у-знать

Они никогда не были знакомы, но Юнги знал о Чон Хосоке достаточно, чтобы искренне не хотеть с ним встречаться. Чон Хосок — человек Римские оргии. Это как Римская империя. Только оргии в начале нашей эры — когда о них вспоминаешь, думаешь: «И чё эта за хуйня?» Чон Хосок был также человеком эпохи Ренессанса — но не того прекрасного возрождения искусства и культуры, а какого-то внутреннего карнавала жизни, который Юнги всегда казался бесполезным. Люди на этих карнавалах обжирались и блевали. Блевали и обжирались — охуенный праздник, удивительное явление. Типа рождественской ёлки на помойке: вроде ярко, но смысл? О нём говорили везде, и Юнги предпочёл бы не слышать вовсе. Но Намджун решил иначе. Вернее, его член решил за них, вот уже пару месяцев выпрыгивая из штанов при виде Чимина, лучшего друга Чон Хосока. Намджун заявил, что если пригласить Хосока на свидание, то он обязательно потащит с собой Чимина. Остальное — дело техники. Говорил он это с такой уверенностью, что Юнги почти поверил, пока не вспомнил, что перед ним магистр-девственник с диссертацией про окна пригородного Сеула. Человек, что умудрялся пылать праведной страстью, рассматривая архитектуру автобусных остановок. Человек, которому в какой-то момент жизни было проще объездить всю агломерацию, чем установить Тиндер. Страшно. Очень страшно. Сам Юнги писал про распад водорода. —Тебе нравятся D&D, Одри Хепберн, Фангория, Гарри Гудини и крокет. Ты не умеешь плавать, не умеешь танцевать и ты не владеешь карате. Признайся, ты никогда этого не сделаешь, — перечислял по пальцам Юнги, сидя на промерзших камнях недалеко от входа в подъезд с тесной однушкой, где они с Намджуном коротали вечера за приготовлением самого дешёвого рамёна и прожиганием сетчатки глаз ядовитым светом плейстешна. Плейстейшн напару с пузатым телевизором достался им от прошлых жильцов. Таких же очкастых лузеров в толстовках One Peace (кстати, теперь они собирались на совместных попойках в комикс-кафе за углом и часами трещали о новом сезоне «Рика и Морти») (не суть важно, но тенденция вполне ясна). — Да не хочу я ничего делать, — Намджун ковырял ногти циркулем. Зачем он вообще носил с собой циркуль? — Мне просто хочется… Ладно. У Юнги в кармане лежала синяя изолента, фигурка Бэтмена из набора лего и шпаргалка по молекулярной физике. Он не осуждал. За стеклянными дверями модного кафе, которое они всегда обходили стороной, кипела жизнь, к которой они не принадлежали. Там было тепло и уютно: гирлянды висели под потолком, на стойке блестела колбочка с чернеющей корицей, а огромные чашки какао выглядели так, словно их стащили с выставки керамического искусства, билет на которую стоит как недельное содержание самого Мина. Юнги всегда терпел до ближайшего Макдональдса, если оказывался рядом с такими местами и ему срочно требовалось забежать в уборную. Кофе же он пил дома. Растворимый. Даже не 3-в-1. — Они там, — прошептал Намджун, кивая на две фигуры внутри. За стеклянной дверью Чон Хосок как раз протягивал бариста карточку, а Чимин мило смеялся. Юнги на секунду подумал, что тот смех звучит как рождественские колокольчики, а сам Пак напоминал ему рождественского эльфа. — Ну и что? — буркнул он. — Идём, — Намджун вцепился в его рукав. — Мы обанкротимся. У нас нет денег, — предупредил Юнги. — Типа у нас никогда нет денег, но сегодня нет денег особенно. — Разберёмся. Намджун видел Чимина и не видел препятствий. — Ты его циркулем зарезать собрался, Отелло? — Молчи, Йоршик. — Они же из разных повестей. — Идём. Прежде чем Юнги успел опомниться, они оказались у украшенных дверей кафе. Чон Хосок обернулся с бумажным стаканчиком, из которого поднимался пар. Чон Хосок обернулся и встретился с Юнги взглядом. Его