Твои восемь причин

Дождь застучал по лобовому стеклу с новой силой. Свет от фар рвался вперёд, метр за метром прорезая толщу темноты, расчленяя её, не оставляя от неё ничего на своём пути. Дворники в который раз проехались перед глазами. Бесполезно. Дазай стучал пальцем по рулю и смотрел перед собой, не видя абсолютно ничего. Ни бесящихся капель, сбрасывающихся с неба в попытке убиться, ни мокрого асфальта, ни отражения преследующей его машины в зеркале заднего вида. Он видел только лицо Чуи, израненное, расцветающее синяками, исказившееся от боли, даже если тот очень хорошо пытался её скрыть. То, что за ними был хвост по пути к Йосано, Дазай понял сразу. Вернуть машину на место было лишь предлогом. Он не собирался доставлять её в целости и сохранности. Он не видел момента, как Чую били. Ему хватило лишь того, что на него направили пистолет. Даже если всего лишь запугать. Даже если Дазай успел. Даже если бы Чуя отбился сам. Даже если всё обошлось. Он не задумываясь выпустил ту пулю, не жалея об этом ни секунды после. Даже если Чуя испугался. Даже если он перепачкался в крови. Даже если бы он его возненавидел после этого, Дазай бы повторил это снова. Странно, думалось ему, но никакого камня на душе не было. Может, потому что она уже под завал была забита этими камнями, и ещё от одного не менялось ровным счётом ничего. То, что он так усердно подавлял в себе, долгие годы глуша в вере, одиночестве и мнимой тяге к справедливости, вырвалось наружу с этой самой пулей. То, что не давало ему покоя, стуча по голове изнутри, наконец открыло дверь и вышло на свободу. Что-то в нём надломилось с громким треском, будто сухая ветка, угодившая под подошву лесника, и он окончательно сломался. Пути назад не было. Мёртвые не оживают. Удары с лица не исчезают, даже если сходят следы. Даже если Чуе плевать на это. Даже если он Дазая не поймёт. Даже если он его бросит, Дазай всё равно сделает это. Даже если милость Шакьямуни навсегда его покинет. Он останавливается у границы трущоб и глушит двигатель. Свет исчезает – снаружи и внутри гаснет, как перегоревшая лампочка, наконец отслужившая свой срок.

Но я не убийца, Чуя.

Дазай прикрывает глаза, и снова видит его разбитый нос. Представляет, с какой силой эти уроды по нему били. Кулаком, ботинком? Представить Чую, разимого чьей-то ногой в лицо, было подобно мучительно долгой гибели, невыносимой и не наступающей. Судя по синякам на его рёбрах, ему попало и туда. Приложили о землю? О стену? Скрутили? Дазая начинает тошнить. Он вспоминает о трупах в морге, о своей трусливой мальчишеской слабости. Я не убийца, Чуя. Но я стану им, чтобы тебе больше не было больно. Если бы перед ним на столе лежал один из этих уродов, он бы всего его перекроил. Вытащил бы органы один за другим. Засунул бы в глотку отрезанные пальцы. Выдавил бы глазные яблоки, как джем из горячего пирога. По очереди, кость за костью, извлёк бы их из тела и переставил в другом порядке. Будь у него сила, он бы оживил этого ублюдка. Он подарил бы ему бессмертие, заставив бродить по земле в таком виде. Взгляд Чуи казался таким пустым. Не как тогда, когда он лежал в апатии. Страх выгнал у него все эмоции, а после затаился где-то на донышке этих невозможно горячих, разящих своей живостью глаз, которые в мгновение потухли. Преследовавшая его машина останавливается на расстоянии. Он раскрывает глаза и на секунду пугается, когда замечает своё едва различимое отражение в стекле. Ему вдруг видится мёртвый Чуя, забитый до смерти в переулке. Одинокий, оставленный лежать под дождём. Дазай сжимает руль и ждёт. Они правда так беспечны, что полезут на него втроём? После того, что они сделали с Чуей, смерть для них будет прощальным подарком, которого они не достойны. Дазай знал, что сейчас они его не убьют. Нет, Фёдор желает лично с ним встретиться, поквитаться один на один без чужих рук. Лицо Дазая разрезает улыбка от воспоминаний о нём. Каждое из них он самолично вырезал бы из своего мозга скальпелем и сжёг бы, как бумагу. Если Фёдор хочет играть с ним, диктовать правила этой игры будет Дазай. Фёдор проиграл заведомо, стоило ему подослать к Чуе этих придурков. Нет, он проиграл ещё тогда, когда напросился к нему в друзья. Или ещё раньше, когда Дазай обманул его, пытавшегося обмануть первым. У них с самого начала не было хорошей концовки. Два ферзя на опустевшей шахматной доске, где не осталось королей. Дазай улавливает краем глаза движение. Они выходят втроём, излишне громко захлопывая двери. Секунда, когда они сомневаются, стоит ли им подходить к нему, даже расстраивает. Они боятся его, и это не даст в полной мере насладиться расправой. Они окружают машину. Один останавливается у двери со стороны Дазая, другой с противоположной, и третий остаётся стоять у багажника. Беспросветная глупость. Фёдор решил проверить глубину его нравственности? Как жаль, что Дазай не может засадить ствол в его глотку прямо сейчас. Стук по стеклу дулом пистолета наконец вырывает его из мыслей. — Заждались, парни? — Он ухмыляется и выходит под дождь. На направленный ему в грудь пистолет он даже не смотрит. — Ох, мне по сценарию стоит поднять руки и последовать в вашу тачку? Парень позади стреляет первым. Предупреждающий выстрел проносится вблизи от плеча Дазая. Это кажется смешным, но Дазая не задевало ни разу. Когда он мечтал о смерти, это было настоящей ношей – сколько бы он ни лез на рожон, пули всегда схватывал кто-то другой. Чаще всего Сигма, которому не посчастливилось быть его другом и напарником. Пули обходили Дазая по кривой, словно он был под куполом святых духов. Возможно, после сегодняшнего этот купол исчезнет. Он даже не думает, выворачивая запястье парня перед собой. Тот, кажется, был совсем пацаном, может, даже младше Дазая. Был бы это взрослый мужчина или женщина – ему было без разницы. Причина была одна – Чуя. Покусай его бродячая собака, Дазай без раздумий пристрелил бы её на месте. — Что вы, блять, стоите! — Парень орёт, скрученный отработанной хваткой. Кто-то из них всё же осмеливается выстрелить Дазаю в ногу. Но, вот незадача – он словно это предчувствует, используя тело в своих руках как щит. Пуля попадает парню в ногу, и он срывается на крик. Выстреливший без единого предупреждения получает от Дазая пулю в сердце. Ещё одну и ещё, потому что остановиться не может. В магазине пистолета становится неожиданно пусто, и он кидает его на землю. Парень в его хватке орёт, вырывается, ругается, и Дазай с наслаждением выворачивает его плечо до хруста. — Что, больно? — Обращается к нему Дазай, когда тот переходит на скулёж. Осаму молниеносно выхватывает его пистолет и наставляет на уже начавшего сбегать третьего подонка. Стреляет ему под ноги. — Стой. Я не разрешал тебе уходить. Брыкающегося под собой Дазай прикладывает для верности макушкой о дверь машины. — Лучше бы тебе перестать орать у меня под ухом. Предупреждённый ранее пулей срывается с места, обречённо надеясь, что Дазай не уследит за ним. Он ловит пулю ногой. Прямо как Сигма. Падает и поворачивается на спине к Дазаю, целясь в него дрожащими руками. Дазай прицеливается с левой и метко стреляет ему в ведущую руку. Он всегда хорошо стрелял, даже если ненавидел это. — А теперь, сучёныши, поговорим, — он тащит опомнившегося в своих руках парня, который снова начал кричать. Бьёт ему в кадык кулаком и кидает на землю рядом с оставшимся, который корчится от боли в простреленных конечностях. Их хрипы и скулежи, как помирающих животных с гниющими конечностями, поселяют неслыханное ранее удовольствие. Дазай едва не закатывает глаза. Запретный плод, сам упавший к нему в руки. — Кто из вас бил его по лицу? — Дазай держит пистолет наготове, а после расплывается в миловидной улыбке. — Так