И слива мэй цветёт на снегу...

Подготовка к встрече Нового года снова заставляла напрячь все силы и усилить охрану дворца, но Мэн Чжи был даже рад этому. Пять лет с тех пор, как Император взошёл на трон, дались им всем нелегко. И только будничные заботы напоминали, что боль нужно отпустить и дать жизни течь своим чередом. Он помнил прежний уклад и сравнивал его с новым, каждый раз находя приятные сердцу отличия, и радовался, что смог отличиться не только в ратном деле, но и приложил руку к становлению Императора как справедливого вершителя судеб. Всё-таки жертва Линь Шу была ненапрасной, это утешало сердце, но и причиняло всё ещё острую боль. — Список даров. — Гао Чжань подал Императору свиток и кинул косой взгляд на Мэн Чжи. Он знал, что в отправляемых подарках всегда отдельным пунктом стояли те, что Сяо Цзинъянь отсылал в архив Ланъя. Сам Император делал вид, что таким образом благодарит Фэй Лю за оказанную им в прошлом помощь, радует ребёнка, который снова стал сиротой. Но все, кто знал чуть больше, понимали и то, что таким образом у Сяо Цзинъяна остаётся тонкая и невидимая связь с прошлым. Эта ниточка не отпускала Его Величество, но причиняла боль, как и все прошедшие восемнадцать лет. — Вы снова послали в Ланъя голубя? — тихо спросил Сяо Цзинъян и посмотрел на Мэн Чжи, будто в его власти было составление списков. — Мальчик любит играть с птицами, — с улыбкой ответил Гао Чжань. Мэн Чжи же подумал, что пусть лучше Император отсылает подарки, чем приглашает юного телохранителя ко двору. Не то чтобы он не желал видеть его, совсем наоборот, но зная простодушие Фэй Лю и неумение лгать, малодушно радовался. — Мальчику уже пора найти жену и завести детей, — вмешался он с улыбкой и получил ответную от Императора. — Да только ему голуби интереснее. — Пусть так, — согласился Сяо Цзинъян и продолжил читать. — Хорошо, это нужные подарки. Отложив список, он поднялся, чтобы уйти, но тут позади послышался шум и в залу вбежал ребёнок. — Папа, папа, я хочу подарить братцу Лю свои игрушки. За сыном Императора бежали евнухи и даже сама Императрица появилась запыхавшаяся. — Простите, Ваше Величество, — начали кланяться придворные, но Сяо Цзинъян остановил их. — Хорошо, ты можешь подарить свои игрушки, но больше не врывайся так, это противоречит правилам приличия. — Он строго посмотрел на мальчика, и тот потупил взгляд, а затем опустился на колени и отдал ему поклон. — Сын просит прощения. — Вставай, я не сержусь. Мэн Чжи в очередной раз сравнил его со старым Императором и едва не вздохнул с облегчением, благодаря Небо, что всё свершилось именно так. Императрица Ли, ещё не успевшая встать с колен, снова поклонилась. — Прошу прощения у вашего величества за недостаточное усердие в воспитании сына. Эта ничтожная исправится. Видя, как наполнились слезами глаза ребенка, Мэн Чжи едва удержал себя на месте, зная — Император Ан-ди милостив и не допустит напрасных слёз сына. — Поднимись, — Сяо Цзинъянь едва заметно вздохнул и сошел с помоста в зал, подойдя к сыну. — Ты уже взрослый, пять лет — солидный возраст, и должен понимать, когда можно резвиться с братцем Тиншэном, бегая во дворе, а когда следует войти в тронный зал и поклониться. Особенно когда на тебя смотрят сановники. Не расстраивай свою мать понапрасну, и ей не придётся извиняться за твоё поведение. — Наклонившись к сыну, император тихо спросил. — Кто рассказал тебе о срочности подарков для братца Лю? Куда ты так спешил? Мальчик, явно передумавший плакать, ярко улыбнулся отцу, но схватить его за ноги, как бывало в детстве, не решился. — Сын готовил дары для брата Тиншэна и вспомнил его рассказ о соколе для братца Лю, его первом подарке. У меня есть деревянный орел и заяц, хочу, чтобы братец Лю радовался в новом году! Сяо Цзинъян улыбнулся и, отбросив условности, подхватил сына на руки, строго обведя зал взглядом, чтобы никто и думать не смел о неуместности его действий. — Достойно и похвально, но отцу ты всё же не ответил — как сын узнал, что с подарками нужно поторопиться? Судя по прячущейся в уголках губ улыбке, Сяо Цзинъянь прекрасно знал, кто проговорился, но испытывал сына. Тот оказался не промах и старшего брата не выдал, вместо этого воспользовался случаем и обнял Императора, уносящего его во внутренний двор. Слуги и евнухи потянулись следом, Мэн Чжи же забрал одобренный список у Гао Чжаня и засобирался в дорогу. Давно он не навещал старого друга.

