Последний звонок

Альбус нахмурился, вновь пытаясь наложить защитные чары на дом тётушки Гарри Поттера. Магия отвергала заклинание, и это казалось необъяснимым. Чары, связанные с кровными узами, относились к древней магии, которую многие «современные» волшебники склонны были недооценивать. Такие заклинания помогли защитить многих во время войны, так почему же они не действовали, когда именно этот ребёнок нуждался в защите больше других? — Любопытно, — пробормотал Альбус, задумчиво поглаживая бороду. Он бросил взгляд на младенца, которого держала Минерва, с тайной надеждой, что малыш, возможно, мог бы как-то подсказать решение. — Что именно кажется тебе любопытным? — спросила Минерва, её голос был напряжённым: она скорбела по погибшим ученикам, но радовалась жизни младенца, который мирно лежал у неё на руках. — Женщина, которая живёт в этом доме, Петунья Дурсль, тётя Гарри, — пояснил Альбус, размышляя вслух. — Сестра его матери должна быть его самой близкой кровной роднёй, и всё же… — Альбус снова взмахнул палочкой, но заклинание снова не сработало. — Альбус! — Голос Минервы стал резче; она оторвала взгляд от малыша и внимательно посмотрела на Альбуса. Её взгляд был ему так знаком, что это вызвало лёгкую улыбку, отразившуюся в едва заметном подёргивании его бороды. Этот взгляд говорил: «Гениальный волшебник? Сомневаюсь». — Лили не была связана с этой женщиной по крови, — твёрдо сказала Минерва. — Лили удочерили в младенчестве, ты ведь знаешь это. — Правда? — Альбус удивлённо приподнял брови. Это многое объясняло — например, то горькое письмо, которое он когда-то получил от Петуньи Эванс, когда она была ещё девочкой. Однако это не решало вопрос, где Гарри Поттер мог бы обрести безопасное место для жизни. Возможно, Альбус когда-то знал об этом… но ему могли рассказать подобную информацию десять лет назад, когда Лили была первокурсницей в Хогвартсе. Альбус тяжело вздохнул, вновь ощутив боль утраты Поттеров. Им было всего двадцать один… настоящая трагедия. — Что ж, — мягко произнёс Альбус, снова посмотрев на ребёнка, который нуждался в защите. — Нам нужно начать поиски семьи Лили. Защита, которую Гарри мог бы получить через её кровные узы, стоит того, чтобы потратить время на поиск его ближайшего живого родственника. Защита Гарри стала для Альбуса наивысшим приоритетом… если уж на то пошло, это была последняя услуга, которую он мог оказать ведьме и волшебнику, отдавшим свои жизни в борьбе добра со злом.

***

На новом континенте, в мире, совершенно отличном от того, что они оставили позади… Альбус и Минерва подошли к тихому домику, где жил старший брат Лили Эванс. Этот человек никогда не знал сестру: их обоих сразу после рождения передали приёмным семьям, и их связь осталась для них тайной. Альбус написал письмо, объясняющее мужчине его родство с малышом, мирно спящим в корзине, заколдованной для его комфорта. Письмо казалось холодным и слишком отстранённым способом сообщить такую новость, но, оглядев небольшой городок, Альбус решил, что так новость воспримется лучше, чем при его личном появлении. — Удачи тебе, Гарри Поттер, — прошептал он, пряча письмо в корзину рядом с малышом. — Мы обязательно встретимся, юный друг. Минерва с трудом подавила всхлип: бедняжка успела привязаться к сыну Джеймса за те дни, что они потратили на поиски его родни. Это было понятно — Гарри был очаровательным ребёнком. Альбус с нетерпением ждал момента, когда увидит мальчика снова через одиннадцать лет. — Ты думаешь, они позаботятся о нём? Сделают его счастливым, окружат любовью? — спросила Минерва. Альбус ответил ей лишь после того, как наложил защитные чары, облегчённо улыбнувшись, когда заклинание наконец было принято. — Верю, что да, — просто сказал Альбус, вновь посмотрев на дом, где Гарри предстояло расти. Он был простым и ухоженным: оконные рамы покрашены в радостный жёлтый цвет, а входная дверь — в приятный синий оттенок. Альбус представил себе, что семья, живущая за этими стенами, счастлива и станет ещё счастливее, приняв в дом такого милого ребёнка, как Гарри. Да, семья Свон в Форксе, штат Вашингтон, определённо была бы для Гарри Поттера куда более радостным и безопасным домом, чем дом Дурслей в Литтл Уингинге. Теперь оставалось лишь встретиться с ректором (это странное американское слово обозначающее «директора») Ильверморни и без лишних церемоний сообщить, что, когда придёт время, Гарри Поттер будет учиться в Хогвартсе. Альбус знал, что американцы могут быть весьма упрямыми, и, возможно, потребуется немало угроз и даже подкупов, чтобы они не пытались переманить мальчика.

