Грешно. Не правильно. Блудно.

В маленькой, выделенной для Николаса, комнатке было душно и пыльно. Сероватые стены словно уменьшали пространство, окутывали давящим ковром, похожим на тот, что бренным телом лежал в коридоре. За окном виднелось только старое здание с обшарпанным фасадом. К огромному удивлению парня штор в комнате не было. Подняв худую кисть руки, Николас вытер выступающий пот. Температура в помещение словно только поднималась. Подойдя к окну парень взялся за нагретую палящим солнцем щеколду. Рамы деревянные, казалось, что поставленные ещё во времена динозавров, с облезшей краской белого цвета, которая неудачно прятала под собой нежно-голубой. Окно открылось со скрипом и приглушённым щелчком. В комнату пробился свежий воздух, и Николас смог глубоко вдохнуть. Слабый запах полыни и свежевыкошенной травы. У него дома пахло аиром и воском, иногда маминых духами, в те дни, когда она не выходила на службу в церковь. Надышавшись улицей глаз пал на пока не горящую в потолке лампочку. Одинокая святитель держалась только на проводах. В этом помещении на само деле все было не особо целое. Даже сами несущие здание стены держались и в правду на Божьем слове. На полу от подсвечивающего солнца виднелись сильные царапины, явно от заправленной ещё в прошлом году, кровати. Сама кровать одиноко стояла в углу, возле окна. На тумбочке, не особо приятного для глаз цвета, было много тёмных пятен. Подойдя к ней, Хэммик замялся, а можно ли ему так нагло рассматривать содержимое ящика, но интерес был выше, да и теперь это вроде его комната. Открыв первый ящик там оказалась немного пошарпанная временем библия. По её обложке уже было видно, что она довольно-таки часто использовалась. Немножко помятая, отец бы его за такое убил. Проведя худыми от постов пальцами шатен собрал слой пыли. Тот курносый парень из автобуса был прав. Был прав с самого первого слова, и до самого конца совместной поездки. Захотелось заплакать. Вспомнилось, как сидел на коленях в углу комнаты шепча и умоляя о прощении. Сняв лёгкий рюкзак с ослабших плеч, Николас кинул его на пыльную кровать пробудив сильный вихрь из пыли. Из-за не попадающего на кровать света её было плохо, но видно. Тут давно никто не появлялся. Внутри, где-то глубоко израненной души, при взгляде на комнату, появился ватный комок. Ноги подкосились, а руки ослабли. Хотелось биться об стену и громко кричать. Хотелось не быть здесь. Хотелось вернуть время вспять, не говорить родителям о своём греховном влечение, списать всё на минутный порыв или вообще не подходить к тому самому парню. Хотелось бы не быть таким, хотелось бы полюбить соседскую девочку – Лиззи с нежными плечами и слабыми руками. Николас пытался. Правда, пытался не смотреть на рядом стоящего брата девушки – Генри. На его широкие плечи, сильные руки, которые носили церковные пожертвования, на рельефный торс просвечивающийся после дождя. Старался обратить внимание, на мягкие, округлые формы девушки. Не получилось. Но от этого не было так больно, как после того, как эта сама Лиззи рассказала своему отцу про целующихся Генри и Николаса в комнате брата. Последствия были не обратимы и плачевны. Николас теперь здесь, а широкоплечей блондин теперь в другом штате на перевоспитание у строгого священника, друга семьи. Послышался тихий скрип досок в глубине коридора, шаги медленно приближались к самой дальней комнате. Спустя пару минут. В дверь кто-то скромно постучал. –Николас? – тихий, женский, с едва заметной хрипотцой голос прозвучал за тонкой преградой в виде двери, – у вас пятнадцать минут до встречи с отцом Паулем. Не опаздывайте, это невежливо. Николас зажмурился и глубоко вдохнул. Открыв глаза, он надеялся, что все пропадёт и это просто страшный сон. Оказался не сон. Скорее кошмар на яву. Выдох был длинным и очень уставшим. Разгладив фантомные складки на идеально выглаженной рубашке, Николас открыл скрипучую дверь. В коридоре висели незамысловатые картины с различными пейзажами. По пути к выходу из здания Николас увидел в рамке скучный лес, пустое море и блондинистую девушку за круглым столом с множеством красных яблок. Бессмыслица. Быстрым шагом Николас дошёл до того самого здания, которое виднелось из его окна. Пришлось сделать целый круг вокруг корпуса проживания. Вблизи здание было ещё хуже. Ступеньки во многих местах раскрошены, из-за чего приходилось маневрировать мимо рассыпчатых мест. Возле деревянной двери было две таблички. Пробежавшись взглядом Николас не заметил особо важной для себя информации. И поэтому без угрызения совести зашёл в обволакивающую прохладу здания. В просторном помещение, Николас пометил у себя в голове его как "Прихожая", было много всё тех же картин и огромный ковёр по центру комнаты. Один диван и много шкафов и полок с различными книгами. Подойдя поближе Николас разглядел библии в разной вариации и множество написанных от руки толи