***

— Меня по-прежнему немного пугает твоё упрямство, — лекарь Янь покачал головой, раскладывая травы и коренья, подписывая их и хмурясь. — Будто я один здесь упрямец, — с улыбкой растер между пальцами иссохшее тельце жука Линь Чэнь. — К тому же моё упрямство позволило нам одержать пусть и слабую ещё, но победу. — Рано говорить о победах, — проворчал лекарь и завернул в бумагу корень лотоса. — Холод оказался спасением, но может оказаться и погибелью. — Пока всё шло весьма неплохо, чего ты разворчался? Он уже встаёт, ходит и даже ест. Вчера попросил принести ему книги. Всё как обычно. — За исключением того, что он не переносит прикосновений и больше похож на мертвеца, чем на живого человека. — Правда твоя, за годы в пещере он стал таким холодным… Но именно это спасло его от смерти, а жуки вернули к жизни. Уверен, травы смогут возвратить ему тепло. Не зря же Мэн Чжи отправил людей во все части света, чтобы привезли мне трактаты и чужеземные лекарства. — Может, и не зря, — вздохнул лекарь Янь. — Я перевёл этот свиток, но там мало полезной информации, скорее какая-то легенда. — О чём? — Вот, прочитай и подумай, мне пора отнести настой. — Отправь Фэй Лю, он сделает всё быстрее. — А я снова буду перебирать свитки? Вот уж нет, в моём возрасте тоже полезно двигаться! — Лекарь Янь возмущенно поднялся, чтобы уйти. Линь Чэнь посмеялся от души и забрал перевод свитка, чтобы изучить его после обеда. Идея, возникшая у него пять лет назад, принесла свои плоды. Тогда, видя мучения Мэй Чансу, он пожелал облегчить его предсмертные страдания и вывез с поля боя, невзирая на вялые угрозы. Он всегда делал то, что считал верным, и не собирался смотреть, как боль пожирает его друга. Всё, что он позволил ему, — написать прощальное письмо Нихуан, а затем отобрал и кисть, и тушь. Для всего мира Мэй Чансу умер, как и планировал. Для Линь Чэня же он просто стал безропотным пациентом. О ледяной пещере ему сообщили несколько лет назад, но тогда он не придал этой информации большого значения. Теперь же, видя, как мучительно пытается согреться Мэй Чансу, он подумал, что холод не приносит с собой болезнь. Он всего лишь вызывает у людей неприятные ощущения. Но и тепло не приносит больному облегчения, скорее наоборот, эта нескончаемая битва заставляла его тело страдать. Логика подсказывала, что ключ к решению есть, и скрепя сердце, отринув милосердие и сочувствие к мукам друга, он довёз его до ледяной пещеры и опустил прямо на глыбу льда, что до этого приказал вырубить по форме кровати. Агония была страшной. Он выгнал всех, кто сопровождал его, сказав, что погребет останки Мэй Чансу сам, завалил вход в пещеру камнем и принялся ждать. Через сутки, которые, казалось, добили Мэй Чансу, и он затих. Не будь Линь Чэнь образован и готов ко всему, он бы решил, что друг умер, но нет. Тот дышал, хотя из носа его и не исходил пар, но дыхание ощущалось кожей. Изучая действие яда огня-стужи, Линь Чэнь и раньше предполагал, что если для заражения нужно было практически сгореть заживо и во время приступов внутренний жар пожирал жизненную силу, то должен быть способ остудить этот огонь. Но Мэй Чансу боялся холода и постоянно болел, потому беспокойство за жизнь друга не давало пускаться в отчаянные