Внутри Сяо Чжаня, или Какого хрена?

Полёт из Пекина до Ханчжоу занимает стандартные два часа, и ровно столько длится их крайне профессиональная игра в молчанку. Это, к слову сказать, что-то новенькое. Ван Ибо, стоило им взлететь, засунул в уши эйрподсы и прикрыл глаза, весьма доходчиво обозначив, что на общение он больше не настроен. Сяо Чжань отзеркаливает эти действия — тоже достаёт затычки, сгребает в плейлист все песни, что доступны офлайн, радуясь практически полному заряду на телефоне, и некоторое время просто гипнотизирует облака, вновь водрузив на нос тёмные очки.   Несмотря на то, что он сам попросил не развивать тему, оставшись наедине с самим собой, Сяо Чжань сначала думает, что сестра бы точно обвинила его в том, что он просто полный дурак — упускать такую возможность задушевных разговоров (или чего хуже — случайных прикосновений) в ограниченном пространстве. Потом же, с трудом отвязавшись от маленькой, но не менее вредной копии Юймин, живущей в его голове, Сяо Чжань не может перестать прокручивать в памяти высказанные претензии. На душе от сложившейся ситуации как-то гаденько — и не скажешь, что в чужих словах нет никакого резона. Ему ведь в самом деле ни в тот раз, что он получил приглашение, ни во время разговора в кафе не пришло в голову расширить пул романтических возможностей, хотя ему было прекрасно известно, как Ван Ибо всегда удручало, что его моментально записывали в геи или что у всех были какие-то претензии к его сексуальности. Потому что Сяо Чжань в предъявлении этих претензий вовсе не был исключением.   Обычно он пребывал в одном из двух состояний — полное игнорирование того, что Ван Ибо мог работать на два лагеря («и нашим и вашим», так порой называл это Сяо Чжань), либо лёгкая паранойя относительно того, что отношения с таким человеком заведомо обречены на провал. По скромному мнению Сяо Чжаня, страх его был более чем рациональным — в такой гомофобной стране любой человек, у которого есть выбор, в конечном счёте предпочтёт более социально приемлемые отношения, а значит, их расставание всё равно было вопросом времени (Сяо Чжань просто ускорил и облегчил процесс). И несмотря на то, что Ван Ибо много раз говорил, что подобные рассуждения откровенно бифобны, а слышать про «выбор» от гея, мягко говоря, смешно, Сяо Чжань ничего не мог с этим поделать — неуверенность в самом себе и закрытость порой творили с ним страшные вещи и сильно отравляли рассудок, заставляя прикрывать собственную внутреннюю и внешнюю фобию самыми разными доводами, которые трусливый мозг характеризовал как крайне логичные.   Погрузившись в тяжкие думы на болезненные темы и обозревая мало меняющийся пейзаж из перистых облаков, но толком не замечая его, Сяо Чжань засыпает, неудобно уткнувшись затылком в зазор между креслом и обшивкой самолёта. Снится ему всякая ересь. Разрозненные фрагменты из прошлой жизни, словно чёрно-белые фотокарточки, спрятанные в дальнем углу его мастерской, перемешиваются с тревогой относительно будущего «спектакля», в котором ему предстоит исполнить одну из главных ролей. Увы, финал оказывается предопределён: в конце сна госпожа Чжан узнаёт об обмане, цепко хватает Сяо Чжаня за плечо и говорит: «Нам пора». Только вот произносит она это голосом не кого иного, как Ван Ибо.   Сяо Чжань, встрепенувшись и кое-как разлепив глаза, едва не корчится от боли — шея от такого положения затекла и налилась свинцом. Поправив съехавшие солнцезащитные очки, он с трудом фокусируется на Ван Ибо, который уже отцепил ремень безопасности, поднялся и теперь стоит лицом к собственному креслу, опираясь на сиденье коленом и положив руку ему на плечо.   — Ты сегодня вообще ложился? — без претензии в голосе интересуется Ван Ибо и, не дожидаясь ответа на вопрос, добавляет: — Посадка была довольно жёсткой, а тебе хоть бы хны.   — Пару часов, перенервничал и долго не мог заснуть, — чистосердечно признаётся Сяо Чжань, не успев толком занять оборонительную позицию, которую невольно пытается держать в сложившейся обстановке.   — Не парься, всё будет классно, — сообщает Ван Ибо уверенным голосом и снова сжимает его плечо.   Весьма сомнительное утверждение, не имеющее под собой никаких оснований, думает Сяо Чжань, да и к тому же у них вряд ли одно и то же понимание этого «классно», но, несмотря на это, невольно улыбается, заражаясь чужой необъяснимой уверенностью, и выдвигается на выход из самолёта.   К «сцене», на которой им предстоит блеснуть своими актёрскими способностями в течение ближайших нескольких дней, их доставляет найденное силами Ибо такси.   Чем ближе они оказываются к Цзясину и провинции, где располагается их отель, тем сложнее Сяо Чжаню отвести свой взгляд от ландшафта.   Как-то так вышло, что ему не выпадало до сих пор шанса посетить эти места, и он чертовски впечатлён видами традиционных деревень на воде. Пейзажи, хоть и наблюдаемые из салона такси, вызывают чистейший детский восторг, контролировать который нет ни желания, ни внутреннего ресурса. Для Ван Ибо, насколько Сяо Чжаню известно, это тоже первый раз в этих краях, тем не менее тот ведёт себя куда сдержаннее. Хотя несколько раз Сяо Чжань, мотнув головой, чтобы проверить виды по другую сторону улицы, всё же замечает чужую — типично самодовольную и немного кривую — улыбку.   В какой-то момент он чуть ли не приклеивается носом к стеклу, чтобы не упустить из виду ни маленьких, натыканных друг на друга домишек, ни курсирующих по рекам и каналам лодок, ни туристов, наряженных в традиционные одежды и делающих бесконечное количество селфи.   На этом впечатления не заканчиваются. Таксист высаживает их на въезде в парк-отель, территория которого оказывается свободной от движения автотранспорта. Вдалеке виднеются невысокие здания, и Сяо Чжаня, всё ещё переживающего внутреннюю эйфорию, сейчас не пугает даже необходимость пройти пару километров пешком. Но случиться этому не суждено — их тут же перехватывают сотрудники отеля, и спустя пару минут чемоданы оказываются погружены в электрокар, который в сопровождении приятного летнего ветерка и с черепашьей скоростью, хотя и крайне уверенно, довозит их прямо до дверей отеля.   Сказать, что Сяо Чжань пребывает в восторге, — не сказать ничего, поэтому вовсе не удивительно, что когда они наконец получают ключ от номера и оказываются внутри, он в тысячный раз за последний час говорит «вау», глядя на традиционно оформленное помещение — не очень большое, но вызывающее чувство уюта, возможно, спровоцированное коллективным бессознательным, неким вшитым в него культурным кодом. Впрочем, у этого сочетания — небольшой и уютный — обнаруживается обратная сторона: спать им придётся в одной постели. Когда они чекинились, у Сяо Чжаня ещё была смутная надежда на то, что в номере будут приставленные друг к другу одноместные кровати, которые можно раздвинуть, или диван, или хотя бы пространство, чтобы разместиться на полу… Не то чтобы он собирался прямо-таки настаивать на раздельном сне, но иметь такую возможность не отказался бы. Сейчас же эта надежда умирает в агонии и под дьявольский смех Юймин, который почему-то звучит в его голове. Она бы точно, увидев номер с одной кроватью, припомнила все мелодрамы с подобным сюжетом и сказала, что сама судьба толкает их в объятья друг друга.   — Бабу ждёт нас на обед в два часа, — Сяо Чжань вздрагивает, почувствовав себя застигнутым врасплох со своими малоприемлемыми мыслями, и оборачивается, чтобы взглянуть на Ван Ибо, когда тот как раз поднимает на него взгляд, отрываясь от экрана своего мобильного: — Говорит, что не поверит, что ты приехал, пока не увидит тебя собственными глазами. Требует срочную и эксклюзивную свиданку с тобой до начала основных мероприятий.   Сяо Чжань немного прищуривается, прикидывая, какой вариант будет здесь адекватнее. Присутствие Ибо в равной степени может как усложнить, так и упростить беседу за обеденным столом. Воображение моментально рисует, как женщина, догадавшись обо всём, устраивает им перекрёстный допрос, как в полиции, и выводит их на чистую воду. Но в реальности это, наверное, маловероятно? В итоге Сяо Чжань спрашивает:   — Ты же пойдёшь со мной?   — Если ты этого хочешь, — пожимает плечами Ибо и, предвосхитив ещё не сформировавшийся в голове вопрос Сяо Чжаня, передаёт тому телефон, где открыт чат с бабушкой.   Проверив время и грубо посчитав, сколько у них остаётся до встречи, Сяо Чжань решает, что самое разумное потратить эти несколько часов, чтобы неторопливо развесить вещи, принять душ и собраться к обеду.   Он относительно быстро успевает разложить вещи и развесить рубашки и костюм, попутно критическим взглядом оценив помятости и не предусмотренные дизайнерами складки. Ван Ибо же всё это время сидит в кресле, вытянув ноги, и не отлипает от телефона, с кем-то переписываясь. Он настолько поглощён этим процессом, что, кажется, даже не замечает, как Сяо Чжань сообщает, что разобрался со своим чемоданом и собирается теперь пойти в душ, — Ибо на это просто мычит что-то нечленораздельное и ещё больше растекается в кресле. Приблизительно в таком же положении тот находится, когда Сяо Чжань — распаренный и разрумяненный, в футболке и с повязанным на бёдрах полотенцем — возвращается в спальню после банных процедур. Разве что теперь Ван Ибо не переписывается, а болтает с кем-то по видеосвязи.   — Мне пора, я позже тебе отпишусь, — на секунду пересёкшись взглядом с Сяо Чжанем, Ибо резко подбирается в кресле и тут же сворачивает диалог, кажется, толком не дождавшись ответа от собеседника. Или собеседницы — не то чтобы Сяо Чжань тут же навострил уши, но он точно слышал женский голос, когда выходил из ванной комнаты.   — Ты не разобрал вещи, — с досадой констатирует очевидный факт Сяо Чжань, натыкаясь на сумку. Что за срочные звонки такие, которые нельзя отложить на полчаса, пока не закончены более приоритетные задачи?   — Пф, это займёт у меня пару секунд, — фыркает Ван Ибо и в два шага оказывается у брошенных у двери пожитков.   Надо отдать ему должное: на всё про всё уходит действительно мизерное количество времени — Сяо Чжань лишь успевает кое-как пристроить патч под левый глаз. Закончив раскладывать одежду, Ибо становится у шкафа и сияет, как начищенный медный таз, кажется, пребывая в восторге от самого себя и, похоже, дожидаясь экспертной оценки. Сяо Чжань не сдерживает ответную улыбку и даже позволяет себе несдержанно фыркнуть, когда подходит к шкафу, чтобы оценить ущерб. Не сдержавшись он закатывает от увиденного глаза — очевидно то, что не помялось в дороге, теперь помнётся тупо в шкафу. Глядя на учинённый хаос, нельзя не вспомнить про лёгкое несоответствие в навыках Ибо — чтобы так мастерски укладывать чемодан и настолько бесславно раскидывать вещи по полкам и вешалкам, нужен недюжинный и весьма противоречивый талант.   — Лучше иди в душ, — наконец подводит итог Сяо Чжань чужим потугам и, чтобы придать большего веса собственным словам, машет рукой в нужную сторону, прогоняя Ван Ибо с места настоящего гардеробного преступления.   Пока он занимается наведением порядка в шкафу, патчи так и норовят съехать куда-то не туда, так что по окончании приходится логичным образом занять горизонтальное положение, чтобы дать питательным веществам, если таковые ещё остались от нанесённого крема, впитаться в кожу. Хотя Сяо Чжань даже не забирается на кровать с ногами, сон всё равно настигает его цепко и стремительно. Таким же становится пробуждение: стоит ему сквозь сон понять, что он умудрился задремать, и обнаружить себя полноценно лежащим в постели на боку и укрытым лёгким летним одеялом, как он немедленно подрывается на кровати с гулко бьющимся сердцем от столь резкого подъёма.   — Который час? — выпаливает Сяо Чжань не кому-то конкретному, а просто так — в пустоту номера, потому что… Ван Ибо в помещении нет. От этого сердце и вовсе переходит на ультраскорости; толком не очнувшийся ото сна мозг тут же плодит варианты, достойные древнегреческой трагедии. Например, что он так крепко спал, что Ван Ибо ушёл на обед без него и успеет наломать дров перед бабушкой, за которые потом, естественно, отдуваться Сяо Чжаню.   Шало шарящий по спальне взгляд замечает полотенце, висящее на спинке кресла, и это неожиданное зрелище наконец заставляет сердце не просто замедлить ритм, а замереть на пару секунд. Сяо Чжань на чистом автоматизме заглядывает под одеяло, на секунду усомнившись в собственной памяти относительно того, надевал ли он что-то перед выходом из душа или нет. Пожалуй, никогда в жизни он не был так рад наличию на себе белья. Не хотелось бы делать ситуацию ещё более неловкой, чем она уже есть. Следом, отвлёкшись от своих пододеяльных расследований, он трогает лицо и, не найдя патчей, проходится взглядом по кровати, возвращаясь к полотенцу и подмечая на стоящей рядом тумбе заряжающийся телефон, оставленный без присмотра. Эта находка наталкивает на некоторые соображения: вряд ли можно уйти куда-то далеко — и уж тем более на встречу с кем-то — без телефона. По крайней мере, Сяо Чжань бы точно не смог. В подтверждение его мыслям раздаётся сигнал разблокированной с помощью карточки двери.   — Проснулся? — спрашивает появившийся на пороге спальни Ибо и, не дождавшись ответа от моргающего Сяо Чжаня, добавляет: — А я тебя будить пришёл. Бабу ждёт нас через полчаса. Тебе же хватит, чтобы собраться?  

܍

  — Поверить не могу, что я наконец-то вижу моего дорогого и самого талантливого мальчика не на фотографиях в телефоне! — госпожа Чжан раскидывает руки и деловитой походкой направляется к их столику, останавливаясь со стороны поднявшегося из-за своего места Сяо Чжаня.   — Бабушка Чжан, — стараясь скрыть собственную смущение оттого, что у него нет никаких моральных прав обращаться к ней таким образом, Сяо Чжань совершенно не сопротивляется, когда оказывается заключён в крепкие объятья.   Справа раздаётся негодующе:    — Конечно, родной внук, которого ты не видела до хренища времени, для тебя просто ж шутка какая-то, — Сяо Чжань, которому приходится немного согнуть ноги в коленях, чтобы сделать объятья более удобными для «бабу», поворачивает голову вправо, чтобы увидеть, как Ван Ибо, вопреки своему обиженному тону, прячет крайне довольную улыбку.   — Ты, паршивец, запретил мне дёргать Чжань-Чжаня, пока тебя нет в городе, неужели ты думаешь, что я спущу тебе это с рук? — широко улыбаясь, шипит женщина и выпускает Сяо Чжаня из объятий. — Я и забыла, какой ты красивый! — Сяо Чжань едва успевает пробормотать, что вовсе это не так, но госпожа Чжан, сделав шаг назад, немного прихватывает его за предплечья и внимательно разглядывает его несколько секунд. — Нет, ты стал ещё красивее, хотя разве ж это возможно? Как только этот охламон не боится уезжать за тридевять земель?   — Этот охламон вообще-то всё ещё поблизости и слышит каждое слово, — Ван Ибо закатывает глаза, чем вызывает смешок Сяо Чжаня и презрительное фырканье госпожи Чжан.   — Ну тогда послушай ещё: на твоём месте я бы ни минуты не могла провести в покое, стоило бы мне разлучиться с такой красотой хоть на час!   — О, ты просто не представляешь, насколько я обеспокоен, — Ван Ибо отодвигает один из свободных стульев и добавляет едва слышно, — тем, что гэгэ всё-таки не корова, которую можно увести из загона. — Я тоже всё слышу, — бабушка Чжан тут же прожигает внука притворно-гневным взглядом. Ван Ибо закатывает глаза: — Садись уже, бабу, и прекрати говорить все эти смущающие вещи.   Сяо Чжань не может не улыбаться из-за нелепости всей ситуации и приятного ощущения дружелюбной и игривой атмосферы, которая всегда сопровождала их взаимодействия с бабушкой Ибо.   — Как только ты терпишь эту ледышку, — напоследок шепчет ему женщина, сжимая его кисть в правой руке и похлопывая сверху левой в знак поддержки и солидарности в этой тяжкой доле.   — Летом самое то, — отзывается Сяо Чжань, вызывая у госпожи Чжан лукавую улыбку и удивляясь, как быстро он настроился на эту волну. Словно и не было этих двух лет дистанционного общения, по большей части состоящего из скупых поздравлений.   — Я вам не мешаю или, может, мне заглянуть попозже? — интересуется Ибо, заставляя и госпожу Чжан, и Сяо Чжаня повернуться к нему — тот стоит, опёршись руками на спинку стула, делая вид, будто крайне недоволен отведённой ему второй ролью.   — Я же говорю — чистый паршивец, — по-прежнему шёпотом подытоживает бабушка Ибо и, неохотно отпустив ладонь Сяо Чжаня, шествует к внуку. Вопреки всему сказанному, она крепко целует последнего и садится на отведённое ей место за столом.   Конечно, никакого перекрёстного допроса, который навоображал себе от страха Сяо Чжань, не случается. В этом смысле обед вообще проходит довольно мирно. По крайней мере, до определённого момента. Сначала от слишком бурного разговора спасает пища, но по мере того, как уменьшается количество еды на столе, беседа становится более оживлённой.   В основном, речь идёт про работу всех троих. Сяо Чжань рассказывает о последних заказах в агентстве и между делом добавляет пару слов о фотографии, ловя несколько плохо читаемых взглядов от Ван Ибо, в то время как госпожа Чжан делится успехами на производстве. Женщина всё ещё полноценно следит за процессами в собственной компании, хотя утверждает, что она уже давно не директор, а отработавшая своё пенсионерка. Это, разумеется, имеет мало общего с реальностью, точнее — ничего, потому что теперь она занимает почётную должность президента фирмы, который по-прежнему держит в своих цепких руках всю империю. Ибо, в свою очередь, говорит о том, как продвигаются дела в Корее, чтó удалось сделать за прошедший год и какие планы на будущий.   — Что-то я не вижу в этих планах ни себя, ни Сяо Чжаня, — с театральным недовольством восклицает госпожа Чжан, когда Ибо озвучивает сроки текущего контракта с намёком на весьма вероятное последующее продление и своё благосклонное отношение на этот счёт.   Сяо Чжань, затаившись, перехватывает мимолётный взгляд Ибо, который сжимает губы в линию и словно игнорирует вторую часть упрёка:   — Ба, ты прекрасно знаешь, что независимо от того, предложат ли мне переподписать договор или нет, я не планирую становиться унылым клерком.   — Я предлагаю тебе кресло старшего менеджера отдела, а не какого-то там клерка.   — И что я с ним буду делать? Крутиться и говорить «уи-и-и-и»? — Ибо рисует кругольки в воздухе палочками.   — Разумеется, тебе предстоит пройти обучение. Ты прекрасно знаешь, что быть моим родственником мало, чтобы получить место в фирме.   — Верно, никакого кумовства, если только оно не случается наоборот, — набив едой рот, мычит её внук.   — Не вижу ничего плохого в том, что руководитель Шэнь войдёт в семью. Я запамятовала, Чжань-Чжань, ты знаком с будущем мужем сестры Ибо?   — Видел его пару раз. Он произвёл на меня хорошее впечатление.   — Вот и я говорю, надёжный офисный работник, зрелый и готовый к семье. Настоящий пример для подражания.   — Он душный зануда, ба, — тянет Ибо, толком не прожевав, и добавляет: — Как будто в следующем году ему будет пятьдесят, а не тридцать.   — Руководитель Шэнь — серьёзный и вдумчивый человек, точно знающий, чтó ему нужно и чтó следует делать с ответственностью, лежащей на его плечах, Ибо, — внезапно делая акцент на обращении возражает госпожа Чжан.   Ван Ибо на это то ли в шутку, то ли на полном серьёзе закашливается, а Сяо Чжань, прикинув, как будет лучше для их маленького театра, пододвигает к нему стакан воды и берёт его за левую руку:   — Постучать?   Ван Ибо мотает головой, делает несколько шумных глотков, в то время как госпожа Чжан продолжает, заставляя Сяо Чжаня сместить фокус с бывшего на неё, что позволяет подловить то, как взгляд её сканирует их руки:   — В конечном счёте, любой человек нуждается в стабильности и ощущении безопасности. Разве не так, Чжань-Чжань?   Судя по тому, как Ван Ибо внезапно переплетает с ним пальцы и сжимает их чересчур усердно, в этом есть какой-то подвох, но он всё же осторожно отвечает, так как отрицать рациональное зерно в словах госпожи Чжан тяжело:     — Конечно. Я уверен, что сестра Ибо будет счастлива с руководителем Шэнем, если он действительно такой надёжный мужчина, каким вы его считаете.   В ответ на это госпожа Чжан, неторопливо помешивая ложечкой в пиале с мороженым, кивает и ахает, загадочно улыбаясь:   — Вы, кстати, уже слышали, что со стороны руководителя Шэня на свадьбе будет господин Цянь?..   Судя по тому, с каким интересом и застывшим в глазах вопросом госпожа Чжан смотрит на Сяо Чжаня, прозвучавшее имя должно ему о чём-то сказать, но в памяти не всплывает ничего подходящего.   — Цянь Чэн, директор нашего филиала в Шанхае, — Сяо Чжань хмурится и, кажется, что-то припоминает, пока бабушка Ибо продолжает наводить его на мысль: — Уже и не помню, что именно мы отмечали… Но точно знаю, что вы с ним лично общались на одном из ужинов.   — Очень высокий и с родинкой над бровью? — Сяо Чжань легко высвобождается из ослабевшей хватки Ибо и взмахивает рукой, показывая, где, по его соображениям, находится на лице господина Цяня вспомнившаяся примета, а потом поворачивается к Ван Ибо и одними губами спрашивает: — Это не тот, который?..   К этому моменту на лице у Ван Ибо на лице выражение прирождённого убийцы, он молча и очень медленно кивает в ответ на высказанное предположение, а Сяо Чжань немного теряется в воспоминаниях. Госпожа Чжан, кажется, не замечает накалившейся атмосферы или, как минимум, успешно делает вид, что не замечает.   — Именно, Чжань-Чжань! Он ведь даже выше тебя. Сложно поверить, но это в самом деле так. Кстати, господин Цянь говорил тебе, что он твой большой поклонник?   — Бабу, — внезапно подаёт голос Ибо, но госпожа Чжан на это вскидывает брови, удостоив внука лишь мимолётным взглядом.   — Чжань-Чжань? — госпожа Чжан всем своим видом показывает, что всё ещё ожидает ответа, независимо от того, что на этот счёт думает Ван Ибо.   — Кажется, что-то такое господин Цянь пытался мне сказать, — мягко улыбается Сяо Чжань, облизывая губы и одновременно глубоко вдыхая носом, невольно посмотрев на Ибо, что сверлит его взглядом в ответ без тени улыбки на лице.   — Что поделаешь! — прерывает их гляделки госпожа Чжан. — Чжань-Чжань довольно популярен среди людей, интересующихся искусством, Ибо, — и, переведя взгляд на Сяо Чжаня, заговорщицки делится: — Господин Цянь прямо-таки мечтает заполучить тебя в коллекцию. В этот момент Сяо Чжань практически кожей ощущает, как от Ван Ибо исходят волны негодования. Он откидывается в кресле ради того, чтобы с бóльшим удобством оценить уровень бедствия, и застаёт недвусмысленно ходящие желваки на чужом лице. — Недавно он спрашивал у меня, — как ни в чём не бывало продолжает бабушка Ибо, — не надумал ли ты продать какую-то из старых работ, но я забыла название. «Герметизация»?   — «Аугментация», — прищурившись, говорит Сяо Чжань и тянется за салфеткой, посматривая краем глаза на Ван Ибо. Тот, насупившись, теперь рассматривает почти пустые блюда на столе. — Нет, она по-прежнему не продаётся, но в своё время я предлагал господину Цяню обратить своё внимание на что-нибудь ещё.   — Да, он упоминал об этом и сказал, что был дураком, что не согласился на меньшее и позволил себе остаться с пустыми руками. Возможно, вам стоит сходить пообедать и обсудить, чтó вы можете предложить друг другу. Мне передать ему твои слова и контакт, Чжань-Чжань?   — Не хочу доставлять вам хлопот, — любезно отказывается Сяо Чжань и запинается, почувствовав на себе взгляд Ван Ибо, ничего общего не имеющий с раздражением — брови у того приподняты то ли в насмешке, то ли в недоумении. Причина любой из этих эмоций находится тут же — какого-то хрена его собственная рука совершила дерзкую диверсию и покоится на хорошо известном чужом колене. От увиденного Сяо Чжань закашливается и тянется за водой. — Ну какие хлопоты, мальчик мой, — говорит в это время госпожа Чжан. Приходится немедленно взять себя в руки. В буквальном смысле — Сяо Чжань быстро перемещает руку себе на колено, зачем-то растопыривает пальцы, а потом сжимает их в кулак и поднимает глаза на бабушку Ибо: — Раз уж господин Цянь будет присутствовать на праздничных мероприятиях, я улучу удобный момент и обсужу с ним этот вопрос напрямую. Спасибо, что замолвили за меня словечко.   — Я всегда говорила тебе, что ты очень талантливый, — она ласково стискивает предплечье той руки, которой Сяо Чжань всё ещё держит стакан с водой. — Ну что, кажется, мне пора собираться.   Ван Ибо вскакивает вперёд всех, шумно отодвигая стул, словно только и ждал этого момента:   — Пойду посмотрю, что там по счёту.   — Спасибо, золотце, — благодарит госпожа Чжан в спину внуку, провожая того взглядом и тоже поднимаясь из-за стола, а затем поворачивается к Сяо Чжаню, — тогда я пойду наверх. Здесь мои дела окончены, хочу успеть вздремнуть перед утомительным вечером.   — Конечно, был крайне рад встрече, — понимающе кивает Сяо Чжань, слегка удивляясь такому повороту событий. Он не может вспомнить ни одной ссоры или размолвки между бабушкой и внуком и до этого момента был уверен, что госпожа Чжан не имела в виду ничего, кроме непосредственной торгово-рыночной операции, совершенно обыденной для мира искусства. Но взбесившийся Ибо и бегство его бабушки с таким видом, будто она вполне осознанно наломала дров с какой-то непонятной Сяо Чжаню целью, заставляют задуматься, какого хрена только что произошло.