Я — Учиха Итачи

Орочимару провожает взглядом мгновенно испарившуюся девчонку, еле заметно улыбается такой скорости… и тут же с самым невинным выражением лица пожимает плечами на подозрительный взгляд Джузо. Тот отвечает недоверчивым хмыком, одними глазами передает предупреждение-угрозу вести себя прилично и аккуратно прикрывает дверь. Удержаться от закатывания глаз выше его сил — заботливый Джузо хуже скучающего Джирайи… хотя тут он, пожалуй, погорячился — скучающего и потому лезущего на поиски приключений, попутно втягивая в них всех знакомых, Джирайю переплюнуть сложно. Переведя взгляд на оставленный на столе блокнот, он на миг задумывается, косится на дверь и все-таки заглядывает внутрь, быстро пролистывая заполненные страницы и усмехаясь при виде сегодняшнего наброска и еще парочки подобных. Блокнот явно служил для размышлений, несмотря на то, что словесных заметок почти не встречалось — только зарисовки, всякие почеркушки и неясные наброски с кучей обозначений и схематичных стрелок. Тихо хмыкает, с интересом касаясь небрежно нарисованных линий и пытаясь уловить закономерность — все же образ мышления Итачи всегда был довольно… своеобразным. Странным и по-своему логичным. Орочимару на миг задерживает взгляд на очередной нарисованной фигуре человека с выделенными желтым уязвимыми зонами и улыбается, устраиваясь на стуле поудобнее и собираясь внимательно просмотреть все рисунки. Раньше Итачи не особо любила рисовать… как и вообще делиться своими мыслями. Тем более, сырыми мыслями. Она предпочитала либо высказывать уже полностью сформированное мнение, либо молчать, внимательно прислушиваясь и вычленяя важное для себя из чужих речей. Саннин задумчиво касается собственной щеки, в точности повторяя чужое касание, и хмыкает. В чем-то озадаченно, немного позабавленно… Итачи умела удивлять. Поддавшись любопытству и желанию пообщаться с подросшей наследницей Учих, Орочимару готовился к самым разным исходам — попытка убить или затянуть во что-то иное его бы не удивила… раздосадовала бы, конечно, но не удивила, нет. В конце концов, кто его только убить не пытался? А Итачи, к тому же, имела все права не доверять ему после официальной версии его спешного ухода из деревни и всех тех крайне неприятнейших слухов. Все это было логично, понятно и даже не сильно обидно. Вот только все веселье заключалось в том, что он совсем не ожидал, что его втихую облапают ради удовлетворения собственного интереса, а после сделают вид, что ничего не было. Не будь саннин так сосредоточен на попытках прорваться сквозь иллюзию, вернув взаимосвязь с реальностью — может быть, и не заметил бы. Вспомнив невозмутимое лицо, которое дрогнуло при легком намеке, Орочимару весело усмехается, лениво перелистывая чужие заметки. Неугомонная, нахальная девчонка… Впрочем, это можно было предсказать — Итачи и ранее страдала крайней любознательностью, но отчаянно не желала этого показывать и стремилась находить ответы на свои вопросы самостоятельно. Такая очаровательная и забавная черта, думает он, тонко улыбнувшись. Даже странно, что она решила поделиться и позволить попробовать ему гендзюцу на себе же… хотя это и было познавательно. Иллюзия ощущалось странно, интересно и в каком-то смысле пугающе. Орочимару впервые задумался, что, наверное, смерть ощущалась именно так — абсолютная темнота и одиночество. Потом он, конечно, смог вернуть часть своих ощущений, тут же почувствовав чужое прикосновение, но все же, все же… доведи Итачи эту технику до ума, и большинство шиноби спятят от паники до того, как иллюзия начнет слабеть — если, конечно, не догадаются о гендзюцу. Или слабо знакомы с додзюцу. Орочимару восхищенно вздыхает, задерживая взгляд на схематичном рисунке шарингана и чакроканалов. Обводит кончиками пальцев чернильное томое, прикрывая глаза и воскрешая те чувства дезориентации и бессознательного страха. Облизывает губы, мягко и медленно перекатывая эти чувства, погружаясь в них, запоминая каждую ноту и оттенок… И довольно щурит змеиные глаза, вспыхнувшие удовлетворением, восторгом и алчностью: то, что и ожидалось от Итачи — ошеломляющая техника, имеющая все шансы стать в будущем поистине мощной и пугающей. Если правильно ее использовать, конечно же. А в том, что его Учиха доведет ее до ума и умело воспользуется, Орочимару нисколько не сомневается. Гениальный ребенок, вздыхает он с восхищением и почти нежностью, перелистывая страницу, с интересом разглядывая очередной набросок, где разбиралась стихийная чакра — круг стихий сверху и этапы зарождения катона прямо об этом говорили. И также прямо намекали, что в черноволосой голове сидело что-то любопытное: взгляд саннина останавливается на чем-то неясном, но интересном. Хотя, казалось бы, какая связь между рыбой и человеком… — Ты изучил те выкладки, что я тебе дал? Орочимару даже не дергается, заслышав чужой голос, только окидывает задумчивым взглядом напарника, скучающе кивает и нагло утыкается носом в блокнот, продолжая рассматривать чужие наброски и все-таки пытаясь понять, что за мысли водились в голове Учихи — было в этом что-то до странности знакомое, но что именно понять не получалось. От Сасори доносится тяжелый вздох, почти физически наполненный невысказанными ругательствами на не желающего отвлекаться от бумаг и собственных дум змея. Внутри против воли расплывается комок довольства — по-настоящему раздражался кукольник не так часто и бесился довольно забавно. И опасно тоже — но Орочимару ли бояться ядов и чужих интриг? — И что ты скажешь? — настойчивее продолжает Сасори, обходя барную стойку и становясь строго напротив. Тяжело вздохнувший Орочимару еще пару мгновений сверлит рыбу с четко прорисованными чешуйками, а после с раздражением переворачивает страницу, мысленно обещая себе вернуться к этому позже. И бросает равнодушное: — Нет. Сасори хмурит брови и не сводит с него требующего пояснений взгляда. Спустя несколько минут старательного игнорирования он все-таки досадливо морщится: иногда его напарник бывал на редкость упрямым и до ужаса раздражающим, когда ему что-то нужно. И, подняв глаза на терпеливо ждущего кукольника, самым скучающим и монотонным тоном перечисляет: — Пятьдесят процентов на то, что ты легко и быстро умрешь в процессе. Пять, что еще помучаешься. Десять, что спятишь от боли и нового восприятия реальности. Пятнадцать на необратимо искалеченную чакросистему. Еще десять на то, что просто не сможешь использовать чакру. Девять и девять десятых, что будут доступны только тонкие манипуляции вроде твоих нитей. И только одна десятая на то, что результат будет благополучным — ты останешься в здравом уме, почти не потеряешь в силе и сможешь освоиться с новым телом. И без меня ведь все прекрасно осознает, с легкой досадой понимает Орочимару, глядя на ничуть не изменившееся от сухих расчетов лицо. Сасори приподнимает бровь и насмешливо интересуется: — Когда это тебя пугала возможная неудача? Ты же обожаешь кромсать людей и проверять возможности их тела или кеккей-генкая. — Примерно тогда, когда Лидер пообещал спустить шкуру, если один из нас убьет другого, — недовольно фыркает Орочимару, искренне уязвленный в самое сердце… хотя нет, не уязвленный. Но прозвучало все равно грубо и оскорбительно, щурит глаза саннин и мстительно-капризно добавляет: — Не хочу менять напарника. Я уже привык к тебе настолько, что, можно сказать, буду скучать, если ты умрешь. А если ты умрешь на моем столе… как я жить-то буду? Вдруг совесть проснется? Взгляд кукольника откровенно становится скептическим. Сам саннин себе тоже слабо верит, но участвовать в затее, обреченной на оглушительный провал все еще не хочет — никаких шансов, никаких перспектив, сплошное расстройство и проблемы… и это не говоря про еще как минимум два недостатка в таком существовании, о которых сам Сасори наверняка знает, но думает, что все это окупится бессмертием. По мнению самого ученого — бессмертие, ради которого придется жертвовать большей половиной собственных сил, того не стоит и лучше поискать другое. Орочимару отворачивается и перелистывает следующую страницу, всячески изображая полную занятость и тяжелую работу мозга: нечего его тут отвлекать от интереснейших мыслей его талантливой Учихи, он