Who's Pulling The Strings?

      Из всех издержек существования во всё ещё живущем организме больше всего Аластор не любил потребность во сне.       Не то чтобы демону требовались полноценные восемь часов в сутки для восстановления сил. О нет, он мог не смыкать глаз днями, а порой даже неделями. Но, увы, он не был и всесильным, а потому, так или иначе, мозгу просто необходимо было порой отключаться хотя бы на короткий промежуток времени.              Жаль вот только, что отключиться почти не получалось.       Ведь стоило только влиться в долгожданную и такую непривычно умиротворённую для Ада негу — появлялись отвлекающие факторы. Без предупреждения и без стука врывались в блаженную тишину и обязательно находили причину допытаться, разрушая ко всем чертям любые попытки расслабить вечно напряжённое сознание.              Поэтому Аластор предпочитал проводить ночи более продуктивным способом. Конечно, если неподвижное стояние в углу с застывшим выражением лица и жутковато светящейся улыбкой можно было назвать продуктивным.       Но бывали и другие ночи, которые демон отводил под… удовлетворение запросов отвлекающих факторов. Слово «охота» Аластор ненавидел — внутри что-то неприятно дёргалось от одного лишь упоминания этого понятия. Слово «долг» мерзковато давило на столь ценное и важное для Радиодемона чувство свободы и вседозволенности, неумолимо напоминая о том, что вся его свобода — лишь иллюзия. Слово «жертвоприношение» отдавало какой-то безвкусной старомодностью: он наслушался подобного ещё при жизни и не был уверен, что данный термин в достаточной степени описывает нынешнее положение вещей.       Поэтому Аластор подобрал другое понятие.       Развлечение.       Пожалуй, это стало развлечением ещё там. На Земле, в маленьком городке под Новым Орлеаном, где обаятельный и любимый всеми радиоведущий втайне жил двойной жизнью, регулярно совершая безжалостное кровопролитие, дабы удовлетворить ему одному известные потребности. Не думать, не анализировать, не вслушиваться в предсмертные крики жертв, развлекаться — было проще, чем ненавидеть себя за самую большую в жизни ошибку. Стать в собственных глазах безжалостным монстром, хладнокровным маньяком, одержимым убийцей — было проще, чем упасть в бездонную яму вины, сожаления и отчаяния. Сохранение собственного равновесия стоило радиоведущему честности перед матерью. Та ни о чём не знала, ведь, Аластор уверен, навсегда бы разочаровалась в чём. Но он выбрал наилучший путь из возможных, и со временем это смогло настолько глубоко въесться в его сознание, что стало частью души.       Нечто тёплое, что когда-то билось в груди, остыло, заледенело и остановилось. Вместе с десятками умерщвлённых страдальцев Аластор умертвил собственное сердце.       И им это понравилось. Очень. Они хвалили его. Хоть почти и не появлялись тогда, лишь изредка приходя во сне с напоминанием о сроке уплаты — они были довольны и обещали ему со временем невероятные силу и могущество.       Когда именно эта сила должна была быть присвоена, радиоведущий не понимал. Они лишь продолжали нашёптывать что-то об идеальном служителе и собирали, собирали, собирали души, требуя с каждым разом всё больше.              От смерти они его не уберегли.       Тот день навсегда впечатался в память Аластора.       Очередное тело, погребённое в глубинах лесной чащи, куда обычно не совалась ни одна живая душа. Отработанные до автоматизма движения лопатой. Затем — едва слышный хруст ветки чуть поодаль, ломающейся под чьими-то шагами. Собственные руки, замершие, будто под невидимыми оковами. Накатывающий волнами, парализующий до кончиков пальцев, пробирающий насквозь и такой позорный страх. Любое, даже малейшее движение — и его точно заметят.       Минута невыносимого ожидания.       Направленное чётко в его голову дуло охотничьего ружья.       Убегать, пробовать спрятаться или нападать — бессмысленно. Убедив себя в том, что стал хищником, он вновь оказывается беззащитной жертвой, застывшей под ярким светом фар. Впервые с момента заключения сделки в голову ядовитым паразитом прокрадывается мысль: он ничего на самом деле не контролирует.              Даже монстры боятся умирать. Особенно те, что собственноручно отдали себя в лапы других, ещё более жестоких и кровожадных монстров.              Тогда он впервые по-настоящему их увидел. Звук выстрела рассёк лесную тишину, и множественные тени словно выросли из-под земли, окружая его беспорядочной гулкой пеленой. Они кружили и кружили вокруг, пока застреленный человек корчился где-то между Землёй и Адом, мечтая перестать что-либо чувствовать и молясь всем возможным духам, чтобы эта невыносимая пытка наконец закончилась.       Аластор знал, что смерть — это больно, но не думал, что настолько.       Обычно смерть от пули наступает быстро, но он ощущал каждый миллилитр крови, вытекающий из дыры в голове, и каждая клеточка тела источала жестокую, всепоглощающую пульсирующую боль. Но хуже было другое. Осознание, что он не успел попрощаться с матерью.       