глаза были полны жизни, но не той, что обжигает или сжигает дотла. То была другая жизнь. Юнги опустил взгляд на землю, на обувь Чон Хосока. На его кроссовках были разноцветные шнурки с бусинами. На одной из них Юнги разглядел надпись: Hope. — Привет, — сказал он, прежде чем успел заметить в нём что-то ещё. Бэтмен в кармане впился ушками в палец. — Хочешь завтра сходить на свидание? Чон Хосок улыбнулся — тепло и ярко, как гирлянда на заснеженной улице. — Нет, — ответил он. — Завтра не могу. Может, в четверг? Четверг наступил внезапно. Юнги подрабатывал написанием научных текстов на заказ, чтобы внести свою часть квартплаты, и плохо спал. Утром он хотел было отменить встречу. Ему всегда казалось, что зима словно специально нападает на него с утра: холод, от которого сводит пальцы, сковывал не только тело, но и мысли. Но он всё же стоял в парке, глядя, как мороз собирается на голых ветвях деревьев, похожих на ладони, протянутые к небу. В воздухе пахло дымком, снег скрипел под ногами редких прохожих, а где-то вдалеке играла рождественская мелодия. Чон Хосок появился с термосом, одетый в алый шарф и перчатки с обрезанными пальцами. Они выглядели странно, будто он пытался удержать тепло, но всё равно выпускал его наружу. Нос сверкал ярко-красным, как ёлочная игрушка, а дыхание поднималось облаками пара. На осветлённых волосах копошился иней. — Ты похож на снеговика, которому забыли сделать лицо, — пошутил он, подойдя ближе. — Ладно, — буркнул Юнги. И чё это вообще значит? И на снеговика он не похож. Снеговики все белые или жёлтые под конец дня, а он весь в чёрном. Они сели на скамейку под фонарём, не пройдя и пары метров по скользким дорожкам, и Хосок разлил горячий шоколад из термоса в крышку, которую они передавали из рук в руки, то и дело неуклюже сталкиваясь пальцами. Свет разливался вокруг них тёплым кольцом. — Ты вообще часто ходишь на свидания? — спросил Юнги, отпивая глоток. Шоколад был тягучий, густой, и стоил, наверное, как почка. — Только если приглашают с таким энтузиазмом, как ты. — Значит, не ходишь, — Юнги фыркнул и, наконец, рассмеялся. — Может быть, — Хосок тоже улыбнулся, склоняя голову к правому плечу. Кокетничал. Качнулась ветка, и снежинки посыпались прямо на голову, как будто зима только-только вступает в силу, а не бушует уже вторую неделю. Несколько маленьких вихорков долетело до носа Хосока. Он сморщился, чтобы не чихнуть. — У тебя дурацкая шапка, — сказал он, стряхивая снег с алого шарфа. — У тебя дурацкие перчатки, — отозвался Юнги. Он хотел сказать это как издёвку, но получилось слишком мягко. Обычно он так не разговаривал. — Но мне нравится. — И ты мне нравишься. Из крышки шёл пар. — Вот так просто? — Юнги почувствовал вдруг биение собственного сердца где-то в лопатках, как будто оно собиралось сбежать. — Ага. — Ладно, — кивнул Мин. От горячего шоколада осталась лишь тонкая плёнка на дне крышки. Больше он ничего не сказал. Юнги никогда не был хорош в долгих разговорах, особенно когда дело касалось его самого. Но с Хосоком всё шло по-другому. С ним было просто. С ним хотелось поговорить. Расспросить у него поподробнее про каждую мелочь. Как только они закончили пить горячий шоколад и крышка стала прилипать к губам, Хосок вдруг встал, отряхнув снег со штанин: — Пойдём. — Куда? — Юнги подозрительно прищурился, глядя на протянутую руку. — Пройдёмся, — пожал худыми плечами Хосок, как будто разговаривал с пятилеткой. — У нас же свидание. И они пошли. Парк был пуст — холод и декабрьский вечер оставили его без людей. Фонари освещали дорожки мягким, чуть мерцающим светом, а снег искрился, как россыпь крошечных звёзд. Юнги смотрел себе под ноги, проваливаясь мыслями куда-то далеко, в те уголки памяти, где