хочет знать, до чего еще дошла ее голова… И внезапно зависает, глядя на чужой рисунок во весь лист. Мелькнувшая догадка ошеломляет, и саннин негромко хмыкает, задумчиво разглядывая аккуратно выведенные линии и тщательно прорисованные штрихи. До этого все рисунки отличались схематичностью и были набросаны на скорую руку — тут же Итачи постаралась. Как интересно. — Лидер не будет вмеши… — Никого не напоминает? — бесцеремонно перебивает его не желающий продолжать Орочимару, разворачивая блокнот к раздраженному Сасори и с интересом наблюдая за его реакцией. Тот миг сверлит его крайне, крайне далеким от доброты взглядом и с долгим, насквозь мучительным вздохом переводит взгляд на рисунок. Еле заметно хмурится, задумываясь и щуря глаза прежде, чем в них мелькает осознание. А следом за ним его глаза резко наполняются гневом, темнея до чернильно-черного. Сасори стискивает губы в тонкую линию, не отрывая взгляда от рисунка, и на его лице появляется что-то очень и очень… опасное. Мне его так быстро вывести из себя не удавалось, с едва ли не обидой думает саннин и подпирает подбородок ладонью, с интересом наблюдая, как одно выражение на лице кукольника сменяется другим. Внезапно успокоившись, словно не то что-то осознав, не то придумав, кукольник складывает руки на груди и, встретившись с ним взглядом, совершенно ровным голосом обещает: — Придушу Учиху. Орочимару давится смешком и разворачивает рисунок обратно к себе, любуясь чужой карикатурой и откровенно насмехаясь над напарником: — Кто-то разве говорил, что это принадлежит Итачи-кун? — А ты бы стал рыться еще в чьих-то записях с таким энтузиазмом? — недобро щурится Сасори. — Конечно, — с легкостью подтверждает он. И даже добавляет с оттенком мечтательности: — Например, в записях Второго… — Записях членов Акацуки, — насмешливо уточняет Сасори, скрестив руки на груди. И с удовлетворением смотрит за тем, как лицо напарника красноречиво кривится. Недовольный змей тут же язвит: — В твоих же когда-то рылся! Сасори поднимает глаза к потолку, издавая тот тяжелый вздох, когда Орочимару удается его окончательно достать. Качнув головой, кидает раздраженный взгляд на блокнот в его руках и, не желая продолжать глупый разговор, жестко напоминает: — Ты должен мне, Орочимару. Саннин морщится и невольно касается идеально выверенных линий, складывающихся в изящного лиса с любопытным выражением глаз на насмешливой мордочке. Орочимару закрывает блокнот, пряча его в своих карманах. И нехотя выдыхает, сдаваясь: — Повысь шансы. В темных глазах мелькает недовольство, но кукольник кивает, соглашаясь на его условие. *** — Как же становится проще, когда кто-то умеет пудрить мозги, — довольно вздыхает Джузо, удовлетворенно разглядывая добытую в бою шкатулку. Со стороны Итачи доносится только насмешливое хмыканье, но девчонка ничего не отвечает и совсем не смотрит на замызганного напарника, стоящего возле убитых противников. Джузо на подобное щурит глаза, отмечает нездоровую бледность и без того белой мелочи, качает головой и, подкинув в руке их заказ, командует уходить. До портового городка на границе Стран Огня и Горячих Источников, они добираются к ночи — именно здесь назначена встреча с заказчиком, что должен ждать их в названной таверне. Хотя, какая это таверна… так, задрипанный кабак, обводит хмурым взглядом здание мечник и с сомнением смотрит на мрачно-задумчивую Итачи, что с отстраненным видом рассматривала пару пьяных тел, лежащих у входа. Оставлять девчонку одну не хотелось, но и тащить внутрь с ее-то смазливым личиком — значит напороться на неприятности, а привлекать внимание контролирующего эту местность клана… Джузо морщится. Пусть такие города, как этот, и нейтральная территория, но город-то они рано или поздно покинут. Так что светить лицами и привлекать внимание охотников за головами попросту глупо. — Стоишь тут, не дергаешься, ни с кем не разговариваешь, ущербных не избиваешь, — командует Джузо, проследив за тем, чтобы напарница точно осознала его слова. В глазах Итачи загорается еле заметное любопытство, но мелочь согласно кивает и принимает послушный