отстали и следовали за ними расслабленным прогулочным шагом. Темно, уже много часов темно, а впереди ещё ночь. Том остановился в тенистом закутке, опёрся об Оскара, упёршись лбом в его плечо.       - Оскар, мне здесь плохо, - признался негромко. – Здесь холодно, темно. Я пытаюсь получать удовольствие от всякого здесь, но мне всё равно тоскливо. Так было в Финляндии, даже когда всё было хорошо, я чувствовал себя не очень, мне там было плохо, потому что там холодно и мало солнца. Мне плохо без солнечного света. Я плохо переношу холод, и мне здесь ничего не нравится. Оскар, я хочу домой.       Жаловался ничего не добиваясь. Рассказывал просто ради того, чтобы рассказать, поделиться, чтобы не делать вид, что всё в порядке.       - Осталось четыре дня, - Шулейман приобнял его, провёл ладонью по лопаткам. – Выдержишь?       Том кивнул, не поднимая головы. Не хотел. И идти никуда не хотел. Хотел вот так стоять с Оскаром, буквально закрыв глаза на окружающую действительность, потому и положился на него, набираясь сил для дальнейшего движения.       - У меня есть идея, - Оскар отпустил Тома и взял за руку. – Пойдём в дом.       - А Терри?       - Он занят прогулкой, за ним присмотрят. Пойдём, - Шулейман увлёк Тома в сторону дома.       Там прошли в дальнюю комнату на первом этаже. Это загородный дом отдыха, и данная комната, в отличие от остальных, выполненных в более универсальном стиле, отражала атмосферу традиционного домика в лесу. Стены отделаны ароматным деревом, большой камин, на полу натуральная медвежья шкура, которую Терри уже видел и расстроился. Сам Терри мяса ел мало, но спокойно относился к тому, что его едят другие. Нормально воспринимал шубы и изделия из кожи. Но шкура на полу – она ведь не имеет практического смысла. Ради неё убили целого медведя, просто ради того, чтобы она здесь лежала. Зачем? Терри не мог понять, его расстраивал этот жестокий предмет интерьера, поэтому в эту комнату он больше не хотел заходить.       - Зачем мы сюда пришли? – спросил Том, оглядывая комнату, в которой ещё не был.       - Чтобы отдохнуть. Давай начнём с согревающего душа, тут напротив есть ванная комната, - кивнул Оскар в направлении двери.       В душе они провели минут двадцать, не меньше. Умиротворяющие потоки тёплой воды и лёгкий массаж расслабляющих прикосновений сняли негатив, отвлекли от того, что за окнами отнюдь не средиземноморское побережье, пусть это и не забылось. В комнату они вернулись в мягких белоснежных халатах, забрав с собой одежду. Шулейман присел на корточки у камина.       - Ты умеешь разжигать камин? – удивился Том.       - Я много чего умею, чего обо мне не подумать, - усмехнулся Оскар, взглянув на него через плечо.       Взял с полки коробок специальных длинных спичек, чиркнул и подсунул горящую спичку под поленья, где лежал трут. Розжиг занялся огнём, через несколько минут пламя уверенно облизывало поленья. Тут ни стекла, ни других заслонок – аутентичный камин, дышащий уютным жаром открытого живого пламени. Шулейман подошёл к Тому, провёл ладонями по телу поверх халата. Привлёк ближе к себе, заглядывая в глаза. В комнате лёгкий полумрак, свет огня бликами играл на коже, отражался в глазах.       - Садись, - Оскар кивнул в сторону камина.       - Прямо на пол?       - Ты имеешь что-то против? – вопросом на вопрос ответил Шулейман.       - Нет, но ты ведь никогда не сидишь на полу.       - Сегодня сижу, - усмехнулся Оскар, - атмосфера требует, - и первым сел, похлопал рядом с собой по шкуре. – Садись.       Том тоже сел, не знал, куда смотреть – на огонь, есть в нём что-то завораживающее, на Оскара или ещё куда-то. Провёл ладонью по своему плечу. Камин Тому нравился, конечно, в Ницце он ни к чему, но здесь около него тепло и уютно. Почти уютно, потому что дом чужой и вокруг всё чужое, а за окном темнота и морозы. Касание губ к губам застало врасплох, Том распахнул глаза; влажные кончики волос завитками касались объёмного ворота халата.       - Чего ты пугаешься? – Шулейман приглушённо усмехнулся и снова потянулся к Тому, поцеловал, скользнув ладонью на его затылок, пальцы в волосы запустил.       На второй поцелуй Том ответил, принял язык Оскара. Поцелуи с ним всегда вызывали потрясающе приятные ощущения – с первого осознанного раза и до настоящего момента, привычка не вырабатывалась, чувствительность не притуплялась. Влажные причмокивания сплетались с потрескиванием поленьев в камине в мелодию гармонии.       - Оскар, это не наш дом, - сказал Том, поняв, к чему, кажется, идёт дело.       Он ещё не успел разомлеть, но равнодушным не оставался. Оскар тоже – Том не смотрел ему вниз, но чувствовал его настрой.       - Я в курсе, - отозвался Шулейман и ткнулся губами Тому в шею, влажно прихватывая кожу.       - Оскар, это даже не наша спальня, - физического сопротивления Том не оказывал, лишь увернуться от опаляющих губ пытался. – Нам здесь нельзя, это неприлично.       - А мы им не скажем, - Оскар отстранился и посмотрел Тому в глаза с лукавыми чертями во взгляде, замыслившими шалость. – Если же нас застукают, меня точно простят, а тебя им придётся простить. Забей на них, - и снова поцелуи в шею, сбивающие с толку. – Надо же спасать тебя от хандры. Я с удовольствием выступлю и лекарем твоим, и лекарством.       - Но…       Том сомневался, здесь даже дверь не запирается. Посмотрел в ту сторону.       - Расслабься, - сказал Шулейман, не оставляя настойчивых попыток сманить Тома в соблазн. – У нас есть время. Я с тобой, а значит, всё будет круто.       Том сдался, откинул голову, подставляясь под ласку, выбивающую почву из-под ног. Оскар прикусил тонкую кожу на его ключице, зализал и широко провёл языком вверх по шее, присосался под ухом. Тома перетряхивало дрожью, пальцы комкали халат на плечах Оскара – он не хотел так рисковать, не хотел убийственной неловкости, которая может случиться, если их застукают, но… не мог сопротивляться. Оскар умело сманивал его в омут, в котором уже всё не имеет значения, кроме желания продолжать его чувствовать.       Шулейман сдвинул халат с плеча Тома, с другого тоже и, распахнув вещь на груди, припал губами к его левому соску. Засосал, обвёл языком, прикусил и заласкал игрой кончиком языка с верхушкой. Том дышал чаще и тяжелее; Оскар чувствовал, как у него бьётся сердце – быстро, в ритме разгорающейся страсти. Том кусал губы, сомневался, но мысли-сомнения бились в голове обособленно, не имея ни на что влияния. За окном стужа, а здесь тепло… жарко. Шулейман лизнул его ключицу, оставил лёгкий засос без следа и запечатлел на губах короткий, но пылкий, пьянящий поцелуй. Том улыбнулся в его отпустившие губы. Глаза блестели, отражали блики огня, а в них всё та же неуверенная невинность через годы.       - Жарко, не находишь? – Оскар поцеловал его в косточку на челюсти, придерживая за подбородок. – Давай это снимем.       Ослабил пояс и спустил халат с плеч Тома; Том высвободил руки из скатившихся к локтям рукавов, куснул губу. Тело ласкало тепло близкого камина. Шулейман провёл ладонями по его торсу, снизу верх по бокам, поцеловал в запястье и, целуя в изгиб шеи, там, где очень чувствительно бьётся пульс, развязал пояс его халата, огладил обнажённые бёдра. Свой халат Оскар тоже развязал и распахнул – да, он хочет, его яркое, неприкрытое возбуждение цепляло взгляд, выглядело… Том хотел подобрать слово. Наверное – пикантно. Половые органы в возбуждении всегда наливаются цветом от притока крови, а полумрак и свет огня затемняли, углубляли оттенки. Толстый, налитой. Желающий его.       