Один за раз

      Робкий взор Матери Покоя заливал серебристыми лучами ровный пятачок среди неверных теней. На небольшой площадке, огороженной здоровенными валунами и чёрными скалами, контрастно бросалось в глаза большое светлое покрывало. На нём по центру гордо возвышалась бутылка вина, охранявшая блюдо с персиками. Хрустальные бокалы искрились в лунном свете гранёными узорами. Небольшие подушечки небесно-голубого цвета так и манили мягкостью, сложенные шерстяные пледы обещали тепло и уют в светлой осенней ночи. Очень романтичная обстановка.       — …наверху тихий безлюдный уголок, о котором никто не знает. Где-то здесь должен быть проход, — послышался негромкий шёпот, почти заглушённый шумом шагов.       В промежутке меж двух высоких скал, колоннами возвышавшихся над пятачком, появилось три человека. Серебряные лучи высветили статную фигуру готронского князя в дорожном костюме медового цвета, ярко выделявшемся на фоне тёмно-бурой одежды двух его хранителей.       — Вы уже обо всём позаботились? — приятно удивился князь, узрев заготовку для натюрморта. — Славные мои, и когда успели?       Рыжики, переглянувшись, благодарно друг другу кивнули и, смело запуская руки под костюм своего господина, потянули его к лежбищу.       — Пойдём, Межик, — нетерпеливо шептали близнецы в один голос и, практически подхватив князя, понесли его на покрывало. — Мы так давно не трахались… нормально. Мы, конечно, любим Биялу, но каждый её приезд… Может, она хотя бы здесь нас не найдёт?       — Она точно легла спать? — тихо простонал Готрэн, несдержанно извиваясь в алчно лапающих его руках.       — Ага, они с принцессой весь вечер хихикали в её шатре. Я периодически подходил проверял — в последний раз было совсем тихо. Умаялись, бедные, в дороге, — пояснил один из рыжиков и вместе с братом аккуратно опустил князя на покрывало.       Жадные ладони распахнули полы расшитой рубашки, обнажая сухощавый торс с пятнышками ареол и подтянутый живот. Лунный свет обрисовал тенями аппетитные выпуклости и впадинки на белой коже, протянул тёмные полоски от возбуждённых сосков, тут же зализанные голодными ртами. Князь сладко застонал. Но когда рыжики в четыре руки начали стаскивать с него брюки, его пальцы собственнически сжали одну из мощных ягодиц:       — Сил, твоя очередь…       — Ага, я подготовился, — жарко подтвердил Чугун, начиная стягивать штаны уже с себя. — Правда, когда я типа с чайником пошёл к реке за водой и задержался, меня чуть ребята из каравана не спалили. Но обошлось.       — Хорошо, — выдохнул его брат, на миг оторвавшись от вылизывания княжеской шеи. — А то наши опять бы начали язвить, ляпнули б что-то про Межика…       — И пришлось бы опять пиздюли раздавать, — согласился Чугун и потёрся голой задницей о руку своего господина.       — Как ты их отвлёк? Сам ничего не ляпнул? — уточнил Готрэн для собственного спокойствия, уже вовсю тиская мускулискую мякоть чугунских ягодиц, и тот его утешил:       — Нет, там удачно появился парень Пуха — с ним связываться не захотели. А я закончил, подмылся и в свою очередь тоже его посторожил.       — Он хоть и принцанутый на всю голову, но понятливый, — хмыкнул его брат, наматывая на руку длинную косу князя. — Интересно, а где они с Пухом собираются?.. В лагере ступить некуда — такая толпа на праздник едет.       — Мил, а ты куда лезешь?! Я-то не готовился, — охнул князь, вопреки своим словам охотно подаваясь на руку хранителя, но тот его успокоил:       — Я только пальцами немного приласкаю. Соскучился. Позавчера мы как-то слишком быстро…       — Ничего, ещё пару дней в седле и доберёмся до Лунного — там спрятаться от Биялы проще будет, — предвкушающе выдохнул Чугун. — А сейчас, Межечка, не тяни.       Готрэн приподнялся, а рыжий встал перед ним на четвереньки, прогибаясь в спине и выпячивая сочные ягодицы. Руки князя вновь, как примагниченные, потянулись к его заднице: одна ладонь нырнула вниз, к яйцам, вторая — мягко погладила расселинку между ягодиц.       — Угу, не тяни, Межик: у нас всего четыре года осталось. Бияла сказала, чтобы после вашей свадьбы мы даже не смотрели в твою сторону. Иначе она что-то оторвёт, — хмыкнул Мил, в свою очередь пристраиваясь к Готрэну сзади: загорелые ладони контрастно легли на белые половинки и развели шире.       — Айюна сказала, что всё будет хорошо-о… — сладко застонал князь, выгибаясь между своими хранителями.       Невероятно красивая троица. Такая возбуждающая…       — Ах ты гадкий негодяй! Бесчестный разбойник!       Князь и рыжики замерли от донёсшихся до них пафосных слов. Взволнованный голос, тем временем, достаточно быстро приближался:       — Отпусти меня, коварный злодей! Скверный подонок! Скотина бессовестная! Мерзкий… мерзавец! Ужасный насильник!       — Не-е, насильник я как раз отменный, — пророкотало уже совсем неподалёку. — Ща докажу.       Рыжики беззвучно метались, накидывая одежду на князя, на себя… В каменном проёме входа мелькнуло что-то маленькое и светлое, легонько шлёпнув о камни.       — Ой! Фрей, у меня туфель упал…       — А нехрен брыкаться, когда насиловать несут. Ну и куда твоя тапка улетела?       