уж и быть, чтобы дать вам стимула быть честными, одного из вас я оставлю в живых. Они смотрят друг на друга, шипя и кусая губы. Подстреленный в руку тяжело дышит, держа раненую кисть, которую пробивало судорогой. Дазай нетерпеливо вздохнул. — За каждую секунду тишины я буду стрелять в вас по очереди. Он стреляет в колено парня, которого до этого держал в хватке. Тот начинает визжать, и Дазай морщится. — Думаю, твоему дружку было обидно, что у него на одно ранение больше, как думаешь? — Мы, — начинает пыхтеть с простреленной кистью, — только держали его! Тот, которого ты убил, вмазал ему ботинком! — Вот как? Я что это, выиграл в русскую рулетку, что ли? — Он злорадно усмехается, наводя на говорящего пистолет. Вдруг второй, держа своё колено, подаёт голос: — Это же ты, блять, и бил его, Исида!!! — Исида, значит? — Дазай выдыхает раскалённый воздух и стреляет в голову парня, чьё имя так и не узнал, услышав от него нужную информацию. Исида стонет, отворачиваясь в сторону от застреленного. Его пробирает дрожь, и вряд ли он уже сам куда-то доберётся. Дождь барабанит по влажной земле, создавая вокруг шумовую завесу. Дазай уныло оглядывает труп рядом и присаживается рядом с выжившим на корточки. С похабной улыбкой разглядывает его сморщенное лицо. Узкие глаза, широкие брови, собранные в сальный хвост чёрные волосы. Ничем не примечательное лицо. Пот на шее, смешивающийся с дождевой водой, был виден даже в слабой пульсации одного единственного фонаря у обочины. — Исида, ну-ка посмотри на меня. Тот жмурится, кусает губу, но лицо поворачивает. Дазай бьёт кулаком ему в нос, разбивая его с первого же удара. — Так ты сделал с ним? Исида даже не сплёвывает кровь – она вместе со слюной вытекает через уголок рта, раскрывающегося от прерывистого дыхания. Он смотрит Дазаю в район груди, боясь поднять взгляд. — Ты, блять, глухой? — Нет, — он всё же сплёвывает, попадая себе на куртку. — Что – нет? — Я ударил его ногой снизу. — Вот как? Он лежал на земле? — Да. Дазай дёргает головой, хрустя шеей. — Ложись на живот. Исида ещё какое-то время думает, но, видимо, помня обещание Дазая не убивать его, подчиняется и ложится. Какими же удивительно бесхребетными становятся люди перед лицом смерти, готовые сделать всё, чтобы заслужить ещё немного права ходить по земле. Дазай встаёт и обходит его, становясь у лица. — Насколько сильно ты ударил, Исида? — Не дожидаясь ответа, Дазай начинает издевательски водить мыском кроссовки по подбородку Исиды, от чего по его телу разносятся спазмы от страха. Дазай делает первый удар, слабый, для проверки. — Так? Я спрашиваю – так ты его ударил? Исида возвращает голову в прежнее положение. — Сильнее. — Что-что? Повтори. — Сильнее. — Громче. — Сильнее! Его голова отскакивает к плечу до хруста. Дазай видит слёзы, смешивающиеся с грязью, кровью, соплями, и всё это приносит ему едва ли не столько же удовольствия, как Чуя, трахающий его до потери сознания. Перед глазами появляется кровавая пелена, по которой ручьями стекают дождевые капли, окрашиваясь в красный. Сознание затуманивается, в голове становится необычайно пусто, будто все мысли в диком страхе разом сбежали, оставив после себя лишь желание причинять боль. В этот момент Дазай совершенно перестаёт отдавать отчёт своим действиям, сдаваясь какому-то животному инстинкту психопата внутри себя, сорвавшегося с цепи. — Повторяй громче. — Сильнее! Сильнее! — Ещё один удар заставляет Исиду замолкнуть, но, заметив занесённую ногу у своей головы, он кричит вновь. — Сильнее! — Удар. — Сильнее! — Ещё один удар выбивает зуб. У Дазая начинает болеть большой палец на ноге, но он без остановки продолжает ломать ему челюсть, кость за костью выбивая её со своего места, пока не видит, насколько смещается нижняя пластина зубов в открытом рту, залитом кровью. Он опускает ногу на землю, с придирчивостью разглядывая кровь на серой ткани кроссовки. — Ох, что-то я увлёкся. Ну как тебе, приятно было? — Дазай успокаивается, снова улыбаясь. Садится на корточки и берёт пальцами чужой разбитый подбородок. Внимательно оглядывает, прикидывая, стоит ли останавливаться на этом. Глаза Исиды закатываются, и он грубо его встряхивает. — Отвечай мне, было ли тебе приятно? — Не-ет, — неразборчиво, еле шевеля языком, выдаёт он. — Слушай, Исида, у тебя есть, может, жена или девушка? — Дазай мурлычит, склонившись к его лицу. Исида шмыгает носом, пытаясь выдать выражение мольбы на лице, но в таком состоянии это едва ли возможно. — Нет… — Ну мать-то точно есть? — Исида лишь кивает, жмурясь. — Скажи, что бы ты сделал со мной, ударь я её ногой по лицу? Разбей я твоей матери лицо – убил бы ты меня? Исида хлюпает собравшейся жижей во рту, икает, стуча поломанными зубами и скребя пальцами целой руки землю. — Ладно-ладно, — Дазай подбадривающе хлопает его по щеке. — Ничего, если не можешь ответить. Я же выбил тебе челюсть. Какой я негодяй! Я не буду трогать твою мать, если ты сейчас ответишь мне очень чётко и честно на вопрос, понял? Исида судорожно кивает, ударяясь челюстью о землю. — Кто вас подослал? — Дазай щурится, понижая голос. — Фёдор Достоевский? Исида поднимает к нему глаза и вдруг отрицательно мотает головой. Дазай хмурится. В таком случае остаётся только один вариант. — Кто? — Ни-ник-к.. К-кол… — Николай Гоголь? Избитый почти в счастье кивает. — Ясненько, — Дазай снова улыбается и встаёт, потягиваясь руками. — С тобой так увлекательно болтать, я бы всю ночь просидел тут с тобой вдвоём. Очень ты хороший собеседник, Исида, — Дазай пару раз ударяет ладонью по стволу пистолета, выбивая застрявший патрон. — Но мне, знаешь ли, очень хочется к Чуе. К моему любимому Накахаре Чуе, избитому вами. Из-за вас его некогда идеально ровный, утончённый нос теперь сломан. Понимаешь, к чему я? Нашей беседе настал конец. — Пож-ж.. Пожал-л.. ста! — Исида начинает ползти на одной руке в сторону, мотая головой и бубня мольбы, прерываемые бульканьем в его рту. — Знаешь, Исида, — Дазай лениво наблюдает за ним, маленькими шагами двигаясь следом, словно дикий зверь, играющийся с раненой добычей. — Я на все сто процентов уверен, что, избей ты Чую до такого состояния, как у тебя, он ни за что бы не стал молить о пощаде. Он такой сильный! Это одно из качеств его характера, от которого у меня колени подгибаются. Никогда не покажет, как ему больно и досадно от того, что кто-то ударил его. Гордый, даже слишком гордый. Поэтому за месть в нашей паре отвечаю я. Три пули поочерёдно прилетают в живот, сердце и голову. Дазай на этом не останавливается, с широкой улыбкой выпуская всё до последнего, пока не раздаются лишь пустые щелчки. Перестав ощущать отдачу пистолета в ладони, Дазай кривит губы и опускает руку. Он прекрасно знал, как избавляться от трупов. Он знал даже сверх меры того, что ему было нужно, наблюдая за старшими членами банды. Неоднократно он видел, как Анго бесстрастно намешивает яд для устранения очередного придурка, поверившего в себя и решившего перейти им дорогу. Сакагучи всегда всё делал чисто, не желая марать руки в крови в отличие от того же Хироцу. Этот старик порой казался Дазаю повёрнутом на убийствах и расчленёнке, но Мори как-то умудрялся держать его в узде. Он тоже любил всё делать чисто и не своими руками. Стоило их вспомнить во время копошения в мусорной свалке, лицо Дазая искривилось. Много раз ещё в детстве Хироцу приглядывал за ним, когда у Мори не хватало времени. Он почти всё время пропадал в больнице, и Дазай тогда им восхищался. «Мой дядя – супергерой! Он спасает жизни!» верещал мелкий Осаму, скача вокруг Хироцу, волосы которого в те времена седина ещё не тронула. Рюро смеялся с него, улыбался и делал всё, что было в силах закоренелого убийцы, чтобы развлечь ребёнка. Дазай