Один оборот вокруг чужой оси

Руки аккуратно приподнимают искусственный бутон, пальцы разглаживают лепестки. Настоящие цветы пользуются бóльшим спросом, поэтому несчастные разноцветные розы, в противовес естественным, будут украшать прилавок долго. Голубой оттенок чаще всего цепляет взгляд — Исаги поправляет ценник — и этому товару можно дать имя, чтобы не захлебнуться одиночеством полупустого цветочного магазина. Флорист кротко улыбается дурацкой мысли, все еще смотрит на неприродный колючий стебель. Если и давать имя новоиспеченному другу, то оно может быть только одно — Кайзер. Почему? Почему безосновательная ассоциация голубых роз с ранее незнакомым немецким словом настолько прочна? Около пяти лет назад назойливые сны начали свой увлекательный рассказ. Посещают они сознание не часто, возможно пару раз в месяц, но каждый сюжет хочется записать на бумажный лист, прижать к груди и силой запихнуть в собственное сердце. Приятные черты лица незнакомца: острый взгляд, не менее острая ухмылка, ласковый тембр голоса, — кружат голову, а факт, что Исаги полюбил вымышленный образ — ядовитым дротиком усыпляет здравомыслие. Он утонул в самовлюбленной фигуре, бывало раздражающей, но чертовски родной и щекочущей нутро под ребрами. Вымышленный образ любил его в ответ, шепотом называя по имени, растрепывая синие волосы. Железобетонный факт, который невозможно упустить и как-то объяснить — незнакомца зовут Кайзер, и не столь важно, фамилия это или имя, но с немецкого переводится как «император». Суждение вбилось в подкорку мозга настолько очевидным, что Исаги не помнит, когда именно узнал это. Будто всю жизнь хрупкие шесть букв хранились в памяти. Голубая роза — татуировка на шее Кайзера, по которой Йоичи невесомо проводил пальцами в стране грез. Оставлял на шипах влажные поцелуи и отпечатки зубов, вдыхал запах кожи с нотками одеколона — сны настолько реалистичны, что первые минуты после пробуждения Исаги не понимает, где он и как сюда попал. Отголоски слащавого «Йоичи» эхом раздаются в голове весь следующий день, никуда не спрятаться. И сегодня утром парнишку вытащил будильник из очередного приключения… с невидимыми следами на талии от чужих теплых ладоней. По-настоящему теплых, живых. Исаги прикрывает глаза, отворачиваясь от стеллажа с искусственными цветами. Он сходит с ума. Подобные дремы точно доведут его до комнаты с мягкими стенами. Одиночество, как оказалось, пагубно влияет на ментальное здоровье молодого человека, однако никаких отношений заводить не хочется. Желания нет, аналогично с временем и силами. Колокольчик на двери звонко оповещает о посетителе в скромном цветочном закутке. Исаги крепит на лицо дежурную улыбку, которая держится ровно два вдоха, затем кривится и, наконец, исчезает совсем. — Здрасьте-здрасьте, — клиент большими шагами подходит к кассе, бегло рассматривает ассортимент и лезет в портфель за кошельком, — Мне нужен самый невзрачный букетик, можно в горшке, можно что угодно и… Исаги не слышит, нервно сглатывая вязкую слюну и вылизывая взглядом татуировку голубой розы на шее незнакомца. Точнее, до одури знакомого парня, которого видит первый раз в жизни официально и миллионный, если считать все прошлые ситуации в иных обстоятельствах. — …таков бюджет. Есть варианты? — заканчивает тараторить посетитель, выжидает и смотрит на бейджик флориста, — Время — деньги, Йору. — Меня зовут Исаги Йоичи, — дрожь пробегает по телу от головы до кончиков пальцев на ногах. Работник поджимает губы, когда лазурные глаза темнеют недовольством, — Повторите, пожалуйста, какой букет вам нужен? — Безрадостно мне, как тебя зовут. Ужасные тугодумы в вашей подворотне… — клиент устало потирает виски, и Йоичи жадно ловит все моменты для созерцания чужой татуировки. Почти спокойно пропускает оскорбление мимо ушей, такое он слышал тысячу раз по поводу и без повода. Тонкой иглой задевает намеренное обращение неправильным именем, даже не иглой, а рыболовным крючком, оставляя рваную рану. — Повторяю, мне нужен самый отвратительный букет, который у вас есть, — уголки губ флориста снова опускаются вниз, а глаз дергается. Странный во всех аспектах клиент не перестает удивлять. — Нет у нас таких. — Тогда заскочу в другой цветочный через дорогу, — знакомый незнакомец, которого Исаги еще в мыслях не осмеливается называть настоящим именем, разворачивается лицом к двери. Намеренно испытывает терпение работника. Но главное, поведение белобрысого наглеца совпадает с выдуманным набором его черт характера. Может, чуть поярче в плохом смысле этого слова — Йоичи хмурится, слыша провокационный шажок к выходу. — Все же нам есть, что вам предложить, — одна фраза вынуждает