не было ни зимы, ни разговоров. Хосок же говорил легко и непринуждённо, словно всю жизнь только это и делал. Он рассказывал что-то невесомое: о том, как однажды его собака съела торт прямо с кухни, или о рождественской ярмарке, на которой он нашёл гирлянду в виде пиццы. — Я её купил, конечно, — добавил он с широкой улыбкой. — Почему? — Юнги нахмурился. — Пицца вообще не в тему Рождества. — Вот именно! — Хосок засмеялся, и Юнги едва заметно улыбнулся. —Ты бы видел эту гирлянду! Маленькие кусочки пиццы, светящиеся всеми цветами радуги. — Звучит ужасно, — пробормотал Юнги. Они подошли к старому фонтану. Вода в нём давно замёрзла, оставив застывшие узоры, как случайный замысловатый рисунок. Хосок остановился, прикрыв глаза, словно собирался поймать что-то едва уловимое. — Что теперь? — Юнги остановился на шаг позади, наблюдая, как снег искрится на плечах куртки Хосока. — Ждать. — Чего? — Звезды. Юнги поднял взгляд. Над ними раскинулось чёрное полотно, только несколько звёзд едва пробивались сквозь свет городской ночи. Он хотел сказать, что это никакие не падающие звёзды, а маленькие метеориты, что сгорают в слоях атмосферы, но ничего говорить не стал. — Ты серьёзно? — Абсолютно, — ответил Хосок, направляясь к лавочке у фонтана. Юнги остался стоять, скрестив руки. — Ты ведь понимаешь, что это бессмысленно, — сказал он. — Всё в жизни бессмысленно, пока ты не решишь, что это не так, — бросил Хосок через плечо, а потом добавил: — Иди сюда. У меня шоколад остался. — Ну, значит, пора. Хосок направился к лавочке у фонтана, сел, откинулся назад и жестом предложил Юнги присоединиться. — Вот, так лучше. В этот момент яркая полоса света прорезала тёмное небо, оставляя короткий след. — Смотри, — Хосок ткнул пальцем в небо. — Это оно. Юнги замер. Хосок положил ладонь ему на бедро. — Вот видишь, — снова сказал Хосок с улыбкой. — Теперь твоя очередь загадывать желание. — Не сработает. — Потому что ты ещё не пробовал. Хосок поднялся с лавочки и сунул руки в карманы белой кожаной куртки с белым мехом на подкладке. — Догоняй, если хочешь узнать, что загадал я. И он почти побежал по заснеженной дорожке, оставляя за собой следы на пуховом одеяле снега. Юнги остался сидеть ещё несколько секунд, глядя на исчезающую звезду, а потом неохотно поднялся и пошёл следом. Так много шевелиться и ходить он не привык, а у Хосока внутри был заведенный моторчик. Центральная дорога привела их в середину парка, где горела ёлка. Рядом с ней разместился импровизированный каток, окружённый деревянным забором. Вокруг толпились дети, парочки и даже несколько семей. Везде звучали голоса, смех, и музыка, у которой не было начала и конца. — Смотри, как круто, — сказал Хосок. Юнги закатил глаза: — Это всё реклама. Уловки капиталистов. Способ срубить побольше денег и… — Ну да, — Хосок щёлкнул его по носу. — И что с того? Разве не весело? Прежде чем Юнги успел ответить, Хосок протянул ему билетик на прокат коньков. И где успел только достать? Неужели приходил заранее, чтобы купить билеты? — Ты с ума сошёл. — У нас свидание. — Это, вообще-то, я тебя пригласил. — А я согласился, — улыбнулся Хосок. Юнги уже собирался спорить, но тут же поймал себя на мысли, что не хочет. Вместо этого он отстоял в небольшой очереди и уже через пару минут вышел на лёд. Кататься он, разумеется, не умел, но это не имело значения. Хосок скользил рядом, смеялся, вытягивал вперёд руки, когда Юнги терял равновесие, чтобы поймать его в объятия, и, кажется, ни разу не упал сам. Юнги цеплялся за него без нужды, тянул на себя и тянулся сам, то и дело путаясь, где чьи руки, под звучную рождественкую музыку и смех детишек. Когда они сошли с катка, губы Юнги чуть дрожали от напряжения, а ноги ныли, но