эксперименты. Когда же стало нечего терять, он решил проверить свои гипотезы и, верно, не прогадал. Мэй Чансу был похож на мертвеца, но Линь Чэнь проклял бы себя, причини другу такие страдания напрасно. Приложив пальцы к запястью Чансу, он ощущал слабые потоки энергии, всё ещё блокируемые очагами внутреннего жара, но постепенно пожираемые стужей. Отпустив Чансу, Линь Чэнь вздрогнул, увидев на его запястье, где только что лежали пальцы, след от ожога. К подобным проявлениям он готов не был, но в очередной раз принялся убеждать себя, что ради спасения жизни Чансу способен пережить подобные муки, раз уж пошел на свежевание заживо ради восстановления справедливости. Тогда Линь Чэнь не знал, как долог будет их путь хотя бы к подобию успеха, и жил лишь надеждой на то, что Чансу наберется достаточно сил, чтобы как следует избить его за самоуправство. — Ты не торопился, — раздался голос из дальнего угла холодной комнаты, а затем и сам Мэй Чансу вышел оттуда. Здесь не было места свечам и жаровням, поэтому читать можно лишь около входа или окна, но Мэй Чансу научился видеть в темноте. Он забрал едва тёплую плошку с настоем и поставил её на стол, чтобы та полностью остыла. — Ты принёс книгу? — Конечно, как и обещал, — Линь Чэнь положил рядом и свиток, надеясь, что тот заинтересует друга. — Рассказать последние новости? — Даже если я скажу "нет", ты всё равно расскажешь, — прохладно обронил Мэй Чансу, желая выпить настой до того, как на него обрушится поток сплетен. Но плошка всё ещё хранила тепло отвара и чужих рук. — Ай, да сядь ты уже, — возмутился Линь Чэнь, первым усаживаясь на ледяную подушку. Мэй Чансу сел на голый пол. Он и спал на кровати без шкур и одеял, а одежду носил исключительно из тонкого хлопка, который не согревал его. — Это важное? — Мэй Чансу снова потрогал плошку и только после этого посмотрел на друга. — Что-то нашёл? — И да и нет. Нужно пробовать. Но не об этом я хочу сказать. Пришло известие, и ты должен решить, как поступить. — М? Я что-то ещё могу решать? — наигранно удивился Мэй Чансу. — Ну всё, всё, я виноват, что ты жив, признаю. Будешь ругать меня всю оставшуюся жизнь. Но к нам едет посланник с подарками, и мне придется рассказать ему правду. — К нам едет Мэн Чжи? — безошибочно угадал Мэй Чансу и взял холодную плошку в руку. — Именно он. — Как интересно всё повторяется. Ты не находишь? — Нахожу, но в этот раз он надеется, что ты очнулся, а не лежишь на льду, как в прошлом году. И я вот подумал… — Не рассказать ли всё Императору? — А ты весьма прозорлив, — саркастично отметил Линь Чэнь. — Он бы мог приехать и сам. — Не стоит, — скривился Мэй Чансу не то от настойки, не то от подобной перспективы. — Я ходячий мертвец, не хочу, чтобы кто-то видел меня таким. — Кто-то?! — возмутился Линь Чэнь. — Этот кто-то твой лучший друг, как мне всегда казалось. Хоть и обидно, что не я. Нет, серьёзно, мы с тобой вместе почти столько же, сколько ты был с ним. Даже больше, исключая раннее младенчество, но я до сих пор просто друг. Мэй Чансу скрыл улыбку за пиалой и отпил ещё. Настойки и отвары по-прежнему были отвратительно горькими. Как и воспоминания о Сяо Цзинъяне. Линь Чэнь молчал поразительно долго для себя и лишь пытливо смотрел, дожидаясь, пока Мэй Чансу