вид. Не знал бы, что она из себя представляет — возможно бы, даже поверил, с весельем хмыкает он и, кинув на нее еще один предупреждающий взгляд, шагает внутрь. Быстро найдя глазами нужного человека, он старается как можно быстрее закончить с условностями и облегченно выдыхает, когда спустя десяток минут удается вырваться. Нет, как же все-таки прекрасно быть нукенином — никаких тебе расшаркиваний и благодарностей на полчаса, которые даже поторопить нельзя — имидж Деревни, зараза, за который лучше платят, и за его подрывание мало не покажется. А сейчас даже за откровенную грубость заказчику выговор не сделают. Только и сами члены организации все прекрасно понимают и потому хотя бы условные любезности стараются соблюдать. Итачи он действительно находит на том же месте, вот только… — Мне кажется, или тел было меньше? — с сомнением спрашивает Джузо, обводя пространство изучающим взглядом и подозрительно косясь на безмятежное лицо Учихи. Итачи пожала плечами с самым невинным видом. На его ставший еще более подозрительным взгляд она закатывает глаза, непримиримо складывая руки на груди и презрительно оглядев ближайшее тело. — Парочка кошмаров еще пока никому не вредили… сильно не вредили, — поправляется Итачи с мрачным удовлетворением. — Зато к детям перестанут лезть. Я даже им ничего не отрезала, хотя очень хотелось, — добавляет она с таким видом, что Джузо считает за благо не спорить и радуется, что из своей черной меланхолии напарница выбралась сейчас, а не спустя несколько недель и еще одного спора с кукольником. То, что со своими выводами он поторопился, Джузо понимает через пару часов, когда просыпается от тихого всхлипа, торопливо зажатого ладонью, и еле слышного скрипа полов. Когда мечник решается сесть на кровати и обвести взглядом чужую постель, Итачи в их комнате уже нет. Нахмурившись, Джузо мотает головой, напоминает себе, что лезть другому в душу — последнее дело, и с тихими ругательствами падает обратно на подушку, пялясь пустым взглядом в потолок. Это глупо и опасно, думает он раздраженно, угрюмо отсчитывая минуту за минутой и напряженно вслушиваясь в звуки гостиницы. О чем только думает эта девчонка, продолжает ругать мелочь мысленно, напряженно прощупывая пространство своими невеликими сенсорными способностями. Совсем же… Джузо немного успокаивается, когда ощущает знакомую чакру на крыше, и позволяет себе расслабиться. Ладно. Он ведь все равно не хотел лезть к ней в душу, подставлять плечо под слезы и выслушивать чужие проблемы, да? Он же не подушка, в конце концов. Проревется и вернется, не в город же отправилась без прикрытия в неадекватном состоянии, значит, мозги более-менее работают, на неприятности нарываться не будет. Мечник успел вновь впасть в дрему, когда по крыше застучал дождь. Открывший глаза Джузо пару минут хмуро сверлит взглядом прикрытое окно, а после с мученическим вздохом разглядывает чужой плащ, небрежно оставленный на спинке стула, и скомканное у стены одеяло. Нет, над ним точно издеваются, мрачно осознает мечник, с ругательствами все-таки поднимаясь с кровати и раздраженно хватая чужой плащ. Не хватало ему потом еще простуженную Учиху лечить — явно ведь сопротивляться будет и мозги все вынесет, а она это умеет, Джузо нутром чует. Сидящая на краю Учиха похожа на взъерошенную птицу: сидит, нахохлившись, обняв себя за колени, вся промокшая, несчастная и мрачная, бледная, что трупы краше. Упавший на свои плечи плащ она встречает облегченным выдохом и настороженным взглядом в его сторону — будто в ожидании гневной отповеди, но что-либо говорить у него пропало желание еще в тот момент, когда он поднялся на крышу и увидел напарницу. Так они и сидели — кутающаяся и погруженная в свои мысли Учиха и мрачный, размышляющий о своих связях с мелочью Джузо. Раньше бы он хрен побеспокоился и пошел кого проверять, а вот смотри ж, сидит тут и смотрит, чтобы не простудилась или не убилась, поскользнувшись на мокрой крыше… зная мелочь, ей бы это вполне удалось. — Как у тебя получается так спокойно спать? — отвлекает его от мыслей тихий голос Учихи. На него она не смотрит, только