его обожал. Обожал Мори, даже любил его, хотя вредничал постоянно. Хоть он и восхищался им, ему всегда его не хватало. Когда же Дазай подрос и узнал обо всём этом дерьме, с его глаз спала пелена любви и обожания. Они все, все до одного – преступники. Убийцы, не знающие цены человеческим жизням. Дазай отнекивался, упирался, визжал, говоря, что он не такой. Убеждал в этом каждого из них, а сильнее всего самого себя. Но он всегда ждал, зная, что этот момент, когда он станет таким же, неминуемо настанет. И дело было даже не в Достоевском и желании отомстить ему – это рано или поздно случилось бы. Он чувствовал в себе растущую жестокость с каждым годом своей жизни всё отчётливее, усердно её душа глубоко внутри. Но сейчас он опустил руки, сдавшись ей, убеждая себя, что это неминуемо произошло бы в любом случае. Ему было плевать, кто именно из русских отдал приказ поглумиться над Чуей. Гоголь всегда мельтешил перед глазами Дазая, стоило оказаться рядом с Достоевским. Он раздражал Осаму даже больше Фёдора, который своё двуличие и извращённое сознание умело скрывал, как и сам Дазай. Гоголь же был абсолютным психом, по неясной причине внимающим каждому слову Достоевского. Видимо Фёдор, как и Мори Огай, обладал какой-то скрытой силой, способной приструнить и подчинить себе любого человека. Но только не Дазая. Найдя наконец резиновую трубку в куче бесполезного хлама, Дазай вернулся к машине и принялся сливать топливо из бака. Подавляя свою брезгливость, он высасывал воздух из трубки. Отстранился, стоило почувствовать во рту привкус бензина, и сплюнул на землю. Сложенные в угнанную машину трупы он окинул мрачным взглядом и поднялся, наблюдая, как лужа под трубкой начинает увеличиваться. Одна мысль о том, что Достоевский вплотную приближался к Чуе, сводила его с ума. Что было в голове русского даже не хотелось представлять. Дазай общался с ним всего несколько месяцев, но за это время изучил его от и до, поневоле сблизившись. Всю подноготную гниль, которую Дазай в себе сдерживал, Фёдор доставал из него клещами, медленно, выворачивая его наизнанку. Даже сейчас Дазай чувствовал, будто тот стоит где-то позади и наблюдает за этой сценой, словно режиссёр поганого триллера. Отойдя на несколько метров, Дазай кинул зажигалку в лужу бензина и смотрел, как разгорается огонь. Вспыхнувшее пламя перекинулось на салон, и дождь был бессилен перед горячими языками, облизывающими трупы. Машину преследователей Дазай оставил рядом с первой, спустив топливо и из неё, так что полиции придётся искать улики на голой земле и в гари, что останется здесь на утро. Если им вообще будет дело до поиска улик в трущобах, где и так постоянно загибались брошенные всеми люди. В доме Йосано было тихо. Когда Дазай вернулся, уже занимался рассвет. Блеклый свет покоился на многочисленных листках дремлющих на подоконнике орхидей, занавески лениво потягивались от слабого движения воздуха. Во всём доме пахло тревожным сном. Стоя под душем, Дазай был уверен, что из всех них по-настоящему спал только Сигма под воздействием обезбола. Выковыривая из-под ногтей грязь, Дазай чувствовал, как под кожей его плоть разъедают черви. Руки, познавшие смерть, начали трястись, что начинало раздражать. В пустую до этого голову вернулись мысли, запрыгнув безобразной кучей и стаптывая его мозги. Обрывки давних воспоминаний заплясали в беспорядочном танце, начиная утомлять и лишать сил. Закинув в стиралку вещи Чуи и свои, Дазай переоделся в чистые хлопковые брюки и футболку, найденные в шкафу спящей Йосано. Он прекрасно знал, что она лишь притворялась, дожидаясь, когда он вернётся. В гостиной его встретил диван, заваленный подушками. Уныло оглядев пустую комнату, он поплёлся в операционную. Включённый свет отрубившегося Сигму не побеспокоил. Его бледное лицо в безмятежном сне оставалось расслабленным, и Дазаю на секунду показалось, что он мёртв. Он не сдержался и подошёл, взял его ладонь и приложил пальцы к пульсу, начиная считать удары сердца. Дазай делал так каждый раз, когда его ранили. Он стойко не понимал, почему Сигма оставался к нему привязанным. От Дазая в его жизни в последнее время были сплошные проблемы, но он всё равно оставался рядом. Вернув его руку обратно на живот, Дазай заправил белую прядку за его ухо и улыбнулся. Он неминуемо заставляет страдать всех, кто оказывается рядом с ним. И ему бы бросить Сигму, оставить его в покое, но Дазай тоже был привязан, оставаясь эгоистом до последнего. Всё же, Сигма появился в его жизни в один из переломных моментов, когда Дазай уже отчаялся найти в этом мире что-то, ради чего он мог бы постараться ещё немного. Ему хотелось защитить единственного друга, но в итоге тот в который раз лежал перед ним без сознания из-за него же. Чуя свернулся клубком на второй кушетке, отвернувшись к стене. Его медные локоны рассыпались на тонкой подушке. Зная его, Дазай был уверен, что он будет продолжать винить себя за случившееся так долго, пока мозг не отключится и не перестанет функционировать уже в могиле. Дазай присел у его ног, разглядывая крепкую спину, мерно поднимающуюся и опускающуюся от дыхания. Ладони Чуя держал у лица, рот слегка приоткрыл. Несколько минут Дазай прислушивался к тому, как усердно он старался делать вид, что глубоко спит. Коснувшись его колена, Дазай провёл пальцем вниз, улыбаясь от вида Чуи в своей старой одежде. Огладив костяшкой пальца косточку на лодыжке, Дазай не сдержался и пощекотал его ступню. Чуя напряг ногу, сопротивляясь до последнего. — Я знаю, что ты не спишь. Чуя поджал губы и легонько ударил его пяткой по руке. Глубоко вздохнул и открыл глаза, переворачиваясь на спину. Дазая снова до удушья зажала злоба от ушибов на его лице и сломанного носа, но он смотрел чётко в глаза Чуи, уставшие и смирившиеся. — Где ты был так долго? — Ты и сам знаешь. Чуя подтянул одну ногу и обнял своё колено, не сводя с него глаз. — Ты убил их? — Да. Чуя догадывался. Все эти часы, проведённые у койки Сигмы, он думал об этом, но надежда, что Дазай не будет заходить так далеко, умерла только сейчас. Накахара смерял его тревожным взглядом, пытаясь разглядеть хотя бы каплю вины и сожаления, но не увидел ничего из этого. Влажные каштановые волосы Дазая сбились в неряшливый ком на голове, отдельные прядки спадали на лоб и щёки. У Чуи не осталось никаких сил, будто кто-то воткнул в него трубочку и высосал досуха. Дазай выглядел ничуть не лучше: синяки под глазами на побледневшей коже смотрелись так, будто ему засадили с разворота сразу в оба глаза, плечи горбились от тяжести, однако его глаза оставались такими же, какими Чуя привык их видеть. Щенячьими и глупыми. Только вот никаких эмоций в них не было. Поднявшись и потянувшись, топя в себе ярость, Чуя проследовал на кухню и включил чайник. Порывшись у Йосано на полочках, чая он не обнаружил, так что смирился и кинул ложку найденного цикория в кружку. Чуя никогда не понимал этот кофе без кофе, но хотелось занять руки хоть чем-то. Заметив боковым зрением прислонившегося к столешнице Дазая, он подумал и достал вторую чашку, повторив своё действие. Пока вода закипала, Чуя без интереса разглядывал на кухонном фартуке белую мозаику, цепляясь за жёлтые, уже не выводимые пятна масла. — Зачем ты это сделал? — Они следили за нами до дома Акико. Я не мог оставить их в живых. Чуя скривил губы, отчего только успевшая засохнуть корочка на одной из многочисленных ран снова треснула. — Причина только в этом? — Нет, не только, — в голосе Дазая промелькнуло раздражение. Чуя повернул голову в его сторону и нахмурился. — Они напали на тебя, Чуя. Хотя даже если бы они этого не делали, я не мог позволить, чтобы адрес Акико был рассекречен. — И что, нельзя было как-то иначе