***

Когда Гарри покинул замок, он знал, что ему нужно направиться в лес. Гарри осознавал это. Он понимал, что у него осталось не так много времени, прежде чем Волдеморт штурмует замок и выполнит свою угрозу уничтожить каждого, кто встанет между ним и Гарри. Тем не менее, его ноги сами потянули его направо, к Черному озеру. Вода выглядела зловеще спокойной на фоне смерти и разрушения, которые разорвали лужайки. Было печально осознавать, что весь мир не изменился под тяжестью битвы, но в то же время утешительно, что некоторые вещи останутся неизменными, спокойными. Озеро всегда было лучшей частью Хогвартса. Даже если Гарри не мог ловить рыбу, оно всегда помогало ему успокоиться, когда всё вокруг становилось слишком тяжело. Это напоминало Гарри о доме, и ему было нужно это напоминание, когда стало очевидно, что он никогда больше не вернется. Это была либо смерть Гарри, либо бесконечное правление серийного убийцы, который ускользал от ареста и поимки. Гарри понимал, что на самом деле выбора ему не предоставили. Ему передали информацию, предназначенную для того, чтобы заставить его поступить правильно. И Гарри поступит так, как должен; он служил и будет защищать, только… Только Гарри нужно было всего лишь одна чертова минута, чтобы справиться с этим. Одна минута, чтобы постоять у озера и тихо произнести прощай всем тем вещам, которые он никогда больше не сможет испытать. Быстрый поцелуй в щеку Джинни, усмехаясь, когда она шлепала его во время обеда. Смех с друзьями, когда они соревновались в полетах. Гарри никогда не будет вынужден посещать класс по керамике с мамой, когда он навестит её. Он никогда не сможет поддразнивать сестру из-за её любви к книгам, когда она приедет к нему в гости. Худшее из всего — это осознание, что Гарри никогда больше не сможет поговорить с папой. Никогда больше они не поделятся разговором во время своих вечерних посиделок с ужином перед телевизором. Гарри не сможет удивить папу билетами, если «Сихоукс» доберутся до Супербоула. — Слушай, сынок, Мэйсон — отличный квотербек, но с Эриксоном в качестве тренера? У них нет шансов на Супербоул в этом году. Гарри усмехнулся и позволил критике отца, полное терпения, смыть холодные щупальца страха, оставленные боггартом. Папа не мертв, его никто не убил. Он дома в Форксе, вероятно, пьет «Буш Лайт», пока смотрит обзор на ESPN. Это Гарри был далеко, он был в школе и сильно скучал по отцу. — Да, ты, возможно, прав, — согласился Гарри, стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить никого еще в комнате. Не так уж страшно случайно разбудить кого-то в субботнюю ночь, но каждый раз, когда Дин Томас видел телефон Гарри, он разряжал батарею, пытаясь дозвониться до всех своих родственников. Гарри был немного эгоистичен по отношению к своему телефону, хотя это был технически подкуп от мистера Дамблдора, чтобы папа вообще разрешил Гарри учиться в Хогвартсе. Это был единственный способ поддерживать связь с отцом, и это было настоящей головной болью отправлять его родителям Гермионы, чтобы они подзарядили его, когда батарея разряжалась. Папа ненавидел отправлять письма с Хедвиг, ни тот, ни другой не любили писать. Единственное письмо, которое Гарри писал, было для мамы и Беллы раз в неделю, полное лжи о «интернате». Он отправлял его папе, а папа пересылал его им. Папа знал о Хогвартсе, но они решили, что маме и Белле не нужны подробности. Поскольку они жили в Аризоне, не имело смысла их беспокоить. Папа просто сказал, что считает, что Гарри нужно лучшее образование, чем может предоставить Форкс, и нашел частную школу в Нью-Йорке. Белла начала думать, что это чушь; она сказала прошлым летом, что