почему-то ему хотелось ещё. — Никогда не катался на коньках? — спросил Хосок, стягивая с себя коньки и разминая замёзшие пальцы в радужных носках. — Нет. — Заметно, — он замолчал на секунду. — Кстати, я тоже. — Ты выглядел слишком уверенно для человека, который впервые встал на лёд, — Юнги снял шапку, чтобы поправить спутавшиеся волосы. — Десять лет танцев. — И ни разу на льду? — Один раз всё же был. Сейчас, — рассмеялся Хосок. — Ты это называешь танцами? — Юнги фыркнул и нацепил на белоснежные волосы Чона свою шапку. Позднее, когда парк погрузился в ночную тишину, а вокруг горящей ёлки остались только гирлянды и тени, Юнги и Хосок вышли на широкую площадь перед главными воротами, около которых толпились олени из светящейся проволоки. Они шли молча — Хосок казался приторно-счастливым, а Юнги боролся с внезапным ощущением тепла, стоило их рукам случайно удариться друг о друга при ходьбе. Мину даже пришлось спрятать ладонь подальше в карман, чтобы не касаться его лишний раз. — Знаешь, — между делом сказал Хосок, глядя на проезжую магистраль перед собой, — мне совсем нравится, как город меняется зимой. — Почему? — Он становится тише, чище, как будто сам решает отдохнуть. Летом всё кричит, зовёт куда-то, а зимой… — Хосок махнул рукой в сторону пустых лавочек, покрытых тонким слоем снега, а после кивнул на дорогу, где уже минуту горел зелёный светофор. — Всё замедляется. Люди впадают в спячку до весны, пока не оттают, — закончил он с улыбкой. Юнги посмотрел на него: — Разве это не раздражает тебя? Ты любишь шумиху, движение, суматоху. Ты, наверное, самый летний человек из всех, кого я знаю. Хосок засмеялся: — Нет. Это же просто жизнь, её не переделать. Зачем раздражаться на то, что просто есть? Юнги промолчал. Рядом с Хосоком он остро чувствовал, что они живут в полярных мирах. Хосок жил в мире света и ожидания чуда, когда в каждой мелочи видишь великий замысел Вселенной, а он сам — в каком-то полутемном вакууме, из которого нельзя выйти, но к которому невозможно привыкнуть. Свою непроглядную ночь Юнги считал неприступной, но вдруг понял, что одного пламени маленькой свечи достаточно, чтобы развеять тьму. Хосок сунул руку в карман его куртки, и Юнги пришлось сжать фигурку Бэтмена, чтобы тот не нащупал её среди всех прочих сокровищ. — Ты вообще злишься когда-нибудь? — спросил Мин, и голос его прозвучал резче, чем он хотел. — Конечно. — И когда ты злился в последний раз? Хосок чуть прищурился, как будто пытался вспомнить: — Наверное, когда потерял перчатку. У неё был такой мягкий мех, как у самого нежного пухового одеяла… Это было просто ужасно! Я так расстроился и весь день ходил грустный! И злой! Как чайник! Юнги коротко хмыкнул: — Ты серьёзно? — Серьёзнее некуда. Юнги отвернулся, чтобы Хосок не заметил, как уголки его губ дернулись вверх. — У тебя всё просто, — сказал он через секунду. — И это плохо? — Да, просто ужасно. Рядом с тобой я чувствую себя огромным ужасным монстром, что пьёт кровь детишек и питается чужим ужасом. Снег сыпал с веток так тихо, что казался почти нереальным. Хосок скользнул по Юнги насмешливым взглядом с головы до пят, сжимая его кулак в тесном кармане куртки: — Ты не огромный, крошка. Пойдём уже, — Хосок толкнул своим плечом его плечо. Чон Хосоку нравилось касаться людей, но Юнги мог отдать руку на отсечение, что он не переносил, когда касались его. — Куда? — Куда угодно. Разве это важно? Юнги подумал, что, наверное, нет. Это совсем неважно. Когда они добрались до старого кафе на углу погасшего квартала, Хосок предложил зайти внутрь, и это прозвучало так, будто другого варианта действий просто не существовало. — Почему не в метро и по домам? — спросил Юнги, делая вид, что у него есть веские причины