посетителя обернуться, едва оголить клыки, ухмыляясь, и поставить руки в боки. — Вижу, мозг подает признаки жизни… — снова издевательский взгляд на бейджик, — …Йоши. — Исаги Йоичи, — чертово хамло портит настроение под конец смены. Будоражит мыслительные процессы одним своим существованием, а от голубой розы ноги слабеют. — Да-а, обязательно запомню, — очевидно, через секунду забудет. Или специально забросит в мусорную корзину памяти, не желая захламлять себя каким-то неважным именем. Исаги поджимает губы. С трудом удается перечислить подходящие варианты, однако проблема не со стороны покупателя — мысли цветочника сворачиваются клубком наушников с многочисленными узелками. «Кайзер» терпеливо ожидает, пока упакуют блеклый горшочек с белым каланхоэ, и выглядит парень не таким агрессивным как раньше. День тяжелый был? Нет, Исаги не будет оправдывать людей, неспособных держать эмоции под замком. Только выдать амнистию клиенту очень-очень хочется, и вопрос, почему обязательно должен быть некрасивый букет, застревает в горле. Соблюдать субординацию, держать границы — словно мантру, повторяет про себя Йоичи, вручая товар. — У тебя красивые руки, — …и закрыть глаза на фамильярное отношение тоже придется. Исаги отводит взгляд от привлекательной шеи, дважды кивая. — Спасибо за покупку. Хорошего вечера, — колокольчик у двери снова звенит. Когда в цветочном вновь затишье, Йоичи тяжело прислоняется к прохладной стене спиной. На самом деле никакого незнакомца из сна не было? То, что сейчас произошло, почудилось? Нет, деньги в кассе лежат, товар продан. Сомнения в своем зрении и способности анализировать информацию на следующий день усиливаются. Если долго вглядываться в голубые розы, то они начинают смотреть в ответ — заключает Исаги, подпирая ладонью щеку и направляя свой взгляд куда-то в небесную даль сквозь окно аудитории. Никаких цветов подавно нет в душном кабинете университета, но в мыслях постоянно одна сплошная клумба. Слово «клумба» с легкостью заменяемо на что-то нецензурное, суть не поменяется. Виновник чересчур мечтательного и расслабленного состояния вряд ли пересечется с Йоичи на перекрестках жизни. Нужно отбросить сны, перестать себя накручивать и романтизировать загадочные обстоятельства их встреч ночами. Нужно… — …идти, — чувствует, как Курона тормошит его за плечо, — Исаги, что с тобой? Звонок уже прозвенел давно-давно. — М-м? Я не тороплюсь, — студент лениво поднимается со стула, сгребая тетрадки в бездонный рюкзак, — Домой не успею заехать перед работой, придется все равно посидеть в парке часок. — Посижу с тобой, — друг пожимает плечами, — Погнали в магазин, купим перекусить. Йоичи слегка удивляется этому заявлению. Он думал, одногруппник как можно скорее умчит домой. Июньский теплый ветерок вынуждает отсрочить путь до родных стен, отстоять небольшую очередь в ближайшем универсаме и вновь выскочить на улицу. В супермаркете свет неестественно белый. Вне помещения солнце такое яркое, что вынуждает первые три минуты жмурится. Курона звонко смеется, присаживаясь на лавочку в парке, а его косичка едва заметно подпрыгивает. Новые яблочные слойки среди всего хлебобулочного ассортимента мгновенно бросились в глаза, и желтый ценник сделал их еще привлекательнее. — Интересно, когда уже включат фонтаны? — Исаги, сидя на той же лавочке, распаковывает свой перекус. — Не знаю, не знаю, — Курона закидывает ногу на ногу, усаживаясь удобнее, — Когда у нас начнутся каникулы, тогда и включат. — Действительно, закон подлости, — усмехается Йоичи, созерцая бесполезный фонтан. Они каждое утро проходят от остановки к университету через парк. Полюбоваться завораживающим движением струй было бы кстати. Особенно освежающе на фоне утомляющих зачетов, — Блин, слойка вкусная. Голубь, видимо такой же голодный как и бедные студенты, подходит ближе к скамейке. Исаги не сразу замечает пополнение в небольшой компании и обращает внимание на птицу, когда Курона отламывает кусочек хлеба и бросает вниз. Йоичи не жадный, но тем, скольким поделился его друг с пернатым проходимцем должно хватить с головой. Стоит только на минуту отвлечься, проверить время до начала смены, и перед лавочкой далеко не один голубь. Целых три. — Теперь они от нас не отстанут, — Исаги великодушно бросает небольшой ломоть с булочки. — У тебя такое лицо напряженное, — собеседник удивленно взмывает брови, — Топни ногой, и все разлетятся. А вообще, что-то случилось? Весь день в облаках витаешь. — Э-э… — и Йоичи мнется, привыкая к сборищу птиц, — Помнишь, я тебе рассказывал про сны? Еще бы Курона такое забыл. Исаги и сам понимает, что про каждое содержание друг знает вдоль и поперек, правда без нескольких