Гарри звучит так, будто он в Англии. Надоедливые сестры, которые слишком много времени проводят с книгами… Тем не менее, Гарри не возражал против того, чтобы сохранить этот секрет только между ним и отцом. У них по сути не было никого другого; это были в основном только они вдвоем с тех пор, как родители Гарри расстались, когда он был ребенком. Мама уехала в Аризону и забрала Беллу, а папа остался в Вашингтоне и заботился о Гарри. Несколько лет это было сложно. Гарри не очень много помнил — он просто знал, что проводил много времени с дядей Билли и его детьми, пока папа работал. С возрастом Гарри стало легче готовить себе завтрак и одеваться в школу. Но это было до Хогвартса… до того, как Гарри пришлось покинуть жизнь, в которой он был счастлив, и пойти в школу, где боггарт в чемоданах мог выскакивать и заставлять его думать, что его папа мертв. Папа назвал бы это полной чушью, если бы Гарри рассказал ему об этом. Гарри не собирался делиться; он просто хотел поговорить о «Сихоукс», пока боггарт не станет лишь плохой памятью. — Если они дойдут до Супербоула, ты скажешь мисс МакГонагалл, что наш близкий друг семьи умер, и мне нужно вернуться домой на выходные? — спросил Гарри, словно нуждаясь в том, чтобы папа сказал ему, что он может вернуться, если захочет. Чтобы подсластить сделку, он добавил: — Я куплю нам лучшие билеты на игру. Папа рассмеялся, и это заставило Гарри улыбнуться. Папа не всегда много смеялся, но большинство его смехов были разделены с Гарри. — Если твоя чертова команда доберется до Супербоула, я возьму неделю отпуска, и мы будем отмечать, — сказал папа. — Я даже сделаю вид, что не замечаю, как ты и Пол потихоньку прихлебываете мое пиво. Это был маленький момент, всего лишь тихой смех, разделенный между отцом и сыном, но он заставил Гарри мечтать о голубых водах и рыбе, которая клюет каждый раз, когда он закидывает удочку ночью. Каждый из тех маленьких моментов, которых Гарри так жаждал за последние девять месяцев постоянной работы и угроз… они никогда не будут возвращены ему. Гарри был рад, что Белла вернулась к отцу в декабре; это означало, что он не останется один. И если разлука, пока Гарри был в школе, уже давалась тяжело, он не представлял, как трудно отцу будет, если Гарри никогда не вернётся домой. Папа всегда говорил, что у него нет любимчиков. Он любил Гарри и Беллу одинаково, несмотря на то, что Гарри был приёмным, а Белла — родной дочерью. Гарри не сомневался в этом, но не мог не чувствовать, что между ним и отцом всегда была особая связь, более глубокая, чем между отцом и Беллой. Именно Гарри сопровождал папу на рыбалке, отправлялся с ним в походы и охотился в хорошую погоду. Именно Гарри прочитал старинный рецепт бабушки Свон и научился готовить лучшую жареную рыбу в Форке. Гарри был тем, кто планировал окончить Хогвартс, получить магловский аттестат, а потом работать вместе с отцом в полиции, пока учился бы в местном колледже. Или… Гарри опустил голову, когда истина резко ударила по нему. Всё это ему только предстояло сделать. У них были свои планы. Гарри собирался жениться на Джинни, позволить ей путешествовать с её командой по квиддичу, пока он обустраивал дом неподалёку от папы. Через несколько лет он сделает ей предложение — она согласится, — и они будут вдвое счастливее, чем их родители. Джинни будет трудно, но папа будет страдать ещё больше. Может быть, Джинни сама приедет, чтобы рассказать ему о войне, когда всё уляжется… Гарри ничего не рассказал отцу, просто собрал вещи и «уехал в школу» немного раньше этим летом. Ему не хотелось волновать папу, но скрывать всё это было очень тяжело. Папе нравилась Джинни, он был