поспорить. Но на самом деле он уже почти покорно шагал следом, подавленный этой легкостью, с которой Хосок менял правила игры. Признаться, что с гонорара у него денег осталось ровно на пачку рамёна и бутылку воды, он не решился. Будь это кто-то другой, он бы уже выдал длинную речь о капиталистах, которые сосут из студентов кровь. Но это был Хосок. Хосок жил в мире капитализма и наслаждался им. — А ты хочешь в метро и по домам? — обернулся он, слегка приподняв рыжую от осветлителя бровь. На губах играла та самая улыбка, которой хватало, чтобы все вопросы рассыпались в прах. К тому времени, как Юнги попытался сформулировать какой-то саркастичный ответ, Хосок уже вошел, снял шарф, куртку и, здороваясь с работниками, одновременно поправлял шапку так, чтобы чуть прикрыть торчащие уши, что от мороза сворачивались в трубочку. Юнги остановился на пороге. Снаружи ночь ложилась холодной синевой на стекла окон, но внутри все было мягким и теплым. Пара гостей сидела у дальнего стола, тихо переговариваясь. На стойке сияла гирлянда — старомодные лампочки с теплым светом, будто собранные из рождественских фильмов. Под потолком висели ветки омелы и сосны. Аромат корицы, горячего шоколада и чего-то чуть пряного, имбирного, мягко обнимал каждого, кто переступал порог. Шапку Хосок оставил на месте, но улыбался так широко и беззаботно, что Юнги вдруг стало страшно. Страшно приятно. Слишком приятно. Он почти почувствовал, как взгляд цепляется за эту улыбку, и отвёл глаза — будто опасался, что ослепнет, или что еще хуже — не сможет перестать смотреть. Останется, превратившись в камень, тут на века, чтобы держать дверь для кого-то другого. Юнги подумал, что это как раз тот момент, когда нужно было бы уйти. Найти причину, сослаться на дела, просто улизнуть. Но ноги не слушались. — Это не похоже на тебя. Ты обычно ходишь по другим местам, — пробормотал он, чуть приподнимая плечи, чтобы спрятать подбородок в воротник куртки. — А ты откуда знаешь, какое у меня обычное место? — Хосок бросил взгляд через плечо, уже склоняясь над стойкой. Он разговаривал с бариста, словно с давно забытым другом, свободно, тепло, как будто вокруг не было других людей. Тыкал в каждую строчку меню и всё спрашивал-спрашивал. Конечно, у него было «обычное место». О нём всегда было слышно, его всегда было слышно. Юнги всегда натыкался на Хосока взглядом, когда Намджун совал под нос фотографии Чимина: в геолокациях на сториз, где он смеялся, корча дурацкие рожицы; мелькал в расфокусе белоснежной тенью, светил худыми плечами, был закадровым голосом и дорожкой субтитров одновременно. Хосок вертелся в кадре, прятался за стеклянными дверями модных лофтов или стоял в облаке подсвеченного кальянного дыма. Его замечали все. Хосок водил машину Чимина и парковался на трёх парковочных местах. Не умел пользоваться наушниками и все в округе знали, что он обожает передачу «Мастер Шеф», а его любимчиков всегда выгоняют первыми. На кафедре физики о нем говорили даже больше, чем об ассистенте профессора, и это было странно, потому что Хосок не имел никакого отношения к физике, третий раз подряд вылетая со второго курса журфака. Юнги слышал, что он ворвался в одну из аудиторий с пустой пробиркой и, совершенно не краснея, попросил «одолжить на пару минут, чтобы налить туда свои духи», потому что ему, видите ли, везде воняет, а вообще, понимаете, у него же «аллергия на плохие запахи». Хосок подписывал учебники лаком для ногтей. Хосок… Юнги правда не желал с ним встречаться. Никогда. Потому что иначе он бы вляпался по самые уши. Он уже. Хосок обернулся и, оглядев Юнги с ног до головы, приветливо хмыкнул: — Ты собираешься стоять там весь вечер? Он сказал это так буднично, что Юнги почувствовал себя