интимных подробностей. Уши Ранзе должны были сто раз завернуться в трубочку, но по неизвестным причинам товарищ слушает внимательно, а блеск любопытства в алых глазах дает зеленый свет на дальнейшие мозгоизводящие рассказы. Йоичи начинает речь красиво. С прелюдиями и лирическими отступлениями, будто сказку вещает. Для него происходящее и было самой настоящей сказкой наяву, о которой можно думать в кровати вечерами, пуская слюни. Делится впечатлениями о встрече, о татуировке, украшающей симпатичную шею, о буйном нраве клиента и прикладывает одну руку к щеке, во второй-то слойка. — …правда, он все еще ублюдок, — нужно умерить жар собственных щек с помощью относительно прохладной ладони. Получается скверно. — Ну знаешь, после всего сказанного твое «ублюдок» звучит очень-очень наигранно, — Курона вежливо улыбается, пытаясь подбирать более мягкие слова, — Тебе же он все равно нравится. — Мне нравился он во сне! А насколько эти две версии человека совпадают, я без понятия, — исходя из увиденного в короткой потасовке на работе, совпадает многое. — Странно-странно, — Курона поднимает голову вверх, прикрывая веки, — А помимо розы голубой, ты видишь еще что-то интересное ночами? — Ну, разное бывает. Футбол часто. Хотя я, если честно, представить не могу себя в качестве спортсмена. Путешествия по глубинам сознания оставляют жаркие эмоции, а иногда ненужную усталость. Вспышки некоторых сюжетов напоминают подборку событий, которую показывают в конце серии мультфильма, где ничего непонятно, но продолжение обещает быть интересным. Загвоздка в том, что никакого продолжения нет. Исаги остается наедине с безумными интригами и памятью на уровне ощущений прикосновения крепких рук у себя на бедрах. Футбол разжигает в студенте факультета журналистики странное пламя — неконтролируемое, подобно лесному пожару. И все же, тело Йоичи не подходит для игры с мячом, во снах оно другое. Сильное, выносливое, красивое, прямо как у… — Может, тебе твоя прошлая жизнь мерещится? Реинкарнация, все дела, — вскакивает Курона, выпрямляя спину и садясь ровно. — П-прошлая жизнь? — парнишка совсем не думал в таком ключе. Нравилось тешить себя нереалистичными доводами, мол, Исаги видит будущее, и прелестные взаимоотношения со знакомым незнакомцем обязательно впереди. Рассуждения Куроны вгоняют в ступор и липкую тоску. Если все события — дела минувших дней, существует ли возможность повернуть время вспять? Повторить все от начала и до самого конца? Шансов на успех меньше одной тысячной процента. — Да. Вдруг роза голубая тоже все помнит? Поэтому и докопался, — «нет, Кайзер всего лишь по своей натуре самовлюбленный дурак» — вместо этого красноречивого ответа Исаги лишь многозначительно бормочет «угу». — Не знаю, никогда не узнаю. Я уверен, он больше не придет, — Йоичи вздыхает, — Ой, кстати, мне пора идти. Курона не оставляет попыток приподнять настроение другу, держит позитивный лад. Приходится чуть подыграть — улыбаясь, встать со скамейки, разгоняя голубей. Однако стоит одногруппникам разойтись в противоположные стороны по делам, тяжелые думы снова угнетают. Солнце не такое ласковое, воздух не такой нежный, а внутри цветочного магазина ожидаемо холодный. Всю следующую неделю и один крохотный выходной Исаги отдалялся от эфемерных мучений, старался приблизиться к более насущным проблемам — у матери день рождение на носу, а денег, ранее отложенных, не хватает. Брать больше смен в графике? Придется. Отнестись спустя рукава к предстоящим экзаменам? Придется, моральный ресурс юноши не безграничен. Предложение «после дождичка в четверг» сегодня приобретает особый смысл: день недели сходится, дождь за окнами пока не перестал тарабанить. Только никто Йоичи не давал обещаний крылатой фразой, поэтому забавная мысль не находит отклика, оставаясь невысказанной. Колокольчик у двери трезвонит, флорист рефлекторно подскакивает с табуретки, а хрупкое сердце падает в пятки. — О, наконец, ты. Я утром заходил в ваше пристанище, но был какой-то другой продавец, — Кайзер убирает с лица намокшие пряди, — Пришлось отложить покупку букетов. Ты только вечерами работаешь, Йоске? — Здравствуйте, — изо всех сил дружелюбно выплевывает работник, пытаясь не смотреть на притягательную шею. Влажная кожа блестит, белая футболка облепляет знакомое тело. Ужасно противно слышать коверкания собственного имени, и ясно как день — ошибки специальны. Кайзер добивается, чтобы оппонент морщился, сдержанно пропускал неугодные высказывания мимо ушей (или пытался). Он целеустремлен. Исаги, в свою очередь, игнорирует большинство из услышанного, иначе упадет в обморок подобно восьмикласснице — значит, покупатель пришел не только за