Глаза, способные вернуть в кошмар

— Выходи, — мужчина был уж очень недоволен тем, что пришлось открывать дверь Натаниэлю.              Юноша медленно вылез из машины, готовый к удару, но, кажется, водителю было плевать на происходящее.              Натаниэль едва мог сфокусировать взгляд. Всё казалось то неестественно резким, то размытым. Вибрации от музыки ощущались даже на улице. И в который раз Веснински прижал руку ко рту, стараясь сдержать себя, лишь бы его не вырвало.              Водитель крепко взял его за плечо и повёл внутрь здания. И Натаниэль не мог сопротивляться. Всё его сопротивление заключалось в том, что он едва ли мог переставлять ноги. Это даже сопротивлением нельзя было назвать. Лишь слабостью и страхом.              Они заходили с чёрного входа. Чтобы никто их не видел. Все, кто не хотел, чтобы их видели, всегда заходили с этого входа.              Водитель с раздражением толкнул Натаниэля, ведь тот совсем замедлился. Но что он мог? Он ещё не зашёл в Цитадель, а уже норовили пойти слёзы.              Дверь за ними захлопнулась со слишком громким хлопком. Натаниэль лишь на долю секунды обернулся, взглянув на неё, но затем пошёл дальше, ведь новый толчок последовал сразу.              — Если ты не будешь сопротивляться, то я не буду тебе ничего делать. Мне на тебя плевать. Моё дело — довести тебя до места. Не более, — мужчина даже не взглянул на Натаниэля, — но если ты попытаешься сбежать или не явишься к назначенному времени, — он всё же повернулся к юноше и сильно сжал руку на его плече, — то узнаешь, что сказали делать в таких случаях и с тобой, и с твоими друзьями.              Веснински едва заметно кивнул. Этот водитель явно не был из тех людей, кто имея власть — пользуется положением, но определённо был из тех, кто выполняет все приказы. Натаниэль смотрел только себе под ноги. Он не хотел видеть бегающих работников Цитадели. Не хотел видеть шлюх, которые, не заморачиваясь, ходили лишь в нижнем белье. Не хотел видеть и тех, кто в чём-то провинился, поэтому сейчас вытирал кровь из носа.              Цитадель представляла собой огромное здание. Первый этаж был клубом, второй этаж с видом на первый был местом для того, чтобы посидеть и выпить. Там же вдоль стены были коридоры, куда позволялось зайти не всем. Хуже всего был определённый коридор, охраняемый двумя амбалами. В этот коридор можно было зайти как из клуба, так и с чёрного входа. Натаниэль лишь поёжился, он помнил, как туда идти, и уже видел нужный поворот. Вот только его повели дальше. Юноша лишь сильнее напрягся, он поджал губы, стараясь хоть немного заставить себя успокоиться. Почему его не повели в тот коридор? Почему не повели в те комнаты? Он ведь уже был там. Он знал, что именно там всё происходит.              Веснински поднял голову и стал смотреть по сторонам, пытаясь понять, куда его вели. Чем дальше они шли, тем тише была музыка. Её уже и вовсе не было слышно. Когда официантка заходила в одну из дверей, Натаниэль смог увидеть внутри нескольких людей, играющих в карты. Они засмеялись, но стоило двери закрыться — все звуки заглушились. Натаниэль лишь больше напрягся. Если в той комнате, где он был в прошлый раз, ты закричишь — тебя не слышат из-за музыки. Тут её не было, но всё равно тебя никто не услышит.              Не то, чтобы это что-то изменило. Никто бы не помог в любом случае. Никто бы и не обратил внимания на это. Но всё же…              Натаниэль почувствовал лёгкое касание по спине, отчего тут же передёрнулся и отпрянул в бок. Юноша отскочил бы дальше, но рука водителя всё ещё была на его плече и крепко удерживала.              — Так давно тебя не видел, — от знакомого голоса хотелось закрыться где-нибудь, лишь бы не быть здесь.              Натаниэль не хотел смотреть на Дойкона, поэтому просто опустил голову. На этот раз прикосновение к спине было более ощутимым, но всё таким же аккуратным. Наигранная нежность. Веснински знал, что за ней стоит. Знал, насколько этот человек любит вводить в заблуждение, чтобы потом сломать с особой жестокостью. Чтобы унизить. Чтобы заставить тебя понимать, в каком ты положении и насколько беспомощен.              — Ты даже не поздороваешься со мной? — Дойкон улыбнулся, он нагнулся, чтобы заглянуть в глаза юноши. — Скажи мне «привет», Натаниэль.              Веснински отвернулся. Уж лучше смотреть на водителя, который стоял сбоку. Нужно игнорировать слова Дойкона. Чем меньше на них обращать внимания, тем будет проще. Тот слишком любил болтать. Он никогда не замолкал. И слова его были оружием, которым он только нападал. Вонзал словно нож.              — Если ты будешь слушаться меня сегодня, то я тебя награжу. Натан ведь говорил, что сейчас я тебе буду давать таблетки? Я же могу давать тебе денег. Слышал, что он решил посмотреть, как ты будешь выкручиваться без них. И, Натаниэль, я могу устроить тебе тяжёлую жизнь, если ты будешь мне перечить, — Дойкон взял юношу за талию и резко потянул на себя. Он заговорил тихо, но его дыхание чувствовалось на коже шеи. — Скажи мне «привет».              