допьет отвар, отставит пиалу в сторону и поднимет на него взгляд. — Нет. Если у меня ещё есть право голоса, и ты не намерен окончательно лишить меня… Линь Чэнь махнул рукой, перебивая: — Да, да, я понял — теперь любая попытка воззвать к твоей совести будет заканчиваться обвинениями в мой адрес. Признаю вину перед этим господином, — Линь Чэнь церемонно сложил руки. — Этот недостойный лекарь поступил неподобающе, но не понимает упорства господина Мэй. Закатив глаза, Мэй Чансу подождал окончания представления, а после покосился на книгу, но не стал рисковать ею, кидая в невыносимого друга, терзающего его сердце. Линь Чэнь вряд ли понимал, насколько глубоко задевают его любые разговоры о человеке, который потерян для него навсегда, а если и понимал — плевал на условности и чужие чувства. — Если тебе требуются пояснения снова и снова, я терпеливо продолжу тебя наставлять. Не ты ли несколько месяцев назад рассказывал мне о положении дел при дворе, описывая мир, процветание и благоденствие? Император мудро правит страной, в семье его царит мир, он одарен наследниками. К чему тревожить его, отвлекая от дел по такому недостойному поводу? — Чансу! — Линь Чэнь подавил желание треснуть друга чем-нибудь потяжелее. — С каких пор ты стал недостойным, да ещё и поводом? Считаешь, он не будет счастлив узнать, что ты жив? Хорошо! Я приму твою правду. Что же прикажешь делать с Мэн Чжи? Ляжешь на лёд, чтобы он продолжал пребывать в иллюзиях, или все же примешь его как подобает? — Лёд спас мне жизнь, но лежать на нём не очень-то и приятно, — медленно проговорил Мэй Чансу. — Я всё время соскальзываю. Он улыбнулся, видя озорные искорки в глазах напротив, но крепко задумался, стоит ли говорить Мэн Чжи правду. Пребывая несколько лет во сне, он всё равно что растворялся в холоде тела и души. Ничего не чувствовал, не желал, не питал иллюзий. Очнувшись же, он понял, что не сможет даже обнять тех, кто позаботился о нём. Что уж говорить о чём-то большем? Быть живой статуей подле Императора ему не хотелось, как и причинять тому неудобства. Его супруга оказалась достойной Императрицей, подарила Цзинъяну сына, стала опорой и подчинялась не только своему Императору, но и мудрым советам его матери. Мир и гармония пришли в Великую Лян, а некий Линь Шу мог только всё испортить. Он и раньше не планировал оставаться подле Императора, а теперь и подавно. Жизнь, выигранная каким-то чудом у смерти, была не его заслугой. И хотя разлука по-прежнему причиняла боль, он считал, что встреча принесёт ещё больше разочарований. — Так и будешь молчать, делая вид, что я ушёл? — подал голос Линь Чэнь. — Я не делаю вид, я думал, ты действительно ушёл, — вздохнул Мэй Чансу. — Знаю, что Мэн Чжи способен хранить секреты, как и ты, но не уверен, что имею право обрекать его на это. — Или боишься, что он поделится тайной с теми, кто уже знал правду? Ведь только Император был наивным ребёнком, который не разглядел в тебе тебя прежнего. Другие же догадались, даже его мать, хотя и в глаза тебя не видела. — Не называй Императора глупым. — Я лишь говорю правду. — Тебе повезло, что только я её слышу. Кстати, где Фэй Лю? — Тренируется, где же ещё? Он не заходил с утра? — Нет, он не любит холод в этой комнате, а я редко