Зевс был муда(жи)ком

Утром — на четырёх ногах, В полдень — на двух, Вечером — на трёх.

Федерико поправил лезущую в глаза чёлку, заправляя её куда-то за ухо, но длина была короткой, и прядка издевательской волной ложилась на глаз. Снова. Энрико рядом поправил рукава белой рубахи — чего там поправлять, если всё было просто идеально, позёр, — а Массимо покопался в кнопках фотика и щёлкнул пару раз Федо на фоне аэропорта. Его, видите ли, забавляла розово-лиловая гавайская рубаха с коротким рукавом, накинутая на майку. Уж извините, что Федо единственный в семье послушал отца и оделся просто, а не в пошитый на заказ костюм, сидящий как вторая кожа. Нужно было сделать хоть светящуюся табличку «мафиози», а то вдруг не все поймут, кто перед ними, да! Сам отец стоял рядом в жёлто-зелёно-голубом безобразии и песочных шортах, и его посох настолько разнился с соломенной шляпой, купленной в дьюти фри, что Массимо это тоже решил сфотографировать. На них ещё посматривали, как на богачей, — либо из-за камеры, масенькой, чёрненькой, блестящей, цифровой! либо из-за мобильника, по которому Энрико болтал со своей очередной любовницей. Федо искренне сочувствовал всем, кто ещё не обзавёлся таким, потому что, ну, чудо же! Болтать из любой точки мира! Теперь даже если отец с хранителями улетал куда-нибудь на переговоры или навестить первую жену на Мальдивы — всегда на связи, у Федо даже от сердца как-то отлегало, пусть и таскать этот прибор, смахивающий то ли на рацию, то ли на пульт от какого-то взрывчатого устройства, было неприятно в плане внимания. Хорошо, что у них в Палермо за этим особо не наблюдали, потому что, ну, мафиози, богатые до усрачки, обзавелись чудом технологий в первую очередь и теперь ковыляли с сотовыми чуть ли не половиной населения. Опасно, конечно, так привлекать внимание к себе, учитывая, что в стране сейчас ведётся чистка — опять пропесочивают политиков, которые были связаны с мафией, Дева Мария, тут почти каждый второй пойдёт в петлю, если серьёзно. Но так, думал Федо, хотя бы быстро расправятся с неугодным бывшим премьер-министром и скормят народу байку, что он был единственным (хотя почти вся Сицилия до сих пор считает, что мафия внушает доверия больше, чем правительство, ха). А ещё они сейчас в Японии, а не в Италии, тут, как рассказывал дядя Иемитсу, немного другое отношение к бандитам и преступникам. Хотя, как говорил уже отец, у них тут вроде как кризис или застой — Энрико, оторвавшись от воркования со своей кралей, повернулся и ответил, что застой, — поэтому техника тоже может привести к осуждению, но плевать в лицо им никто не будет. Федерико было интереснее побывать в Токио, а не в каком-то захудалом городишке, расположившемся в одной приморской агломерации, потому что хотелось внедриться в молодёжный мир, традиционную кухню и пресловутое японское «сумасшествие». Ну да, он же о Японии знает только то, что Иемитсу наполовину японец, да примерно что-то надумал себе после недавно просмотренных «Рубак», на которые еле удалось затащить братца Занзаса. Федерико тяжело вздохнул и перестал перекатываться с носка на пятку и обратно. Занзас был серьёзной проблемой в последнее время. Он вот вроде и не был радикально настроен против семьи, всё также потакал почти всем прихотям Федо — потому что Федо был самым младшим и автоматически любимым всеми братьями, — умеренно срался с Массимо касаемо политической ситуации и примерного вектора развития некоторых стран и также слепо ненавидел Энрико только за то, что тот старше, а значит главный наследник. Но к дяде Иемитсу с ними не поехал, сославшись на какие-то договорённости с недавно приобретённым дождём, а также реже появлялся в школе, чаще кошмарил прислугу… Федерико от этого было грустно, потому что у них с Занзасом была маленькая разница, всего в