Нат поджал губы, единственное желание — которое у него появилось — отдернуться и плюнуть в лицо мужчине, вот только тот сейчас сразу указал свою позицию. Дойкон, правда, мог сделать так, что Натаниэль познает ад. И это была прямая угроза. Сказать «привет», показав свою слабость?.. Или же продолжить игнорировать его, но получить за это наказание?.. Разве что-то из этого могло быть хуже или лучше? Любой из вариантов устроит Дойкона. Он будет наслаждаться или повиновением, или наказанием. В первом случае будет задета гордость Натаниэля, а во втором, скорее всего, тело. Юноша укусил себя за язык, но затем закрыл глаза, смиренно заставив себя расслабить руки и плечи.              — Привет…              — Молодец, можешь, когда хочешь, — мужчина отстранился, но руку не убирал, — пойдём. Так давно тебя не видел, хочу поскорее остаться наедине.              Веснински смотрел только себе под ноги, он не сопротивлялся, когда Дойкон потянул его за собой. Что ещё могло с ним произойти? Зачем вообще даже пытаться сопротивляться? Нужно было закинуть в себя таблетку в машине. Да, определённо. В следующий раз он так и сделает. Ведь следующий раз точно будет. Можно было даже не пытаться давать себе надежду на обратное. Чем больше будет надежд, тем с большим весельем Дойкон будет их ломать, почувствовав словно акула кровь.              — Знаешь, я так благодарен судьбе за нашу встречу. Это лучшее, что происходило со мной за долгое время. Мы с твоим отцом выпивали, когда ему позвонили и сказали, что ты сбежал. Ну… Почти сбежал. А как я обрадовался, когда услышал, где ты именно. Ты даже не представляешь! Я тут же остановил твоего отца. Он же хотел убить тебя в тот же день! Представляешь?              Конечно представлял… Натаниэль сразу знал, что отец сделает с ним. И даже был готов к этому. По крайней мере, ему так казалось.              — Дело двух дней, и я уже пожимал руку Ичиро. Я попросил Натана даже не трогать тебя эти дни. Можешь сказать мне спасибо.              Натаниэль почувствовал, как рука на его талии слегка напряглась. Дойкон выжидающе замолчал.              — Спасибо…              — Вот, молодец. Я ведь даже в один день сам приехал посмотреть на тебя. Уж очень было интересно, изменился ли ты за это время.              Юноша унял появившуюся дрожь. Нельзя показывать, что это напугало. Он ведь не заметил. Не заметил слежки за ним. Конечно, он совсем плохо соображал из-за своего состояния, но это всё равно его напрягало. Что именно видел Дойкон? Где? И когда? Был ли Натаниэль в это время один? Или же с кем-то? Мэтт? Кевин? Эндрю? Ваймак? А если Эбби? Если Дойкон увидел его с кем-то из них, то мог потом использовать это против него. Что будет, если Дойкон разозлиться? Он сразу же будет действовать?              Отец всегда целился так, чтобы попасть в сердце, отрубая побольше кусок. Отец бы точно сразу действовал через Лисов, чтобы сделать побольнее. Он и в жизни сразу же бил, а не повторял. Но как будет делать Дойкон? Он обычно повторяет свои слова. Хоть повторение и с угрозой, но всё же… Скажет ли он, что Натаниэль может поплатиться? Юноша поджал кулаки. С отцом он всё знал. Понимал, как тот будет действовать. Но Дойкон ещё не был изучен. Те встречи с ним хоть и были ужасными, но касались только Натаниэля. Тут же были затронуты Лисы. И это было ужасно. Натаниэль просто не понимал, что будет. Не понимал грань. Не понимал, есть ли она вообще.              Он медленно втянул в себя воздух. Дойкона нельзя было игнорировать. Это было слишком опасно.              — Изменился?              — Да, — мужчина улыбнулся, он остановился, останавливая и Ната, и покрутил на пальце его волосы, — теперь тебе есть что терять.              Вот они — слова, которые были оружием. Угроза, которая показывала, что у него не будет выбора. Натаниэль до этого понимал, что он на привязи, но сейчас он был в клетке.              — Нет-нет, — Дойкон тут же цокнул, он поднял голову юноши за подбородок, чтобы тот смотрел ему в глаза. — Никакого отчаяния. Ты ведь меня знаешь, мне не нравится, когда ты в таком состоянии. Я люблю твой характер. Люблю ломать тебя. Но сломанное не интересно ломать. Твои друзья — последнее, на что я буду давить.              Мужчина провёл пальцем нижней губе Натаниэля и потянулся за поцелуем, но юноша отвернулся.              — Вот оно, — мужчина засмеялся. — Это твой отец не любил малейшего неповиновения. Я же не такой. Мне нравится знать, что я получу то, что хочу, но при этом видеть всю ничтожность сопротивления. Это забавно.              Натаниэль посмотрел на мужчину и видел перед собой только монстра. Другого вида, чем его отец, но тот же монстр. Его слова были правдивыми, но не выражали и части его садистской натуры. Кого-то его слова бы легко обманули, заставив успокоиться, но только не Натаниэля. Нет, нескольких встреч с этим человеком ему хватило. Если Дойкону будет скучно, он пойдёт на всё, лишь бы утолить этот садистский голод.              — Надеюсь, что ты не потеряешь этот взгляд, — мужчина улыбнулся, — ненавидь меня, это будет забавно.              Дойкон обошёл юношу и положил руки ему на плечи. Он уткнулся носом в его макушку, втянув запах шампуня. Идеальная поза, чтобы со всей силы ударить его и сломать нос, но Натаниэль понимал, что это ему могут не простить. Когда руки мужчины больше не трогали его плечи, а потом появились перед лицом с тряпкой, Веснински весь напрягся. Он вздрогнул, когда ткань закрыла ему глаза. Дыхание тут же сбилось. Дойкон знал его слабость. Знал и решил сразу обернуть против Натаниэля.              — Тише, она даже пропускает свет, — мужчина чуть ли не мурлыкал, — так будет интереснее.              