цветами, но и увидеть его! В ином случае купил бы, что нужно, пока у кассы Бачира. — Мне нужен снова страшненький букетик, но чуть получше, чем в прошлый раз, — Кайзер активно жестикулирует во время объяснений, — И еще, приношу глубочайшие извинения. Возможно тебе, господин цветочник, было неприятно слышать, как я путаюсь с именами. Я придумал решение проблемы. Новое твое прозвище — клоунишка. Исаги чутко ощущает, как чешутся его кулаки. Он на работе, он должен оставаться рассудительным и хладнокровным. — Можно собрать альстромерии, добавить к ним хризантемы, — не можно, а нужно избавиться от них поскорее, — Сохраняют свежесть до трех недель, гипоаллерге… — Знаешь, почему эта кличка? — загадочный блеск в очах клиента не предвещает ничего путного, — Потому что сердишься уморительно. Настоящий шут. После выбора окончательного варианта Исаги мастерски орудует ножницами, лентами и упаковочной бумагой. Он не хочет признавать себе, как по телу мгновенно растеклась истома, когда глаза завидели окрашенные пряди. Как непонятная надежда защипала внутренности, и мистическая неземная гравитация потянула к подлецу. Почему? Почему он преследует во снах, преследует извне? Стоит так близко — рукой можно дотянуться, наклонившись над витриной, но Йоичи стоит ровно. Никаких шагов вперед. — Если вы не идиот, то нужно добавить зелень, — будь начальство свидетелем этого совета, цветочный магазин лишился бы одного кадра. — Не верю. Йоко показал свои клычки? — флорист заставляет себя забыть о наличии камер наблюдения у потолка, — То есть, клоунишка. — Вы ошиблись, здесь не цирк, — затем деньги идут в кассу, и букет передается покупателю, — Всего доброго. — Хватит этого «вы», — парень небрежно кладет цветы на стеклянный прилавок и протягивает еще мокрую ладонь. Дождь продолжает отстукивать четкий ритм по крыше, а зонтов, по всей видимости, пока не изобрели, — Кайзер. Исаги растерянно смотрит вперед, потом вниз, потом снова вперед и принимает рукопожатие. Свое имя не называет, нет смысла. Во рту кошмарно сухо — всплывает недавний разговор с Куроной про реинкарнации и прошлые жизни… почему незнакомца зовут именно так? Еще одно сходство, будоражащее каждый миллиметр тела. — На самом деле я не такой злой, как может показаться. Но лучше бойся, — говорящий хихикает, мокрые пряди снова лезут в лицо, — Боишься, значит, уважаешь. — Ничего я не боюсь, — Исаги грозно складывает руки на груди. — И не уважаешь? — Должен уважать незнакомого человека, портящего мне настроение своими выходками? — а может, должен перестать лгать. Перепалки и споры ощущаются привычными, возвращающими куда-то в плюшевые воспоминания. Больше всего Йоичи удивляется манере разговора Кайзера — слишком расслабленная. Он со всеми новоиспеченными приятелями общается сразу грубо? Или мозги опять играют плоскую шутку, принимая мельчайшие детали близко к сердцу. — Ну-ну, я же твой любимый клиент, — и расплывается в довольной улыбке. Флорист поворачивает голову в сторону, случайно открывая замечательный вид на свои пунцовые уши, — Нравится дождь? — Не очень, — оба смотрят в мутное оконное стекло. Сухой асфальт преображается лужами. Исаги не любит, когда светлое небо застлано грузными тучами, а окружающее пространство становится невзрачно серым. Иногда можно насладиться печальной погодой, но только если в это время находится дома. Не на работе, где становится тоскливо и без помощи сторонних факторов. Когда Йоичи высказывает свою точку зрения, Кайзер соглашается, задумчиво кивая. Как бы отреагировала его личность из снов? Скорее всего так же. — До скольки смена? — График работы на двери снаружи. Вы… — студент тушуется, прочищая горло и исправляясь, — Ты выйди, посмотри. — Хочешь, чтобы я опять промок? — не сказать, что светлые волосы успели высохнуть за этот десяток минут в помещении. Ливень усиливается, и Йоичи начинает переживать о своей дороге домой, ведь добирается он обычно на велосипеде. — Да, желательно, чтобы заболел, — саркастично подмечает Исаги, теперь смеется сам. Позволяет себе непомерные вольности, а витающая свобода напоминает атмосферу встречи с старым другом. Не клиентом, которого видит второй раз в жизни, — В любом случае, уходить придется. Вовремя дверь снова распахивается. Коврик у порога впитывает дождевые капли, принесенные порывом ветра. Мужчина средних лет с недовольным лицом явно поважнее задержавшегося собеседника. — Какой безжалостный, — Кайзер вздыхает, облизывая губы. Затем поднимает руку, наигранно смотрит на тыльную сторону запястья, где нет никаких часов, и разворачивается к выходу, — К сожалению, мне пора идти, время поджимает. Прощай, Йо, — работник не успевает ответить, как