Шулейман избавил Тома от халата и свой тоже скинул на пол.       - Иди сюда, - Оскар затянул Тома к себе на колени, лицом к себе.       Том обхватил его руками за шею.       - Оскар, я не думал, что мы будем здесь заниматься, здесь и нечем… - завуалированно предупредил о своей неготовности.       - Я готов рискнуть, - ответил Шулейман и коснулся губами его шеи, гладил по пояснице.       Пальцами левой руки исследовал его позвонки, отчего Тома неизменно приязненно мурашило, он прикрыл глаза, запрокинул голову. Обнажённые тела, касания ладонями и губами, взгляды в глаза. Немного как тогда, в клинике, когда доктор Фрей порекомендовала им воздерживаться от секса, но не друг от друга. Только сейчас без ограничения, с добровольным нагнетанием желания откладыванием момента слияния и самых активных действий. Том сидел на бёдрах Оскара, чувствовал его, они соприкасались там, где становилось горячее. Огонь красил обнажённую кожу в тёплые оранжевые тона, Оскару это очень шло, его бронзовое тело выглядело ещё притягательнее в таком свете, игра света и тени подчёркивала рельеф мускулатуры. Том им любовался, обрывчатыми взглядами впитывал великолепие красоты. Касался кончиками пальцев, обводил линии бицепса и плечевой мышцы, грудные мышцы и – увереннее – ладонями. Оскар думал о том же – Тому очень идёт свет огня на обнажённой бледной коже. Он тёплый, обнажённый во всех смыслах, свой. Его хотелось всегда. Не просто хотелось, а сейчас хотелось смаковать. Плевать, что время и место неподходящие, что все могут вернуться в любой момент и открыть эту незапертую дверь. Оскар прикроет Тома и скажет: «Закройте дверь и дайте нам закончить», и ему нисколько не будет неловко, и никто его не осудит. Смаковать – идеальное слово в отношении Тома, которого не мог натрогаться, это бездонная потребность. Пробовать на вкус и пить его всеми доступными путями осязания.       Шулейман двумя пальцами коснулся его губ, и Том вобрал пальцы в рот, смачивая слюной. Оскар убрал руку и сплюнул в ладонь, сказал Тому:       - Плюнь.       Том тоже сплюнул. Шулейман размазал общую слюну между его ягодиц, обвёл указательным пальцем сфинктер. Том прогибался в пояснице, прикрывая глаза, прикосновения там дико приятны, остры.       - Надо чтобы ты больше потёк, - усмехнулся Оскар над ухом Тома и кольцом пальцев обхватил его член. – Естественная смазка отлично справляется с задачей облегчения проникновения.       Том простонал сквозь зубы: Оскар, стимулируя его спереди, одновременно ввёл сзади указательный палец. Словно вправду все соки решил выжать. Искусно, прокручивая кисть, и ритмичными движениями внутри. Том не мог сидеть спокойно, гнулся, извивался в нарастающем безумии удовольствия. Шулейман собрал с головки Тома вязкий потёк и коснулся испачканными пальцами его губ, словно бальзам нанеся смазку. И, не дав Тому опомниться, поцеловал в терпкие от смазки губы глубоко и пылко, отстранился и широко ухмыльнулся. Это ещё одно его «люблю делать с Томом» - использовать природную смазку альтернативными способами, особенно пробовать на вкус. И Том так мило смущается в подобные моменты, теряется, неосознанно вскидывает брови.       - Как здорово, что ты столь обильный, - Шулейман коснулся губами губ Тома и, собрав его смазку пальцами, ввёл в него уже два.       Том выгнулся, зажмурился. Если бы Оскар не перестал стимулировать с двух сторон, он бы продержался ещё минуту максимум. Но и сейчас не ощущал в себе сил держаться долго. Слишком приятно. Оскар возвратно-поступательными движениями раздражал его нутро, массировал изнутри, не избегая самой чувствительной точки. Всякий раз, когда Оскар проводил, давил на простату, Том хватал ртом воздух, чувствуя, будто задыхается. Быстрее, ещё быстрее движения и поцелуи всюду, куда дотягивался в такой позе. Том запрокидывал голову, горел, плавился, нервные окончания взрывались, разрываемые шквалом ощущений в разных областях тела: от губ Оскара и от его сильных пальцев, доводящих до исступления.       - Оскар, я не выдержу… - Том вцепился в его руку, останавливая. – Я сейчас кончу…       - О, молодец, вслух сказал, - Шулейман едва слышно усмехнулся и чмокнул его в губы, в уголок рта. – Не надо сейчас, вместе нам будет приятнее, - обнял Тома одной рукой за поясницу и плавно вытянул из него пальцы.       Коснулся расслабленного колечка мышц, обвёл по кругу, проверяя готовность. Уже можно. Том готов, он очень хочет. Не он один.       - Откинься назад, - сказал Оскар. – Не бойся, я тебя поддержу, не упадёшь.       Том поднял руки над головой и откинулся назад, Оскар поддержал его под спину, осторожно опустил лопатками на шкуру, ягодицами Том остался лежать на его бёдрах. Шулейман отвёл его ногу в сторону, побуждая развести бёдра шире, раскрыл перед собой и, придерживая ствол члена рукой, ткнулся головкой ниже нужного. Проскользнул выше, упёрся, надавил, качнул бёдрами, раздвигая границы тела. Том закусил губы, шумно, долго вдохнул и выдохнул, закрыл глаза. Проникновение раскаляло нервы. И первый толчок – маленькое короткое замыкание по всему телу. Оскар подтянул Тома к себе, приподнялся на коленях и толкнулся в него, больше не беря пауз. Держал Тома за бёдра и врывался в него раскрытого, жаркого. Он восхитительно горячий, восхитительно хотящий, восхитительно отдающийся.       Том выгнулся, вцепился в край шкуры, повернув голову вбок. Кусал свою руку, чтобы не кричать. Сходу – и мощь ощущений зашкаливала до умопомрачения. В такой позе стимуляция непрерывная, сильная, у Тома мозги съезжали набекрень от того, насколько ему невыносимо хорошо. Как ни старался быть тихим в чужом доме, в комнате, в которой нельзя, не получалось сдержать все звуки, с губ срывались стоны-всхлипы, вскрики вырывались из горла. Том судорожно хватался за шкуру, выдирая ворсинки. Хватался за колени Оскара, то ли пытаясь оттолкнуть его, чтобы дать себе пощады, то ли желая насадить себя на него ещё глубже, чтобы пронзил до боли, до запределов возможного.       - Иди сюда, - Шулейман притормозил, потянул Тома, снова усадив на себя, обнял за спину.       В таком положении не разгонишься, амплитуда слабая, каждое движение раздражало одну ограниченную зону.       - Двигайся тоже, - выдохнул Оскар, целуя и вылизывая шею Тома.       Том начал неуверенно, не зная, как надо, как справиться в этой сложной позе, но взрывы восторга в теле от каждого движения снесли все сомнения. Уже ни неловкости, ни страха быть застуканными, тело билось в гонке к высшему наслаждению. Том дёрганными толчками вниз насаживал себя на Оскара, двигающегося ему навстречу, цеплялся за его плечи, обнимал за шею. Хотел целовать, но не мог, рот нужен для загнанного дыхания. Том вскрикивал, изнывал, чувствовал так сильно, что реальность вокруг перестал существовать. Только тепло огня, жёсткость шкуры под ногами и вспарывающее удовольствие от Оскара. Том, забываясь, изнемогая от желания и удовольствия, кусал его плечи.       Шулейман толкнул Тома обратно на спину, накрыл собой, вонзился глубоко, спуская тормоза. Тома под его напором дробило на атомы, шкура под спиной раздражала кожу, причиняя дополнительную стимуляцию.       - Оскар, боже… - проскулил Том, сжимая пальцы на его руках.       - Давай ещё раз, - Шулейман довольно наклонился ниже к его лицу, говорил в губы. – Зови меня по имени.       - Оскар, Оскар… - Том едва соображал, но обожаемое имя рвалось из него толчками. – Оскар! Нас же могут услышать! Ос… Оскар!..       Кончили они с минимальной разбежкой. Хотели не оставить следов, но сперма попала на медвежью шкуру. Накинув халат, Шулейман вышел из комнаты в поисках прислуги, махнул горничной:       - Эй!       Девушка подошла, улыбнулась.       - Нужно убрать в комнате с камином, - распорядился Оскар.       Горничная улыбалась и хлопала ресницами. Не понимала французского. Шулейман повторил на английском, но и его девушка знала настолько слабо, что не понимала. Вздохнув и закатив глаза, Оскар вбил в переводчик на телефоне нужную фразу и показал горничной. Та прочла и покивала, пошла за уборочными принадлежностями. В отличие от Шулеймана, Том надел свои штаны и толстовку, вышел к нему, перехватив руку рукой.       - Оскар, там же сперма, неловко, что кто-то будет это убирать, - шепнул Том, поглядывая в сторону приближающейся к ним горничной. – Я бы сам убрал.       - Зачем? – вопросил тот в ответ. – Мы гости, здесь есть прислуга, она пусть и убирает.       Горничная управилась быстро, вышла из комнаты, улыбаясь под нос – это же такая сплетня для коллег, что ей пришлось оттирать сперму, да ещё и после двух мужчин.       - Что, никогда сперму не видела? – осадил её Оскар. – Мои соболезнования.       Горничная по тону поняла, что её не хвалят, убрала с лица улыбку и, опустив голову и извинившись, ретировалась долой с глаз.       - Оскар, почему ты так ей сказал? – спросил Том.       - Потому что прислуга должна знать своё место и чётко понимать, что на рабочем месте она должна быть глуха и слепа, - веско ответил Шулейман. – Распоясались тут, - фыркнул. – Меня на них нет.       - Что-то по Грегори не похоже, что ты грозный начальник, - Том улыбнулся, прильнул к Оскару. – Со мной ты тоже не был злодеем.       - У Грегори есть фора – он друг Терри, да и обязанности свои он исполняет исправно. А в случае с тобой я делал скидку на умственную отсталость.       Том надул губы, стукнул Оскара ладонью.       - Я не дебил.       - Знаю, твой интеллект развит согласно возрасту, - сказал в ответ Шулейман. – Но в то время дела обстояли иначе, это факт, а не повод для обиды.       - То есть ты всё-таки вправду считал меня отсталым и поэтому терпел? – уточнил Том.       - Нет. Если честно, я не знаю, почему так поступал, я тебя не жалел, но ты не вызывал у меня желания тебя вышвырнуть за первый же прокол.       Вскоре дом наполнился голосами, Шулейман тоже оделся и вышел встречать прибывших, Терри с радостным возгласом: «Папа!» кинулся его обнимать, отстранился, заглянул в глаза:       - А почему вы ушли?       - Том замёрз, - Оскар кивнул в его сторону. – Я решил тебя не отвлекать, поэтому не предупредил.       Терри стал серьёзным, перемялся с ноги на ногу:       - Папа, пожалуйста, в следующий раз скажи.       И в глазах читалась причина – испугался, что брошен, не увидев самого важного взрослого, хотя держался молодцом. Шулейман и сам задумывался о необходимости предупредить Терри об их отлучке, но желание сбежать с Томом инкогнито перевесило и увело в сторону. Стыдно. Оскар присел на корточки перед сыном и ответил:       - Обязательно скажу. Прости, что я ушёл без предупреждения. Мне захотелось немного сумасбродства, я повёл себя как мальчишка. Извинишь меня? – и в глаза заглянул с едва заметным изгибом улыбки.       Терри тоже улыбнулся губами, кивнул. Оскар помог ему снять удлинённую куртку:       - Как вы погуляли? Расскажешь?       Терри с удовольствием рассказал – о том, какая здесь ночь чёрная, в Ницце и Париже таких не бывает; о том, как мелодично хрустит снег, когда вокруг лесная тишина; о том, что слышал, как в лесу ухала сова – это самый большой восторг; о том, что обнимал сосну и видел большую-большую, потрясающей красоты ёлку. Том на заднем плане стоял тенью и слушал. Шулейман взял Терри за руку, взял за руку Тома и отвёл их на диван, усадил с двух сторон от себя и продолжил слушать полный впечатлений детский рассказ.       - Папа, а мы сходим завтра в лес? – спросил Терри. – Егор сказал, что умеет ориентироваться в лесу.       Идти на прогулку в лес Шулейман хотел примерно так же, как умереть в ближайший год – совершенно не хотел. Но был готов пойти на это ради Терри. Потерпеть осталось немного, скоро они вернутся домой.       - Сходим? – Оскар обернулся к Тому.       Том пожал плечами, выразительно округлив глаза. О прогулках в лесу он никогда и не думал. Но, наверное, это будет интересный опыт. Не считая того, что за окном жуткий мороз.       - Сходим, - утвердил Шулейман и кивнул Терри.       Терри радостно хлопнул в ладоши, заулыбался во весь рот.       - Может быть, мы встретим куропатку, они очень красивые, - щебетал в предвкушении, - или дубоноса, или неясыть длиннохвостую, или даже полярную сову. Ой! А может, сегодня я слышал неясыть?..       Перед сном Том закашлялся:       - Ты случайно не заболел? – пытливо поинтересовался Шулейман.       - Нет, я бы почувствовал.       Третий день начался с секса в любимой ленивой утренней позе на боку. Шулейман надеялся на непогоду, которая могла бы избавить их от похода в лес, но снегопад несколько часов шёл ночью, а утром погода прояснилась. Терри не забыл о своём желании, а Егор о своём обещании, пришлось идти. Взрослую женскую половину компании в лице Алины и нянь оставили дома и вместе с тремя охранниками в одиннадцать выдвинулись в лес. Оскар оглядывался по сторонам и не видел в лесу ровным счётом ничего прекрасного, ещё и передвигался с трудом, путь их пролегал не по тропинкам, да и не было их, засыпало за ночь, и ноги то и дело проваливались в глубокий снег, что раздражало. Тома лес занимал больше, а проваливался он в силу значительного меньшего веса меньше, но и его преобладающей эмоцией было скорее недоумение, а не восторг. Красоту леса Том видел, но не понимал, что в нём можно делать, кроме как посмотреть, сделать фотографии и уйти. Наверное, думал он, летом здесь захватывающе красиво, когда всё в разных оттенках зелени, но зимний лесной пейзаж – голый, спящий, нет, он не по нему. Ноги всё-таки провалились, там, под слоем снега, прятался корень, Том зацепился за него и упал. Оскар поднял его и помог отряхнуться, к ним подоспел Терри, спросил, всё ли в порядке.       - Не отставайте, - сказал Егор. – Мы ушли недалеко, но сами вы выход не найдёте.       Никто не потерялся. Терри перебегал по снегу туда-сюда, не уходя далеко от взрослых, задирал голову, высматривая птиц. Увидеть довелось лишь одну. И откуда-то издалека донёсся вой.       - Не волнуйтесь, волчий вой слышно через много километров, - произнёс Егор.       - Егор, у тебя не очень получается успокаивать, - ответил ему Шулейман. Выдержал паузу и бросил взгляд в сторону телохранителей. – У твоей охраны есть оружие?       - Конечно. Но оно не понадобится, за последние десять лет здесь не было ни одного случая нападения волков на людей.       - А раньше?       - Раньше были, - кивнул Шепень, даже не попытавшись солгать.       Супер. Разумеется, в кавычках. Для Шулеймана всё это дико – и чем дальше в лес, тем больше он уверялся в верности своего убеждения, что эту страну и её людей невозможно понять и пытаться не надо, лучше держать их на разумном расстоянии.       - В том направлении, - Егор указал рукой, - глухая тайга, там обитают волки, а сюда, к коттеджным посёлкам и тем более городу, они не подходят.       - А медведи здесь водятся? – полюбопытствовал Терри.       - Там, - Егор повторил движение рукой, - да.       - А тот медведь, чья шкура в комнате с камином, тоже был отсюда?       - Да.       - А где можно увидеть медведя?       У Терри глаза загорелись, он очень хотел бы увидеть медведя в его естественной среде обитания.       - Сейчас нигде, - ответил Егор. – Они в спячке.       - Ой, точно… - Терри расстроился, опустил плечи. – Я хотел бы посмотреть на медведя, ещё медвежат очень хотел бы увидеть, - и заулыбался мечтательно.       - Посмотришь в зоопарке, - сказал Оскар, - сходим, когда вернёмся домой, можем выбрать тот, где больше видов медведей, если что слетаем в другую страну.       - В зоопарке не то, там животные грустные и несчастные, они не ведут себя так, как в дикой природе.       - Почему несчастные? Наоборот – их кормят, за ними ухаживают, животное в зоопарке не умрёт от хищников, драки или инфекции, их жизнь там куда лучше, чем в дикой природе, - привёл ответный довод Шулейман.       Терри поднял к нему взгляд:       - Животные там не дома, их забрали из их домов, чтобы они жили в зоопарке. Я не понимаю, зачем здоровых животных, которые могли бы жить в дикой природе, забирают в эти клетки. Это как с птицами – клетка может быть золотой, за птицей может быть самый лучший уход, но она всё равно не будет счастливой, потому что она не на воле, она не знает свободного полёта, - отвечал серьёзно, с сочувствующей грустинкой и слишком взрослым пониманием в больших глазах. – Мне жаль, что Жерля забрали из его дома. Год назад я об этом не думал, а сейчас я это понимаю… - потупил взгляд, звучал грустнее. – Мне кажется, я совершил плохой поступок, потому что из-за моего желания иметь такого попугая его забрали из естественной среды обитания. Теперь… теперь Жерль уже никогда не сможет вернуться в природу, потому что он не сможет там выжить. Он никогда не соорудит гнездо, чтобы пригласить туда подружку… У него вообще никогда не будет подружки, потому что в неволе чёрные пальмовые какаду не размножаются.       - Терри, ты ничего плохого не совершил, - Оскар положил ладонь на плечо сына. – Плохие поступки совершает тот человек, у которого мой папа взял для тебя птенца – тот человек забрал Жерля не на заказ для тебя, он уже у него был. Если бы не ты, Жерль попал бы к кому-то другому, кто мог хуже о нём заботиться. Так что ты хороший, ты дал Жерлю дом, в котором его любят и всё для него делают. Поверь, Жерлю очень повезло, он совершенно не похож на несчастливую птицу.       - Терри! – крикнула Мира. – Смотри!       Терри подошёл к ней, и девочка указала наверх, где в дупле углядывалась спящая сова. К ним подошли и взрослые, также устремили взгляды вверх.       - Можно попробовать её разбудить, - предложил Егор.       Предполагал, что если приказать охране выстрелить в ствол дерева, то сова проснётся, испугается и выпорхнет из дупла.       - Не надо, - Терри повернул голову к Шепеню. – Совы – ночные птицы. В таких условиях сложно добывать пищу, ей нужно хорошо отдохнуть, чтобы охотиться. Пусть спит.       И улыбнулся, вновь задрал голову, радостно вглядываясь в дупло. Видел лишь маленькую часть совы, но и этого достаточно. Они такие чудесные – вообще все птицы чудесные. Жалости к сове Егор не испытывал, как и к любому живому существу, но благодаря заступничеству Терри её оставили в покое.       - Если хотите, я могу организовать охоту, - предложил Егор ближе к концу вылазки. – Здесь неподалёку есть шикарные охотничьи угодья.       Сам он любил охоту и в прежние годы с друзьями, в особенности с теми, которые ныне от него открестились, каждую зиму выбирался на охоту. По его мнению, зимняя охота хороша как ни в какое другое время года. На кабана ходил, оленя, лося и пару раз даже на медведя, а уж всякую мелочёвку типа лис и птиц и не считал.       - Нет, спасибо, - Шулейман отрицательно покачал головой. – Я не поклонник охоты.       Терри внимательно слушал и тихо с облегчением выдохнул, когда папа отказался. Птиц он обожал, а жалел всех животных. Зачем нужно на них охотиться? Людям уже не нужно охотиться ради пропитания, добычу уже даже не едят, никак не используют. Зачем убивать? Ради развлечения? Плохое это развлечение, жестокое.       - Терри, ты когда-нибудь катался на коньках на открытом воздухе? – спросил Егор, об увлечении Терри хоккеем он знал.       Терри отрицательно покачал головой, а Шулейман напрягся, подумав о реке. На скованной льдом реке вообще можно кататься? К его радости, Егор имел в виду другое, он не идиот, чтобы предлагать особо ценному ребёнку опасное развлечение.       - Терри, в городе есть несколько катков, есть открытый хоккейный стадион, мы можем арендовать какое-нибудь место, - сказал Егор.       Терри идея понравилась, Оскар её тоже одобрил, а Том спросил, можно ли и ему покататься. На коньках он никогда не стоял, но хотел попробовать.       - Пообедаем и поедем в город, - произнёс Егор. – На стадионе есть освещение, нам не нужно подстраиваться под светлое время суток.       Том расстроился, спрятал руки в рукава. Обратился к Оскару:       - Оскар, я замёрз и устал, мне нужно больше времени отдохнуть. Мы можем съездить позже?       - Ладно, после обеда я съезжу с Терри, ты посидишь без меня? Потом, ближе к вечеру, с тобой съездим.       Тома такой вариант, что ему придётся остаться одному в чужом доме, не радовал, но за неимением лучших устраивал. Он согласился. На коньках Шулейман никогда не стоял и пробовать не желал, но рассудил, что раз согласен поехать с Терри, то и Тома не должен обижать отказом, это даже не усилие над собой. В конце концов, его никто не заставляет кататься – постоит за бортиком, Том попадает, отведёт душу, и они спокойно поедут домой.       Том сидел в спальне, закутавшись в одеяло поверх одежды, и грелся чашкой чая, потом какао. Холод не покидал тело и спустя два часа после возвращения с улицы. Том шмыгнул носом, почесал под ним. Включить бы что-нибудь посмотреть, но лень совершать лишние движения, состояние какое-то тягостное.       На стадионе Оскар, Егор и Алина с детьми задержались. Для Терри два с половиной часа на льду пролетели незаметно, плюс дорога туда и обратно. Оскар вместе со всеми вернулся к половине шестого, поднялся в спальню и обнаружил Тома спящим в коконе одеяла. Присел на край постели и тронул Тома, поинтересовался с усмешкой:       - Чем ты ночью заниматься собираешься?       Том что-то промычал, глаза не открыл. Оскар его потряс:       - Если хочешь на каток, вставай.       Том разлепил веки, и его глаза не понравились Шулейману, насторожили – красные, больные. Оскар приложил ладонь к его лбу. Чёрт. У Тома лицо горит.       - Я за термометром, никуда не уходи, - сказал Шулейман, встал и вышел из комнаты.       Том не понял, куда он должен был уйти, он никуда не собирался. Он соображал туго. Голова тяжёлая, веки тяжёлые, всё тяжёлое. Ему хотелось обратно в сон, он закрыл глаза, уплывая в то чёрное состояние без сновидений. Оскар вернулся, поднёс градусник к его губам:       - Открой рот.       Том вновь промычал, покривив губы.       - Открывай, - повторил Шулейман.       Том не хотел, он вообще не понимал, зачем ему градусник, зачем ему что-то в рот сунуть. Пробормотал смазано:       - Я в порядке… я просто устал… Я отдохну, - порывался обратно лечь спать, натягивая одеяло выше.       - Если не откроешь рот, измерим температуру с другой стороны, - чётко сказал Оскар.       