Мужчина не врал, ткань пропускала свет, вот только он повёл Натаниэля в комнату, где было очень темно. Веснински зацепился взглядом за единственным тусклым источником света. Он почувствовал, как к горлу подступил ком, а желудок весь скрутило. Он ведь знал, что будет. Знал, что будет происходить, но… Но когда он не будет ничего видеть… Когда вокруг будет темнота… Это было слишком сложно. Юноша сжал кулаки до боли в ладонях. Он сглотнул слюну, чувствуя, что его точно может стошнить. А ведь он совсем ничего сегодня не ел. Только Мэтт кое-как всунул в него бутерброд.              Натаниэль шумно втянул в себя воздух и так же громко выдохнул. Дыхание было рваным. Нельзя. Нельзя паниковать. Он ведь видел хоть какой-то свет. Нужно было просто зацепиться за него.              Дойкон посильнее затянул повязку, чтобы она точно не свалилась.              — Раздевайся.              Натаниэль вновь шумно вздохнул. По коже прошлись неприятные мурашки. Было слишком холодно. Он заставил себя расстегнуть кофту и стянул её до запястий, замерев. Дойкон сразу же потянул за неё, снимая и бросая куда-то в сторону.              Натаниэль старался не дрожать от холода, хоть у него и появился холодный пот. А ведь всё это происходило из-за Дойкона… Если бы не он… Если бы не он, то… Наверное, Натаниэль был бы мёртв. Сдох бы в той комнатушке в Балтиморе. И сейчас, когда на Натаниэля накатывала волна паники, он даже не понимал, что лучше. Жить так, как живёт он, или же смерть ещё год назад. Или же не год? Сколько он вообще был у отца? Сколько у Воронов? Сколько бы прожил, если не Дойкон, решивший посетить тогда отца?              Натаниэль ведь до сих пор не понимал, какой сейчас месяц. Для него не существовало времени. Зачем ему вообще знать дни и месяцы, если он даже уличного света не видел? Если сидел в комнате, никогда её не покидая. И в этой комнате всегда была лишь непроглядная ночь. А потом у Воронов. Хах! Да у них он вообще не помнил и половины дней и ночей. Веснински дёрнулся от прикосновения к затылку.              — Не бойся, — Дойкон усмехнулся ему в ухо. — Я же сказал тебе раздеваться.              Руки не хотели слушаться. Лучше бы Дойкон его избил. Лучше бы связал. Что угодно… Но лишь бы не было этого приторного противного ласкового голоса за спиной. Лишь бы не приходилось самому раздеваться. Если бы Дойкон его избил, то можно было бы хотя бы думать о том, что он сопротивлялся. Что не хотел всего этого. Было бы сразу понятно, что это всё против его воли, но… Сейчас ведь он сам взялся за футболку… Сам поднимал её, оголяя торс.              От всего этого было так тошно, что отвращение сидело внутри него, занимая всё место в теле. На глаза норовили пойти слёзы. Но ведь Дойкон будет только этому рад. Натаниэль цеплялся за свет лампы. Цеплялся так, будто это было его спасение. Будто не было ничего вокруг, кроме этого едва уловимого сквозь тряпку света. Он выронил футболку себе под ноги.              — Ну вот, почему ты вечно такой худой? — Дойкон цокнул и обошёл юношу. — Тебе надо набрать вес, иначе будет тяжело.              Ответить бы, что тяжело будет только из-за Дойкона, но Веснински не был уверен, что этот ответ не аукнется ему позже.              — Дальше.              Натаниэль замер. Он сжал кулаки, затем выпрямил пальцы, уж чересчур сильно их напрягая, и вновь сжал в кулаки. Может, если он не будет этого делать, то его всё же изобьют? Тогда он и происходящего не будет осознавать, если прилетит по голове.              — Натаниэль, — мужчина повторил уже более настойчиво. — Конечно, я могу тебе помочь, но навряд ли тебе это понравится.              Веснински задержал дыхание и взялся за резинку штанов. Не хотел. Не хотел и не мог этого сделать. В голове всплывали лишь воспоминания первой встречи с Дойконом. А потом и второй.              — Раз уж мы давно не виделись, то я помогу, — мужчина обнял его со спины, нагло положив руки на живот и грудь.              — Н-нет! — Веснински дёрнулся, но Дойкон не отпустил его.              — Либо делаешь это быстро, либо я помогаю.              — Я сам…              Юноша выдохнул, подавляя в себе всё. До безумия хотелось изрезать себе все руки, лишь бы убрать ужасные чувства и эмоции. Лишь бы боль была только физическая. Разве он так много просил? Почему Дойкон его не бил? Почему ничем не накачал? Зачем всё время, будто показательно, ласково обходился?              Натаниэль просто сдался. Смысл ему обращать внимание на то, что он чувствует? Наверное, с Лисами он успел позабыть, что является лишь вещью. Товаром. Ни на что не годная тварь, которая отравляет все вокруг себя.              Он снял с себя кроссовки, штаны, за ними и трусы, бросив под ноги. Всё, что оставалось — смотреть сквозь тряпку на маленький источник света. Ведь скоро все закончится. Скоро он вновь будет в Лисьей башне. Этот свет был напоминанием, что хоть он и был вещью, но днём он все́ же становился человеком. Совсем немного. Он ведь умел улыбаться. Он мог даже засмеяться.              — Носки.              Натаниэль горько усмехнулся, даже не скрывая этого. Носки. Даже чёртовы носки надо снять. Будто мало того, что он был без трусов. Будто мало того, как он весь оголён. Хотелось хоть как-то прикрыться. Спрятаться. Забиться в угол.              Натаниэль лишь плотнее сжал зубы. Он приподнял немного ногу и нагнулся, тут же услышав довольный смешок Дойкона. Наверняка тот видел, что Натаниэля трясёт. Наверняка смотрел, представляя, что будет делать позже, когда закончит измываться.              