устало пялится куда-то вдаль, зарывшись с носом в свой плащ. — Никак, — отвечает Джузо с заминкой. — Я просто не вижу снов. — Что, даже кошмаров никогда не было? — недоверчиво косится она на него. Джузо недовольно дергает плечом, громко вздыхает, вспоминая те времена, когда учил своих генинов, вытаскивая их из похожего дерьма… и прямо встречает болезненный взгляд черных глаз, внутри которых слишком много всего. И разбираться в этом совсем не хочется, но он все-таки говорит — да, жестко, но настолько правдиво, что аж самому тошно: — Легче не станет, Итачи. Это всегда будет сидеть внутри тебя и грызть, давить на нервы, подталкивать к безумию. Ты либо научишься с этим справляться, либо однажды это сожрет тебя. Насквозь фальшивая невозмутимость на ее лице вздрагивает и рассыпается пеплом. — И как же научиться справляться? — ее голос предательски дрожит. Мечник медлит, всматриваясь в чужое лицо — такое уязвимое, открытое… а после негромко отвечает: — Найди причины, по которым ты это делаешь, которые будут оправдывать каждую жизнь, что ты заберешь. Найди то, что поможет расслабляться и отвлекаться от этого дерьма — алкоголь, секс, вышивание бисером… или что там еще способно успокоить. Итачи вдруг едва-едва улыбается: — Почему мне кажется, что для тебя гораздо хуже именно вышивание бисером, а не то, что я стану заядлой алкоголичкой? — Потому что с алкоголем я знаю как бороться, а с последним — нет, — честно признает мечник. И усмехается, глядя на ее веселье и едва давя порыв потрепать ту по голове: — Так что давай без крайностей, ладно? — А как же три главных запрета шиноби? — В задницу их, — фыркает Джузо, незаметно выдыхая и устраиваясь поудобнее — серьезные разговоры неслабо напрягали его. — Жизнь одна, наслаждайся, пока есть время, мелкая, — и спустя мгновение: — Но если я поймаю тебя за чем-то подобным на миссии или перед ней, ты у меня идеальным шиноби станешь, все понятно? И с удивлением смотрит, как девчонка вдруг тихо смеется — почти беззвучно, прикрывая рот ладонью и весело сверкая глазами, но смеется. Без всех этих невозмутимых мин, хмурых взглядов, притворной серьезности… и сразу кажется намного младше, чем есть на самом деле — совсем ведь ребенок, такие еще в Академии учиться должны, прогуливать уроки и получать нагоняи от сенсеев, а вовсе не вступать в преступные организации и пытаться устроиться среди нукенинов. И совсем невовремя в памяти всплывают слова Орочимару: гений, наследница, капитан АНБУ, вырезавший свой клан… Внутри что-то предательски вздрагивает, вновь появляется куча вопросов, и он не успевает остановиться, когда из его рта вылетает: — Почему ты ушла из деревни? Смех резко обрывается, а сама Итачи закрывается также внезапно, как открылась. И в воздухе повисает что-то такое… незаконченное. Вызывая безотчетное ощущение тревоги и непоправимости. Джузо мысленно дает себе затрещину — обещал же, не лезть в душу! Вот кто его за язык тянул? Но… — «Мечники клялись жизнью служить и защищать Кири»… — по памяти цитирует Итачи спустя пару мгновений, а после переводит цепкий взгляд на него, по-птичьи наклоняя голову и щуря глаза: — Почему ты ушел, Джузо? Он сжимает губы, миг думает, но все же выдыхает: — Я клялся в верности Киригакуре, а не Кровавому Туману. В черных глазах мелькает отблеск удивления и какого-то острого понимания. Итачи отводит глаза и еле слышно произносит: — Я жила в деревне, которая строилась ради более светлого будущего своих шиноби, а не… Она резко осекается и не договаривает, досадливо морщится, вставая с крыши и обрывая разговор на этом, но Джузо уже успевает сложить все кусочки воедино. Итачи по наивности вляпалась в чужие интриги, а ее клан полез туда, куда не надо, закономерно за это получив. Он с сожалением провожает тонкую фигуру напарницы, пока та не спрыгивает вниз, пропадая в открытом окне. Мечник еще долго сидит на крыше, размышляя о том, что, похоже, их мир настоятельно требовал перемен… или новой войны, чтобы решить свои проблемы. А ближе к утру с ним связывается Лидер: «У вас новая миссия, Джузо. Готовьтесь к проникновению в Страну Воды».