Что она подумает, когда утром настроит радиоприёмник на нужную волну и вместо привычного голоса любимого сына услышит экстренный выпуск новостей, в котором объявят, что безжалостный маньяк, от рук которого за последний год пострадало более двадцати человек, оказался ведущим их радиостанции? И что теперь он найден мёртвым рядом со своей расчленённой чуть ранее жертвой…       Она будет разочарована. Так сильно и безнадёжно. Она никогда его не простит, а он больше никогда не сможет её увидеть и объяснить. Упасть в тёплые утешающие объятия — как когда-то в детстве — и умолять вытащить из этого порочного круга. Теперь он навсегда останется в глазах мамы ещё одним разочарованием в её и без того не самой радостной жизни. Каково это — узнать, что твой единственный лучик света оказался самой беспросветной тьмой?       Кажется, его заледеневшие губы безмолвно нашептывали бесчисленное «Прости меня», пока тени обволакивали трепещущееся в последних конвульсиях тело.              Провалившись глубоко в бездну и оказавшись в этой багровой дыре, Аластор наконец получил обещанное.       Теперь, пожалуй, он понимал, ради чего был столь услужлив всё это время.       О, он определённо получил хорошую награду. Тёмные покровители приобрели свою материальную оболочку и стали подвластны ему — и это сделало его абсолютно неуязвимым перед любыми другими грешниками, а тело превратилось в кровожадную машину для пожирания чужой плоти. Он стал сильнее любой другой человеческой души, попавшей сюда, и даже сильнее любого оверлорда.              В Аду всё было… по-своему.       Впрочем, не то чтобы что-то из здешних правил стало для Аластора в новинку.       Он быстро понял несколько важных базисов существования в посмертии. Первый: Ад не прощал ошибок. Нет, дело было не в физической уязвимости — к счастью, таковая здесь практически сводилась к нулю — а в положении. В этом месте срабатывал закон джунглей: либо ты, либо тебя. Единственная неосторожность могла лишить любого из несчастных грешников владения своей душой и навсегда отдать её в лапы какого-нибудь извращенца, который будет всю оставшуюся вечность морально изгаляться над своей жертвой.       С этим всё оказалось достаточно несложно — у Аластора уже не было при себе главной разменной монеты.       Второй базис: Ад не любил слабых.       Тех, кто был склонен жалеть себя, сокрушаться о своей участи, пытаться отрицать данность. Таких Ад растаптывал в первую очередь, топя в сожалении, чувстве вины и ненависти, погружая в бесконечные душевные муки. Совсем иначе дела обстояли у тех, кто заходил сюда с ноги, зная, как и с чем здесь можно работать. Такие быстро закрепляли за собой статус сильнейших и наслаждались обретённым могуществом, с удовольствием используя его для построения своей новой жизни после смерти.       Не то чтобы земное существование чем-то сильно отличалось в этом плане: слабость не любили нигде. Поэтому Аластору несложно было приспособиться. Более того, в отличие от своей прошлой жизни, он лишился любых своих слабых мест. Здесь он больше никогда не будет беззащитным ребёнком, неспособным постоять за себя и за близкого человека. Ха! Да здесь у него и близких-то не будет.       Отсюда вытекал и третий базис: в Аду нельзя иметь привязанности. Полезные знакомства, выгодное сотрудничество — да. Но не тот тип взаимоотношений, который может поставить в уязвимое положение.       Никакой уязвимости. Никаких точек давления. В своей новой жизни Аластор никогда и ни от кого не будет зависим.              Его сила росла с каждым днём, позволяя практически без труда достигать желаемого и утверждать свой статус. Жестоко, бескомпромиссно и со спецэффектами. Это дурманило, сводило с ума, вгоняло в чувство ненормальной, изощрённой эйфории. Были моменты, когда Радиодемон почти готов был признать, что вся его земная игра стоила нынешних адских свеч.              Но была во всём этом и парочка до смешного глупых минусов.       Первый заключался в новой внешности кровожадного убийцы, которая вместо ожидаемой красноречивой аллюзии к какому-нибудь хищнику подарила ему миловидные оленьи черты. Казалось, сама судьба решила в очередной раз посмеяться над ним — достаточно безобидно, но до чего же тонко и изощрённо.       Олень. Жертва. Беззащитная жертва, застреленная в лесу.       Будто бы очередное напоминание о том, кто он на самом деле.       Но эта неприятная деталь была сущим пустяком по сравнению со вторым, куда более значительным минусом. Их запросы возросли вместе со способностями демона.       Теперь им нужны были не просто души. Вернее, не только души. Теперь тёмные покровители хотели пожирать самые сильные из них.       Теперь они не стеснялись появляться и разговаривать со своим подопечным, требовать жёстко, безоговорочно, пресекая любые мысли о возможном сопротивлении. Иногда закрепляя результат посредством физического контакта, оставляя на этом странном новом теле неуловимо быстрые жгучие удары, которые впоследствии превращались в шрамы и оставались навсегда — как ещё одно вечное напоминание о том, кому он на самом деле принадлежит.       