колокольчик у двери вновь звенит, шаткий замок щелкает. Потом порог цветочного переходило еще несколько людей, а спустя полтора часа его перешел сам Исаги. Дождь закончился почти так же внезапно, как и начался, оставляя за собой слегка моросящий остаток. Терпимо — парнишка даже не нацепляет капюшон, пока ведет велосипед. Ехать недолго. Несколько поворотов, подъем на лифте, и теплая постель укутает мягкими объятиями. Голубые розы маячат перед глазами гипнотизирующим медальоном. Исаги столького не сказал, хотя очень хотел. Спросить номер, узнать о чужих воспоминаниях, имя знакомого (или фамилию?) — мозг жаждет новой информации вкупе с подтверждением изученной. Колеса прокатываются по свежим лужам, оставляя за собой мелкие волны. Свет фонарных столбов красиво отражается в воде, красиво даже среди размоченной земли и мусорных урн. Йоичи обожает рассматривать виды, неважно выученная это наизусть дорога или новый маршрут. Пейзажи интересные, цепляющие любознательный взгляд фаната прогулок. Реальность удивительна, но иногда Исаги сравнивает ее со вселенной грез. Там просторно, уютно, замечательно. Есть любимый человек, который пока что на самом деле в стадии приятелей. Есть невероятное тело, с которым можно покорить любое дело жизни. Есть эгоизм, подозрительная смелость и упорство — Исаги не уверен, что ими обладает на данный момент. Где же лучше? Лучше там, где нас нет — подводит итог, опуская голову на привычную подушку. В руке сжат телефон. Поздним вечером Йоичи полистает ленту социальных сетей, и только потом позволит усталости взять верх, затягивая в крепкий сон. Есть одно дельце, которым хотелось заняться еще днем на перерывах между работой. Найти в мессенджере страничку одного человека. Сыщик переворачивается на живот, изнуренно зевает, но от цели сворачивать отказывается. Слишком интересно, отдых подождет. Задача осложняется дефицитом знаний. Известна фамилия (или имя?), место проживания и… все. Йоичи жмурится сильно-сильно. Быть не может — он знает, как Кайзеру тяжело вставать по утрам, как забавно он выглядит, когда мажет красным карандашом под глазами — но не знает полного имени! М-м, юноша сердится на самого себя, прикусывая внутреннюю сторону щеки. М-м… …ихаэль. Точно, Михаэль. Пальцы на сверхскоростях набирают внезапно пришедший в голову набор букв. Так быстро, как только может — иначе забудет и перестанет доверять всемогущей интуиции. Благо городок, в котором ребята проживают, не хвастается десятимиллионным населением. Поэтому по запросу в поисковике выходит лишь пять результатов. Йоичи знает: его знакомый чрезмерно любит себя и на главной фотографии профиля очевидно будет он сам, что снова облегчит поиск нужной странички. Проходит ровно пять минут. — Вау… — вслух роняет Исаги в темноту. Рука тянется сохранить картинку в галерею, но рациональность и гордость пресекают порыв. Взгляд прожигает пиксели неприемлемо долго, тягуче. Йоичи держит мобильник максимально аккуратно, чтобы, боже упаси, не ткнуть на «лайк» и не оставить никаких следов своего посещения. Однако он красив. Его парень в иной жизни, если верить догадкам друга, восхитительно красив и бесподобен. Его привлекательность прямо пропорциональна высокомерию — в голубых глазах на фотографии читается насмешка. Устраивать полуночные разговоры и навязываться не хочется, поэтому Исаги писать никому не будет. Гасит экран телефона с чувством выполненной неясной цели. Сны в эти сутки не радуют. Михаэль Кайзер ожидаемо не покидает думы несчастного студента, оставаясь навязчивым фоном к любым размышлениям. Чем дальше падает Йоичи вне своей телесной оболочки в болото впечатлений, тем меньше света внешнего мира виднеется со дна. В конце концов лучи не могут пробиться сквозь толщу воды совсем, оставляя наблюдателя во мраке — кромешном и фальшивом. Да, это все ненастоящее, убеждает себя Исаги в проникающем кошмаре. Все искусственное, как голубые розы в цветочном магазине. Сюжет сна не такой безоблачно добрый, как обычно. Первый образ, который можно различить относительно четко — жесткие каталки и прочные ремни, не позволяющие двигаться. Адская боль в спине, только какой бы сильной она не была, все равно отходит на второй план. Кайзер? Где он? Они вместе ехали в автомобиле, сидели близко, а почему сейчас невообразимо далеко? Исаги везут куда-то долго, перед глазами мутная пелена, губы страшно сухие от судорожных вздохов. Белый потолок среди белых стен должен наводить на определенные ассоциации, увы, организм слишком утомлен для мыслительных процессов. Он способен заставлять себя дышать, держать глаза открытыми — конец. Нет, даже это выходит с трудом, и ресницы непроизвольно опускаются. Лихорадочные