журналов, то ли книг, то ли дневников. Появилось огромное желание открыть и почитать хотя бы одну написанную от руки, но здравый смысл все же уговорил его отказаться от этой идеи. Вместо этого он всё же пошёл к его новоиспечённому отцу. На двери была золотистого цвета таблички с самой за себя говорящей надписью «Отец Пауль». Постучавшись Николас стал ждать разрешения войти. В их доме всегда запрещалось заходить без стука в комнату, отец считал это бестактностью, хотя сам и игнорировал это правило в отношении своей семьи. –Войдите, – неприятный голос раздался из-за, словно пластмассовых, дверей. Ручка легко поддалась, одна из дверей открылась и вот Николас стоит в хорошо освещённом помещение. Он сразу увидел множество икон и толстого мужчину за столом. Стало неуютно. Множество бумаг были стопками распределены по столу. В таких же шкафах, как и в "Прихожей" было огромное количество написанных от руки записей. Помещение давило, все иконы словно смотрели только на него одного. Самый тяжёлый взгляд был у сидящего за столом мужчины. –Проходи, присаживайся, – от неожиданно вырвавшего из раздумий голоса Николас вздрогнул. Но он все равно покорно сел на стул, перед отцом Паулем. –Николас, ты ведь понимаешь, – мужчина сделал длинную паузу, пока брал в руки толстый блокнот и медленным каллиграфичным почерком выводил имя парня на нём, – зачем ты здесь? Ручка неприятно карябала по бумаге. Николас сразу же кивнул, но вспомнив, что мужчина не смотрит на него тихо пробурчал, –да, я всё понимаю. Мужчина только покачал головой и продолжил медленно выводить инициалы парня. От такого оттягивания разговора Николаса охватил мандраж. Стараясь отвлечься он стал разглядывать самого мужчину. Уставший взгляд, округлое лицо с глубоко посаженными глазами и короткая причёска. Классический костюм, без раздражающего Николаса, обычно, галстука. –Нет, Николас, нет, – мужчина открыл первую страницу блокнота и стал снова что-то писать, но уже более быстрым и не понятным почерком, – ты совсем ничего не понимаешь, – снова долгая пауза заставившая Николаса задержать дыхание, – раз ты здесь, значит твоя душа уже очернена. Мужчина прокашлялся и почесал подбородок, словно учёный сделавший открытие, продолжил. –Ты грешен, Николас, – мужчина посмотрел на юношу холодными глазами. Они пробежались по его тощей фигуре и остановились на глазах, вызывая табун мурашек, – Ты блудной и грязный. Ты грязен, слышишь? – он перевел взгляд на окно и уже тише и спокойнее вторил, – грязнее грязи...– он вздохнул и словно уставши продолжил, – а грязь–это неправильно. Значит ты не правильный. – священник брезгливо усмехнулся, и подытожил – ты испорчен. Отец Пауль вернулся к написанию чего-то. Каждое слово было выговорено с таким ядом, что от него у Николаса заслезились глаза. Мать кормила его молчанием, а отец презрительным взглядом и долгой молитвой. Такие слова он слышал редко, и надеялся, что не будет их слышать нигде за пределами школы. Николас надеялся, что появиться обитель без оскорблений и сомнительных целений, и желательно, чтобы это был его дом с объятиями мамы. Мужчина оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на Николаса непонятным для него взглядом, таким, которым на него никогда не смотрели отец или мать. –Но не волнуйся, – нежная, но такая словно вилкой скребёшь по тарелке, улыбка появилась у него на лице, – ты станешь правильным и праведным. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Ты ведь хочешь чтобы тебе вылечили? Хочешь, чтобы отец смотрел на тебя с гордостью? Чтобы мама обнимала и не стыдилась твоей грешной души? Отец Пауль сцепил руки в замок и наклонил слегка голову на бок. Он выжидающе смотрел на юношу. Ждал его ответ. В горле встал ком, в носу увлажнилось. Чтобы не пустить слёз Николас закинул голову назад. Мысли метались одна от одной. Ради семьи? Он готов на многое. –Да, – голос Николаса сжался, – я хочу этого. Он опустил голову и посмотрел мужчине в серые, словно без души, глаза. Хэммик был серьёзен, но в голосе слышалось отчаяние и надежда. Отец Пауль расплывается в склизкой улыбке, слегка хищной. Он возвращает себе прежнее, не улыбающееся выражение и вновь говорит, но уже более снисходительно. –Первый шаг к искуплению–это принятие своей ошибки, – мужчина записал что-то в блокнот, – я рад, Николас, что ты хочешь меняться. Но, – он интригующе замолчал, – только желания мало. Ты ведь это понимаешь? Николас прикусывает губу и опускает взгляд в низ, на линолеум. Молчание затягивается, пока Николас не кивает. –Что мне нужно сделать? – слегка дрожащим голосом говорит он, не поднимая взгляда. –Сотрудничать, – отец Пауль откидывается на спинку своего стула, – слушать послушников и делать то, что тебе говорят. Ты справишься, Николас? Юноша облизывает пересохшие губы и дважды кивает. –Да. Я буду стараться, – "ради семьи" дополняет в голове, но он этого не произносит в слух.