бы рад, если бы она приехала, подержала его за руку, когда сообщала о случившемся. Папа бы не заплакал в её присутствии, а вот Белла наверняка. Гарри наклонился, собираясь подобрать последний плоский камень, чтобы в последний раз бросить его по воде, когда вдруг почувствовал его в кармане. Телефон тихо прижимался к бедру, напоминая, что не каждый прощальный момент должен оставаться недостижимым. Не позвонить ли папе? Услышать его голос в последний раз? Преодолеть неловкость и самому сказать, как он его любит и как благодарен за то, что тот его воспитал? Да, это не то, что Гарри должен был оставлять на Джинни. Даже если папа считал её хорошей девушкой, подходящей для его сына, Гарри должен был сказать это сам. Ещё один звонок самому важному человеку в его жизни. Гарри смотрел на спокойную воду, пытаясь сохранить равновесие, когда включил телефон и нашёл имя отца в контактах. Фото, которое всплыло на экране, почти сломило его. Это было на баскетбольной игре штата Вашингтон. Дядя Билли подарил им с папой билеты на день рождения Гарри, и они провели выходные в дешёвом мотеле, питаясь фастфудом. Они сделали совместное фото на игре, чтобы отправить Белле, которая всегда жаловалась, что они ничего не фотографируют. Папа надел смешную шапку в форме баскетбольного мяча, а Гарри держал гигантскую указку. Гарри особенно любил этот день, потому что женщина, которая сделала фото, сказала, как они похожи. Папа усмехнулся и подмигнул ему, а Гарри только рассмеялся. Это был хороший день. Гарри постарается думать о классном стадионе, слишком солёном попкорне и о том, как весело ему было, когда через несколько минут он будет идти один через лес. Папа взял трубку не сразу — он всегда держал телефон на комоде, чтобы был под рукой, если Гарри позвонит. Гарри не звонил с того, как они покинули Малфой-Мэнор, но это было не важно. Папа ответил после нескольких гудков, и даже его сонное «Алло?» стоило этого звонка. — Привет, папа, — сказал Гарри, стараясь говорить спокойно, убеждая себя, что это просто ещё один тихий момент уюта. — Ты спал? — Только глаза закрыл, — пошутил папа. Он никогда не засыпал, только «глаза закрывал». — Что у тебя, сынок? Всё. — Да так, ничего особенного, — тихо ответил Гарри. Он моргнул, смахивая слёзы, которые затуманивали озеро перед ним. — Эй, помнишь ту поездку в Ванкувер? Когда нас преследовала стая волков? Если папа и удивился, почему Гарри это вспомнил, он не сказал об этом. Лишь тихо рассмеялся, и Гарри услышал, как скрипнули пружины кровати — видимо, папа встал, чтобы размяться. — Да, помню, — сказал папа. — Помню, как ты вывалился из лодки и всё равно поймал самую большую форель, что я когда-либо видел. — Двенадцать с половиной фунтов, — похвастался Гарри. Это была большая форель; её фото стояло в рамке в гостиной. Гарри подхватил тогда простуду, упав в ледяную воду, но оно того стоило. — Но я не об этом думал, — сказал Гарри, напоминая себе, что времени у него мало, если он хочет защитить других. — Помнишь, как ты велел мне залезть на дерево, когда волк погнался за нами? Гарри тогда дрожал от холода и адреналина, пока папа ругался и пытался отпугнуть койотов, преследовавших их. Папа сказал ему лезть на дерево, но Гарри так замёрз, что едва держался, чтобы не упасть. Тогда папа наклонился и велел Гарри использовать его, как ступеньку, чтобы зацепиться за ветку. — Я… да, помню, наверное, — ответил папа. — Странное время для воспоминаний, сынок. Уже почти полночь у тебя? Четыре минуты до полуночи, по часам Гарри. Четыре минуты до того, как Гарри нужно будет сделать последний шаг в войне. — Да, — сказал Гарри, его сердце тонуло, как камень, брошенный