почти идиотом: — У меня нет денег, — стараясь не пересекаться взглядом. — И что? — У нас дурацкое свидание. — Ага, — кивнул Хосок. — Ты собираешься устраивать мне сцену, или мы всё-таки поедим пирог? Юнги не смог отказаться. Даже пришлось снять куртку и немного распугать местных толстовкой с Ванпанчменом и лохматой головой, чем вызвал у Хосока ещё одну смеха. Кажется, его до смеха могло довести всё что угодно. Например, плохие комедии нулевых или бородатые мемы с Майклом Джексоном. Юнги взглянул на кусок пирога на столике, за который они сели, потом на Хосока: — Ты слишком много улыбаешься. — А ты слишком много хмуришься. Расслабься, — он откинулся на спинку антикварного стула. Светлые волосы торчали из-под шапки, а щёки краснели над огромным воротом белого свитера крупной вязки. На нижних ресницах растаял снег. — Я хочу назвать тебя снежинкой, — вырвалось у Юнги. — Ладно. Юнги опустил взгляд, чтобы набрать Намджуну «БЛЯДЬ» и уткнуться в пирог с ягодами. — Ты должен был ответить «нет». — Почему? — Хосок стащил первый кусочек с общей тарелки, оставив после себя голую полоску теста. — Потому что это странно и хватит воровать ягоды, ешь нормально, — Юнги отломал вилкой тесто и принялся жевать песочную сладость, бьющую по рецепторам. — Приходится за тобой доедать. — Ты ворчишь на меня так, будто мы женаты десять лет, а это только первое свидание, — хихикнул. — А что потом? — Люблю ловить снежинки ртом. Хосок поперхнулся от смеха. Юнги воспользовался моментом, чтобы умять большую часть порции и запить всё какао с дьявольским количеством взбитых сливок. Привет, сахарная кома. — Ну? — спросил Хосок, наблюдая за ним. Его какао теплилось в керамической кружке, по которой он постукивал ярко-оранжевыми ногтями. — Нормально. — Нормально? Это лучший пирог в городе. Нет, серьёзно. Он не слишком сладкий, не слишком кислый. Тесто не рассыпается, а текстура просто делает «вау-вау», — он повертел вилкой, как миксером. — Он не слишком горячий, не слишком холодный, а ещё здесь просто идеальная посуда! Фотографии всегда получаются идеальными, а сама тарелка, ну, как бы сказать… она немного остужает и склеивает тесто, что в итоге выстраивает идеальный симбиоз между… — Ты это в «Мастер шефе» услышал? — Юнги заулыбался во весь рот, пока не вспомнил, что зубы у него фиолетовые от ягод. — Нет, прочитал в отзывах в Гугле. — Ага. А ты знаешь, что такое «симбиоз»? — Вероятно, что-то, связанное с Симс 4. Ладно, чёрт с ними, с фиолетовыми зубами, перед Юнги сидел экспонат получше. Когда они вышли из кафе, фонари горели золотистым светом, отбрасывая длинные тени, а редкие прохожие шли, кутаясь в свои пальто и пряча носы в шарфы со снеговиками. Наступала пора, когда каждый второй спотыкался о сугробы, не видя ничего за горой накупленных подарков. — Такой приятный вечер, — промурчал Хосок, снова засовывая руки в карманы куртки Юнги, как будто его приглашали. Мин скептически покосился на него: — Из-за пирога? — И из-за пирога тоже. Может, зайдёшь ко мне? — вдруг предложил Хосок, сжав руку Юнги так, как будто он мог сбежать. — Ты уверен? — приподнял брови. — Абсолютно. — Хосок широко улыбнулся. — Это всего в двух кварталах отсюда. — У тебя дома есть ещё один рождественский пирог из «Мастера Шефа» или, не знаю, пицца-убийца? — Нет, но у меня есть глинтвейн. Сам готовил. — Я не отравлюсь? — Налью тебе мышьяк в стакан, если продолжишь, — вверх повалил пар от их дыхания. Юнги решил не умничать и не говорить, что мышьяк, вообще-то, твёрдый, поэтому только сделал шаг вперёд, давая понять, что принимает ненавязчивое — очень навязчивое — предложение зайти в гости. Квартира Хосока оказалась в доме с потрескавшейся плиткой на фасаде и вечно пахнущим подвалом, где