Троица любовников окаменела: меж входных колонн воздвиглась пугающе монументальная фигура и застыла в гневной позе. Из-за неё высунулась более мелкая особа, замерцавшая в лунных лучах:       — Меожи, хороший мой, что-то случилось? Что вы здесь делаете?       — Случились они. Втроём. А что делают, очевидно: жрут твои любимые персики и пьют моё вино, — сурово процедил монумент гнева.       — Мы их не трогали! — хором открестилась полуодетая троица.       — Ага, и на месте нашем не сидели, и подушки наши не мяли, — раздражённо пророкотал Стальной. — Просто проходили мимо, увидели подготовленное — не вами! — местечко и решили потрахаться.       Близнецы растерянно переглянулись и, сделав логичные выводы, в один голос повинились:       — Я думал это Сил… Мил…       — Ладно эти кролики, — Фолг обратил суровый взгляд на князя, — но тебя-то, Меж, как са́мого умного здесь, не смутило, что бокала — два?       — Да я… не считал, — отвёл глаза Готрэн, алея щеками и шеей так, что было заметно даже в бледном свете луны.       — Ну да, отличить два бокала от трёх — это нужно считать долго и старательно! — продолжал капать ядом Стальной, но его отвлекла тихая просьба:       — Ой, Фрей, вон мой туфель. Дай мне его, пожалуйста.       Фолг нагнулся, нашарил непослушную обувь и присел на камушек, поманив к себе светозарнейшего:       — Где там твоя нога?       Дэйвэн быстренько допрыгал до него на одной ножке и уселся на колени своему хранителю, подставив изящную ступню для обувания. Три жертвы злобного Фолга, пользуясь великодушной императорской отсрочкой, продолжили торопливо одеваться.       — А Хони был прав: у Межа отличная попка, — задумчиво пророкотал Стальной уже заметно смягчившимся голосом.       — У Сила тоже замечательная, — ехидно хихикнул светозарнейший, — сочная такая, молоденькая.       Раздался короткий треск ткани: видимо, кто-то нервно поторопился с одеванием.       — Сочная и здоровая — аж штаны рвутся… — елейно согласился Фолг, но Сил праведно возмутился:       — Ничего у меня не рвётся! Это у… — он замялся и умолк.       — Не-е, у Межа попка небольшая. Её наоборот — откормить бы не помешало для сочности. Чтобы брючки на ней трещали.       — Господин Фрей, не волнуйтесь за меня так: это был рукав.       — А зачем ты задницу в рукав совал?       — Ох… вы не представляете, как мне хочется кинуть в вас чем-то тяжёлым. Но я не стану. Потому что я воспитанный.       — И умный. И хочешь жить дальше — целым…       — Мы будем защищать Межика изо всех сил, если что, — пробурчали хором два голоса, на что Стальной тут же вызверился:       — А вам, защитнички, я вообще таких люлей выпишу! Обоим! — Он прищурился, окидывая рыжиков оценивающим взглядом и предусмотрительно добавил: — По очереди! Чтобы поняли, что такое настоящие хранители. Вы надолго мой урок запомните.       — Но за что?!       — Завтра узнаете.       — Фрей, ну прекращай, — подытожил полемику укоряющий вздох.       — Ла-адно. Если не трогали наши персики и вино, можете пока идти.       — Какое великосердие! — не удержавшись, съязвил князь. — Пример душевной щедрости, достойный летописей!..       — Намекаешь, что запомнишь и отомстишь? — угрожающе прищурился Стальной. — Научился шпильки вытаскивать, что ли?       — Фрей! — метнул сердитый взор на хранителя Дэйвэн и перевёл взгляд на князя, ласково улыбнувшись: — Меожи, хороший мой, идите с мальчиками спать. Сном. Потому что сейчас Гиб с Найтэ по всему лагерю ищут своих детей, чтобы спать уложить.       — Понял, благодарю. И тебе спокойной ночи, — вежливо склонил голову князь и величественно направился к выходным колоннам. — А господину Фрею я — как самый умный здесь — отвечать не буду.       Чугунный Сил поклонился гораздо ниже, заодно собирая с покрывала недоодёванное, а его близнец Мил рванул вперёд с намерением убедиться в безопасности княжеского пути.       Оставшись вдвоём под лунным светом, император и его хранитель недовольно переглянулись.       — Фрей, ты слишком суров с мальчиками…       — Заслужили, — отрезал Стальной и ещё более сурово посмотрел в темноту хаотичного каменного завала:       — Вылазь, Пух! Я чую твоё…       Возбуждение?! Только попробуй это сказать! Словно прочитав мысли, Стальной продолжил:       — …дыхание. Хрен ли ты со сломанными рёбрами по камням скачешь?! И твоё психующее высочество я тоже чую. Курлык так сопит — обиделся, что досмотреть не дали?       — Куртисс! Моё имя Куртисс Орлэн Доэнр ун Рауалык!       Конрад рядом вздохнул и с укором двинул локтем принцу в бок. Больно вообще-то!       — А я как сказал? — злорадно хмыкнул наглый амбал. — Кур-бла-бла-лык. Остальное слишком сложно для тупых варваров.       — Удивительно, но Конрад смог запомнить с первого раза, — раздражённо проворчал Куртисс, вслед за цветочком спускаясь с уютной скальной полочки, полускрытой булыжниками недавнего обвала. — И Гиб смог. И множество других людей, даже кигги.       — Так чистокровных среди них наверняка и не было, — фыркнул Фолг, на что цветочек язвительно отозвался:       — Как лихо ты признал тупость необходимым достоинством «истинных» кигги. А со своими бойцами ты этой мыслью делился?       — Зачем? Большинство же, как и ты, под «истинных» косит, — радостно заулыбался Стальной. Странный он. Ему так нравилось слышать гадости? Или говорить их своему пасынку?       — Фрей, погоди. Куртисс, вы что здесь делали? — досадливо спросил светозарнейший, оглядывая спустившуюся парочку с прорывающимся негодованием. — Давно вы здесь? Вы видели?.. — он чуть запнулся, но Стальной безжалостно продолжил:       — Бурные ласки Межа с рыжими? Видели, естественно! Ещё и подрочили небось. Друг другу.       Вот же зараза! Проницательная… Под взглядом светлых глаз, потусторонне мерцавших серебром, Куртисс был вынужден признаться:       — В поисках тишины мы поднялись к этому уединённому местечку высоко в скалах, о котором никто не знает… — Цветочек рядом оскорблённо засопел. Принц, чтобы ненароком не обидеть любовника… ещё сильнее, продолжил, уже аккуратнее подбирая слова: — Но по набору для пикника поняли, что это не совсем так. Мы решили на всякий случай осмотреть этот грот.       — Вот как должны действовать нормальные хранители, — поучительно пояснил Фолг Дэйвэну. — За это рыжие и огребут.       — Мы добрались до небольшой пещерки наверху и начали её обследовать, — с невольным смущением продолжил Куртисс. — Но тут прибыли его светлось с хранителями, и они как-то очень стремительно начали… пикник.       — Почему вы не сказали им, что вы здесь?! — возмутился светозарнейший под хмыканье Фредерика и Конрада.       Цветочек вот совсем не помогал! Куртисс выдохнул и осторожно признался:       — Поначалу мы растерялись. А позже было так неловко…       — Что прям захотелось полюбоваться, как трахаются три красавчика, — понимающе закивал Стальной. — Тао, тут всё понятно. Эти профессиональные покушенцы затаились в тени, чтобы решить: доубивать-таки князя с горе-хранителями или подрочить на них.       — Фрей! — машинально уже возмутился бедный Дэйвэн, и, чтобы его успокоить, принц твёрдо произнёс:       — Мы никого не хотели убивать.       — Поднадоело уже? — с фальшивым пониманием посочувствовал Фолг.       — Да ладно, Фред, количество убитых Куртом даже рядом не стоит с числом тех, кого убил ты, — будто бы с ленцой прошипел цветочек и язвительно добавил: — Собственными руками. Потому что чужими руками ты убил в сотни раз больше. В том числе и по приказу нашего добрейшего светоча. А из монархов на твоём счету не только убитые принцы и принцессы…       Конрад так мило старался защитить Куртисса — даже наезжал на своего наглого патрона. Так Стальному и надо.       — Тао, он наговаривает, — обиженно пророкотал амбал, глядя на императора с видом оскорблённой невинности, и Дэйвэн его добросердечно успокоил:       — Я знаю. Это же Пух.       Цветочек чуть заметно дёрнулся, словно в словах светозарнейшего было какое-то скрытое оскорбление, и язвительно уточнил:       — А что вы решили делать с женой Камбо Ротари — последней внучкой Энрико? Если вы не обсуждали какие-нибудь монастыри, значит, Фред уже отдал приказ её прикончить.       Лицо Дэйвэна оставалось невозмутимо-безмятежным:       — Что бы мы с Фреем ни обсуждали, речь идёт о спокойствии Готрона. Ты сам это прекрасно понимаешь.       Так император знал о самосуде своего наглого амбала? Или не знал? Или они таки обсуждали монастырь, но не хотели говорить об этом цветочку? Этот момент Куртисс как-то не понял. И эти их ауры светили как солнце в глаза — ничего не разберёшь… Хорошо хоть, они не скинули ещё и это убийство на аллилакского принца. Но монастырь — это, конечно, жестоко… Лучше бы они грохнули эту внучку — тогда она не сможет заявиться к Куртиссу мстить за смерть мужа.       — А говорил ли Фред, что последнюю законную принцессу Готрона убили по его приказу? — продолжал шипеть Конрад.       — Я догадывался. И очень благодарен Фрею, что он избавил бедную девочку от позорной смерти.       — А сколько императриц Фред грохнул, тоже догадываешься? Жену Энрико и кого ещё?       — Пух, ты действительно думаешь, что мы с ним не обсуждали смерть Кианы? — Дэйвэн позволил себе едва заметную снисходительную улыбку. — Фрей не виноват.       Стальной, слушавший их полемику едва ли не с умилением, обнял светозарнейшего за плечи и довольно выдохнул:       — Нет, ты только посмотри! Всего пару недель проникновенной ебли — и я уже вновь узнаю нашу говнистую врединку!       Конрад вскинулся — Куртисс почти увидел призрачную шерсть, вставшую дыбом на загривке, — и ехидно фыркнул, глядя в лицо своему приёмному отцу:       — Так ты у нас пёс императора. Таким положено любить… нюхать всякую говнистость. Тут ещё вопрос к светочу появляется: если тебя так тянет его обнюхивать, чем пахнет он?       — Тао пахнет лучше всех на свете, — заулыбался Фолг. — Надеюсь, когда нюхаешь Курлыка, ты кайфуешь так же, как я от Тао.       Сам он Курлык! Но цветочку и правда нравилось Куртисса нюхать. И вылизывать. И… не думать об этом, не думать… Член, опусти голову, тут и без тебя напряжённости хватает.       — А ведь было несколько реальных вариантов обвала в ущелье… — едва слышно вздохнул Дэйвэн. — И сколько покушений… напрасно.       Его печальный шёпот заглушило радостное гыгыканье наглого амбала. Цветочек оскалил зубы и едко прошипел:       — Надейся, светоч, надейся. Но ваши долинские боги — твои предки, кстати, — почему-то до сих пор меня не завалили.       