выхожу в общие. — Можете встречаться на улице, там тоже холодно, — пожал плечами Линь Чэнь. — Ты прав, но я всё ещё не готов пугать людей своим видом. — Они будут рады, все скучают по твоим нудным речам. Мэй Чансу не выдержал и всё-таки бросил в друга свиток. Тот показался ему менее ценным, нежели желанная книга. — Полегчало? — Нет. — Отвечать на вопросы всё равно придётся. Мэй Чансу вздохнул. — Хорошо, мы сообщим Мэн Чжи правду, если он сам того захочет. — Он вообще-то старался больше всех, когда узнал, что я смог усыпить тебя в той пещере. Разослал людей по всему свету, собирал крупицы информации. До сих пор наследника не завёл! — Из-за меня? — уточнил Мэй Чансу и услышал в ответ смех, что развеселил и его самого. — Надеюсь, что нет, иначе я буду жутко разочарован. — Не знал, что мой друг столь целомудренно воспитан и ему претят даже мысли о весенних чувствах, — Мэй Чансу притворно возмутился, едва скрывая улыбку. — Если я заподозрю в подобном главнокомандующего Мэна, вся моя вера в искреннюю преданность и чувство воинского товарищества пойдёт прахом. — И как, позволь спросить, одно противоречит другому? — Мэй Чансу откровенно потешался, не желая уступать Линь Чэню в этой схватке нелепостей. — О мой друг, — лекарь погладил несуществующую бороду, сохраняя вид серьезный и возвышенный, — когда в дело вмешиваются весенние чувства, человек уже не может сказать, из чувства ли товарищества прилагает усилия или иных страстей. Брови Мэй Чансу взлетели вверх в притворном изумлении. — Этот мудрый лекарь хочет сказать, что благородный муж не в силах мыслить трезво и сдержать страсть ради дела, испытывая подобное? — Он даже подался вперёд, поняв, что всерьез хочет услышать ответ, но к убийственной прямоте Линь Чэня готов не был. — Благородный муж, подобный тебе, способен водить за нос и лучшего друга, — голос Линь Чэня сочился иронией, — только бы сделать дело, но главнокомандующий Мэн совсем иного склада человек. Поняв, что разговор завел их не туда, Линь Чэнь первый осадил коней: — А почему наследника не завёл, сам у него и спросишь, уверен, он приедет со дня на день. — Ты слишком быстро сдался, — вздохнул Мэй Чансу и потрогал уже пустую пиалу. Сейчас его мир был холоден, но он свыкся с этим ощущением, лишь удивляясь, как сердце справляется и продолжает качать ледяную кровь. Он был словно ошибкой природы и понимал, что все его чувства нелепы, а разговоры о них причиняют боль. Императрица подарила Сяо Цзинъяну наследника и любовь, в которой он так нуждался. Зачем ему живой труп, на который и смотреть будет противно, не то что трогать или желать сделать иное? Там, за горизонтом девятнадцати лет, остались и его красота, и желанность, и дерзость. Сейчас же ему стоило бы перестать дышать, а не мечтать о том, чтобы Цзинъянь случайно узнал о его существовании, пришёл, накричал, заставил смотреть в глаза… Нелепость! — Ты слишком задумчив, друг мой, — Линь Чэнь встал с подушки и украдкой поёжился. — Мне нужно отдать несколько распоряжений в связи с приездом главнокомандующего, погуляй с Фэй Лю. Он скучает. Мэй Чансу рассеянно кивнул, но остался сидеть на месте. Фэй Лю вырос, но остался таким же простым и наивным, совсем дитя по сравнению со сверстниками. Это и подкупало.