поступить? — Конечно, Чуя, можно было, — он выдавил усмешку и сложил руки на груди, вернув голосу привычный сарказм. — Я мог бы сесть с ними за чашкой чая, мило поболтать и очень-очень сильно попросить ничего не говорить Достоевскому и его дружку. Пожалуйста-пожалуйста, — Дазай сложил ладони домиком и сдвинул брови в умоляющем выражении, — я вас очень прошу, не сообщайте вашему боссу, где живёт Акико Йосано, которую долгие годы разыскивал Мори, и которая занимается подпольной медициной. Не скажете? Честно-честно? Ну тогда хорошо, идите, до свидания! Так ты себе это представляешь? Чую пробила волна ярости и обиды. Он прошёл мимо Дазая, задев его плечом, и поднял вскипевший чайник. В тишине разлил воду по чашкам и вернул его обратно. — Можно было просто их припугнуть, — прошипел он, напрягая плечи. — Я живу немного в другом мире, Чуя, где не всегда удаётся сохранить жизнь, лишь уповая на обещания других людей. — Не ты ли говорил, что хотел из этого мира сбежать? Дазай злобно нахмурился, стоя напротив него. Чуе казалось, что он совершенно перестал его понимать. — Я не мог их не убить, как ты не понимаешь? Они напали на тебя, чёрт возьми! — Ты ждёшь, что я скажу тебе за это «спасибо»? — Нет, не жду. Я знал, что ты не одобришь это, потому и сделал всё молча и тихо. — Действительно, — Чуя фыркнул, обхватив себя за локти. Он смотрел на своего парня, на своего до боли близкого человека, и видел кого-то совершенно чужого уже второй раз за прошедшую ночь. Вмиг стало холодно, будто они стояли на морозе совершенно раздетые. — Что ты в следующий раз молча и тихо сделаешь, когда поймёшь, что я этого не одобряю? Изменишь мне? — Прекрати, — Дазай сжал зубы. — Ты знаешь, что у меня не было выбора. — Нет, блять, он у тебя был! — Чуя, уставший сдерживать нервы, сорвался на крик. — Был, блять, шанс не убивать, но ты всё равно это сделал! Какого хера, Осаму, для чего?! — Я уже сказал тебе, для чего! — Дазай тоже повысил голос, махнув в сторону рукой, словно отгоняя надоевшую муху. — Ты знаешь, прекрасно знаешь, как я тобой дорожу, и что я всё готов для тебя сделать! Почему ты задаёшь этот вопрос снова и снова, если я, блять, сказал, что не мог оставить в живых тех, кто напал на тебя?! Ты бы так не сделал ради меня?! — Я бы так не сделал, потому что я, блять, не состоял в ёбаной банде! — Дело не в этом, Чуя! — Дазай схватил его за локоть и дёрнул на себя, в ответ получив кулаком по груди. — Не трогай меня сейчас! — Чуя вывернулся, отойдя на шаг, стоя перед Дазаем и трясясь от злости точно так же, как и он. Накахарой привычно овладевала агрессия, подмывая вдарить ему по лицу со всей силы, со всеми эмоциями, что у него сейчас были, согнать с него это бесящее упрямство, но он держался. Он зарёкся выпускать злобу через кулаки на нём, и одно лишнее касание Дазая сейчас было способно взорвать его, как атомную бомбу. — Не трогай меня, Осаму. — Иначе ударишь меня? Серьёзно? — Дазай издал ледяной смешок, словно отвешивая ему невидимую пощёчину. Чуя лишь сжимал и разжимал кулаки, чудом не ломая собственные пальцы. — Ну давай, Чуя, полегчает! — Придурок, зачем ты это делаешь?! — Чуя взревел и махнул рукой в сторону, рассекая воздух почти со свистом. — Знаешь же, что я стараюсь сдерживаться! — Как иронично: тебя едва не избили до потери сознания, а ты всё продолжаешь махать руками в мою сторону! — Он сощурился и нагнулся к его лицу, и Накахара едва удержался, чтобы не вырвать его до боли острый язык с корнем своими же зубами. — Может, всё дело в том, что тебе просто нравится меня колотить? — Дело в том, что ты убил, блять, четырёх человек! И если первое убийство мне понятно, и я не думал винить тебя за это, то остальное сделано намеренно. У тебя была чёткая цель убить, и ты поехал и сделал это, как ёбаный киллер! — То есть, по-твоему, вынужденное убийство и спланированное не равноценны? Так получается? Первое можно не считать, а остальные – подсудное дело? — Я не знаю, чёрт возьми! — Тогда что ты хочешь от меня, если ты сам не знаешь?! Чуя замолчал и отвернулся от него. Он понятия не имел, что именно он хотел сказать и донести до Дазая кроме своего разочарования, обиды и злости. Искать и толику морали в его действиях он не собирался. Для него все совершённые Дазаем убийства были одинаково ужасны. Но, как он и сказал, в первом случае он Дазая ещё мог понять. Тогда он и сам, возможно, так сделал бы, не желая признаваться в этом вслух. Но это не отменяло тяжёлого груза на его собственной душе от того, что сделал Дазай. Он сделал это из-за тупости и безрассудства Чуи, и факт того, что Дазай перешёл грань именно из-за него, отнимал у него воздух. — Я со всем могу смириться, Осаму, — он нервно утёр лицо ладонью и посмотрел на Дазая исподлобья. — Я со многим уже смирился, и не виню тебя. Я… попытаюсь тебя понять. Попытаюсь, хорошо? Но если ты убьёшь хоть ещё одного человека, на этом – всё. — Ты расстанешься со мной? — Да. Поэтому пообещай, что ты этого не сделаешь. Скажи мне в лицо, что ты не убийца, Осаму! Дазая затрясло. Чуя видел, как он медлил, и от этого стыло нутро. Что-то надорвалось в нём в этот момент размышлений Дазая. Тот сжал кулаки, не в силах сдерживать своё раздражение, и на какой-то миг Чуя был уверен, что Дазай сам его ударит. — Я постараюсь. — Скажи, что не сделаешь этого, — повторил Чуя тихо. — Если тебе снова подставят ко лбу пистолет, я не могу этого пообещать. — Этого не будет. Я больше не дам кому-то к себе приблизиться, ясно? Почему ты, блять, сомневаешься во мне?! Да, я сглупил, я уже это понял, пока смотрел на едва дышащего Сигму на протяжении нескольких часов. Но складывается ощущение, что ты считаешь меня какой-то немощной девицей, на которую вот-вот кто-то нападёт, и явишься ты с пистолетом в руке и всех прихлопнешь. Я усвоил урок, я могу за себя постоять, и не делай вид, что ты этого не знаешь. — Ты не знаешь Фёдора так, как знаю я, и понятия не имеешь, что у него на уме. Чуя прикрыл глаза в попытке успокоиться. Впервые они с Дазаем спорили так яростно, на пределе своих нервов, оба доведённые до точки кипения. Подойдя к столу и сделав глоток несносного кофе-не-кофе, Чуя откинул голову назад и тяжело вздохнул. Конечно, он тоже об этом думал. У него было много времени думать обо всём, находясь у койки Сигмы. Он думал, насколько Фёдор был искренен рядом с ним. Был ли вообще? Каждое его слово неминуемо было обманом, или же только часть из них? Несомненно, он был лжецом даже похлеще Дазая. Он был опасен и безжалостен, судя по случившемуся прошедшим вечером. Но ведь он не знал с самого начала, что Дазай живёт с Чуей. Какое-то время он не знал. Для чего ему тогда было сближаться с ним, набиваясь в друзья? Для чего он тем вечером повёл Чую к уличным музыкантам? Фёдор никогда не казался человеком, от скуки готовым занять время бесцельным общением. Так почему? Действительно ли Чуя понравился ему, либо же он хотел как-то использовать его с самого начала? В таком случае, для чего? Всё это казалось бредом. Даже сейчас Чуя не мог по-настоящему злиться на Фёдора и казался себе из-за этого идиотом. Он снова и снова перематывал их встречи. Фёдор мог убить его в любой момент. Или взять в заложники, шантажируя Дазая – Чуя был без понятия, на что такие люди могут пойти. — Что между вами произошло? — Устав попусту гонять мысли, спросил он. Дазай долго молчал, тоже отхлёбывая цикорий. После сел на стул и кивнул на соседний, приглашая Чую. Когда тот уселся напротив, выжидающе склонив голову к плечу, Дазай надавил костяшкой пальца себе на лоб, пытаясь унять головную боль. — Мори заключил с ним сделку. Со времени, когда Достоевский прибыл из России в Японию, он успел подтянуть своих людей из родной страны и найти новых здесь, в