в озеро. — Просто думал о том, что ты тогда сказал. Помнишь? Папа несколько секунд подбирал слова, вспоминая, что сказал Гарри во время их долгого пути через лес в тот день. Гарри не мог понять, почему отец так рисковал ради него. Но он запомнил и никогда не забывал тех слов. Тогда, дрожа и укутавшись в отцовскую куртку, Гарри спросил, зачем папа подверг себя опасности, чтобы ему было легче забраться на дерево. — Потому что быть мужчиной значит, что когда кто-то или что-то, о ком ты заботишься, в опасности, ты не думаешь о себе, — сказал папа, подбирая слова. Гарри смутился от сентиментальности, но ему было приятно это слышать. — У тебя тоже будут такие моменты, сынок, и когда они придут ты не будешь думать о своей безопасности, ты подумаешь о защите того, что важно для тебя. Гарри вспомнил, как он прыгнул в люк на третьем этаже месяц назад, стараясь защитить других от возвращения Волдеморта. — Это кажется логичным, — произнес Гарри сквозь зубы, которые не прекращали стучать. — В следующий раз, может, тебе стоит просто стрелять быстрее. Папа тогда расхохотался, его смех был громким и тёплым, словно солнечные лучи, согревающие Гарри. — Да, я помню, — сказал папа по телефону, но его тон изменился. Он уже не звучал сонным или весёлым. Это был его допросный голос, который говорил Гарри признаться или столкнуться с последствиями. — Что происходит, Гарри? — У меня был трудный день, — признался Гарри, полуправда. — Ты знаешь, я скучаю по тебе, не так ли? Я… я люблю тебя, папа. Мне очень повезло, что ты мой отец. Слова вышли немного неловко; Гарри не говорил их часто, ведь это не было необходимо. Но это не означало, что они не были правдой — Гарри повезло, что его воспитал Чарли Свон. Если Гарри не произносил эти слова часто, то папа делал это ещё реже. Но в тот момент он сказал их, и это было всё, что Гарри нужно было услышать. — Я тоже рад, что ты мой сын, Гарри. Ты лучший сын, о котором может мечтать человек. Я тоже тебя люблю, знаешь это? Да, Гарри знал это. Это была одна из тех универсальных истин, которые Гарри носил с собой через лес до своей самой смерти: Сиэтл Сихокс были готовы к возвращению. Заказ морепродуктов в Пэти мог вызвать несварение на несколько дней. И Гарри был любим своим папой больше, чем мог бы надеяться.

***

Гарри Свон получил второй шанс на жизнь и не собирался оставлять себе ни одного сожаления. Неделей позже после финальной битвы Второй Волшебной Войны Гарри и Джинни прибыли в Форкс, штат Вашингтон, вместе. Их руки были переплетены, а на лицах светилась улыбка, полная грусти, надежды и лёгкой вины. Смерть Фреда была болью, которая будет мучить их долго, но они всё ещё были живы и должны были двигаться дальше. А это означало, что им нужно вернуться в дом Гарри и сообщить папе новость, о которой тот предостерегал Гарри всю жизнь. Папа вскочил с дивана, как только Гарри открыл дверь, и ему понадобилась лишь секунда, чтобы засиять и направиться в прихожую, чтобы обнять Гарри и Джинни. Папа пытался сделать объятие коротким, он не был любителем обнимашек, но после разлуки с июля это стало особым исключением. Гарри не отпускал его долго, молча благодарил любого Бога, который мог быть, за то, что не разбил сердце своего отца. — Ты выглядишь голодным, — сказал папа, его голос звучал немного грубо, а карие глаза зорко изучали Гарри. Это не было «добро пожаловать домой» для кого-то другого, но Гарри и папа общались по-своему. — Я хотел бы перекусить, — Гарри усмехнулся. Он знал, что папа заметит побледневшие синяки, новые шрамы и потерянный вес, который он сбросил за месяцы в бегах с Роном и Гермионой. Гарри мог бы объяснить позже, если бы