Когда Натаниэль выпрямился, то невольно поёжился.              — И? Что дальше? Что ещё мне снять? — Веснински лишь плотнее прижал к себе руки. Его всё продолжало трясти, и, чтобы хоть как-то переключиться, он продолжил говорить: — Может, кожу? Чтобы ты уже от…              Икры обожгло так сильно, что Натаниэль не мог даже втянуть в себя воздух. Он повалился на пол с криком, ударяясь коленями.              — Разве я разрешал тебе разговаривать со мной в таком тоне?              — Да пошёл ты, блядь, на!..              На этот раз из него вырвался только громкий выдох, больше похожий на скулёж. Он прижал ладонь к плечу, куда на этот раз пришёлся удар. Обожгло намного сильнее, но эти удары были нанесены не горячим предметом, а какой-то очень тонкой плёткой. Веснински весь сжался, стараясь отдышаться. Кожу очень неприятно жгло. И как бы больно ни было, Натаниэль усмехнулся. Значит, стоит ему открыть рот — Дойкон его ударит. Стоит его ещё немного разозлить, может, он его изобьёт так, что Натаниэль не будет чувствовать другой боли. А, главное, время пройдёт намного быстрее, если быть в полуобморочном состоянии.              — Заговоришь без разрешения — накажу, — мужчина говорил достаточно громко, но затем присел на корточки и уже заговорил тихо-тихо. — И наказание коснётся не только тебя.              Веснински сильнее сжал плечо. Вот так это будет? Дойкон даже не будет давать ему шанса быть в обморочном состоянии? Не будет ничего колоть? Не будет избивать до того, что он едва ли будет ощущать что-то ещё? Нужно было наглотаться таблетками. Нужно было закинуться сразу двумя. И тогда было бы плевать на происходящее.              — Поднимись.              Натаниэль быстро провёл рукой по одной из икр, куда его ударил Дойкон. Кожу ещё неприятно саднило, но, вроде, крови не было. Он качнулся, когда поднимался, почувствовав слабость по всему телу, но проигнорировал это.              — Откуда это? — Мужчина провёл пальцем по порезу на животе, задерживая руку снизу, отчего у Натаниэля вновь встал ком поперёк горла.              — Отц… — Натаниэль не договорил, ведь получил пощёчину, совсем не сильную, лишь чтобы его заткнуть, но это подняло в нём волну гнева.              — Я ещё не разрешил говорить, — Дойкон убрал руку и усмехнулся, — не надо так злиться. Я не вижу твоих глаз, но даже так ощущаю ненависть. Теперь можешь ответить.              — Отцу захотелось.              — Просто так?              — Да.              — А это? — Дойкон потрогал длинный и глубокий порез, который располагался поверх другого, более старого.              — Отец решил доказать, что мне не послышались его слова.              — И что это были за слова?              — Сказал, что не убьёт меня, а переведёт в другую команду, — Натаниэль не стал говорить про Лисов и Пальметто, вдруг Дойкон не знал, какая именно у него теперь была команда.              — А этот? — Дойкон погладил второй порез на руке. Он сдвинулся в сторону, закрыв от юноши свет лампы, отчего Веснински чувствовал панику.              — Я сам.              — Зачем?              Натаниэль неуверенно замолчал, поджав губы. Соврать? Сказать правду? Но даже если и говорить правду, то какую? Что так ему было легче? Что так он контролировал своё тело и имел над ним контроль, а не наоборот? Что так он мог продержаться дольше до таблеток? Что ему намного проще, когда боль физическая, чем та, которая на душе? Что лучше он будет весь избит и изрезан, чем страх и подобные чувства будет брать над ним контроль? И что лишь одно прикосновение Ваймака — на тот момент незнакомого для него человека — заставило его вспомнить все кошмары.              — Натаниэль.              — Так проще.              Так, правда, было проще. Проще во всех смыслах. Он не был бездушной машиной. И именно поэтому это было проще. Ведь именно так иногда можно было почувствовать это опустошение, разливающиеся по всему телу. Именно так заткнуть все чувства и эмоции. Шрамом больше. Шрамом меньше. Какая была разница? То уродство, что сделал ему отец, уже ничего не исправит. И уж лучше будут щипать и чесаться новые порезы, болеть новые побои, чем будут тянуть старые шрамы.              Становилось тяжело дышать. Натаниэль быстро втянул в себя воздух. Его вновь мутило. Он отшатнулся в сторону. Ему нужно было увидеть этот чёртов свет. Ему нужно было хоть что-то, за что можно было зацепиться. Хоть что-то, что могло удержать его здесь и сейчас. Просто зацепиться за свет, чтобы не думать. Не вспоминать.              — И почему так проще?              Юноша лишь глубже задышал, заставляя себя делать это медленно. Он не хотел говорить. Не хотел вспоминать. Не хотел вообще ничего ощущать. Веснински покачал головой. Он не готов. Правда, не готов. Просто не может объяснить это. Даже если Дойкон будет угрожать, то Натаниэль не сможет. Иначе… Иначе он точно сейчас не выдержит.              — Расскажи.              Парень вновь покачал головой, опустив её. Его точно сейчас вырвет. Он вновь поднял голову, лишь бы видеть свет от лампочки, хоть от этого и становилось только хуже.              — Можно снять повязку? — Натаниэль потянулся к тряпке.              — Нет, — Дойкон изучал юношу, он не стеснялся и трогал его. Проводил пальцами по спине, затылку, груди. Руки спускались ниже. К бёдрам и ягодицам.              