Йокогаме, так что кое-какими связями обзавёлся и вышел на Огая. Он предложил сотрудничать и расширить круг наших клиентов за рамками Японии, выйдя на Россию. У Мори же были партнёры в Китае, но он не спешил делиться такой наживой с первым встречным, так что Фёдор начал активно подбиваться ко мне, зная, что я являюсь близким человеком для Мори. — И что, он смог как-то повлиять на Огая через тебя? Дазай скривил губы, оставив чашку на столе. — Смог. Я поверил, что, раз он так участливо пытается обзавестись таким союзником, как Мори, у него нет никаких сторонних помыслов, кроме получения огромной прибыли. Но я ошибся. — И какая на самом деле у него была цель? — Сначала я думал, что, заручившись поддержкой Мори, он хотел пустить свои корни в Китай и отнять нашу инициативу. Из Китая через Южную Корею к Мори поступает товар, сам он ничего не изготавливает. В обмен на это он расширяет китайский рынок покупателями в лице японцев. Китайцы доверяли ему и его предшественнику на протяжении долгих лет. И когда в сделку между ними влез Фёдор, желая не только укорениться в Йокогаме, но и направить в Россию китайский порошок через их границу, всё по началу шло хорошо, так что я даже ослабил бдительность. Сделки проходили гладко, первые две поставки Мори и Фёдор делили между собой, и я не видел в этом ничего странного. И в один момент товар из Китая поступил… хреновый. — Что значит хреновый? Есть хреновые наркотики? — Да, представь себе, есть, — Дазай фыркнул, но сразу же сдулся под укоризненным взглядом Чуи. — Много людей начало умирать от передозировки. Из наших клиентов. Из оставшихся кто-то тихо слинял, а кто-то начал устраивать бунты, но Мори быстро разобрался с этим, приостановив распространение той партии. Отправил её своим экспертам, а сам, не дожидаясь, полетел в Корею на переговоры. Кто допустил такой промах, догадаться было нельзя: товар могли как изготовить в самом начале некачественным, так и подмешать в него сторонние вещества во время переправы через Корею. Никому не пришло на ум, что это могли сделать прямо перед носом у Мори. Тогда об этом никто не думал. — Это сделал Фёдор?.. — Не знаю, сделал ли это Фёдор или его дружок. Но наши партнёры были в шоке от такой теории и, конечно же, оборвали связи, как только всё выяснилось. Мори лишь спустя месяц переговоров смог восстановить их, но его положение стало шатким. Коё в этом деле является его правой рукой, так что она откуда-то умудрилась накопать новых людей, возвращая прежнюю прибыль. Однако при следующем перевозе товара в Японию на корейское судно совершили нападение японцы. — Японцы? — Чуя непонимающе сдвинул брови. — Тогда… — Конечно, Чуя. Тогда Китай и Корея без всяких сомнений объявили нам холодную войну. Не только Мори – он, хоть и достаточно властный, но не является абсолютом в подпольном мире. Якудза выказали ему огромную поддержку и помогли откупиться от иностранцев, так как Мори является их важным звеном. Органы, что он продаёт на чёрном рынке, окупаются очень хорошо, поэтому мафиози всегда были к нему благосклонны. Но всё начинало выходить из строя. Без китайского товара мы не могли вести торговлю, клиенты были злы. И вдруг они замолкли и все разом куда-то ушли. К кому-то другому. Ну, как думаешь, к кому? — Сворованный товар Фёдор распространял не только в России, но и на территории Мори? — Чуя, как бы ни был поражён, против воли засмеялся под неодобрительный взгляд Дазая. — Да он безумец! — Тебе весело? — Нет, я просто не могу понять, почему вы сразу на него не подумали. — Всё очень просто: во время апофеоза этой наркотической войны Фёдор пребывал в бесконечном унынии, растратив все свои связи. Я был с ним… близок, в какой-то мере, если можно это так назвать. Он продолжал виться рядом со мной, пытаясь помочь. Мори был слишком занят, чтобы разбираться, кто именно это сделал – по Японии разбросано шесть таких же главарей, как он, и это мог быть любой из них. А мелких банд очень много, Чуя. Так что поверить в то, что такую заварушку устроил человек, год назад прилетевший в эту страну, было невозможно. — Но что в итоге ты сделал? Как ты узнал, что это он? Дазай откинулся на спинку стула и повёл плечом, погружаясь в прострацию. Некоторое время он молчал, углубившись в себя. — Я всегда подозревал его, доверяя своей интуиции. И я подошёл к нему ещё ближе, чем он ко мне в самом начале. Мы… развлекались. — Что значит развлекались? — Чуя нахмурился и сцепил пальцы рук мёртвой хваткой. — Мы начали баловаться наркотой вместе. Я подбил его попробовать остатки товара, что Мори приберёг на всякий случай. — Боже, — Чуя уткнулся лицом в вспотевшие ладони. Откинул с лица чёлку, прошёлся пальцами по волосам. — Зачем ты это делал? — Такого человека, как Фёдор, разговорить в трезвом уме даже под пытками невозможно, поверь мне на слово, — Дазай выдавил кривую улыбку. — Но, в конце концов, у меня получилось. В очередной раз нанюхавшись с ним, я сказал, что мне надоело употреблять остатки этой дешёвой дряни. Та давняя партия была китайской пробой какой-то новой синтетики, не того высококачественного вещества, которого мы лишились. Поныв перед ним какое-то время, я получил в руки то, что искал. — Он дал тебе тот самый украденный товар? — Да. Возможно, он думал, что я, не употреблявший ранее, не пойму, что именно это за наркотики, но я узнал их ещё по запаху. У меня, правда, немного снесло от них крышу, так что я едва не спалился, зачем это делал. Его тоже нехило вставило тогда, и, стоило мне надавить, он проболтался обо всём. О своих путях, связях, о том, что это он подбил кучку японцев, чтобы они напали на корейское судно. Я узнал всё, Чуя. Фёдор рассказал мне, что собирается валить из Японии, как только ограбит Мори и оставит его в дураках, чего он и добивался изначально. Я же никогда не скрывал, как ненавижу всё это дерьмо, которым занимается Огай, так что мне ничего не стоило сделать вид, что я им восхищён. Но Мори я ничего не сказал. — Почему? — Не знаю, наверное, я решил, что смогу как-то доказать ему, что я не такой идиот, за которого он меня принимает. И когда Фёдор украл деньги, которые Мори и Озаки в знак извинений в который раз переправляли иностранцам, я украл их у него. И в тот момент я подумал: а почему я должен вернуть их Мори? Разве все мои года, проведённые в этом нескончаемом пиздеце, не должны быть как-то вознаграждены? Разве никто не должен оплатить мне, блять, моральный ущерб? И, осмелившись, я забрал у Фёдора всё, что он успел нажить за время работы с Мори. Я вскрыл даже его левые банковские счета, всё обналичил и залез за остатками в его дом, оставив его в таком положении, в каком он хотел оставить Мори. Те початые сорок миллионов в нашей квартире – лишь часть. Чуя слушал его, затаив дыхание. Его бросало по шкале эмоций от страха до восхищения, от омерзения до любопытства, заставив забыть об их ссоре. Услышанное поразило его настолько, что он даже перестал обращать внимание на боль, разносящуюся по своему лицу. — Я подумал, что это мой шанс уйти. Никто так и не понял, что деньги украл Фёдор. В то время я уже устроился работать в кофейню и познакомился с тобой. Стоило мне слинять от Мори в одно время вместе с деньгами, все так и решили, что это я украл их. Я был уверен, что улечу в другую страну, туда, где меня не достанут клешни ни Огая, ни Фёдора, который, конечно же, догадался обо всём сразу. Когда я инсценировал смерть, у меня уже был билет до Гватемалы и поддельные документы. Сидя в аэропорту с сумкой и рюкзаком, я представил себе жизнь без всего этого. Без наркотиков, смертей, вечных сделок Мори с другими бандитами, без этих двоих русских, которые высосали из меня всю кровь. Я был так счастлив, Чуя, — Дазай расплылся в улыбке, смотря