один год, тогда как Массимо был старше на целых три, а Энрико вообще уже был совершеннолетним по меркам всех стран! И Федо было больно терять контакт с (только никому не говорите) любимым братом, но тут уже ничего не попишешь — если Занзас что-то вдолбил себе в голову, то уже ничем не выдолбишь. Иемитсу подошёл к их компании с весёлой улыбкой, поправляя вечно сползающие чёрные спортивки, и пожурил Энрико и Массимо за излишний снобизм, прежде чем всех обнять. Федо часто думал, что называемый за глаза Молодым львом Вонголы дядя им всем почти как братец, настолько сильно дедушка его любил. — Ну что? Как добрались? — выспрашивал Иемитсу, грозно отобрав у Тимотео чемодан, пока они шли к его машине. — Как ситуация дома? Чего это Занзаса нет? Отец отвечал про хуеверть с премьер-министром, про самый смешной суд на его памяти, потом плавно съехал на болезнь дона Коваллоне, мутки в Альянсе, мимоходом прошёлся по очередной любовнице Энрико — его похождения, кажется, обсуждаются в семье чаще, чем очередной сумасшедший выкидон старика Тира, — похвалился аттестатом Массимо, рассказал про очень серьёзное расследование Федерико — ну, а что, им задано было нарисовать семейное древо, вот он и полез в архив! Так и съехали на тему семьи, перешучиваясь на переднем сидении, пока Массимо с Федо с одинаково грустными лицами выслушивали, как же сильно Энрико любит свою единственную и ненаглядную… Связь оборвалась из-за недостатка средств, и это почти похоже на справедливость. — Эх, дядя Иемитсу, может Вы нас это, в Токио потом свозите? В рамках отпуска, — попросил Федо в надежде посмотреть на чужую страну более… Нормально, что ли? — Нет, дружок, в Токио лучше не стоит. Там даже спустя — сколько? — три-четыре месяца все про недавний теракт говорят. Неспокойное время… — Иемитсу резко обернулся, машина чуть вильнула в ограждение, водители справа засигналили, но как-то не особо бурно. — Давай ты ко мне лет через пять приедешь? И махнём с тобой в Токио, в Киото. Свожу тебя в один городок, там побережье — вах! — камешки, ракушки, всё беленькое. Тебе должно понравиться. О, а вот и мой дом! Они остановились в обычном районе — тут точно не было древних замков или резиденций, передаваемых по наследству первенцу ещё столетия так с пятнадцатого — около двухэтажного домика с обычным серым заборчиком и красной калиткой. Коричневая дверь открылась, и навстречу вышла молодая девушка с длинными волосами, в передничке, улыбающаяся, словно ангел. — Ох, здравствуйте, вы ведь все друзья Тсу? Я Нана, — девушка протянула тонкую ладошку отцу, который, стрельнув глазами, аккуратно чмокнул её, пощекотав усами. Потом Энрико, выгружавший чемоданы из багажника, сделал свой фирменный позёрский реверанс, Массимо снял шляпу, стыренную у отца во время поездки, а Федо, как единственный непафосный член семьи, по-родственному обнял синьору Нану — жену их дорогого дяди. Конечно же, они все были здесь неспроста. И Иемитсу отошёл от дел на такой длинный срок — целых пять лет! — тоже не с бухты барахты. А причина сейчас бегала по заднему двору, играя в салочки. Причины. — Ну, знакомьтесь, — Иемитсу подошёл к трём маленьким, очень похожим — это не расизм, они правда были похожи! — девчушкам. — Тсунаёши, Иетсуна и Натсуми. Мои очаровательные дочурки. Тройняшки моргнули почти синхронно и улыбнулись новым людям. А потом из-за забора, разделяющего два соседних участка, выпрыгнула маленькая собака — то ли терьер, то ли чихуа-хуа, — и все девочки в страхе кинулись в сторону дома. Во всех на секунду мелькнул огонёк, настоящий, небесный, поражая и гостей и Иемитсу. Нана засмеялась и позвала всех к столу. Она единственная не знала, что её дочек скоро заберут. * После отъезда гостей — Тимотео по долгу службы не мог задержаться в Намимори дольше, чем на неделю, а сыновья не