Почему-то Натаниэлю казалось, что он был чем-то наподобие образца. Будто Дойкон выбирает, брать его или нет. Юноша не дёргался. По крайней мере, ему так казалось. Веснински даже заставлял дышать себя нормально, если за нормальность считать то, как тяжело воздух поступал в лёгкие. Он заставил себя выключить навязчивые мысли, которые лезли в голову. Он чувствовал на себе слишком много взглядов, хотя был только Дойкон. Тот настолько будто настойчиво его изучал, что этот взгляд едва ли не прикасался к Натаниэлю. Прикасался каждого участка его тела.              — А если я дам тебе нож? — Дойкон поднял руку юноши, он рассматривал и трогал все многочисленные шрамы. — Ты бы порезал сейчас себя?              Наверное так ощущают себя рыбы, которых выбросило на берег. Можно дёргаться, открывать рот, глотая воздух, который никак им не помогает, ведь нужна вода.              Что именно хотел Дойкон? Чего он вообще добивался? Понять действия? Узнать, что сделает Натаниэль на самом деле? Зачем всё это представление? Дойкон хотел его проверить? Увидеть, наброситься ли Натаниэль на него с ножом? Или же это всё был спектакль, чтобы узнать, как можно манипулировать? Но в чём смысл? Откажется ли он себя резать или нет — что из этого извлечёт Дойкон?              Веснински попытался смочить горло слюной. Голова болела от постоянной попытки увидеть света больше, чем его было. От постоянных давлений как со стороны Дойкона, так и с собственной, подавляя свои чувства. Болела голова от мыслей — навязчивых и ищущих подвох. Ох, он бы хотел порезать себя. Даже смешно становилось от того, как сильно он этого хотел. Этот зуд на предплечье. Зуд на старых шрамах, которые так тянули. Натаниэлю нужно было хоть что-то, чтобы сбросить это всё. Сигарета. Лезвие. Таблетки. Что угодно могло помочь ему. И даже удары от Дойкона. Конечно, они обладали противоречивым действием, но хоть каким-то.              Натаниэль открыл рот, но так и не смог ничего сказать. Он закрыл его обратно. Он бы опустил голову. Он бы закрыл глаза, ведь ткань доставляла только неприятные ощущения. Но он не мог. Ведь там был тусклый свет. Свет, за который он продолжал цепляться. Что скажет Эбби, если узнает о новом порезе? Увидит ли он в глазах Эндрю какой-то намёк на понимание чего-то, что не понимал сам Натаниэль? Даже не понимая, почему золотисто-карие глаза тут же всплыли в голове, Натаниэль медленно выдохнул.              Дойкон лишь хмыкнул, заметив, что Веснински справился со своими эмоциями. Конечно, можно было развернуть Натаниэля, чтобы тот не мог видеть свет от лампы, но сейчас это было лишнее.              Натаниэль сделал шаг назад, когда Дойкон стал его подталкивать в грудь. Через три шага он наткнулся на что-то, что, скорее всего было столом. Когда мужчина развернул его лицом к столу и прижал к нему, то юноша лишь повернул голову в сторону света, всё так же цепляясь за него. Плевать, какой вид открывался для мужчины. Плевать на то, что тот лапал его за ягодицы, раздвигая их. Плевать на то, что он сжимал бедра. Натаниэль вновь цеплялся за свет.              Было страшно. Было жутко. И хотелось закинуться таблетками до состояния зомби. Но Натаниэль цеплялся за свет. Днём он увидит солнце. Днём и вечером он вновь будет тренироваться. Мэтт будет бурчать что-то про завтрак. Сет будет выёбываться. Девчонки будут болтать о причёсках. Ники будет вечно пиздеть не затыкаясь. Аарон закатывать глаза. А Эндрю… Эндрю будет цепляться своим взглядом за Натаниэля.              И ради этого он будет терпеть. Один день такой жизни заменил всё остальное. Он будет чувствовать себя опасностью и чужаком, но одновременно с этим и псом, которого подобрали. Пёс с бешенством. Определённо. Но хотя бы пёс, а не вещь.              — Не пытайся сбегать от меня. Я хочу, чтобы твои мысли были только здесь, — голос Дойкона прозвучал достаточно громко и в приказном тоне. Но теперь вещью Натаниэль будет только ночью. — А ещё сейчас я хочу услышать твой голосок.              Веснински услышал знакомый звук свиста. Он слышал этот звук слишком часто. Он знал, что именно следует за этим звуком. Юноша сдавленно выдохнул, получив удар по спине. Кнутом он получал слишком часто, но боль не становилась привычней. Всё тело сжалось. Кожу обожгло. Больно. Очень больно. Но хоть какое-то удовлетворение было от звука того, как в очередной раз хмыкнул Дойкон, явно ожидающий крика.              На этот раз его ударили чем-то толще, чем самые первые разы. Видимо, Дойкон не хотел оставлять на нём очередные раны. Пока не хотел.              Второй удар был заметно сильнее. Натаниэль вцепился в края стола, сжимая так сильно, что пальцы немели. Если Дойкон хотел его крики и стоны от боли, то Натаниэль не позволит этому случиться. По крайней мере не сразу. А Дойкон явно хотел криков. Следующий удар был с такой силой, что в глазах забегали искры. Натаниэль жадно втягивал воздух.              А ведь отец ему устраивал похожие тренировки. Только отец хотел тишины. Он бил Натаниэля так сильно, что кожа не выдерживала и рвалась. Бил так, что Натаниэль блевал от боли. И это повторялось до тех пор, пока юноша не терял сознание. Лишь один раз отец остановился раньше. Когда Натаниэль всё же заткнулся. Когда глотал крики и всхлипы. Когда все удары сопровождались лишь свистом кнута, выдохом воздуха из лёгких и хрустом пальцев, впивающихся во что угодно.              — Я сказал, что хочу услышать. Думаешь, что я не начну бить сильнее?              Натаниэль никак не отреагировал. Дойкону всегда нужны были его эмоции. Его переживания. Его чувства. Что ж. Хоть и маленькая война. Хоть и заранее проигрышная. Но всё же… Натаниэль видел свет. И он будет бороться, чтобы всем было тяжело, а не только ему. Он будет бороться за этот чёртов свет. И раз Дойкон и отец хотят сделать ад во плоти, то Натаниэль научиться плавать в лаве. Начнёт привыкать к кипятку в котловане. И он будет брызгаться. Да, всего лишь брызги, чтобы ад не настал для Лисов, но всё же брызги.              Когда Натаниэлю показалось, что он справиться со всем, он услышал смешок. Смешок сзади. Но Дойкон точно стоял сбоку. Это точно был смешок не от него. И всё пошатнулось. Все мысли. Все чувства. Брызги. Всё пошатнулось так сильно, что вырвался всхлип. Чёртов всхлип.              Они были не одни. Всё это время кто-то ещё присутствовал в комнате. Всё это время его лапал взгляд не только Дойкона. Всё это время кто-то молча наблюдал. Всё представление было для этого. И все навязчивые мысли были правдивыми. Веснински неосознанно дёрнулся и постарался выпрямиться, лишь бы не быть в такой позе, полностью предоставляющей обзор для того человека, но Дойкон среагировал быстрее, хватая его за волосы и с силой вжимая голову обратно к столу.              — Ну-ну, — мужчина надавил сильнее, чувствуя сопротивление. — Куда делась вся твоя уверенность? Только что ты же был готов противостоять. Посчитал себя кем-то. Человеком что ли?              Натаниэль упёрся руками в стол, стараясь выпрямиться. Кто был у него за спиной? Отец? Если да, то Натаниэль точно умрёт сегодня. Если отец увидел, что Натаниэль не весь сломлен, то точно сломает его. Сломает если не тело, то душу. Сломает ту изуродованную душу, которую непонятно как воскресили Лисы. Если это отец… Он же был прямо за спиной… Он же буквально видел откляченный зад Натаниэля, стоящего раком.              — Нет… — Натаниэль вновь постарался выпрямиться.              На этот раз Дойкон приподнял его голову от стола, но лишь для того, чтобы с силой дёрнуть её обратно вниз. Юноша воскликнул от боли. Нос хрустнул так, что этот звук был во всей голове. Дышать было и так тяжело, но сейчас и вовсе не получалось. У него определённо пошла кровь.              — Как вы можете увидеть. Натаниэль у нас очень интересный экземпляр, — Дойкон удерживал Натаниэля, всё ещё чувствуя, как тот пытается подняться. — Я надеялся, что шоу будет подольше, но не вышло.              — И ради этого ты позвал меня?              Голос был незнакомым. Натаниэль прекратил попытки подняться. Он задержал дыхание. Послышался ещё один звук.              — Мне нравится. Я люблю немного других шлюх, но выебать копию Натана — будет забавно. Помню Натана ещё молодым. Перед нами его точная копия. Уж поверьте.              Натаниэль не мог сдержать дрожь. Минимум два человека в комнате, не считая его и Дойкона.              —Я пересекался с ним месяц назад. Он говорил, что Натаниэль переёбанная шлюха.              Три человека.              — Зато как натренирован. Последние удары были хорошими, а он и звука почти не издал. Давно такого не видел. Сейчас все какие-то хлипенькие.              — Мне не интересно. Потасканная дырка не доставит удовольствия.              — Дырка и есть дырка, но навряд ли он подойдёт мне по вкусу.              Юноша судорожно втянул воздух. Всё это время он не дышал. Шесть. Минимум шесть. Но как? Как он их не услышал? Как не понял сразу?              — Господа, — Дойкон усмехнулся. — Мы с вами столько всего прошли. Вы думаете, что я бы устроил такое показательное выступление просто так? Я знаю все ваши предпочтения. Разве я когда-либо предлагал товары, которые не пришлись бы по вкусу?              Люди в комнате отрицательно ответили ему.              — Натан достаточно долго воспитывал его. Конечно, немного в другом смысле, но это дало свои плоды. Поверьте, Натаниэль очень интересная игрушка. Он всё ещё непослушный. Всё ещё грубит. Но разве не в этом сладость дикого фрукта? Он не сломается так, как ломались другие игрушки. Он может клацать зубами, но никогда не укусит, уж поверьте.              — Потасканная дырка, — повторил грубый голос со скукой.              — Устроим демоверсию? — с азартом проговорил Дойкон. — Полный доступ после приобретения, м-м-м… — мужчина задумался, — абонемента. Можно разового, можно на определённое количество. С деталями потом.              Натаниэль будто слышал всё из-под воды. Смысл был, но всё никак не доходил. Он же видел свет. Он же был готов брызгаться. Готов был к лаве. Так почему? Почему сейчас он мог только замереть, ожидая, что будет? Почему не мог сдвинуться?              Когда холодная влага смазки коснулась ануса, он воскликнул.              — Можете осмотреть и потрогать. Не стесняйтесь. Только без присовываний, господа. Это демоверсия. Убедитесь, что он вам подходит.              — Нет! —Натаниэль попытался вывернуться, но Дойкон лишь с большей силой впечатал его носом в поверхность стола.              Сзади послышались шаги. Кто-то переговаривался между собой, обсуждая Натаниэля. Кто-то засмеялся, подливая в стакан напиток. Это было даже не шоу. Это была выставка товара. Он был вещью для развлечения.              