переживания о родном человеке, о состоянии своего здоровья, о машине — все перемешивается в кучу, высыпается в пустоту. Как Исаги будет играть в футбол? Как стать величайшим нападающим в мире, если сейчас больше половины тела повреждено? Ничего страшного, восстановится. Кайзер-Кайзер-Кайзер. Йоичи еще слышит щелчки ножниц, треск собственной одежды, разговоры незнакомых людей в хирургических костюмах. Потом тишина. По щелчку пальцев просыпается покрытый липким потом на смятых простынях. За окном слишком темно даже для самого раннего утра, поэтому Исаги, все еще тяжело дыша, поднимается с постели. Садится ровно, нащупывая сбоку мобильник и освещая его тусклым светом дисплея все вокруг. Комната не изменилась, его руки точно такие же, как и были всегда. Обычная майка, простецкие спальные шорты — ничего особенного. Исаги претерпел изменения, которые не сможет заметить никто. Он вспомнил абсолютно все: от заключения в Синей тюрьме до фатальной поездки в соседний город, оборвавшей мечты эгоиста.

***

Остается десять минут до конца рабочего дня, и Йоичи начинает умолять вселенную всеми правдами и неправдами не услышать трезвон колокольчика у двери. Записывает в тетрадь последние графы, самонадеянно ставит подпись, снимает с себя зеленоватый фартук. Удача в июньских сумерках поворачивается спиной — дверь распахивается, и флорист роняет ручку на деревянный столик. Спектр чувств меняется ежесекундно. Сначала гнев с безнадежностью, затем облегчение, потом снова гнев. — Вечер добрый, — Кайзер протяжно зевает, но пытается выглядеть бодрым. Проводит рукой по волосам, поправляет край футболки, — Клоунишка, больно рано собираешься. — А тебе нравится всю малину портить? — Исаги хлопает тетрадкой и откладывает рассчитанный процент выручки в сторону. — Еще как. Мне, пожалуйста, — приторно тянет волшебное слово по слогам, — Розу голубую, одну. Йоичи не сразу реагирует на запрос, сжимает-разжимает ладони, но все же ступает к стеллажу с искусственными цветами. Привычно касается пластикового стебля и выдает покупателю, обозначая цену. — Спасибо, — Кайзер недолго крутит цветок в руках и протягивает его обратно, — Это тебе, Йошино. А то, смотрю, много пялишься на мою татуировку, — работник фыркает, не принимая презент, — Будешь любоваться дома. — Я поставлю ее обратно на прилавок, — снова коробит от чужого имени и неловкого упоминания… собственных действий. — Я куплю именно ее еще раз и подарю. — Лучше подари розу девушке, которой таскал прошлые букеты, — бурчит в ответ. Исаги верит, что не чувствует обиды, так как в скучной реальности нет у него прав присвоить стоящего перед ним человека. Внутри вымыслов может быть, но сейчас нельзя и не получится. Не его дело. Флорист с первого дня молча гадал, кто же адресат цветов. Почему все время просят страшных? Может, после ссоры с возлюбленной Кайзер приносит ей цветы для галочки… бред. Для дорогого человека он будет невероятно стараться, а не распыляться на ерунду. — Ревнуешь? — все еще держит розу перед работником, не опуская рук, — Я же староста обычный, покупал взятки преподавателям перед зачетами, — правда, становится капельку легче. — Мне все равно, — засовывает цветок в рюкзак так, что торчит наружу лишь бутон. Тянется за тетрадкой, делает еще некоторые пометки. Обращает слишком много внимания на лишнего человека в цветочном, бросая косые взгляды. — Давай быстрее заканчивай, — Кайзер бесцельно ходит взад-вперед, будто пытается привить знакомому чувство вины то ли за задержку, то ли за что-то еще. — Закрою смену и пойду домой, — здесь Исаги не врет, он оставаться допоздна не хочет. Крайне уставший, с чугунной головой от нахлынувших воспоминаний. Кажется, черепная коробка Йоичи слишком мала, чтобы вместить в себя выжатый опыт двух жизней. Полутора, если быть точным — он планирует жить и жить, работать репортером и сбежать из цветочного захолустья в обозримом будущем. Очень странно думать о недавнем кошмаре, о своей смерти в прошедшем времени. Когда человек умирает, смерть становится бесконечно настоящим. Страшно, когда она наступает внезапно — почти всегда. Философские размышления, которым Исаги посвятил добрую половину дня и сейчас не уходят, пока взгляд направлен в наглые глаза Михаэля. Если бы тогда давным-давно все знали, что не вернутся из поездки, пытались бы изменить свою судьбу? Или бросили бы надежды, решая простить тех, кто обидел, и попросить прощения у тех, кого обидел сам? Исаги не знает. Тогда ему было семнадцать лет, сейчас на два года больше, значит, точное повторение событий не грозит. Прошлая жизнь была интереснее, вот и выгорела молниеносно подобно спичке. — Чуть-чуть поболтаем, и пойдешь