Протолкнуть градусник Тому в рот не удавалось, он отворачивался, кривился, поднывал, почти не открывая глаз. Плюнув на это, Шулейман отогнул один угол одеяла и сунул термометр Тому подмышку. Том пискнул, тряхнул рукой, вытряс термометр из-под одежды – он холодный, ему слишком холодно от этого прикосновения. Шулейман подобрал термометр с постели и в который раз повторил:       - Открой рот. Это дело десяти секунд, не упрямься. У тебя явно температура, нужно узнать какая.       - У меня нет температуры… - тихо возразил Том.       - Хочешь измерять ректально?       Том помотал головой, от этого она заболела.       - Тогда открывай, - сказал Оскар.       Том всё-таки открыл рот, но кашлянул, и термометр вылетел, отлетел на пол. Считать температуру он не успел. Шулейман терпеливо поднял термометр, протёр его в ванной и вернулся к Тому. Вторая попытка увенчалась успехом. Маленький экранчик показал температуру – 39,2 градуса по Цельсию. Тома начинало знобить. Нехорошо это. Организм Тома стойко сопротивлялся морозу, но на третий день сдался, защитные силы иссякли.       Нехорошо – это слабо сказано. В течении несколько часов у Тома открылся лающий, удушливый кашель. Дыхательная система – его слабое место, она всегда сыплется при значительном переохлаждении. Ближе к ночи температура поднялась до 40,2. И это уже пиздец. Тут лекарствами из аптечки не ограничишься. Тома необходимо показать врачам, ему необходимо лечение. Шепень предложил позвонить своему знакомому доктору и отвезти Тома в клинику, «которой можно доверять».       - Я не доверяю вашей медицине, - сказал Оскар.       - Понимаю, - Егор кивнул. – Все наши, кто может себе это позволить, тоже предпочитают лечиться заграницей.       Шулейман потёр лоб, провёл ладонью назад по волосам. Сложно. Что делать? Доверять Тома здешним медикам, у которых ни аппаратуры, ни знаний, он не собирался. Экстренно вернуться домой? А как Том перенесёт продолжительный перелёт без медицинской помощи? Вызвать докторов из Франции сюда? Так они не смогут привезти с собой всю аппаратуру из больницы, а неизвестно, что может понадобиться. Ещё и Терри. Если бы не он, Оскар бы не раздумывая вернулся с Томом домой и там лечил его у проверенных специалистов. Но Терри так радовался этому путешествию, дающему ему возможность дольше побыть с подружкой, он будет расстроен, если придётся уехать раньше. Не может же оставить его здесь. Или может?       В темени за окнами начался буран, с опозданием пришло штормовое предупреждение. Теперь ни о какой поездке в аэропорт не может идти и речи, да и самолёту не дадут разрешение на взлёт, можно забыть о вертолёте, на который Шулейман возлагал надежду. Скорая не проедет. Оскар напряжённо смотрел в окно, ища выход. Пути всего два – или воспользоваться снегоходом и отвезти Тома в здешнюю больницу, или ничего не предпринимать до утра.       Шулейман решил ждать и мониторить состояние Тома. Часто мерял ему температуру, поил через силу, обтирал лицо. Том не помогал, но мешал: отказывался, хныкал, отворачивался, червём крутился и заматывался в одеяло как в кокон, пряча лицо в подушке. Словно не слышал, словно утратил всякую способность разумно мыслить. В болезни он – хуже ребёнка. Оскар не злился и делал всё, что следовало. Терри заглянул в открытую комнату, мялся на пороге, большими растерянными глазами напряжённо наблюдая за взрослыми в попытке понять, что происходит.       - Терри, не заходи сюда, - Шулейман обратил на него внимание. – Том болеет, ты можешь заразиться.        Бросив на тумбочку салфетку, которой вытирал лоб Тома, Оскар подошёл к сыну, чтобы его выпроводить.       - А ты? – Терри посмотрел на папу с взволнованной заботой.       - Я никогда не болею, - успокоил его Оскар и взял за руку. – Пойдём.       - Папа, Том из-за меня заболел? – расстроенно спросил Терри в коридоре. – Из-за того, что мы сюда приехали?       - Да, Том заболел из-за того, что мы сюда приехали, он плохо переносит холод, - Шулейман присел на корточки и положил ладони сыну на плечи. – Но это случилось не из-за тебя, ты не виноват. Егор предложил мне съездить к ним в гости, я согласился, а ты ничего не просил. Не грусти, ладно? Том поправится.       - Теперь мы уедем домой? Нам, наверное, надо вернуться, чтобы Тома вылечили… - Терри бросил взгляд в сторону лестницы на первый этаж и вернул взор обратно к папе.       Грустил, очень грустил, сердечко болело от того, что придётся уехать раньше, но он ни слова не скажет. Потому что так надо. Потому что есть важное и менее важное. То, что Том болеет – более важно, чем его желание провести время с подругой, и так во всём. Терри понимал градацию важности, вернее, не так – он её ощущал и поступал согласно своим чувствам. К Тому Терри не испытывал никаких особенных чувств, но папа любит Тома, папа с Томом счастлив, поэтому Том должен быть с ними и должен быть в порядке. Поэтому Терри тоже переживал за Тома – опосредованно через призму своей любви к папе.       - Возможно, нам придётся уехать, - подтвердил Оскар. – Но это не точно. Мы поговорим об этом завтра, ладно?       Терри кивнул, Оскар отвёл его к Мирославе и вернулся в спальню к Тому, который завозился, нестойко сел на кровати.       - Я хочу в туалет, - сказал хрипло и тихо.       - Пойдём, - Шулейман подал ему руку.       Том поднялся на ноги, держался за руку Оскара, заваливался на него. Силы покидали его с каждым шагом. В ванной комнате Том не попросил Оскара выйти, ему слишком плохо, чтобы думать о смущении, да и не в первый раз Оскар присутствует, когда он болеет. Том сел на унитаз, сил на то, чтобы справлять нужду стоя, тоже не было, он облокотился на бедро и закрыл рукой глаза.       - Не упади, - Шулейман на всякий случай придержал его за плечо.       - Я не сплю, - невпопад ответил Том.       Теперь надо встать, подтянуть трусы со штанами, слить воду. Сложно. Сил нет. Всё ломит, болит. Про то, что необходимо сделать со своим телом, прежде чем вставать, Том и думать не мог, плакать хотелось от мысли о лишнем движении. Шулейман ему во всём помог, бровью не поведя, лишь штаны Том сам натянул до конца. Упав обратно на кровать, Том завалился на бок, захныкал тихонько, натягивая на себя одеяло, на ресницы брызнули слёзы.       - Тебе нужно попить, - Оскар взял с тумбочки бутылку и открутил крышку.       - Не хочу…       - Мы это уже проходили, - отрезал Шулейман. – Приподнимись и пей.       Том воду выплюнул из-за подступившего кашля, но после попил немного, облизнул губы и лёг на подушку, закрыв глаза.       - Не спи, - Оскар поставил бутылку и взял термометр. – Нужно измерить температуру.       - Не хочу… Оскар, я не хочу… Мне плохо…       Опять слёзы на ресницах, опять нытьё. Таблетка сбила температуру до 38,6, и Том смог крепко поспать ночью и Оскар вместе с ним. До этого Шулейман если не носился с Томом, то сидел рядом – и разрывался между ним и Терри, которого тоже нельзя полностью забросить. Утро началось затемно – к шести Тома вновь начал разбивать кашель, температура поползла вверх, вернулся сильный озноб с ломотой в теле и прочими прелестями болезни, и ни он, ни Оскар уже нормально не спали. Том то проваливался в полудрёму, то выныривал в болезненную, раздражающую светом воспалённые глаза реальность.       