жили мышки из «Щелкунчика». Юнги невольно ожидал увидеть внутри тесные комнаты, заваленные старыми вещами, хаос, в котором не найдётся места для уюта. Всё это подходило бы к образу человека, который говорил слишком быстро и смеялся слишком громко. Но стоило двери открыться, как Юнги ощутил лёгкий удар неожиданности. Когда Хосок открыл дверь, провозившись с полминуты с ключами, он был приятно удивлён. Внутри оказалось тепло, уютно, и пахло корицей. С порога стелился светлый ковёр. На стене мигали гирлянды, а в углу стояла маленькая ёлка, украшенная самодельными игрушками. — Хосок, ты дома? — раздался голос из кухни. Юнги замер, едва успев снять обувь. — О, это Чимин, — Хосок повесил свою куртку на вешалку и принялся стягивать пуховик с Юнги, прежде чем тот успел возразить. — И Тэхён тоже где-то здесь. — Ты живёшь с ними? — медленно спросил Юнги, понятия не имея, кто такой Тэхён и что он забыл в жилище закадычных друзей, которые в свой дуэт не впускали никого без золотого билетика. — Ну да, — разобравшись с одеждой, Чон Хосок схватил его за руку и провёл к гостиной, где по телевизору в сотый раз крутили «Один дома». — Мы сняли эту квартиру пару лет назад. Всё ещё пытаемся договориться, кто будет мыть посуду и хотя бы иногда выносить мусор, но это мелочи. Юнги не успел ответить, потому что из кухни вышел Чимин с чашкой в руках: — Хосок, ты забыл… — он, увидев Юнги, замер на месте. На его лице было что-то зелёное. Кажется, то маска, которую Мин пару раз видел в инстаграме у всяких гуру-мастеров. — Привет, Ванпанчмен! — Эм… Привет. — Это Юнги, — объяснил Хосок, скидывая сумку со значками на пол. — Мы сегодня ели пирог. Это он пригласил меня тогда на свидание, помнишь? Я рассказывал о нём. — Да, примерно миллиард тысяч раз, — послышался низкий, почти бархатный голос из кухни. Не успел Юнги оглянуться, как уже вяло жал руку Чимину, чувствуя, что социальные навыки начинают сдавать. — Надеюсь, он не положил глаз на Чимина, — в дверях появился тот самый Тэхён. Высокий, с темными кудрями, Тэхён выглядел так, будто только что сошёл с обложки какого-нибудь модного журнала. — А то он сегодня при параде, — и, ухмыльнувшись, шлёпнул Чимина по ягодице, за что получил локтём под дых со смачным «гуляй дальше». — На самом деле, я его заманил на сладкое, — вставил Хосок. Он уже возился в углу гостиной с гирляндой-пиццей. — Мы пили какао, ели пирог, а теперь будем пить глинтвейн, — маленькие лампочки загорелись. Сырный свет поплыл по комнате, забираясь на стены, как шаловливый кот. — Это ты про то ужасное варево, после которого мы весь вечер проветривали кухню и отмывали плиту? — добродушно уточнил Чимин и подмигнул Юнги. — Я не виноват, что оно взорвалось. Это Тэхён что-то туда подкинул, пока я был в ванной. Тэхён хотел было что-то вставить — наверняка едкое и привычное для домочадцев, — но его предупредили очередным тычком в рёбра: — Ладно, располагайтесь, — махнул он рукой и увёл Чимина на второй этаж за дверь, украшенную стикерами и химическими уравнениями. Мин разглядел их, прищурившись. — Это квартира Тэхёна, вообще-то, не съёмная, — сказал Хосок, вновь появившись рядом с Юнги. Тот почти дёрнулся от неожиданности. — Я живу здесь уже четыре года. Сплю на этом диване, — он махнул рукой на застеленное пушистым пледом спальное место с горой плюшевых игрушек. — Иногда они, — он кивнул подбородком в сторону закрытой двери, — будят меня по ночам, но в целом я не жалуюсь. Мне нравится. Ушёл Юнги далеко заполночь, уже порядком подвыпивший и разгорячённый, и решил дойти до дома пешком, стараясь не думать о сегодняшнем вечере слишком много. Но с каждым новым шагом мысли его возвращались к дивану Хосока, к глинтвейну, к фиолетовым после напитка (правда