думал, что сердце папы это выдержит, но он хотел сначала поделиться новостями. — Эй, Белс дома? — спросил Гарри. Он не видел её грузовик на подъезде, тот, который он сказал Белле, что она может использовать, пока его не было. Но это не имело значения; грузовик мог сломаться за время его отсутствия. — Нет, она с Эдвардом Калленом, — сказал папа с горьким оттенком в голосе, мгновенно намекая Гарри, кто это мог быть. Неужели его сестра завела парня, пока Гарри сражался на войне? И какое это странное имя — Эдвард? — Хм, — Гарри покачал головой, отложив эту новость на потом. — Ну что ж, — он посмотрел на Джинни, и она улыбнулась ему, подбадривая поделиться новостью, чтобы она могла показать кольцо, — у нас есть кое-что, пап. Папа засунул руки в карманы своих домашних штанов и посмотрел сначала на ухмылку Гарри, а потом на руку Джинни, которая была аккуратно спрятана за спиной. Папа был умным человеком, и ему потребовалась лишь секунда, чтобы собрать все части головоломки. — Помолвлены? — спросил папа, улыбка медленно расползлась по его лицу. — Помолвлены! — закричала Джинни, вытаскивая руку и демонстрируя кольцо, которое Гарри подарил ей. Это произошло раньше, чем Гарри планировал, но он был жив и не думал, что нужно ждать. Они сделали это, они победили войну. Сигнал на игре Гарри прозвенел, и он всё ещё был на корте. Не было причин ждать, и Гарри не сожалел о своём решении. — Не могу сказать, что не знал, что это произойдет, — сказал папа, покачивая головой, но снова обнял Джинни. — Добро пожаловать в семью, Джинни. Джинни, казалось, была на грани слёз, когда обняла Чарли, и Гарри знал, что она думала о своей семье, которая была счастлива за них, но оплакивала члена, который никогда не отпразднует важные моменты вместе с ними. — Спасибо, — всхлипнула Джинни, а затем отстранилась от папы, заставляя себя засмеяться. — Извините, — провела рукой по глазам, и Гарри знал, что смущённый румянец на её лице был искренним — Джинни не была из тех, кто ломается и плачет, это была одна из многих вещей, за которые Гарри её любил. — Простите, мне нужно немного побыть одной, — сказала она. — Я скоро вернусь. Джинни прекрасно знала дом Гарри; она была там летом до этого на неделю, бесконечно подшучивая над папой и шепча Гарри вопросы о «маггловских вещах», когда они были одни. Гарри просто ждал, когда она поднимется по лестнице в ванную, прежде чем выпрямиться и ждать, что папа скажет о преждевременной помолвке. — Мы ведь договаривались, что ты не будешь спрашивать её, пока она не станет старше? — спросил папа, опираясь на стену и скрещивая руки. Папа не был зол, просто был озадачен. Это было решение, которое Гарри обычно не спешил принимать. — У нее умер брат - Фред, — сказал Гарри папе, оставаясь тихим, чтобы Джинни его не услышала. — Это как-то заставило меня осознать, что жизнь коротка, не так ли? Зачем ждать? Глаза папы смягчились, и Гарри знал, что тот думал о своей биологической сестре, женщине, которую ни один из них никогда по-настоящему не знал и оба жаждали бы познакомится. — Это тяжело, — сказал папа с сочувствием. — Я знаю, что что-то подобное может заставить думать, что время ограничено, но ты молод, сынок. Ты не хочешь стать таким, как я, правда? Гарри уставился на папу, удивлённый таким глупым вопросом. Папа, наверное, имел в виду свою раннюю свадьбу и быстрый развод. Это не имело значения для Гарри, не так сильно, как все другие вещи, составляющие того человека, которым был его отец. — На самом деле, — пожал плечами Гарри и усмехнулся косо, притворяясь, что не становится чересчур сентиментальным, — нет никого на свете, на кого бы я хотел быть похожим больше.