Препарат из аптечки хозяев дома снова помог снять зашкаливающую температуру. Но к десяти утра проявился побочный эффект лекарства, или это от температуры, общего болезненного состояния, сейчас и не разобрать. У Тома началась тошнота – и рвота, причём он ничего не ел со вчерашнего обеда, лишь воду пил, потому рвало его желчью и желудочным соком. Постельное бельё пришлось менять, потому что в первый приступ рвоты ни сам Том, ни Оскар не успели сориентироваться. Том обливался слезами просто от того, что ему настолько плохо, что оказался неспособен даже на такую мелочь как проконтролировать себя, чтобы не сделать отвратительную неприятность, растирал сопли по лицу. Шулейман перехватил его руки, вытер и увёл его в ванную приводить в порядок, пока горничные оперативно налетели на испачканную кровать.       Насторожил непривычный звук в дыхании Тома. Не слушая его возражения, Шулейман задрал на нём лонгслив и прижался ухом к груди. Не показалось – у Тома в груди хрипы, бульканье на вдохах. Последнее может быть симптомом плеврита – это самый худший вариант, летальный без медицинского вмешательства.       - Что такое? – хриплым шёпотом спросил Том, после рвоты его голос совсем сел.       - Ты болеешь, - Шулейман оправил его одежду. – Сильно. А говорил, что не заболеваешь, вот как тебе можно верить?       Прятал чувства, прятал переживания за Тома, поднявшиеся с новой силой, когда услышал это бульканье. Никому не станет лучше, если Том испугается и впадёт в панику, а он впадёт, да и стресс никому ещё здоровья не добавил.       - Пойдём, - Оскар взял его за руку и повёл к двери.       - Не хочу, - Том упёрся, насколько хватало едва теплящихся сил. – Я хочу помыться. От меня пахнет…       Шулейман окинул его взглядом и вопросительно выгнул бровь:       - Хочешь, чтобы я тебя помыл?       Том не собирался об этом просить. Но не подумал, как будет мыться, если на ногах еле стоит. Отвёл взгляд. Быть беспомощным ужасно. Больше вопросов Оскар не задавал, тот его вопрос тоже не нуждался в ответе, поскольку он понимал, что самостоятельно помыться Том не сможет, упадёт, хорошо, если просто осядет, а не разобьёт себе голову. Том разделся, почему-то чувствовал себя непривлекательным и хотел прикрыться, в глаза не смотрел – всегда бледная кожа приобрела нездоровый оттенок, вылезли кости из-за отсутствия питания, на нём даже незначительная потеря веса всегда заметна. Долго стоять он и не пытался, сел на пятки в ванной, и Оскар помог ему вымыться, хотя помог не совсем подходящее слово – он почти всё сделал. Чистка зубов привела к тому, что Тома вырвало прямо в раковину.       Шулейман принёс Тому свежее бельё и одежду, отвёл его обратно в спальню, где не только прибрались, но и проветрили. Том мгновенно замёрз, кожа покрылась мурашками. Наперекор отказу Оскара Егор проявил инициативу и всё-таки вызвал своего врача. Тот приехал к полудню, два часа добирался.       - Согрейте его, - Шулейман остановил доктора, доставшего стетоскоп.       Доктор не понял. Французский – не международный язык, и в России, где не столь большой процент населения владеет иностранными языками, непросто случайно нарваться на того, кто говорит по-французски. Оскар повторил по-английски. Английским доктор по имени Юрий владел, но на слух не разобрал, чего от него хотят. Шулейман обратился за помощью к Егору:       - Объясни, чтобы он согрел стетоскоп, прежде чем слушать Тома, иначе будет сложнее.       Болеющий Том на врачей плохо реагировал, а как он будет отбиваться, если ему под одежду засунут что-то холодное, Оскар себе хорошо представлял. Проще хотя бы этот маленький фактор исключить. Юрий выслушал Егора, кивнул и сжал конец стетоскопа в кулаке, подышал на него. Пока они решали этот вопрос, Том вознамерился куда-то уползти. Благо, что недалеко, в туалет. Оскар заметил его поползновения раньше, чем Том, шатаясь, успел встать. Отвёл в ванную комнату, вернул назад.       Сев на постель, Том остановил мутный взгляд на незнакомом мужчине в белом халате, захлопал ресницами, нахмурился, будто только сейчас его увидел. Доктора представили, он и сам представился, но Том ничего не понял. Том медленно перевёл к Оскару взгляд из-под напряжённых сведённых бровей.       - Я не буду раздеваться, я не в форме, - сказал негромким скрипучим голосом.       - Если не хочешь перейти из формы живого в форму трупа, ты разденешься, - веско отбил Шулейман.       Том не хотел оголяться перед непонятно кем, не хотел, чтобы его трогали, чтобы к нему подходили. Этот доктор не внушал доверия. Зачем вообще его трогают, тревожат, ему плохо. Оскар сел позади него, поддерживая торсом под спину, и потянул его одежду вверх.       - Оскар, не надо так, - Том вывернулся, потянул кофту вниз.       Нервничал, чувствовал себя очень некомфортно. Это что-то интимное, будто они собираются заняться сексом втроём. Разум страдал от температуры и общего отвратительного состояния и выдавал странные ассоциации.       - Когда выздоровеешь, я снова буду тебя слушать, а пока заткнись и не мешай тебе помогать, - сказал Оскар. – Конечно, этот доктор не лучший вариант, но хотя бы что-то.       Это доктору благоразумно не перевели. Через паузу Шулейман взял Тома за подбородок и повернул его голову к себе:       - Чего ты боишься?       По поволоке слёз в глазах понял.       - Опять? – односложно спросил Оскар.       Том моргнул, задержав веки закрытыми, что означало «да». В болезни его штормило, это не страх, не тот страх, который когда-то испытывал перед всеми, это сидящее в нервах нежелание даваться в руки чужим. Он бы так же и на женщину-врача отреагировал.       - Если этот доктор позволит себе что-то лишнее, я лично отверну ему голову подбородком к спине, а пока дай ему шанс, - Шулейман понизил голос. – Договорились?       Том едва заметно кивнул, попросил на грани шёпота:       - Сядь рядом со мной, не надо за спиной.       - Психиатрия? – Юрий посмотрел на Егора.       Шепень нахмурился, непонятливо качнул головой. О диагнозах Тома он ничего не знал, а Юрий понимал, что поведение Тома – не норма, даже верно предположил, в какую именно сторону не норма, но оставил это при себе. Его по другому поводу вызвали.       Доктор провёл осмотр и заключил, что ни плеврита, ни пневмонии, которую Оскар тоже подозревал, у Тома нет, а хрипы и прочие настораживающие звуки у него в груди из-за большого скопления слизи в бронхах.       - Доктор, вы уверены? – уточнил Шулейман.       Егор перевёл.       - Уверен, - Юрий снял с шеи стетоскоп. – Я более двадцати лет в терапии и пульмонологии и могу отличить одно от другого.       - Как же вы совмещаете два направления? – Оскар скрестил руки на груди, сквозил скепсисом и тонкой насмешкой.       - С удовольствием, - ответил Юрий.       В комнату вошли две медсестры, приехавшие вместе с доктором, чтобы заниматься анализами.       - Вот увидите, анализы подтвердят мои слова, - сказал Юрий. – Результаты будут готовы через два часа. Больной, - обратился он к Тому, - лягте на живот и приспустите штаны.       Доктор поставил укол жаропонижающего, которое должно удерживать температуру в течении двенадцати часов, бросил использованный шприц и пустую ампулу в свой чемоданчик.       - Тома тошнит и рвёт, - сказал Оскар.       - Из-за температуры, - кивнул Юрий. – Обычная реакция.       - Том ничего не может есть, ему нужны поддерживающие капельницы: электролиты, питание.       - Пропишем, - доктор снова кивнул, делая записи в своём блокноте.       