И особенно они любили приходить в те моменты, когда их питомец пытался спать.       Голоса теней каждый раз менялись, не имели конкретной физической формы, и Аластор никогда не мог понять, звучат ли они лишь внутри его сознания, или же их действительно может услышать любой случайный свидетель. С бессильным принятием демон осознавал, что за долгие годы так и не узнал абсолютно ничего о своём невидимом хозяине, который так искусно дёргал свою излюбленную марионетку за нити.       Был ли это лишь один конкретный дух, или же они бесчисленным множеством прятались среди тьмы? Какова природа происхождения этих существ?       Что будет, если не подчиниться?              Из всех вопросов Аластор узнал ответ лишь на последний — в тот момент, когда однажды проявил глупое, бессмысленное и такое непредусмотрительное самоволие, отказавшись отдать очередную душу на растерзание. В то время как другие оверлорды владели сотнями чужих душ, Аластор на протяжении многих лет не оставлял себе ни одной — и потому посчитал, что уже в достаточной степени удовлетворил теней, чтобы поиметь на своём счету хотя бы парочку собственных подчинённых.       Напрасно. Весьма напрасно.       К счастью, не являясь частью Ада, они никак не могли повлиять на силу демонической сделки. К несчастью — могли наказать за непослушание, что вскоре и произошло.              Единственная ошибка обошлась Аластору непомерно дорого.       Они забрали его на семь лет. Долгих, мучительных, бесконечных лет, которые казались целой новой вечностью внутри его вечного посмертного существования. Сознание стёрло часть воспоминаний оттуда с целью сохранения здравия ума, но грешник всё равно навсегда запомнил невыносимые душевные пытки, которым они его подвергли.              Он ошибался, думая, что находится в относительной безопасности под покровительством этих могущественных сил. Он ошибался, надеясь, что стал хоть немного сильнее, чем был тогда, в детстве. Он ошибался, полагая, что хотя бы маленькая частица собственной души ещё сохранилась капелькой свободы где-то глубоко внутри.              Он не принадлежал себе ни на миллиграмм.              Вернувшись, Аластор сумел идеально сохранить лицо, сделав вид, что ничего особенного не произошло и лишь напустив дополнительной загадочности в свой ужасающий образ. Но впервые задумался о том, чтобы избавиться от чёртовой заразы внутри себя, ядовитым паразитом высасывающей все мыслимые и немыслимые соки.       И, когда никто иной, как сама принцесса Ада, объявила об открытии своего нового отеля, голову демона посетила мысль. Это была лишь мимолетная догадка, наивное зёрнышко надежды — но, чёрт побери, это могло сработать.       Он не верил в идею искупления, и уж точно не верил, что прощение Небес может заслужить кто-то наподобие него. Всё это была детская розовая мечта юной Шарлотты, не имеющая отношения к суровой реальности Ада, но Аластору было плевать, ведь он увидел в этой задумке грёбаную лазейку. Стоило попробовать.       Даже если ничего не получится, он по крайней мере с блеском напомнит о себе после семилетнего отсутствия и обернёт любые дальнейшие события в свою пользу, как и делал это всегда. Почему бы лишний раз не укоренить свой образ смеющегося над чужими провалами монстра? В качестве приятного бонуса заручившись поддержкой одного из самых влиятельных жителей их багрового болота.       Ну а в случае, если всё удастся… В Раю духи Вуду не будут иметь над ним ровным счётом никакой власти. Это и станет точкой в их непростых и долгих взаимоотношениях.              Опыт обещал быть весьма интересным.              Забавно: за весьма короткий срок у принцессы сложилось доверительное и даже тёплое отношение к Радиодемону. Он был до очевидного нужен ей, как один из очень немногих источников опоры и поддержки.       Раньше Аластор думал, что подобную привязанность способы испытывать лишь крайне отчаявшиеся души. Оказалось, что и чересчур вдохновлённые — тоже.       Как бы то ни было, он стал беспрекословно участвовать во всех наивных экспериментах милой Чарли, не думая ни о чем, кроме поставленной цели, о которой, разумеется, не догадывалась ни одна живая или мёртвая душа. Задача на первый взгляд была вполне несложной: убедить теней в том, что просто развлекается, и маленькими шагами идти по умело протоптанной дорожке из доверия Чарли, по пути не забывая веселить себя чужими страданиями и другими излюбленными демоном занимательными вещами. Проще говоря — не напрягаться и не сбиваться с пути. Всё так же продолжая убивать грешников, всё так же держа окружающих в страхе и оставаясь для всех одной сплошной загадкой.                     А потом эту свеженькую, отточенную, почти идеальную тропу вдруг пересёк грёбаный Люцифер.       И всё, абсолютно всё, к чему демон успел привыкнуть за своё достаточно продолжительное существование — вдруг затрещало по швам.