всё так же перед собой, а затем повернулся к нему, и Чуя удивился его переменившимся в мгновение глазам. Они сияли так ярко, будто две далёкие звезды на чёрном бесконечном небе. — И потом я подумал о тебе. Вспомнил, как ты орал на меня и облил меня молоком. Вспомнил, как я присматривал за тобой, — Дазай всегда использовал именно слово «присматривал», а не «следил», когда они затрагивали эту тему. — Как много раз тебя увольняли. Как по утрам ты гуляешь с собаками, бегаешь, отжимаешься от скамейки в парке. Как ты напиваешься по вечерам на улице, когда тебе грустно. Как ждёшь автобус у остановки рядом с кофейней, затягиваясь уже потухшей сигаретой. Как носишься по залу ресторана в чересчур хорошо сидящем на тебе костюме с жилеткой. И как ты спас меня на Йокогамском мосту в новогоднюю ночь. Как очнулся тогда в больнице совершенно потерянным. Стоя в зоне регистрации, я развернулся и ушёл. Вот так просто и легко. Никогда в жизни мне ни одно решение так легко не давалось. Обескураженный таким резким потоком тёплых слов в свою сторону, Накахара нахмурился и уткнулся взглядом в свои голые ступни, замёрзшие от холодной плитки и утреннего сквозняка. Он принялся сгибать пальцы на ногах и тереть их друг от друга не столько с целью согреться, сколько из желания спрятаться. Ему стало неуютно от таких откровений, лезущих прямо под кожу. Дазай всегда много болтал, нёс откровенную чушь, и Чуя привык к его пошлым шуткам, порой даже мерзким, отвечая ему тем же. Он только недавно научился принимать правду от Дазая, которая временами терзала даже сильнее его вранья, потому что всё ещё пугала его. Перестрелки, слежки, скрытая от обычных граждан гнилая подноготная Йокогамы, продажа наркотиков практически перед глазами полиции – это действительно пугало его до чёртиков, заставляя порой лишний раз оглядываться по вечерам. Но такое? Такое Дазай говорил впервые, и Чуя не мог подобрать слов в ответ, оглушённый таким признанием. Нахлынувшая из ниоткуда вина начала вдруг пробираться всё глубже. Ему было неловко и совестно, и он даже не мог понять, почему именно. Потому что он являлся причиной, по которой Дазай остался в Японии и рисковал своей жизнью? Потому что Чуя привязал его к себе, ничего даже для этого не сделав? Потому что сам он не сделал ничего настолько глобального в его сторону? Всё это было притянуто за уши, но Чуя не мог сбежать от мысли, что как минимум косвенно причастен ко всему, что сейчас с Дазаем происходит. Едва утихнувшая злость из-за его убийств вспыхнула с новой силой и не давала Чуе возможности заглянуть ему в глаза и сказать простое «спасибо», не говоря уже о большем. Дазай вдруг опустился перед ним на колени, окутывая тёплыми ладонями его ступни. Слегка растёр пальцами заледеневшие конечности, массируя их подушечками. Затем взял правую ногу Чуи в обе руки, нагнулся и опалил её тёплым дыханием, снова потёр и взялся за другую. Чуя всё это время сжимал пальцами края стула и бурил дыру взглядом в тёмной макушке. Такой резкий скачок чужих эмоций он подхватить был не в состоянии, потому просто наблюдал за ним, покорно сидя на месте. — Ничего не скажешь? — Дазай поднял голову слишком резко, чтобы Чуя успел увести взгляд. Он чувствовал, как его щёки краснеют, и повёл плечом, отворачиваясь. — Не знаю. Развёл тут какие-то сопли… — Я люблю тебя. — Осаму… — Мне плевать, ответишь ты или нет, — Дазай улыбнулся краешком губ, приподнял его ногу и вдруг поцеловал выступающую венку на своде стопы. — Я просто захотел это сказать. Чуя поджал на ноге пальцы, силясь её вытянуть, но Дазай озорно улыбнулся и потянул её к себе, после чего укусил его за большой палец. — Блять, прекрати это! — Чуя засмеялся, ощутив щекотку языка на своей коже, и запрокинул голову назад. — Господи, перестань, это ужасно щекотно! — Тогда я тем более не прекращу. — Я тебе сейчас пяткой нос разобью! — Не устраивайте свои брачные игры на моей кухне. Дазай выпустил чужую ногу, неловко обернувшись. Йосано кинула на них оценивающий взгляд и нахмурилась. — Вы ужасно громкие, знаете? — Извини, — Чуя думал, что он не может покраснеть ещё больше, но, кажется, даже его волосы задымились от стыда. Он обычно не стеснялся проявлять чувства на глазах посторонних, но при Акико это почему-то было ужасно смущающим. Может, из-за того, что ей когда-то нравился Дазай, или из-за их напряжённых отношений, но Чуе стало не по себе. Он порывался встать, но Дазай остановил его, улыбнувшись и надавив на его плечо. — Акико, приготовишь что-нибудь поесть? Йосано, казалось, растеряла все остатки сна, так и не пришедшего к ней в эту ночь. — Ты вконец обнаглел, Дазай? Попроси приготовить что-то своего парня, уверена, у него наверняка найдётся, чем набить твой хамский рот. Чуя фыркнул и прижал к губам кулак, отвернувшись от них. Дазай в секунду мог перевернуть абсолютно любую ситуацию вверх дном, сгладив все недопонимания. Он состроил наигранно обиженную мордашку и положил руку на сердце, вздохнув со стоном вселенской печали. — Я был к этому близок, Акико, но ты всё испортила! — Как жаль. — Действительно жаль, у тебя был такой шанс посмотреть вживую на оральный секс двух парней. — Угомонись уже, — буркнул Чуя, не в силах больше выносить этот цирк, и всё же поднялся. С этими двумя находиться в одном помещении ему было до жути некомфортно. Дазай умело прятал свои истинные чувства при Йосано за дурной наигранностью, а она раздражалась, казалось, от одного его слова. Как эти двое всё ещё поддерживали какое-никакое общение, понять ему было не дано. Он направился на выход из кухни, не удостоив их и взглядом. — И как он тебя терпит? Чуя услышал эту фразу Йосано и прыснул, возвращаясь обратно к Сигме. Ненавязчиво он вспомнил первую неделю сожительства с Дазаем, когда его выводило даже его дыхание поблизости, и глупо улыбнулся. Дазай был лицемером, подонком, но при этом умудрялся быть заботливым и осторожным в нужные моменты. До сегодняшнего дня Чуя даже назвал бы его добрым, но это было не так. Его растущую искренность Чуя ценил, но это не отменяло факта, как сильно образ Дазая в его голове пошатнулся. Действительно ли он успел его узнать за эти месяцы? Не поторопился ли он со своим признанием, высказанным на эмоциях? На душе начала скапливаться поганая тошнота от этих мыслей. Чуя всё убеждал себя и убеждал, что это он сам во всём виноват. Ввязался в драку, подставил Сигму. Вынудил Дазая выстрелить. Но как бы он ни пытался себя в этом уверить, легче не становилось. — Ты проснулся? — С удивлением спросил он, застав Сигму, подтягивающегося вверх по подушке. Чуя сразу же подлетел к нему, помогая. — Вы так орали, что даже мертвец поднялся бы из могилы. Он был бледным, его голос раздавался до ужаса слабо, и Чуя в который раз содрал с губы ранку своими зубами, чувствуя себя виноватым. Он всё ещё держал подушку под спиной Сигмы в руках, и, поймав себя на этом, сразу же отпрянул. Длинные светлые волосы Сигмы взмокли у лба, футболка была измята и пропиталась запахом пота и крови. — Прости меня, — Чуя едва слышно прошептал, глядя под ноги, которые снова замёрзли. Сигма приглашающе похлопал ладонью рядом с собой по кушетке, и Чуя присел на край, подтянув к груди одно колено. Через окно пробивался холодный рассвет. Какая-то полоумная птица, не боящаяся, видимо, грядущих холодов, трезвонила на ближайшем дереве. Чуя не помнил, когда он последний раз не слышал звука автомобилей с улицы – тихий район, окружённый лишь объездной трассой, всё ещё спал. На минуту он прикрыл глаза, слушая запах медикаментов и утренней сырости. Вот бы сегодня не было дождя. Вот бы погулять с Дайтаном под редкими солнечными лучами, завалиться в кофейню к Куникиде и выслушать очередной его рассказ о неудачном