хотели оставлять его одного в перелёте — Иемитсу долго переваривал в голове то, что они впятером умудрились обнаружить. Тройняшки, его персональное чудо, его любимые девочки, оказались небесами. Пламя было в каждой, просто в разной степени — в Тсунаеши, например, его было с гулькин нос, но это, пожалуй, объяснялось тем, что во время беременности никто не мог опознать то, что в животе три ребёнка — настолько маленькой сначала казалась Тсуна, прикрываемая обычно развивающимися Натсуми и Иетсуной. Но оно было. В отце и деде Иемитсу пламени не было, в нем самом плескалось Пламя Гармонии — чёртов гибрид неба и дождя, — а в троих его дочках было! Он, наверное, зря раньше времени поставил на них крест, как на потенциальных наследницах Консультационной семьи, выбрав себе преемника-ученика из числа сирот, оставшихся после вооружённого столкновения с Каркасса. Ведь старшую — Тсу-чан — можно натаскать быть боссом, обучить её всему с малых лет, потому что Тимотео не молодеет, и воцарение Энрико как Дечимо — просто вопрос времени. А родная кровь у власти — всё равно как-то спокойнее. Вообще, в идеале, наверное, не стоило оставлять девчушкам пламя. Нужно бы подарить им мирную жизнь, дать спокойно учиться, выйти замуж, родить Иемитсу внуков, но Тимотео за недельный отпуск пламя так и не запечатал — все знали, что это несёт некоторые физический последствия, вроде неуклюжести или лёгкой формы анемии, поэтому побоялись за мелкую Тсуну, итак страдающей от «недостатка» с самого рождения. Им всем оставили пламя, да, но если не учить им пользоваться, то оно так и будет сидеть в теле, молча помогая и поддерживая, так что мирная жизнь всё ещё была вполне маячащей перспективой. Но Иетсуну всё же стоит тренировать, и поэтому, когда умеренное лето закончилось, Иемитсу увёз её с собой в Италию. Девочке было пять лет, она ещё мало общалась с другими детьми, развивалась наравне с сёстрами, поэтому особых отличий в них не было, никаких ярких черт, буйных нравов и прочего. Им было всего пять, нежный возраст, идеальный материал для лепки. Иемитсу не считал, что поступит плохо, если погрузит девочку в нужную ему атмосферу, в более подходящее ситуации окружение, ведь она ребёнок — всё равно бы выросла такой, какой её сделали бы люди вокруг, вроде мамы, сестёр, одноклассников. На самом деле, Иемитсу мечтал о сыне, единственном ребёнке, наследнике, точно-преточно сильном и волевом, но он не был расстроен трём очаровательным дочкам, вовсе нет, и не стал любить их чуть меньше, чем мог бы. Но женственность — не самая лучшая черта для девушек-боссов, а именно боссом Консультационной семьи Иемитсу хотел вырастить Тсу. Например, Вонгола за свою историю запомнила трёх женщин: Оттаву, известную как «Дочь Войны», жёсткую донну, предпочитающую арбалет и штаны мужчинам и платьям; женщину-легенду Елену, советницу Примо, знаменитую «Железную Леди», политика которой и привела к перевороту Секондо; и не менее легендарную Венеру — основательницу Варии, жену Секондо, знаменитую рапиристку своего времени, убившую, если верить архивам, более трёх сотен людей за свою не самую длинную жизнь. И в мафии, конечно, были примеры женщин, возглавляющих семью, но в угоду скалящим зубы врагам эти женщины были самыми настоящими мужчинами, сильными, хитрыми, не знающими, что такое пощада. Выделялась на этом фоне только Ария Джиглио Неро, но в той семье информаторов по крови босса передавался дар предсказания, служивший тузом в рукаве, поэтому их боссам и не нужно было быть волевыми, сильными, продумывающими всё наперёд. Они оставались женственными, мягкими, тягучими, словно туман. У Иетсуны же дара провидения не было. Тогда идеальным учителем для неё будет Лар Милч — проклятый младенец, пришедший к Иемитсу семь лет назад. Бывшая военная, она, даже став маленьким