Когда в него засунули палец, то вырвался лишь очередной сдавленный писк.              — А дырка-то не разъёбанная, — мужчина, вставивший в него палец, засмеялся. — Ладно, дружище, умеешь убеждать. Скажешь потом, сколько с меня.              Натаниэль перестал сопротивляться Дойкону, он вцепился обратно в края стола. Он ловил свет от лампы. Старался сконцентрироваться лишь на ней. Руки трогали его везде. Они лапали его. Все засовывали в него пальцы. Кто-то лез этими же пальцами в рот. Некоторые обхватывали его за талию и прижимались вставшими членами сквозь одежду, будто примеряя, удобно ли будет его ебать. Голоса вокруг смеялись. Они то обсуждали его, то какие-то свои дела. Кто-то хвастался сделками. А Натаниэль просто цеплялся за свет. Нет, он не плакал. Не сейчас. Сейчас если эти хищники увидят слезы, то будут добиваться их всегда. Он просто лежал на этом столе, пока от каждого прикосновения, от каждой шутки в его сторону что-то ломалось. И уже не получалось представить солнце. Не получалось вспомнить каково быть Лисом. Каково быть днём на улице. Хотелось зацепиться за людей. Ваймак. Эбби. Эндрю. Хоть кого-то. Хоть как-то. Но отвращение от происходящего душило его.              — Почему у него вялый? — Кто-то с силой поставил бокал около Натаниэля, стукнув стеклом по поверхности. — Шлюхи на то и шлюхи, что должны стонать да выёживаться, лишь бы угодить.              — В этом плане Натаниэль у нас очень сложный, — Дойкон похлопал юношу по плечу. — Он слишком гордый, чтобы стонать и извиваться под кем-то. Если тебя беспокоит его не встающий член, то тут проблем не будет, всего один укольчик или таблетка и…              — Мне не нужна такая уродливая шлюха, у которой даже член не стоит, — мужчина фыркнул. —Что вообще у него с кожей? Даже противно прикасаться. Это и выглядит настолько отвратительно, что я лучше рукой воспользуюсь.              — Кейдер, тебя вообще не должен его член заботить, ты ведь любишь просто ломать всё, — заговорил кто-то, отчего все засмеялись.              — Не хочу трахать больную шлюху.              — О, а вот тут поправка, — Дойкон вмешался. — Он не больной. Кровь ему периодически брали для анализов. Но если заставишь его стонать под тобой, то с меня любая бутылка из коллекции, которую ты захочешь.              — А ты уверен, что под мои предпочтения он подойдёт? — очередной мужчина подошёл к Натаниэлю, он положил руку ему на затылок, затем медленно спустился к шее, сдавливая.              — Да, но помните мои первые слова? Он всё ещё принадлежит Морияма. Ломать в пределах разумного. Не убивать, не…              — Помним-помним. Ты про это раз десять сказал.              — Жду не дождусь, когда он перейдёт в твоё имущество. Ты уже разговаривал с Натаном насчёт этого?              — В процессе.              Этому не было конца. Никто его не насиловал, но легче не становилось.              — И всё же урод, — в очередной раз раздалось над Натаниэлем. Мужчина обошёл его, оказываясь сзади. — Это Натан так развлекался?              — Да, — Дойкон всё время находился рядом с юношей, чтобы в случае чего не дать ему что-то вытворить.              Вот только у Натаниэля даже мыслей таких не было. Не было вообще ничего. Он и так знал, что был шлюхой. И так знал, что был уродом. И так ненавидел себя до такой степени, что не смотрелся в зеркало. Что мылся, не опуская головы, лишь бы не видеть своё тело. Только руки. Только руки он позволял видеть и себе, и окружающим. Руки шлюхи. Урода. И монстра. Чтобы не забывать. Чтобы всегда помнить кто он.              Когда рука мужчины опустилась ниже, чем анал, то Натаниэль весь передёрнулся. Он пискнул, едва мужчина обхватил его мошонку.              — Зачем ему вообще нужны яйца, если у него не встаёт член?              — Кейдер, просто ему нужна помощь, чтобы встал, — Дойкон засмеялся.              — Помощь? Чтобы я ему ещё помогал? — Мужчина фыркнул.              — Ладно, думаю, что все всё для себя решили. Проходите в мой кабинет, я подготовил для всех угощения и алкоголь. Сейчас я решу несколько вопросов и присоединюсь к вам, — Дойкон дождался, когда все выйдут из комнаты. Он потянул Натаниэля за волосы и стянул его со стола.              Дойкон поставил перед Веснински стул и сел на него.              — Можешь снять повязку.              Натаниэль сразу сделал то, что было сказано. У него не было сил на сопротивление. Не было сил ни на что. Он едва ли держался, чтобы не впасть в истерику. Когда Дойкон стал расстёгивать ширинку на костюме, то Натаниэль лишь прикрыл глаза. Он не хотел видеть прямо перед своим лицом член. Дойкон без слов потянул его в очередной раз за волосы, и Натаниэль послушно открыл рот.              — Я хочу, чтобы ты запомнил мои слова, — Дойкон усмехнулся, он тихо застонал, надавливая на голову юноши. — Ты живёшь благодаря мне. Ты будешь иметь деньги только благодаря мне.              Мужчина двинул бёдрами. Слишком приятно. Он вновь застонал от ощущений, наслаждаясь тем, что Натаниэль был сломлен. Это возбуждало. Возбуждало до такой степени, что можно было кончить только от этого.              — Вкус моего члена — это вкус твоей жизни. Ты можешь даже думать, что у тебя есть жизнь, я не против. Но каждая секунда твоей жизни только из-за того, что мой член был в тебе. Ты должен помнить об этом всегда.              