Куртисс аккуратно тронул его за плечо: может, так препираться с Лунным императором всё же не стоило? И вот уж совсем не нужно было открывать светозарнейшему глаза на истинную суть его ужасного хранителя: вдруг Дэйвэн решит прекратить с Фолгом отношения, а тот захочет переключиться на некогда влюблённого в него цветочка?       — Вот и подумай, благодаря чьему заступничеству, — усмехнулся Стальной. — Не моему же.       Конрад на миг запнулся, но тут же непримиримо фыркнул:       — Всё равно он это делает исключительно ради себя! Чтобы ты не тратил на переживания обо мне время, которое должно полностью принадлежать только светочу.       Нет, ну он жестит. Такое даже родному брату Куртисс не рискнул бы высказать, чтобы не словить серьёзных последствий. А тут троюродный. Принц шагнул чуть вперёд, заслоняя цветочка:       — Светозарнейший император, прошу, простите Конрада. Он не понимает, что говорит, потому что плохо себя чувствует: устал за день, к вечеру у него жар, и голова болит, и рёбра ноют…       — И додрочить помешали, — в тон поддакнул бесцеремонный амбал.       — Но у нас хотя бы траходром не увели, — ехидно прошипел Конрад, — и персики не сожрали. Персики такие себе, кстати. Слишком сладкие.       Вот просил же его принц не трогать чужую еду! Правда, Куртисс опасался, что фрукты могут быть отравленными, но всё оказалось хуже — они были императорскими. Дэйвэн укоряюще вздохнул и серьёзно посмотрел на своего хранителя:       — Ты правда скучал по нему… такому?       — Ну да, — вроде как даже смутился Стальной, — немного.       — Но с каждым словом — всё меньше? — понимающе улыбнулся светозарнейший.       — Не преувеличивай. Пух ещё не восстановился до стандартного уровня говнистости.       Вот любит же этот гад наговаривать на цветочка. А он же наговаривает? Правда ведь? Потому что Конрад такой славный. Он даже обзывается мило. Когда он ласково мурлыкает Куртиссу: «Придурок», — ну сразу же понятно, что это он не серьёзно, а любя и подначивая на шутливую перебранку. Иногда они так договаривались об очерёдности в постели. Ох, не думать, не думать. Член только опадать начал…       Конрад даже не возражал, когда принц поделился с ним мыслью перевезти в Долину детей Солана вместе с их матерью: всё равно они, бедные, продали дом и сидели на чемоданах в ожидании отмашки от отца, который должен был подготовить всё к их прибытию. Супруга ответственно готовилась помогать Солану как секретарь… если бы всё сложилось удачно. Но что есть, то есть. Куртисс собирался официально предложить ей должность секретаря посла. А Конрад всё правильно понял и даже не стал ругаться… по-настоящему. И не стал паниковать, вообразив, что очередной любовник решил поменять его на женщину — с ниповыми загонами это было серьёзным достижением.       В общем, вопреки всем наветам, с Куртиссом цветочек был весьма мил, а что до императора с хранителем… Возможно, эти двое Конраду какое-то плохое зло сделали. Кроме того, что были вместе. Стальной так точно мог, а Дэйвэну, видимо, прилетало за компанию. По-родственному. Если уж члены фолговской семейки глумлением и издевательствами вроде как выказывали свою любовь к Конраду, то сам он вполне мог таким же образом выражать приязнь к венценосному брату.       — Сейчас Пух ещё тихий и миленький, — подтвердив мысли Куртисса, растроганно продолжал Фолг, глядя на ехидный оскал цветочка. — Даже хочется получше запомнить его таким… Тао, как думаешь: может, мне его такого портрет заказать — у Суслика?       Лицо Конрада вытянулось. Принц и сам не удержал невозмутимое выражение. А они-то, наивные, неделю назад так радовались, глядя на догорающие остатки холста…       Нет, Куртисс, в принципе, сразу заподозрил неладное, когда утром перед отъездом в их спальню вместе с привычно бесцеремонным Гибом ввалился и Суслик. Благо, одетый на этот раз. Тот вроде искренне и добродушно пожелал им хорошего утра и передал приглашение на завтрак от князя, но от загадочной сусликовой фразы: «Иногда приходится быть неблагодарным…» — принца ледяной ветерок лизнул по позвоночнику. Конрад тоже насторожился: сработала его потрясающая чуйка на неприятности — он мигом собрался и едва не первым помчался на встречу с князем.       Завтрак оказался неожиданно людным. Его почтила присутствием императорская семья и их телохранители. Семью князя представляли он сам и его юная невеста — милая девочка лет четырнадцати со столь же роскошными волосами, как у жениха. Рыжим телохранителям и их верным расчёскам, видимо, работы прибавилось вдвое. Чертами лица Бияла казалась чем-то похожей на Ночку — пусть девочка не была идеально красива, но естественная живость и сногсшибательная харизма впечатлили даже Куртисса. Поэтому он почти не удивился, узнав, что она полукровка, как цветочек и Гиб. Смешение крови кигги и долинцев давало очаровательнейшие результаты, а Бияла ещё и оказалась кузиной принцессы. Какую удачную партию подобрал себе Готрэн. Да-а, вкус у князя был превосходным что на мальчиков, что на девочек… Присутствие Гиба и его жены тоже можно было понять, но зачем пригласили ремонтников во главе с Фруктиком — оставалось загадкой.       