домой, — упорствует Кайзер. — Нет, мне пора. Покиньте по… — он не успевает договорить фразу, как рука человека, стоящего по ту сторону прилавка, касается его подбородка. Исаги теряется, мысли ускользают вдаль. — Полчаса. Больше удержать тебя не смогу, — крепкая хватка на челюсти вынуждает Исаги вспоминать то, чего не было. Первую встречу во время лиги нео-эгоистов, похожий маневр со стороны Кайзера. Как он внезапно назвал имя юного нападающего. Йоичи был бы неописуемо рад, услышав его из нужных уст снова, но ничего не происходит. Продолжение предложения отсутствует, среди кучи ваз и растительности парит затишье. — Дойдем вместе до магазина. И все, — как раз выйдет около тридцати минут, ведь круглосуточный маркет неблизко. В помещении гаснет свет, дверь закрывается на ключ, а руки Йоичи касаются ледяного металла велосипеда. Он ведет свое средство передвижения рядом, не садится. Двое парней отходят на приличное расстояние от магазина, перекидываясь бессмысленными фразами. Исаги не совсем понимает, для чего нужна данная прогулка, зачем голубая розочка торчит из рюкзака. И так каждый день видел ее, трепетно проводя пальцами по блестящим листочкам. — На самом деле у вас и цены дикие, и хризантемки вялые. Я возвращаюсь туда, потому что ты милашка, — Кайзер нисколько не смущается в выражениях, а Исаги замедляет ход. — Понятно, — если на грубости он умеет реагировать, выстреливая в обратную сторону, то на сомнительные комплименты совершенно нет. — Меня тянет к тебе, не могу объяснить, — в ответ сердце Йоичи пропускает удар, — Такой простой идиот, а все равно тянет, — говорящий усмехается собственным слабостям и последние десять метров до светлой автоматической двери идет молча. Исаги сгребает в корзину две пачки лапши быстрого приготовления, любимую шоколадку и булочку на будущее. После оплаты кладет добычу в рюкзак, задумывается, упираясь взглядом в бордовый автомат с напитками. Кайзер убирает телефон в карман, без раздумий достает кошелек и покупает две банки колы, с грохотом падающие вниз, в место выдачи. — Э-эм, я не просил, — хлопает ресницами Йоичи. Передозировка подарками за сегодня не доведет до хорошего. — Бери. Переводить деньги не надо, — вновь они оказываются на улице, крышки жестяных банок щелкают. — Почему мне ванильную взял, а себе обычную? — слова благодарности вылетают из головы, никто не придает этому большого значения. Юноша ведет свой велосипед к низкому заборчику, а сам садится на такую же низкую потрескавшуюся лавочку. Михаэль следует его примеру. — Почему? Ну, ванильная же слаще, — скептически изгибает бровь собеседник, словно объясняет нечто очевидное школьнику. — Вдруг не люблю? — обожает, — Откуда информация? — и делает первый глоток. — Чуйка. А я, знаешь, привык ей доверять, — услышав объяснения, Исаги тяжело смотрит вниз. Он тоже доверяет интуиции и всяким «чуйкам», но в последнее время напрягает зудящее ощущение, что всякие догадки-доводы лишь водят бедолагу за нос. Показывают утопическое прошлое, насмехаясь, что оно не повторится. Или фантазия шутит, показывая даже то, чего вообще не было? Исаги страшно жить с невообразимым числом мыслей в своей голове, с разными жизненными опытами и давящей обидой — никто ничего не помнит! Он тоскует по несуществующему, душу рвет по несбыточному. «Несбыточное» сидит рядом, едва касаясь своим плечом. — Ты сказал, тебя тянет, — начинает Йоичи, отпивая напиток, — И… меня тоже, — речь про сны, про реинкарнацию могут заставить Кайзера вызвать психиатрическую бригаду, однако этого не происходит. Кайзер слушает, не отрывая взгляда. Не перебивает, не останавливает бред сумасшедшего, а внемлет тихий голос. Среди погасших окон многоэтажек и аккуратного шелеста листвы рассказ звучит особенно откровенно и чувственно. Исаги бы в жизни не подумал, что сможет когда-то поделиться с объектом переживаний самими волнениями. Сейчас он здесь, делится животрепещущей историей, постукивает по банке, отпивая время от времени колу. — Херня, Йоручи, — закидывает ногу на ногу, не шибко впечатляясь россказнями, — Семицветикам своим это поведай, даже они не поверят. — Хватит, — в грудной клетке разливается обжигающий воск, мешающий дышать и слипающий органы, — Назови нормально. Кайзер ставит банку на ветхую лавочку и поворачивается корпусом к собеседнику. — Йоичи, — дуновение ветра колышет буйные светлые волосы, растрепывая прическу, — Видимо, в твоей… э-э, реинкарнации мы были близки. — Мы встречались, — вздрагивает и продолжает шепотом, сам себе не веря. В прошлой, в текущей жизни у Исаги отсутствуют неоплатные долги перед совестью. За какие грехи такое мерзкое наказание — ложные воспоминания — непонятно. Если