Мужчина надавил так сильно, что ощутил, насколько глубоко взял Натаниэль, сдавливая член горлом. Юноша трепыхнулся в его руках.              — Я буду трахать тебя. Буду трахать твой рот. И при всём этом давать играться остальным, пока ты не начнёшь умолять меня. Пока не начнёшь просить только мой член. Я буду позволять всем использовать тебя как угодно. Буду позволять каждому иметь тебя. Я хочу, чтобы они сломали тебя.              Дойкон ослабил руку, позволяя Веснински отстраниться.              — Натан сказал, что теперь из тебя не так легко выдавить мольбу. Что ты больше не говоришь «пожалуйста», если только не довести тебя до такой степени, что будешь реветь, словно ребёнок.              Натаниэль жадно втянул в себя воздух, он старался не слушать. Юноша опустил голову, он весь сжался и сгорбился. Было безумно холодно. И его сильно трясло. Он старался не понимать слов. Старался отстраниться. Но Дойкон знал, как действовать.              — Соси член, ведь это вкус твоей жизни, — мужчина облокотился на спинку стула и улыбнулся, он привлёк всё внимание юноши лишь одним звуком.              Веснински резко поднял взгляд на руку Дойкона, увидев в ней склянку с таблетками. Натаниэль тут же стал выискивать взглядом свою одежду.              — Твои они. Достал сразу, как ты снял кофту.              Натаниэль судорожно подскочил, стараясь забрать таблетки, но Дойкон пнул его в плечо, роняя обратно на пол.              — Неужели настолько сильно ты от них зависим? — Мужчина открыл колпачок. — А если я отберу их?              — Не надо, — Веснински покорно сел на колени, опустив взгляд в пол.              — Хах! — Мужчина наклонился вперёд, чтобы дотянуться до юноши, он поднял его голову за подбородок. — Раз ты такой послушный, значит, правда, не сможешь без них. Хорошо, я не отберу их. Но у тебя есть ещё незаконченное дело.              Дойкон поудобнее сел, чуть развалившись на стуле. Он с улыбкой наблюдал за тем, как будто тускнеют глаза Натаниэля. Как тот сдаётся. Веснински даже не пытался найти в себе силы. Он устал так сильно, что мечтал лишь об одном — чтобы всё уже закончилось. Чтобы он поскорее остался один. Чтобы он покинул это место. Юноша закрыл глаза, лишь бы не видеть член Дойкона.              — Не стесняйся и хорошенько постарайся, тогда я тебе их отдам.              И Натаниэль сделал это. Он подавлял в себе все эмоции. Подавлял слёзы. Подавлял даже рвотный приступ. Было слишком тошно. Но ему нельзя было сейчас злить или перечить Дойкону. Только не тогда, когда тот мог забрать таблетки.              Когда одновременно с тихим стоном Дойкона во рту оказался ужасный вкус спермы, Натаниэль резко отстранился, выплёвывая всё. Он закашлял и его чуть не вырвало, но рвотный приступ удалось сдержать. Веснински сплёвывал слюну, смешанную со спермой, и каждый раз начинал кашлять в новом рвотном приступе.              — Даже не думай блевать, — Дойкон с отвращением отодвинулся. — Мог бы притвориться, что тебе нормально.              Внутри прожглась такая дырка, что не было никаких сил. Ни физических. Ни моральных. Натаниэль слабо кивнул. Он ощущал себя настолько опустошённым, что просто закрыл глаза.              — Можешь забрать свои таблетки, — Дойкон встал со стула и присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с юношей.              Веснински открыл глаза и потянулся к таблеткам, но Дойкон усмехнулся и, опустив руку, высыпал всё на пол. Он специально высыпал всё так, чтобы таблетки попали в выплюнутую сперму. Мужчина засмеялся, наблюдая за тем, как Натаниэль замер.              — Я же сказал, что вкус твоей жизни — мой член. Теперь и моя сперма, — Дойкон достал из кармана купюру и бросил её вместе со склянкой рядом с юношей. — Одевайся и проваливай.              Мужчина поднялся с корточек. Он поправил пиджак и вышел из комнаты, оставляя Веснински одного.              Натаниэль взял баночку от таблеток. Он медленно втянул в себя воздух, ощущая только боль в груди. Затем выдохнул, чувствуя удушение. Так он повторил несколько раз, прежде чем собрать испачканные в жидкостях таблетки. Он оставил лишь две таблетки, наименее испачканные, и положил себе в рот, тут же проглотив. Спустя несколько минут стало легче. Стало так легко, что он не ощущал никаких эмоций. Было приятно ничего не чувствовать. Дорогу обратно он не помнил. Не помнил того, как вообще оказался в машине, как вылез из неё. Он что-то стал понимать лишь только, когда в глаза ударил солнечный свет. Всё тело онемело. Он сидел у стены, за углом от входа в Лисью Башню. Кажется, телу было холодно. Кажется, его стало отпускать от таблеток.              Натаниэль едва удержался на ногах, когда поднялся. Он почувствовал спазм и тут же наклонился, позволяя себе проблеваться. Стена была ему опорой, пока он шёл ко входу. Он старался не обращать внимания на ощущение грязи. Будто чужие руку оставили на нём следы. Будто это могут увидеть все. Натаниэль проигнорировал Мэтта, который что-то у него спрашивал. Проигнорировал то, что сейчас было уже семь утра. Он пошёл сразу в ванную, где закрылся и залез в душ. К счастью, с Мэттом они купили ему мочалку. Поэтому сейчас он раз за разом намыливал себя и тёр мочалкой везде, где только мог. Он тёр с такой силой, что на коже оставались красные следы. Он тёр так, что из недавно зашитого пореза пошла кровь. Он тёр так, что кожу саднило.              Он тёр так, будто пытался снять с себя кожу.