Конечно, Куртисс вежливо поприветствовал всех и начал оглядываться: приглашение на завтрак подразумевало наличие непосредственно завтрака, а принц должен был восстановить после ночи силы, потраченные на ублажение хворающего любовника. Большой накрытый стол Куртисс, конечно, увидел — тот стоял себе, незаметный и всеми покинутый… Но первым принц узрел мольберт. С картиной. Как раз вокруг которой и столпилось высокое общество, обсуждая цвета истинной сути и попадание в характеры.       Чувствуя, как сердце проваливается в пятки, Куртисс подошёл ближе и встал рядом с застывшим цветочком. Накрыл его ладонь и сжал, то ли поддерживая, то ли от накрывающего ужаса. Двойной портрет был… впечатляющ и ярок — аж кровь из глаз. На картине в серебряном блюде сидел откровенно наглый красный голубь с мечтательными глазами и длинным чёрным хохолком, разложивший по краю с узорной каёмочкой неровный хвост, из которого была варварски выдрана чуть ли не половина перьев. Таким же общипанным крылом с торчащим растрёпанным пухом голубь по-хозяйски приобнимал охреневшего от такого матёрого, потрёпанного жизнью котяру охряного цвета — с обгрызенными ушами, шрамами на носу и облезлым хвостом. Длинный юркий язычок голубя собственнически тянулся к одному из обкусанных кошачьих ушей. Но мордочка у котика, несмотря на угрюмое выражение, была очень даже симпатичной, белые носочки на стройных кошачьих лапках хоть и были грязноватыми, но выглядели очень мило… Он действительно чем-то был похож на цветочка.       — Алый хинакридон — очень благородный цвет! — вполголоса продолжал спорить с кем-то Суслик. — Для простого фонтанщика слишком роскошен, но для принца и посла — вполне подходящ!       — Хрено… кидон? — переспросил Фредька-родственник, видимо, найдя достойную пару своему «голубому кобелю».       — Херакретин! — с видом знатока поправил его шкаф-душитель и задумался: — Или херокрутон?       — Суслик, бл… — цветочек аж задохнулся от избытка эмоций. И лёгшей ему на плечи руки Стального Фолга. Конрад глубоко вздохнул пару раз и поправился: — Блин. Это что такое?!       — Вам что, не нравится? — растерялся художник. — А Гиб так хвалил! Госпоже Найтэ тоже очень понравился. Даже князь и сам светозарнейший с принцессой удостоили одобрения!       — Ещё бы светозарнейший не одобрил, — тихо прошипел на выдохе цветочек.       — Это Суслик мне до сих пор за свой пальхен мстит, — понял Куртисс. — Лучше бы он тогда всё-таки выкинул меня за борт.       — Да не парься, Суслик, Пуху очень понравилось! — насмешливо пророкотал Стальной. — Видишь, у него кудряшки дыбом встали? Это от восторга. Но если он это притворяется и на самом деле парный портрет им не понравился, ты можешь отнять у них право первого выкупа.       Выкупа? Суслик хотел, чтобы они ещё и деньги платили за этот… кошмар?!       — Нет! — панически прохрипел Конрад, и наглый амбал ободряюще похлопал его по плечу:       — Если вы не захотите выкупать его — как непосредственные жерт… герои этой картины, — то мы с удовольствием заберём его в Лунный дворец. Этот прекрасный образец искусства станет достоянием общественности: в нашей галерее как раз не хватало чего-то подобного. Повесим рядом с сельдереем в вазе, чтобы привлечь побольше внимания…       — Нет, мы не отказываемся! — наконец пришёл в себя и развил мысль цветочек.       Пока принц офигевал от перспектив. Нельзя было допустить попадания этой ужасной картины на какую-нибудь выставку! Этот кошмар вообще нельзя показывать людям. А лучше всего… Куртисс и Конрад молча переглянулись и кивнули друг другу.       Оказалось, свободных денег у «бедного слуги» было предостаточно. А принцу он их тогда зажал, и тот не смог сводить Ночку в ресторан… Ну и ладно. Они пошли на более важное дело.       Но теперь бессердечный Стальной грозил цветочку — и принцу заодно — новым портретом! И ведь Суслик может малевать такое хоть каждый день! А когда он их разорит, он выставит очередной портрет, на который у них не хватит денег, на всеобщее обозрение?!       — Нет, Фрей, это слишком жестоко! — ужаснулся и светозарнейший. — Даже если это Пух.       Благослови Небесный Отец и все долинские боги неземную доброту Дэйвэна. Даже цветочек кивнул императору с определённой долей признательности.       — Ну Тао, это не жестоко, — на удивление обиженно протянул Фолг. — Суслик ему даже приличный цвет определил — не то что гридеперлевый или вердепешевый.       Это Суслик так постарался для внутренней сути императора и его хранителя? Какие любопытные цвета он подобрал. Для вазы и сельдерея, что ли? Или были ещё и другие их портреты? А какие, хотелось бы знать… Конрад, заметив вспыхнувший интерес принца, быстрым шёпотом пояснил:       — После вердепешевого Фред Суслика аналогично и послал. Так и сказал: «В хер тя пешим. С депешей». И Суслик отправился в Готрон.       Стальной сверкнул на шепчущихся суровым взглядом, а затем с умильным выражением лица вновь посмотрел на Дэйвэна:       — Пух только рад будет. Он пока добрый. Тем более, ему недавно хороший подарок подарили. Мой подарок, но Пард выклянчил подарить его вместе. А к нему примазался Курлык.       — Я Куртисс, — напомнил принц со вздохом. Уже не особо возмущённо, потому что Фолг действительно ему очень помог.       