свидании. Помолчать с угрюмой Кёкой или поржать с Ацуши над тупыми видео с падающими детьми. Дождаться прихода Рюноске и поиздеваться над их телячьими нежностями. Напялить на себя нелепую шляпу Миядзавы и сдерживать улыбку от его добрых ворчаний. Но с таким лицом и разбитым носом Чуя мог забыть о работе на ближайшие две недели так точно. Вот бы вернуть всё, как было. Он поморщился от этой мысли, открыл глаза и наткнулся на внимательно изучающего его Сигму. — Сильно болит? — Поинтересовался тот. Чуя поджал губы и замер, когда Сигма коснулся холодным пальцем появившейся горбинки на его носу. — Жуть. — Ничего, буду мужественнее выглядеть, — Чуя отмахнулся. Сам он последний раз смотрел в зеркало, когда был в ванной, и сломанный нос его ни капли не интересовал. — Мне жаль. — Я уже понял, что тебе жаль, — Сигма вздохнул и скрестил пальцы, лупя в одну точку. В его глазах лопнули сосуды, и теперь Чуе казалось, что он вот-вот разрыдается. Из-за него. — Ничего страшного, Чуя. — Ты мог умереть из-за меня! Чуя не ожидал, что закричит, оттого сам остолбенел и уткнулся лбом в колено. Как же стыдно. — Мне, конечно, приятно, что ты волнуешься обо мне, но ты явно меня недооцениваешь, — Сигма откинулся головой на подушку. — Я много раз был в таких ситуациях, и, как видишь, живой. — Это не отменяет того, что я кретин, — Чуя вжался в свою ногу и зажмурился. — Я всё это время думал лишь о том, что случилось бы, если бы мы не успели к Йосано… Если бы я послушал тебя, всё было бы нормально. Моя вина не пройдёт от того, что ты сделаешь вид, что тебе не больно. — Здорово, Чуя, — Сигма улыбнулся. Чуя не видел этого, но услышал улыбку в его голосе. — Ты сказал то, о чём пытался докричаться до тебя Дазай. Он тоже чувствует перед тобой вину. Чуя глянул на него одним глазом. — Ты всё слышал?.. — Ещё бы. Я удивился бы, не услышь ваши крики соседи. Сильный порыв ветра колыхнул ветви дерева у окна, и птица смолкла. Возможно, улетела, а может, просто покрепче вцепилась лапками в дерево, стараясь удержаться на месте. Чуя мазнул взглядом по окошку, спрятанному за тюлем. — Думаешь, Дазай прав? Я действительно глупый и ничего не смыслю в этом, да? — Я тебя понимаю. Мне тоже… не понравилось, что он сделал, — Сигма опустил взгляд на руки и принялся мять простынь. — Я не думал, что он на такое способен. Но, видимо, ему хватает решимости пренебречь моралью в этой глупой войне между ним и Фёдором и шагнуть дальше, чтобы тебя защитить. Чуя пожевал свою истерзанную губу и нахмурился. — Почему все думают, что меня надо защищать? Я всего раз так… оступился. Я всегда мог постоять и за себя, и за других. — Мы все это можем. И ты, и я, и Дазай. Но случись с ним что-то подобное, ты бы не сорвался с места, потеряв голову? — Мне не нравится, как глубоко ты копаешь, — Чуя выдавил улыбку и выпрямился, глядя на раненое бедро Сигмы, скрытое простынёй. — Я… не знаю. Мне сложно представить, чтобы я кого-то убил. — У Дазая не было времени представлять, в том-то и дело. А остальное… это уже его личное. Я не всегда его понимаю. Он бывает очень закрытым и отстранённым. Не знаю, может, я плохой друг, раз даже при мне ему приходится натягивать эту маску самозабвенности. — Эй, ты не плохой друг, — Чуя легонько хлопнул его по руке. — Ты кинулся спасать меня, даже толком не зная. — Я это не только из-за дружбы с Дазаем сделал. Мне противны методы Фёдора, которыми он пытается его выкорчевать из укрытия. Это низко. И он мне никогда не нравился, раз уж на то пошло, — Сигма вдруг насупился и глянул на Чую исподлобья. Накахара прежде не думал, что тот может быть таким обозлённым. — Когда он начал работать с Мори, Дазай очень изменился. Стоило ему начать употреблять, я думал, что ещё немного, и у него окончательно съедет крыша. Он убеждал меня, что старается для дела, но я так и не смог поверить ему до конца. Всё больше времени они проводили с Фёдором наедине, и всё больше Дазай становился похожим на другого человека. С Мори же их отношения натянулись как никогда прежде. Дазай вёл себя как ублюдок. Как Фёдор. Чую кольнуло что-то в район груди. Он понимал, что они с Дазаем в то время даже не были знакомы, он никогда не видел его в таком состоянии, но отчего-то стало тревожно. Видимо, Фёдор действительно не тот неразговорчивый и отзывчивый парень, каким Чуя его видел. Или же Дазай всё же немного покривил душой и рассказал ему далеко не всё.

***

— Нам нужно переехать. Услышанное вечером заявление от Дазая всколыхнуло в Чуе новые переживания. Он и так об этом догадывался, но заговорить сам не решался. Они сидели на ступенях дома Йосано, укрываясь пледом. На горизонте разливался малиновый закат, извещающий о подступающих холодах. На его фоне деревья казались смольно-чёрными, будто сгоревшими, и облетевшие листья лишь усиливали это впечатление. Из соседнего дома валил из трубы дым, плывя густыми облаками. Чуя подумал о камине и поёжился, прижавшись к Дазаю ближе. Осаму всегда был тёплым, но сейчас не согревал даже он. — И куда? — Я уже позаботился об этом сам, не переживай. Сам, сам, сам. Чуя только глаза закатил, не желая снова начинать спор. Он устал. — Надо забрать нашу пиздючку, — Чуя шмыгнул носом, представив, как испереживалась их маленькая кошка. Потом вспомнил, какая она ленивая похуистка, и слегка успокоился. Дазай наверняка отсыпал ей много корма перед уходом, даже если торопился. — Я как раз собирался это сделать. — Я поеду с тобой. — Чуя… — Закрой пасть, Осаму. Я поеду и точка, пусть хоть на танке за нами приедут – я заберу нашу сраную кошку своими руками, понял? Дазай ткнулся носом ему в щёку. Чуя почувствовал кожей чужую улыбку и запустил руку в его волосы, копошась в них пальцами. Тревога не собиралась отступать, и он списал это на переживания о питомце. Полицейская машина изнутри, как и снаружи, казалась самой обычной. Коп за рулём казался обычным, район, изученный Чуей вдоль и поперёк, тоже был самым обычным. Однако он постоянно себя одёргивал, стоило слегка расслабиться. Всё было не так. Они собирались куда-то свалить, не предупредив хозяйку, уповая на то, что месяц вперёд оплачен и она не заявится. Когда она приходила за платой, Дазай всегда отсиживался в ванной, а Чуя прятал его вечно разбросанные по квартире шмотки, хотя по ним и нельзя было сказать, что тут живёт кто-то ещё. Он всегда содержал квартиру в чистоте, и арендодательница души в нём за это не чаяла, имея привычку иногда поболтать с ним на кухне. Чуя в такие моменты ручьями пота обливался, молясь, чтобы она не зашла в уборную. — Здесь? — Сакуноске притормозил у подъезда. Дазай оживился на переднем сидении, подбоченясь. — Да. Десять минут, и я вернусь, — он вышел и хлопнул дверцей слегка громче, чем нужно было. Чуя знал, что Дазай тоже на взводе, хоть и старался держать лицо. В машине опустилась тишина. Чуя глянул на зеркало заднего вида, встретившись глазами с Одой, и сразу же отвёл взгляд. Мужчина выглядел лет на сорок, его морщины на лице не скрывали постоянной усталости, но Чуе его лицо казалось по-простому добрым. Хотя он уже не доверял своей интуиции на людей, потому выводы делать не торопился. Он понятия не имел, как Дазай обзавёлся таким знакомым, но им это было на руку как никогда. От всей этой ситуации он начинал и сам чувствовать себя каким-то преступником, будто Сакуноске вот-вот увезёт его в участок и посадит в камеру. Дазай бегло их представил, на лицах обоих было одинаковое недопонимание, но он решил не вдаваться в подробности и сделать всё быстро. — Куришь? — Вдруг спросил Ода, протянув ему открытую пачку. Чуя вмиг осознал, как жутко ему хотелось ощутить привкус табака – за прошедшие сутки он не выкурил ни сигареты. Его пачка улетела из нагрудного кармана рубашки в драке, и он