ребёнком — при каких обстоятельствах, Иемитсу не знал, но видел точно такого же Реборна и успел посмеяться, — осталась комком агрессии, профессиональным стрелком и, кажется, сохранила всю силу, которой просто физически не мог обладать пятилетний ребёнок. А Иемитсу пока вплотную займётся Базилем, чтобы вырастить не менее сильную правую руку своей будущей преемнице. Если повезёт, они даже подружатся. * — Франческа, ты не так… — телефон отозвался длинными гудками, оповещающими, что разговор оборвался. Энрико сжал зубы и злобно посмотрел на пятилетнего ребёнка за своей спиной. Тсунаёши, если верить болтливой Нане и чересчур радостному Иемитсу, родилась чуть менее развитой, чем её сестры, выглядела чуть меньше на фоне сестёр, должна была пить какие-то витамины или вроде того. А ещё она, маленький комок, нарушала Энрико все его планы, сама того не осознавая. Тсунаёши нравилась отцу, он сразу увидел её тонкие ручки и блестящие глазки и загорелся безумной мыслью после стольких лет объединить две ветки потомков Примо, смешать кровь, чтобы Ундичезимо был самым великим боссом, настоящим Нео-Примо! Теперь девчонка, вырванная из дома, жила в их особняке и портила всё! Буквально всё! Только видя её, все девушки, которых Энрико имел в один период времени штук шесть или семь — да, на каждый день недели, — тут же падали на колени перед очаровательным ребёнком и выспрашивали, откуда такая малышка взялась. Тсунаёши, лепетавшая что-то на японском, была для них экзотической зверюшкой, которую хотелось приодеть, накормить, искупать. Энрико гасил все порывы в зародыше, говоря, что это его кузина, будущая невеста. Дамы тут же меняли милость на гнев и пытались то ли выцарапать Энрико глаза, то ли придушить маленькую паршивку. Энрико, если честно, в какой-то момент это начало нравиться. Он очень сильно прокачал свой японский, потому что один из немногих в особняке владел им, а ещё Тсуна, казавшаяся в начале лишь балластом, очень скоро освоилась и начала помогать в меру своих возможностей. Она убиралась у себя в комнате сама, помогала горничным, которые давали ей заданий попроще, просто чтобы отвлечь. Она любила сидеть в кабинете своего любимого дедушки, молча следя за ним и его работой с дивана. А ещё она совершенно очаровательно пряталась за Энрико, когда видела незнакомцев в особняке, памятуя о враждебно настроенных девицах. А потом ей исполнилось шесть лет, и она случайно поглотила часть пламени Энрико, обескуражив всё девятое поколение. В тот день Энрико узнал, что старика Тира, ворчливого маразматика, грохнул какой-то мечник. И уже с неделю как являлся новым главой Варии — вот только мечника звали Скуало, и он был дождём глупого младшего брата Занзаса! И отец почему-то очень спокойно относился к этой новости, будто считая, что брат там долго не продержится. Но Энрико знал, что Занзас догадывается о том, что он приёмный, что Занзас из любого дерьма выберется, лишь бы доказать, что он сильный и взрослый. Диалог на повышенных тонах никуда не вёл, и в какой-то момент Энрико, собрав часть пламени на обычный раскладной нож, кинул его в отца, зная, что промажет. Вот только Тсуна, милая и наивная Тсуна, видела в этом ноже-бабочке угрозу любимому дедушке и без раздумий кинулась на перехват. В её тонкую ладошку воткнулся уже не горящий нож, пламя на лбу потухло, и звенящую тишину кабинета разразил детский крик. Най тут же принялся лечить ладошку своим пламенем, аккуратно сжимая тонкие пальцы, а Брабантер и Энрико с разных сторон пытались отвлечь девчушку и успокоить, когда на весь кабинет Тимотео счастливым голосом сообщил: — Это же техника поглощения! На следующий день Федерико уже укоризненно смотрел на отца, который с утра забрал Тсуну на медитацию, надеясь обучить её своим техникам, которые глупые сыновья не хотели использовать — а ведь Прорыв Нуля очень полезен! Тсунаёши на глазах становилась не просто глупой блажью, а самой идеальной невестой для будущего Дечимо Вонголы. Самородок. * Нана чувствовала себя потерянной. Этот дом был построен после того, как Иемитсу сделал ей предложение: просторная гостиная, кухня с большим столом, на втором этаже спальня для них, три жилых комнаты, небольшая кладовая под лестницей, чердак, на весь дом — две маленькие ванных комнаты и одна мини-прачечная. Идеальное семейное гнёздышко с местом для гостей — о, а у Иемитсу было очень много друзей и коллег по работе! И Нана очень порадовалась, что комнаты три, когда родились её маленькие крошки, потому что каждой девочке доставалась отдельная комната, возможность украшать её, как только в голову взбредёт. Но её малышки очень любили спать вместе, и Иемитсу просто сколотил большую кровать однажды, заняв одну из гостевых трети на две, и эта комната стала считаться детской. И будет считаться, наверное, даже после того, как все дети станут взрослыми. Они уже стали, думает Нана, отстранённо помешивая сахар в чашке с чаем. Её милых Тсу-чан и Тсу-кун забрали давно, почти год назад, не дав даже отпраздновать шестилетие — Натсуми задувала шесть свечей и загадала, чтобы её сестёр вернули. Кровать было слишком большой для одной маленькой японки, дети на площадке были противными, соседская собака лаяла слишком громко и страшно, даже мамины рулеты казались менее вкусными без постоянного присутствия сестёр где-то рядом. Но приехал дядя Масси с дядей Федо, а ведь это их пап забрал Тсунаёши, и сейчас хотят забрать её, значит, они совсем скоро увидятся. Савада Нана ударила ложкой о бок кружки и сделала глоток, когда дочь крикнула: «Пока, мама», — и закрыла дверь, сильно хлопнув ею. Даже ключи не взяла. Напиток отправился в раковину — Нана пила чай без сахара. * Все знали, что у Иемицу три дочери, он показывал фото, старое, сделанное ещё в девяностые, всем, кто только попадался ему на глаза. Рассказывал истории о том, как его «идеально похожие» тройняшки боялись соседского терьера или устраивались вместе на большой-большой кровати и морщили маленькие носики, стараясь свернуться ближе к чужому телу, как кошечки. Немногие же знали, что старшая из дочерей знает о работе отца и готовится стать женой его наследника и верной правой рукой — опять же, этим немногим в носы совались фотокарточки, уже более новые, где девушка в спортивной форме стояла рядом с запыхавшемся молодым человеком, наследником Иемицу, Базилем. Реборн, глядя на маленькую, тонкую, по виду пугливую девушку, хотел скрежетать зубами и отмотать время назад, чтобы стать личным охранником любого из наследников. Потому что, сука, проебать сразу троих — икона! Как Вонголу, блять, угораздило. И Ноно, видимо, отшибив себе мозги от горя или на старости лет, решил, что лучше наследница по крови Примо, чем Занзас, эпоха безкольцовщины, поиск любовниц Энрико — их было так много, что вероятность найти будущего Ундичезимо стремилась к бесконечности на любом отрезке! Но вместо этого Реборн летел в частном самолёте, смотрел на фотографию наследницы — он даже имя её вспомнить не мог, потому что Иемицу постоянно называл свою дочь «Тсу-чан», а это сокращение подходило каждой, — и думал, какое чудо должно случиться, чтобы эта девчонка, очаровательная, по виду нежная, чуткая, стала мафиоза, убийцей и преступницей, наследницей великого Кровавого трона. Реальность больно ударила его по левой щеке и шептала сразу подставлять правую: в доме Савад его встретила зашуганная мать, обрадованная тем, что кто-то приехал от её любимого Иемитсу, и три девчонки, абсолютно не похожие друг на друга, не смотря на заверения Иемитсу и их детские фотографии. Ах да, на людей они, при ближайшем рассмотрении, тоже смахивали весьма смутно.