Когда на следующий после знакомства день Куртисс, переступив через гордость, обратился к старшему Фредерику с личной просьбой, тот по обыкновению его оборжал, но соизволил сообщить, что к нему с этой просьбой уже обратился Пард. И что ещё раньше сам Стальной поручил этот вопрос второму сыну. Именно благодаря связям Парда и его влиятельного дядюшки, а также расторопности людей Гиба удалось быстро найти лысого мудака по имени Вило и доставить его в целости и сохранности в пыточные застенки, с недавних пор так хорошо знакомые принцу. Куртисс даже красиво связал уёбка, и вместе с Пардом они преподнесли его в дар почтившему их визитом Конраду. В тот вечер принц все свои силы и таланты направил на то, чтобы помочь цветочку хорошенько проработать психологическую травму…       — Пух, даже не смотри на персики! — грозный рык заставил Куртисса вздрогнуть. — Они для тебя слишком сладкие — жопа слипнется. Курлык плакать будет.       Принц поёжился: судя по угрозе в голосе, плакать он будет явно не из-за приятного процесса раскупоривания слипшегося… Всё-таки какой-то слишком нервный хранитель у императора. Травки ему бы попить успокаивающие. И усыпляющие. На подольше.       — Куртисс, идите с Конрадом спать, — Дэйвэн великодушно спас их от внимания Стального и весомо уточнил: — Спать сном. Потому что дети Гиба… а, ну вы, наверное, слышали.       С трудом вспомнив, о чём предупреждал император, когда Фолг со смаком распекал троих полуголых красавцев, принц всё же сумел скрыть невольное смущение и согласно поклонился.       — Вот сейчас я как никогда искренне хочу пожелать вам спокойнейшей ночи, — язвительно фыркнул цветочек, — или неожиданного визита ваших пронырливых внучат.       — Не завидуй, Пух, — без малейшего стеснения заржал наглый амбал. — Это наше место. Валите, пока я добрый. — И задумчиво хмыкнув, пояснил им вдогонку уже более мягко: — Помня Гиба в детстве, ставлю на то, что его шкодники на Костяной излучине осколками черепов играют. Так что будьте осторожны при… водных процедурах.       Куртисс ещё раз уважительно поклонился императору, радостно помахавшему им вслед, и направился за свирепо топающим по камням цветочком. Тот злился? Из-за чего больше, интересно? Надо будет яблок ему купить или персиков — несладких. Ныне принц многое мог себе позволить — князь рассчитался с ним за фонтан, как и было договорено, но Куртисс решил, что эти деньги Аллилак пустит на содержание посла в Долине. Это было вполне разумно: принц транжирой вроде не был… что бы ни наговаривали на него недоброжелатели.       — Стой! — внезапно шепнул он, хватая цветочка за руку, и замер, настороженно приглядываясь: — Вон там, под высоким валуном, кажется, кто-то крадётся…       — Это Род, один из хранителей светоча, — успокоил его Конрад, и принц впечатлённо цокнул языком:       — Он хорош: я с трудом его заметил. Похоже, в охрану императора попадают после очень жёсткого отбора…       — Нет. Насколько я знаю, Род светоча просто подкупил, — ехидно хмыкнул цветочек.       — Лунного Императора? Чем?!       — Мелким зелёным яблоком. А дочь Рода подкупила принцессу куклой из соломы.       — Айюна была маленькой? — догадался Куртисс и, вспомнив, как сам он в детстве был ограничен в знакомствах, возмутился: — Но это же очень подозрительно! Эта семейка явно что-то затевает… А сколько лет было императору с яблоком?       — За двадцать, — насмешливо фыркнул Конрад. — Я тоже считаю их подозрительными. Особенно Луню с сестрой: они лет пятнадцать уже что-то затевают. Но Дэйвэнам пофиг. Я ж говорил, что правители у нас очень странные.       Вспомнив настороженную блондинку из свиты принцессы, которая ради подруги готова была подставлять и наверняка даже убивать, принц понял, что цветочек над ним… подшутил. Ничего, Куртисс ему отомстит… так отомстит — тот стонать устанет. Принц выверенным движением провёл по конрадовой спине, вдоль позвоночника, опустил ладонь ниже, с нажимом оглаживая ягодицы, и сладко промурлыкал:       — Ох, я ж тебя сейчас раздену, поставлю голой задницей вверх и…       — И? — сбившись с дыхания, сглотнул цветочек.       Проверенный способ — Конрад загорелся мгновенно. Вот что недотрах с людьми делает.       — И отшлёпаю так, что твоя белая попка станет ярко-розовой… А когда у меня заболит ладонь, я переверну тебя на спину, заткну рот, раздвину твои охуенные ноги… — Куртисс подождал немного, чтобы вволю насладиться судорожно участившимися вдохами, и медленно прошептал: — сяду на твой горячий член и буду полночи объезжать тебя, как самого упрямого жеребца.       — Ку-урт, — тихо проскулил цветочек. — Нельзя же так… Я сейчас чуть не кончил. А все подходящие места уже наверняка заняты. Меж с рыжими не дураки, чтобы идти спать в лагерь…       А в самом лучшем из подходящих мест Фредерик опустился наконец на покрывало, разломил сочный персик и, отбросив косточку, протянул половинки присевшему рядом Таоли:       — Вот же молодёжь, заговоры они найти могут, а место для потрахаться — нет! Кстати, при случае закажи своим предкам ещё одну лавину: нам нужно новое место, о котором «никто не знает».       — Фрей, это же чудеса, — осуждающе напомнил светозарнейший, снимая бархатистую кожицу с персиковой мякоти, — их нельзя требовать каждый день.       