их, конечно, можно называть ложными, ведь ощущалось все лучше истинного. Не верит, что сказал ровно до того момента, пока со стороны не раздастся шумный смех. Сказанное голосом Михаэля имя приобретает исключительные оттенки, которые сны не смогли передать во всей красе. Нега разбивается осколками от чужого хихиканья, такого чистого и беспечного. Да, Исаги опозорился, не нужно было говорить про отношения. — Ох, за все мои двадцать лет у меня были только девушки. Поверить не могу, хоть убейся, — смахивает выступившие слезы с уголков глаз. Кайзер все еще широко улыбается, совершенно не относясь с должной серьезностью к искренности знакомого. — Я серьезно. Все помню до деталей, — слушатель вопросительно смотрит, — И про тебя много знаю. Помню, что не любишь молоко, а каждое утро смотришься голый в зеркало, — росток досады поселяется глубоко-глубоко в душе. Час назад Исаги мог еще надеяться, что бывший партнер что-то помнит, однако не решается высказаться. Больше не может. — Не помню, — накручивает прядь на палец, — Хм, молоко правда не пью. — Неважно, помнишь ты или нет, — росток досады уже пускает корни, — Полчаса закончились, я пойду, — и вскакивает с лавочки, забрасывая пустую банку в близстоящую урну. Исаги тянется к велосипеду, хочет отвезти его поближе к дороге и потом только сесть. Поправляет лямки рюкзака, знает, как некрасиво торчит оттуда бутон голубой розы. Шаг — чужая рука останавливает его, хватая за плечо. Юноша, слегка растерянный, поворачивается лицом к приятелю и не успевает среагировать, как предательски любимое тело оказывается ближе. Катастрофически близко отдает драгоценное тепло через прикосновения, оформленные в тесные объятия. Исаги утыкается носом в чужое плечо, поглощает тот же запах одеколона, что и в таинственных снах. Велосипед с грохотом падает наземь, потеряв опору. — Я тебе нравлюсь, Йоичи? — чересчур интимно звучит в самое ухо, — Может, я совсем не тот, кого ты видел в своих мечтах? — фантазер упорно молчит, неуверенно умещая свои ладони на чужой спине. — Такой же, — слой хлопчатобумажной ткани мешает прикоснуться кожа к коже, — Одинаковый во всех аспектах. — Забавно, — и Кайзер аккуратно отлипает на необходимое расстояние, чтобы взглянуть в темно-синие глаза, — Чуть-чуть поверю в твой бред. Только потому что я сам себя чувствую странно… слегка. В чем проявляются эти странности, не уточняет. Исаги смотрит, едва поднимая голову выше, и пытается разглядеть разгадку головоломки в лазурной радужке. Рука Кайзера поднимает выше, она больше не на спине, а на теплой щеке. Поглаживает большим пальцем, пока знакомый не сопротивляется. Взбунтоваться нет сил, он в беспощадном плену. — Прыгаешь в постель на первом свидании? — надо же, Кайзер умудряется разрушить драматичный момент одной фразой. Исаги хмурится, вертит головой, чтобы отбросить приставшую руку. Бесполезно. — Идиот, — но все равно краснеет. Как можно назвать этот нелепый поход до магазина свиданием? — Лично я не прыгаю. Зато… — тянет чужое лицо ближе, и сердитость испаряется, уступая место удивлению, — …целуюсь, — проговаривает Михаэль в разгоряченные губы. Невинное касание бьется волнами о камни: так мощно, резко, грубо — как привык Исаги. Никаких любезностей, елейных поглаживаний. Они закончились секунду назад, а когда электрическая цепь замкнулась, поздно оглядываться назад. Давление на затылок втягивает Йоичи дальше, поглощая целиком, и дыхание сбивается. Он кусается, неспособный насытиться поцелуями. Металлический привкус окрыляет, ответная боль кружит голову, и Кайзер проводит языком по чужому ряду зубов — негласный тайм-аут. Есть ли в нем необходимость? Никак нет. Исаги жмурится, отчаянно не желая прерывать момент. Приходится. — Хотел бы начать все с чистого листа? — как же он давно не слышал слегка неуверенной интонации самопровозглашенного императора. Йоичи усмехается, не отводя взгляд от краснеющих укусами губ. — Для кого чистый лист, для кого… — Для меня белоснежный, — ворчит Кайзер. Он в невыгодном положении, — Дай мне свой номер. Исаги лениво тянется к карману за мобильником. Положительные эмоции выбиваются убийственным напором из-под маски спокойствия, и будь в парне меньше устойчивости, он бы расплакался прямо на улице. Прямо в чужих руках рассыпался бы игрушечной пирамидкой. Осознание, насколько душа скучала по хитрым взглядам, подколкам и татуировке в виде розы — Йоичи проводит пальцами по рисунку — поражает. Так долго и мучительно жить без родного человека напоминает ад. Поэтому сейчас Исаги безумно счастлив, безумно рад и готов начинать с чистого листа столько раз, сколько потребуется. Главное, чтобы никогда ничего не заканчивалось насовсем.