Writober-2022

Это не могло закончиться хорошо. В этом были уверены гости, в этом были уверены семьи жениха с невестой, и сами они были уверены тоже. И тем не менее все готовились. Мыли, драили, начищали серебряные приборы, несли охапками цветы и увязывали в гирлянды, стряхивали пыль с балдахинов и портьер. Выбирали подарки — фарфор, алатский хрусталь, отрезы тканей, нити жемчуга и разные изящные мелочи. Перешивали платья, приглашали парикмахеров, отбеливали щёки загодя, били по щекам служанок за пожелтевшие кружева. Шептались за раскинутыми веерами, за бокалами и картами: — В их-то положении что ещё остаётся… — Неравный брак, неравный… — Несчастный мальчик. — Бедная девочка. — На месте старого Манрика, я бы… — Регент ему благоволит. В таком-то возрасте, Джастин был хотя бы старше… — Вы думаете, они… Шептались, шипели, усмехались и предрекали, слухи множились, путались, противоречили сами себе и порождали жгучее любопытство. Невеста в день свадьбы вышла на улицу под вуалью — белое плетёное кружево, расшитое золотой нитью («Нет, вы видели? Ужасная безвкусица») скрывало лицо почти полностью, ниспадая с высокой причёски. Платье в родовых цветах отличалось скромным покроем на северный манер, закрытое под самое горло, словно девица боялась показать хоть кусочек кожи. И говорила она в храме смиренным шёпотом — отчего некоторые гости, знавшие нрав виконтессы Эммануилсберг, пришли к выводу, что кто-то из старших Манриков наконец решился вразумить девицу старым проверенным способом. В весеннем воздухе отчётливо запахло скандалом. Арно Савиньяк, на правах лучшего друга жениха, уже выбирал, в какой последовательности следует укорачивать самые длинные языки. Герцог Придд же хранил невозмутимость — даже когда невеста, став рядом, неожиданно оказалась немногим ниже жениха («Такие высокие каблуки можно счесть за оскорбление» — «Тщеславие фламинго поистине не ведает никаких пределов»). И когда неловкая невеста чуть не уронила брачный браслет, жених лишь успокаивающе коснулся её локтя. И когда она не позволила откинуть вуаль полностью — он склонил голову, приподнял уголок кружева и целомудренно коснулся бледных губ, не выказав ни капли неудовольствия. И позже, когда на брачном пиру молодая жена не соизволила открыть лицо, так и сидела, не притрагиваясь к еде, лишь пригубливая вино, герцог сохранял ледяное спокойствие, словно всё происходило так, как положено. Герцог не утратил своей невозмутимости и когда новобрачным остались наедине в брачном покое, украшенном цветущими ветвями. Стоило двери закрыться, он сдёрнул с головы невесты злосчастное кружево и потребовал тем же ровным тоном, которым у иных людей принято говорить о погоде: — Потрудитесь объяснить, Константин, и достаточно убедительно, почему я не должен вызвать вас на линию. — Она сбежала сегодня утром! — яростно ответил виконт Манро. — Таков был ваш план мести? Выставить нашу семью на посмешище? Валентин аккуратно сложил вуаль. — Госпожа виконтесса не соизволила уведомить меня, что она передумала, — сообщил он, разглаживая пальцами кружево и не глядя на Константина. — Но вы-то могли это сделать, как только узнали. Константин прижался спиной и затылком к двери. Из высокой причёски выбилось несколько рыжих локонов. — Дед уверен, что сумеет её вернуть, — сказал он негромко и устало. — И уговорить. Нам всего лишь нужно немного подождать. — Если виконтесса на самом деле сбежала, — заметил Валентин, поднимая наконец глаза на свою «супругу». — Брак был её идеей, не моей. — Вы полагаете, кто-то пытался расстроить свадьбу? — Я полагаю, нас с вами ждёт весьма своеобразная брачная ночь. Раздевайтесь, Константин. Виконт Манро побледнел так, что под слоем пудры выступили веснушки и изумлённо уставился на Валентина: — Вы же не собираетесь…? — Я одолжу вам свою одежду. Полагаю, мы сначала должны найти вашу сестру, а потом, если хотите, обсудим, кто и как именно должен исполнять принесенные вами обеты. Константин закашлялся и решительно потянул за шнурок корсажа.