даже не вспоминал о ней до этого момента. — Вообще-то, я пытаюсь бросить уже полгода, — он вытянул сигарету и подкурил, возвращая Оде зажигалку. — Но, видимо, не судьба. — Моей жене никогда не нравилось, что я курю, — Сакуноске выдохнул дым через опущенное стекло и откинулся на спинку кресла. — Я говорил, что с такой работой уже хорошо, что я не спился. — А она что? — А она подала на развод. И я едва не спился. — Оу, — Чуя дёрнул бровями от неожиданности. На улице застыл уже породнившийся двор, и он понял, как не хочет отсюда уезжать. Ветви разросшейся липы подпилили, и теперь она выглядела донельзя уныло и одиноко. Качели на площадке слегка зашатались от ветра, поднявшего пыль. Знакомый бродячий кот с белым кончиком на чёрном хвосте пронёсся мимо и юркнул в кусты, дёрнувшиеся и вновь застывшие, словно кот куда-то провалился. Как Алиса в кроличью нору, усмехнулся Чуя под нос. — Ты… жалеешь? — Жалею ли я, что от меня ушла женщина, с которой я прожил почти шесть лет? — Ода горько улыбнулся, и Чуя почувствовал себя неудобно от своего вопроса. — Я тоскую. Но не жалею. Я сутками пропадал на работе, а когда приходил, у меня не оставалось сил уделить ей внимание. Уверен, ей будет лучше с кем-то… нормальным. Что на это ответить, Чуя не знал. Он задумался, промелькали ли у Дазая такие мысли, чтобы оставить его из-за своей жизни в банде. Наверняка да, подумал Чуя. Дазай порой слишком сильно о нём печётся. Сколько раз он отступал назад во время их ссор, говоря, что если Чуя только попросит, он сразу же его оставит. С одной стороны, Чуя был признателен за такой выбор, а с другой, его это раздражало, будто Дазай совсем за него не держался. — Думаю, однажды ты найдёшь кого-то, кому твоя ненормальность придётся по душе, — сухо вымолвил Чуя. Ода выгнул бровь, смотря на его отражение в узком зеркале. — По земле много дураков скитается. Кто-то да клюнет. — Да уж, это точно, — Сакуноске фыркнул и кинул сигарету в окно. — А вы с Дазаем – кто друг другу? — Соседи по несчастью, видимо, — Чуя прыснул, выкинул свой окурок и выцепил взглядом окно своей кухни, где свет не горел. Как же там их малышка? — Мы встречаемся. Ода щёлкнул по рулю пальцем. Чуя отвлёкся от окна и перевёл на него взгляд. — Что-то не так? — Дазай очень рискует, выбираясь на вылазки и отлавливая этих отморозков. Было бы здорово, чтобы кто-то вправил ему мозги. Меня он не слушает. Чуя улыбнулся. Дазай никого не слушает, только свою шизофрению, судя по всему. — Как вы познакомились? — О, — Сакуноске повернулся к нему боком. Щетина на его лице расползлась в стороны от улыбки. Но то было грустное, почти вынужденное выражение растерянности. — Дазай не любит эту историю. Да и я не особо. Слышал что-то о йокогамской бойне пятнадцатилетней давности? — Не-а, — Чуя мотнул головой. — Ну да, ты был тогда ещё мелким, наверное? Тебе сколько? — Двадцать три. — Как Дазаю? Ему тогда было восемь, а я едва успел выпуститься из академии, как в городе развязалась настоящая подпольная война между бандами, — Ода почесал подбородок пальцами и нахмурился. — Я тогда был стажёром, но меня всё равно припекли к этому делу. Дяде Дазая тогда не было и тридцати, и он не особо успел чего-то натворить, зато сполна хватало других. Шла борьба за власть, в общем, полная неразбериха. Не поделили территорию и клиентов, грубо говоря. Начали страдать гражданские. Полиция в стороне, естественно, не осталась, хотя среди наших что тогда, что сейчас было полно крыс. Подключили даже МВД. Я с группой тогда патрулировал порт, как вдруг у только что достроенного торгового центра случился взрыв. Рядом располагался госпиталь, всех раненых доставили в него. И тут начался настоящий кошмар: обезумевшие члены одной из группировок ворвались в больницу с автоматами и открыли огонь. — Что-то я такое слышал, — Чуя потёр висок, силясь вспомнить. — Террор в Кяосудай? — Верно, — Ода кивнул и достал ещё одну сигарету. Чуя тоже не отказался, закинув ногу на ногу и с интересом его слушая. — Тогда я помогал заносить раненых в палаты. — Ками-сама, ты был там? — Чуя вылупил глаза. — Тогда погибло много полицейских, насколько я помню по рассказам матери. — Мне посчастливилось в момент врыва оказаться далеко от неотложки, на которую пришёлся весь удар. А вот Дазай находился прямо там. — Что? — Чуя едва не выронил сигарету, перехватив её другой рукой. — Почему он там вообще был? — Мори работал там. Он тогда ещё не успел прославиться как знаменитый хирург. Был одним из тех, кто оказывал первую помощь. Ну и Дазай вертелся рядом. Там… было месиво, — Ода поморщился и отвернулся к лобовому стеклу. — Я в жизни столько крови не видел, как тогда. Они не щадили даже стариков и детей – просто палили, куда глаза глядят, пока наши их не убрали. Меня, естественно, никто и близко в тот момент к бойне не подпустил – я был совсем зелёный. Но когда я вышел… Я усомнился, есть ли хоть один живой человек среди этой каши. Чуя сглотнул, забыв о тлеющей сигарете. Выросший пепельный кончик упал на его джинсы, и он неряшливо смахнул пепел, размазывая его по штанине. — Но выжившие были. Кто-то был смертельно ранен, кому-то больше повезло, и они успели укрыться. Когда я перешагнул через очередное тело одного из нападавших, я заметил мальчика у стойки администрации. Это был Дазай. Рядом была повалена кушетка с погибшим пациентом. Он сидел на коленях и раскачивался вперёд-назад. Не плакал, не кричал. Просто смотрел перед собой и качался… Мне, честно сказать, стало от его вида ещё более жутко, чем от мёртвых тел. Я подошёл к нему со своим старшим, и мы пытались разговорить его, но он нас будто не замечал. Он смотрел на тела перед собой и что-то шептал, а его взгляд был безумно невидящим, так что мы оставили попытки до него достучаться. За стойкой позже нашли Мори. Ему прилетело в плечо и спину, он потерял много крови. Когда я снова посмотрел на Дазая, незадетого, но с запачканными кровью руками и лицом, я понял, что Мори его собой прикрыл и мгновенно потерял сознание. У Чуи задрожали пальцы и он потянулся к бутылке воды рядом с Сакуноске. Тот, посмотрев на неудачную попытку открутить крышку, помог ему и протянул воду. Чуя выпил почти всё. — После я пару раз интересовался его состоянием, — продолжил Сакуноске. — Знал, что он проходит терапию, и через время ему стало легче. Потом я совершенно забыл о нём. А совсем недавно, этой весной, он сам нашёл меня. Мы перекинулись всего парой слов. Он сказал, что может предоставить мне информацию для поимки иностранных преступников, орудующих в городе, после чего бесследно исчез. Чуя боялся представить, сколько Дазаю понадобилось времени, чтобы пережить это. Пережил ли он это вообще? Если бы не Мори, его бы убили и глазом не моргнув. Даже не заметив, что пристрелили ребёнка. — Ты как? — Ода вкрадчиво понизил голос. — Нормально. Что было потом? — Что потом? — Дазай открыл дверь, на которую Чуя облокотился, и весело ему улыбнулся. От этой улыбки у Чуи заледенели внутренности. — Ничего, — буркнул он и отодвинулся, позволяя Дазаю уложить набитые вещами пакеты. Следом шлёпнулся его денежный рюкзак, чёрная сумка, лоток и лежанка, а затем Чуе на колени он поставил переноску с Макрелью внутри. — О, привет, сучка, — Чуя ласково улыбнулся и наконец выдохнул, просунув пальцы через щели решётки. В них сразу же уткнулся мокрый нос, а ладонь защекотали остренькие усы. Обняв второй рукой переноску, Чуя дождался, пока Дазай усядется спереди. Машина тронулась с места. Под взглядом Дазая, обернувшегося на него, Чуя открыл защёлку, поднял кошку и уложил её себе на грудь, стараясь не тревожить заключённую в лангету лапку. Стоило пару раз провести ей пальцем по горбинке носа, как она принялась урчать. Как же он по ней скучал.