Аппаратная диагностика, на которой Оскар настоял, и анализы подтвердили отсутствие плеврита, пневмонии и прочих опасных заболеваний, у Тома банальная простуда в тяжёлой форме. Доктор дал следующие рекомендации: по необходимости жаропонижающее внутримышечно, витамины также в инъекциях, ингаляции с муколитиком, постельный режим, тепло, обильное горячее питьё, в том числе с вареньем, а также впредь воздерживаться от посещений мест со схожим климатом, так как организм Тома, в частности дыхательная система, на него плохо реагирует. Запрошенные Оскаром капельницы доставили, но Юрий настоятельно рекомендовал не подсаживаться на них, пусть Том старается есть сам.       - Чай с вареньем? – усмехнулся Шулейман, готовый освистать эскулапа за такие рекомендации.       - Чай или горячая вода с вареньем повышает потоотделение и вызывает жажду, за счёт чего больной потребляет больше жидкости, что благотворно сказывается на его состоянии, - не растерявшись, пояснил Юрий. – «Бабушкины» методы хорошо работают в связке с методами официальной медицины.       Жаропонижающее продолжало работать, питательная капельница придала сил. От чая с малиновым вареньем Том отказывался, отворачивался, говорил, что его вырвет, но попробовал. И ему неожиданно понравилось. Сладенько, вкусненько. Том облизнулся, на губах после чая оставался сладкий налёт. А как ему понравился чай с вишнёвым вареньем. Во Франции в продаже джемы, конфитюры, такого варенья Том никогда не пробовал и остался в восторге, закусывал им сладкий чай и облизывал ложку. Егор дал подчинённому задание найти максимально приближенное к домашнему деревенскому варенье, и тот справился.        После ингаляций Том откашливал большое количество мокроты. Заходился в кашле, который теперь продуктивен, отплёвывался, только и успевал тянуться за новой салфеткой. Из негативных эффектов лечения – у Тома заложило нос.       - Если ты после этого меня не бросишь, - гнусаво проговорил Том, откинувшись на подушку после сплёвывания в салфетку очередной порции гадкой слизи, - то не бросишь никогда.       - Я не брошу тебя никогда, - заключил Шулейман. – Похоже, тебе лучше, юморишь.       Том скосил к нему глаза.       - Из меня выходит такое, что не должно выходить из живых людей.       - Это нормально, препарат работает, твои дыхательные пути очищаются.       Оскару пришлось признать, что он ошибался, есть здесь штучные спецы, он мысленно взял свои слова обратно. И приготовился к более продолжительному пребыванию в Сургуте, поскольку доктор запретил подвергать Тома нагрузкам перелёта до окончания лечения, рассчитанного на десять дней. Терри обрадовался, что сможет провести больше времени с подружкой, и тут же одёрнул себя, пожурил. Нельзя радоваться, когда кому-то плохо. Терри бегал к спальне, где болел Том, спрашивал, что может сделать, хотел быть полезным, хотел помочь папе.       - Терри, ты поможешь мне, если не будешь подходить к этой комнате, - сказал Шулейман. – Если ты заболеешь, мне будет в два раза сложнее.       Придётся вызвать подмогу. Оскар подошёл к Егору:       - Ты не возражаешь, если сюда приедет мой папа? Я занят Томом и не хочу, чтобы Терри был заброшен, ему нужен рядом кто-то свой.       - Конечно я не против. Мы с Алиной могли бы взять Терри на себя, но, если ты настаиваешь, пусть Пальтиэль приезжает, мы будем рады его принять.       Пальтиэль приехал так быстро, как смог. В северных широтах бескрайней России он бывал в молодости, гостил по паре дней у друга и делового партнёра, которого уже давно как нет в живых, не пережил очередную волну передела собственности и политики нулевых годов, другой хороший знакомый сбежал в Европу, дальше в Южную Америку и там потерялся. С тех пор Шулейман-старший оборвал с Россией близкие связи. В Сургуте его ничего не удивляло, он с удовольствием бегал с Терри и Мирой по снегу, играл в снежки, лепил снежную бабу, которую они, смеясь до слёз, разукрасили косметикой. Шикарная баба с огромным ярко-красным ртом получилась, хоть сейчас на панель. Этого, конечно, никто из взрослых не сказал, а дети и не подумали.       Пальтиэль первым узнал о шалости Терри и Мирославы, которая могла обернуться трагедией. На второй день болезни Тома Мира заговорщически подбила Терри сбежать на речку, поиграть на льду. Терри колебался, он не привык что-то делать без разрешения взрослых, но подружка так убалтывала, а он не умел ей отказывать. Во время обеда, когда и гувернантки обедали, дети быстро поели и улизнули через чёрный ход, Мира-то знала все особенности этого дома и его распорядка и воспользовалась временным зазором, в который их никто не хватится. Терри с опаской ступал лёд, настолько заснеженный, сливающийся с землёй вокруг, что и не подумал бы, что под ним река. Но быстро втянулся, как не втянуться, когда любимая подружка весело бегает по льду, разбивая снежный покров, кружится вокруг себя, раскинув руки, скользит как на коньках без них.       - В другой раз возьмём с собой коньки, да? – запыхавшаяся Мира подбежала к Терри, взяла за руки.       Терри улыбнулся, кивнул. Покататься на коньках он всегда рад, ему это нравилось.       - Пойдём, - Мира за руку потянула его на середину реки. – Я тебе кое-что покажу.       Они остановились чуть дальше середины, ближе к противоположному берегу. Мира уселась на лёд, разгребла снег и указала на небольшое чёрное отверстие полыньи:       - Во Франции такого нет, да?       - Я никогда такого не видел, - Терри покачал головой и тоже сел, посмотрел в полынью, наклонив голову на одну, на другую сторону, и поднял взгляд к подружке. – Это нужно, чтобы рыбы дышали?       - Да.       Мира стянула варежку и сунула палец в воду. Отдёрнула руку:       - Холодно! – и, досадно скривив лицо, сунула мокрый палец в рот.       - Мира, не надо, вода грязная.       Терри отнял руку подружки от лица, снял обе варежки и сжал её руку в ладонях, отогревая.       Тихо шумел ветер, скрипя голыми ветвями. В чёрном провале полыньи плескалась вода. Тишина, бескрайняя бель снега, и они вдвоём, двое детей на пороге суровой тайги. Терри бы не нашёл дорогу обратно. Но Мира, хоть и бывала здесь раз в год, хорошо знала местность, она давно планировала этот побег, который бы ей никогда не разрешили родители, да не было с кем. С кем, если не с лучшим другом?       Терри бы рассказал папе, не хотел от него ничего скрывать, не мог, но тот был занят Томом, и Терри покаялся дедушке, когда случайно о чём-то близком к тому зашла речь. Расширившиеся глаза выдали то, в какой ужас впал Пальтиэль от того, что его мальчик, его любимый и единственный внук, его солнышко сбегал на речку, где мог провалиться под лёд – и всё. Не было бы больше Терри. От этой мысли всё внутри холодело и покрывалось инеем.       - Дедушка? – Терри тронул его, побледневшего, за руку. – Ты расстроился? Из-за меня? Я больше никогда так не буду делать, обещаю.       - Я… - Пальтиэль прочистил горло, взял себя в руки. – Терри, я испугался за тебя. То, что вы сделали, очень опасно, вы могли провалиться под лёд.       - Но при такой температуре лёд очень крепкий… - Терри не спорил, он высказал справедливый факт.       - Всё равно, - Пальтиэль покачал головой. – Терри, никогда больше так не делай. Пообещай мне, что не будешь.       - Обещаю, - кивнув, повторил Терри.       