Его хранитель невольно загляделся на капли сока, которые медленно стекали по мерцавшим под луной пальцам. Не удержавшись, Фредерик поймал императорскую руку и, притянув к губам тонкое запястье, ответственно всё облизал. По лицу Таоли скользнула улыбка:       — А если кто увидит? Подумают, что я тебя не кормлю. И персиков для тебя жалею.       Фолг прислушался к ночной тиши и довольно хмыкнул:       — Успокойся: все ушли. Далеко. Никто не увидит и не услышит. Кстати, если ты хотел, чтобы я шкуркой занялся, сказал бы.       — Говорю, — улыбка императора стала лукавой, а в глазах его хранителя запылали уже не скрываемые азарт и похоть:       — Тогда продолжим.       Добыв из блюда очередной персик, он поднёс его почти к лицу Таоли и под внимательным взглядом неторопливо разломил на половинки. Небрежно откинутая косточка шмякнулась у дальних камней. Сильные пальцы надавили на фруктовую мякоть, сминая и сдирая тонкую кожицу.       — Открой рот.       Император предвкушающе облизнулся и покорно выполнил приказ. Фредерик провёл половинкой персика по губам, смачивая их соком и растягивая, и нетерпеливо вдавил мякоть в рот Таоли, веско уточнив:       — Мало? Хочешь больше?       Дэйвэн, интригующе помедлив и заодно дожевав персик, кивнул — и тут же в рот его проникли сразу три пальца. Наблюдая потемневшим взглядом, как влажные губы с готовностью обхватили его пальцы, чувствуя, как их тщательно вылизывает юркий язычок, Фолг требовательно прошептал:       — Ты же снял с себя… лишние шкурки? — Получив в ответ очередной подтверждающий кивок, он уже более хрипло приказал: — Ложись и показывай, что у тебя под платьем.       Таоли возмущённо выплюнул пальцы и упрямо поправил:       — Это мантия!       Вторая половинка персика бесцеремонно заткнула ему рот. Император гневно сверкнул глазами, но тем не менее, послушно откинулся на подушки и медленно поднял согнутые в коленях ноги.       — Задери подол.       Тонкие пальцы сжали жемчужно-белую ткань и неторопливо потянули вверх.       — Раздвинь ноги как можно шире.       Таоли, дожевавший персик, помедлил, облизывая испачканные соком губы, но всё же покорно развёл колени в стороны и невольно хихикнул:       — У тебя такое лицо…       Фредерик хмыкнул, пряча голодный взгляд, и потянулся в сторону.       — Не отвлекайся. Держи смазку и приподними попку.       Подсунув мягкую подушечку под светозарнейшие ягодицы, Фолг оглядел лежавшего перед ним любовника: послушно раскрытого, мягко сиявшего в лунном свете лилейной белизной бёдер и ягодиц, покачивавшего возбуждённым перламутрово-мерцающим членом, крепко сжимавшего пузырёк со смазкой и задранный подол, смотревшего с жадным ожиданием — и не удержал острозубого оскала:       — Хороший император.       Загорелые пальцы мягко провели по выставленной расселинке, развозя смазку, и чуть нажали, проникая внутрь послушно поддавшейся плоти. Но тут же вернулись наружу и продолжили настойчиво обводить края сомкнувшейся дырочки.       — Фрей, не тяни… о-ох!       Таоли невольно дёрнулся, чувствуя грубоватое проникновение сразу трёх пальцев, но тут же приподнял задницу выше, стремясь принять побольше.       — Какая развратная попка, — задумчиво пробормотал хранитель, проникая пальцами всё глубже в своего императора — под сдавленные стоны, которые становились громче и требовательней. — Очень голодная попка. Надо чаще её навещать. У тебя с собой те кальсончики — которые с разрезом сзади? Думаю, когда мы будем слушать все эти скучные приветствия в разных долинских имениях, я встану вплотную позади тебя. Ты, главное, ножки пошире расставь.       — Не вздума-а-ах!..       Выверенным движением проворачивая пальцы внутри, Фредерик строго предупредил:       — Будешь вякать, я в тебя четвёртый загоню… — Он наклонился ниже: — А сейчас я попробую свой любимый персик…       Таоли тихо заскулил, почувствовав на ягодицах горячее дыхание. Вот сейчас он… сейчас… Дэйвэн невольно охнул в голос, когда острые зубы чуть сжали чувствительную мякоть ягодиц. Фолг тоже охнул — почти столь же встревоженно:       — А что попка такая холодная?       Лёгко подхватив свободной рукой императора под спину, Фредерик мигом посадил его на себя и сам лёг спиной на разворошённое гнездо из подушечек — под испуганно-сдавленный стон: пальцы второй руки всё ещё оставались внутри и добавили Таоли достаточно сильных ощущений во время этой акробатики.       — Реально холод пробивает, — признал Фолг, — и через подушки, и через шерстяное покрывало…       — Но твоя спина?..       — Не парься. Я ж не старик какой.       Дэйвэн как-то умудрился не захихикать. И даже улыбку сдержал, заботливо уточнив:       — А поясницу не застудишь?       — Мою боевую безрукавку холоду не пробить, — с предупреждением посмотрел на него Фолг. — Ты давай расстёгивай мне штаны и присаживайся сверху как самый юный всадник. А я пока расслаблюсь: всё-таки почти полсотни лет — это не шутка.       Сдавленно фыркнув, Таоли всё же смог произнести самым честным голосом:       — Фрей, я тогда не смеялся!       — Я видел.       — А-ах!.. Я правду говорю!       — Угу, как и положено императорам. Я помню — несмотря на преклонный возраст.       — Ты же притворяешься, чтобы я тебя начал задабривать, да?       — Ну так задабривай. Для чего я тебя сюда нёс? Садись давай и насилуйся. Пока у старика не упало.       — Дождёшься от тебя! Когда там у кигги старческая импотенция приходит?.. О-ох!.. Ты далёк от неё…       — Это ты хорошо начал задабривать. Но от слов к делу: смажь мне…       Дэйвэн чисто из вредности ослушался последнего приказа и сразу же, как жёсткие пальцы покинули его задницу, прижался полураскрытой дырочкой к горячей головке. И стонуще взвыл от неожиданности и переизбытка ощущений, когда Фредерик коварно двинулся первым, вскинув бёдра вверх и глубоко въехав в растянутую задницу!       — Ты специ… а-ах! …ально!       Дыхания не хватало даже на возмущение, потому что Фолг, жестко вцепившись в бёдра, резко взял с места в карьер!.. Такой темп… бешеный… грубый… идеа-альный…       — Не торопись кончать, — хмыкнул Фредерик, замедляя движения. — Старик устал.       — Как бы не так!.. — смог возмутиться император. — Ты специально… тянешь…       — Натягиваю, — самодовольно поправил его хранитель. — Жаль, зеркал здесь нет. Тебе так нравится смотреть, как здоровенный член входит в твою маленькую жадную дырочку…       — Фу, Фрей… какая грязная пошлость! Продолжай…       — Ты хочешь, чтобы я медленно и нежно натягивал тебя на член, чтобы ты чувствовал каждую венку, чтобы…       — Нет! Хватит издеваться! Давай энергичней, а не как старик!       — Ох, напросился… — предвкушающе выдохнул Фолг, а после произнёс уже громче и с демонстративной покорностью в голосе: — Как пожелает мой император.       * * *       Прародительница скрылась за чёрными скалами, а от неверного света далёких глаз предков толку не было — они только шаловливо подмигивали своему потомку, вполне довольному жизнью и совершенно не обращавшему на них внимания.       — Хорошо-о… — сладко промурлыкал Таоли, лёжа сверху на своём хранителе. — Но надо возвращаться в лагерь.       — Угу, — согласился Фолг, не предприняв ни малейшей попытки пошевелиться.       — Мне понравилось. Надо чаще такое практиковать.       — Чтобы ты криками перепугал полдворца? — вздохнул Фредерик с явным сожалением по упущенным перспективам. Он подтянул пару шерстяных одеял, укрывая императора с головой. — А без кляпа так и полгорода.       Дэйвэн, что-то себе представив, тихо хихикнул:       — Тебе же ведь тоже понравилось такое изнасилование?       — Мне больше нравится, что ты уже забыл, какими бывают настоящие изнасилования.       — Ой, не начинай. Я видел и переживал много чего и похуже — разница только в том, что после видений физически не болит. Так что ты даже на первую десятку не тянешь.       — Ты меня хвалишь или обидеть хочешь?       — Хвалю, конечно. Ты отличный насильник… Ай! Не кусайся!       — Это старческое — не обращай внимания.       — Старики беззубые, а ты кусаешься как акула. Вот когда… хотя нет, ты мне нужен с зубами.       — А без — не нужен? Представь, какие улётные минеты я смогу делать.       — Дурак. Ты и сейчас отлично справляешься, — Таоли задумался и со вздохом добавил: — Со всем.       — Ты опять? Кончай переживать: наша молодёжь отлично справилась. Для первого самостоятельного… почти самостоятельного раза — так вообще прекрасно. Они сами собрались и договорились между собой. Юнка вволю напрыгалась по организационным граблям, всё хорошо, никто особо не пострадал. Кроме Пуха, но он справится. У него теперь защитничек есть.       — Корабли для отправки бойцов в Аллилак скоро прибудут в Тулум. А Западные полки даже из Долины не вышли.       — Успеют. Они же второй партией отправятся. В крайнем случае напрягутся и ускорятся — всё лучше, чем им в Тулуме скучать.       — Скучающие кигги — это страшно. А первые после стычек на севере успеют восстановиться?       — Хорошие стычки только бодрят. Легкораненые успеют отдохнуть в рейсе, а тяжёлых оставят в Готре. Жаль, не посмотреть, как охренеет кирпичная рожа, увидев сколько у нас кораблей и бойцов.       — Кхапакисс просто беспокоится за свою страну. И я его вполне понимаю.       — Ай, не парься: мои бойцы справятся. Не зря же я их натаскивал.       — Весной они вернутся. Надо будет им праздник устроить.       — Чтоб избыток сил слить? Угу, осенняя неделя Плодородия ребяткам хорошо зашла.       — У нас ещё есть праздник весеннего расцвета и труда. Можно провести его раньше, но праздновать неделю.       — Весеннего труда над плодородием, — сладко зевнул Фредерик. — Праздник Большого Члена.       — Такой можно приурочить ко дню рождения Хони.       — А чего не к моему?       — А зачем ты летом родился? Вот если б весной, приурочили бы к твоему.       — И не поспоришь. Но всё равно обидно.       — Не расстраивайся. Зато ты можешь поучаствовать: устроим состязания по борьбе, стрельбе, ножевому бою, ещё какие… и корды с нормальными — денежными — наградами.       — Угу, турнир Большого Члена.       — А потом? — задумался Таоли, на что Фредерик тихо фыркнул ему в ухо:       — Ты меня спрашиваешь? Ну отправим их захватывать соседние материки во славу Лунного императора… Ай! Не кусайся.       — Я не кусал — я мстил.       — Не волнуйся, мщун. Мы что-нибудь придумаем. Проблем мало не бывает. Можно просто всё повесить на Юнку с Диком и ржать над их решениями.       — А если они серьёзно ошибутся?       — Тогда поможем им разгрести проблемы.       — А если не сможем?       — Сможем. Вместе мы со всем справимся.