В доме Пальтиэль отправил Терри в детскую играть с Мирой и созвал всех нянь в одну комнату, закрыл дверь. Орал на них так, что те, хоть и не понимали – франкоговорящие гувернантки у семейства Шепень были только во Франции, частично в Москве, а в Сургут брали с собой нянь без знания языка – всё равно боялись, жались друг к другу и к мебели. Кричал Пальтиэль редко, но сейчас сбросил с себя все оковы воспитания и привычной сдержанности. Потому что повар может испортить блюдо, домработница может плохо убраться, это всё человеческий фактор, но те, кто присматривают за детьми и обеспечивают их безопасность, не имеют права на ошибку. Этих клуш, непонятно чем занимавшихся вместе своих непосредственных обязанностей, Пальтиэль лично немедленно погнал бы на мороз, зла на них не хватало.       - Что здесь происходит? – на кухню зашёл Оскар.       - Вправляю мозги этим дурам! – в пылу отозвался Пальтиэль.       - Папа, успокойся, - Оскар положил руку на его плечо, сжал пальцы. – Тебе нельзя нервничать, помнишь?       - Ты знаешь, что произошло?!       - Нет, - Оскар перехватил папин взгляд, удержал зрительный контакт. – Расскажи мне. Пойдём.       Они вышли в другую комнату. Пальтиэль вздохнул – внутри клокотало – и рассказал.       - Я разберусь, - сказал Оскар, выслушав его. – Иди к детям. Иди, не трать нервы на тех, кто тебя не понимает.       Ситуация, о которой только что узнал, его тоже и испугала, и возмутила. Но он поступил разумнее и пошёл к работодателю провинившихся гувернанток. Выложил Егору, что требует пересмотра расписания для прислуги, чтобы дети никогда не оставались без присмотра, и ему плевать, что он не имеет права этого требовать, так как здесь не его дом.       - Я бы потребовал пересмотра расписания, пока мы здесь, - говорил Шулейман, - но, если Мирослава трагически погибнет, Терри будет очень горевать. Ты вообще дочь любишь? Если да, подумай о том, как её обезопасить.       Егор изобразил шок, ужас, раскаянье, взялся за голову:       - Я не знал… Конечно, конечно, няни будут наказаны и их расписание будет пересмотрено. Подобного впредь не повторится.       После Шулейман пошёл к Терри, присел перед ним:       - Терри, папа рассказал мне о том, что вы с Мирославой уходили на речку.       - Прости… - Терри потупил глаза. – Я больше так не буду, я уже пообещал дедушке.       - Хорошо, - Оскар кивнул. – Терри, - взял его за руку и чуть сжал, побуждая поднять взгляд. – Я очень переживаю за тебя, если с тобой что-то случится, для меня это будет сильнейшим ударом. Пожалуйста, если впредь ты захочешь сделать что-то подобное, скажи мне. Лучше со мной. Что бы ни было, подойди ко мне, и мы любой вопрос решим вместе. Не подвергай себя опасности, прошу тебя.       Вечером Терри обнаружил Миру рыдающей. Подошёл к ней, сжавшейся на кровати, тронул за руку, растерянно спросил, что случилось.       - Ты рассказал о том, что мы сбежали, - Мира подвывала, обливаясь горькими слезами. – Теперь меня поругают и накажут…       Терри успокаивал её как мог, потом спустился на первый этаж, нашёл Егора и, встав перед ним, как на заклании, вздёрнул голову:       - Это я.       - Что – ты? – Егор отложил телефон.       - Это была моя идея сбежать на речку. Я очень хотел побывать там, погулять по настоящему льду… - сбился немного, но решительности защитить подругу не растерял, - то есть по льду, который природа сама создала, без участия людей. Я выпросил у Миры пойти туда, она не виновата, не ругайте её. Это я, можете поругать меня, я виноват.       Звучал Терри неправдоподобно. Ещё не научился лгать. А может, и не научится, в отличие от Миры, которая без зазрения совести всякое делала тайком от родителей, Терри ничего не скрывал от папы, для него это естественное поведение, другого он не знал. Егор обвёл мальчика взглядом, улыбнулся уголками рта:       - Хорошо, Терри, я не буду ругать Миру. Тебя тоже не буду. Ты ведь понимаешь, что поступил плохо?       Терри покивал.       - Ты молодец, не каждый бы признал свою вину, чтобы защитить другого человека, - добавил Егор. – Мире повезло с другом.       С дочкой он всё-таки поговорил, не ругал, как и обещал, не наказал, но объяснил, что она не должна впутывать Терри в то, что представляет опасность, себя тоже не должна подвергать опасности. Если Мирославы не станет, кто же породнит его, Егора, с Шулейманами? Это он, разумеется, оставил при себе.       На пятый день болезни из симптомов у Тома остался лишь насморк и кашель с отхождением мокроты. В остальном он чувствовал себя сносно, уже сам о себе заботился и из комнаты выходил. К десятому дню Том уже чувствовал себя бодрым и полным сил, болезнь полностью отступила, бронхи полностью очистились. Последнее особенно радовало, потому что Тому до чёртиков надоело изводить по три упаковки салфеток за день – и всё это неприглядное при Оскаре. Доктор Юрий посетил Тома в день окончания лечения, осмотрел, послушал, дождался результатов повторно взятых анализов и заключил, что пациент здоров.       По возвращении домой Том на улице обнял пальму. Он безумно соскучился по Ницце, по её мягкому средиземноморскому климату. Путешествовать по России ему расхотелось. Отпустив пальму, Том развернулся к Оскару, что стоял около машины.       - Я забыл сказать тебе «спасибо», - сказал. – Спасибо тебе.       В болезни Том забывался, воспринимал как должное всё, что делал Оскар, но теперь вспомнил, что банально не поблагодарил, теперь понимал, как много для него сделал Оскар.       - За то, что я не отвратился и не сдал тебя в больницу? – усмехнулся Шулейман, прищурив глаза.       - За это тоже. За всё, - Том смотрел серьёзно и прямо, открыто. – За то, как ты заботишься обо мне. Ты делаешь работу целой команды медицинского персонала, и это вовсе не просто, а ты никогда не жалуешься, не злишься на меня, не бросаешь. Ты просто это делаешь. Почему-то делаешь. Всегда делаешь. Даже тогда, когда я тебе был никто, делал; даже тогда, когда я тебя прогонял… Спасибо тебе. Спасибо за всё, что ты для меня делаешь. Спасибо за то, что ты такой.       - Благодарность принята.       Том подошёл к Оскару, обнял, уткнувшись лицом ему в плечо.       - Я бы хотел тоже позаботиться о тебе, как ты заботишься обо мне. Не в смысле, что я хочу, чтобы ты заболел… - Том поднял голову, тряхнул ею. Вздохнул. – Я хочу тоже делать что-то для тебя.       - Если хочешь проявить заботу, у меня есть для тебя вариант, - Шулейман щёлкнул пальцами. – Кофе в постель. Мне будет приятно. Но ты просыпаешься после меня, так что забудь.       - Нет, - Том покачал головой. – Я сделаю.       Утром Том проснулся в двадцать минут одиннадцатого. Сонно посмотрел на часы, на Оскара – и понял, что проспал, распахнул глаза, спохватился.       - Никуда не уходи! – Том перелез через Оскара, едва не упав.       В одних трусах побежал на кухню. На месте подумал, что без одежды неловко, ещё и Грегори тут. Но желание выполнить обещание и сделать Оскару приятно придавало решимости. Том подумал, что он в этой квартире хозяин – почти, но это не в счёт, а Грегори всего лишь прислуга, и прогнал его с кухни, чтобы спокойно сварить кофе в неглиже.       Перелив чёрный напиток в чашку, Том поставил её на поднос и понёс в спальню.       - Твой кофе. Осторожно, горячий.       Том поставил поднос и, когда Оскар взял чашку, нырнул с головой к нему под одеяло.       - Давай-ка уберём его, - Шулейман откинул одеяло. – Хочу тебя видеть. Тебе обязательно благодарить меня сексом? – не воздержался от вопроса.       - Ты портишь момент, - Том осуждающе посмотрел на него.       - Ладно, понял. Затыкаюсь и получаю удовольствие.       Оскар отпил обжигающего кофе и откинул голову на подушку, наслаждаясь губами Тома на своём возбуждённом члене. Распивать любимый кофе, пока тебя ублажают орально – отличное начало дня.