ужасного) губам и просмотру всех частей «Один дома» в свете гирлянды. Хосок трогал Юнги за коленки, гладил его лодыжки сквозь джинсы, пытался накормить замороженной лазаньей, вставлял поминутные комментарии обо всём происходящем на экране и, в целом, заполнял собой всё существующее пространство. На прощание они поцеловались в коридоре. Коротко. Как будто из вежливости, будто стараясь не придать этому особого значения Юнги тянул Хосока на себя за воротник, Хосок не знал, куда деть руки, и они стукнулись два раза зубами. А потом Юнги ушёл, боясь, что ему предложат остаться. Он бы не отказался. Судьба — или её насмешливый отблеск — вновь столкнула их лицом к лицу на рождественской вечеринке несколькими днями позже. Но, быть может, дело было вовсе не в судьбе, а в решимости Юнги увидеть Чон Хосока, когда он случайно услышал от Намджуна о том, что Чимин собирается на вечер к старшекурсникам, чтобы устроить «тусовку века». Это решение, принятое мгновенно, казалось неизбежным. Юнги ненавидел вечеринки, но если там будет Чимин, значит, там будет и Хосок. Этого было достаточно. — Делаешь успехи, мой дорогой друг, — улыбался во все тридцать два зуба Намджун. Его на гулянки звали регулярно, он их обычно отсеивал, но всё же регулярно выбирался в свет, чем заслужил у популярность у первокурсников, которым необходима домашка по философии. — Я так стану экстравертом, — вздохнул Юнги. — Одолжить тебе дезодорант? — Ты на что-то намекаешь? — И денег на парикмахера, — засмеялся Намджун, бросая в руки друга Олд-Спайс. Запечатанный. Позер. И вот теперь он стоял у стены, сжимая пластиковый стаканчик, стараясь оставаться незамеченным в толпе, которая жила шумным хаосом: смех, звон бокалов, голосовая какофония. Всё вокруг казалось чрезмерным, словно мир за гранью здравого смысла. Юнги без особого интереса наблюдал, как его лучший друг всеми возможными способами пытался вывести Чимина на ревность, откровенно флиртуя накаченным первокурсником в ободке с кроличьими ушами. Безуспешно. Чимин слишком был занят распитием настоек и танцами около салатного фуршета. — Ты уверен, что Намджуну не нужна помощь? — раздался рядом голос Хосока. Он подошёл с тарелкой пирожных и бокалом пунша в руках. На его щеках сверкали крупные блёстки, а тело обтягивала чёрная майка с накинутой сверху кофтой в мелкую сетку, на которой тоже сверкали стразы. Юнги бросил на него косой взгляд: — Намджуну? Он всегда выглядит так, будто готов всех придушить. Это его нормальное состояние. — Думаю, у него хроническая тревожность, — подытожил Хосок с серьёзным видом, словно это был медицинский факт. Юнги усмехнулся: — Спасибо за диагноз, доктор Чон. Классная кофта. — Купил в секонде, — беззаботно ответил тот. — Там была дырка, я заделал булавкой. Видишь? — Он поднял руку, демонстрируя аккуратную заплатку. — Это, кстати, тебе. Юнги взял пирожное, стараясь не смотреть на то, как Хосок улыбается, а тем более на его тонкие пальцы, которые придерживали тарелку. — Я ненавижу вечеринки, — бросил он, словно оправдываясь. — Но ты здесь. — Да. — Чтобы поддержать Намджуна? Юнги посмотрел прямо в глаза Хосоку. — Чтобы увидеть тебя, — тихо ответил он. Хосок замер на мгновение, будто стараясь осмыслить услышанное. Свет от диско-шара скользил по его лицу разноцветными пятнами, уходя вниз по телу, последовав за любопытным взглядом Юнги. Сам Мин пришёл в одолженной у Намджуна белой рубашке (единственной приличной) и в драных джинсах ещё со школьных времён. Всё в их нарядах кричало «нам не по пути». Казалось, шум вечеринки исчез, оставив только их двоих в этом слишком тесном пространстве. — У тебя новая стрижка, — наконец сказал Хосок. — Просто голову помыл, — хрипло ответил Юнги, оберегая эту хрупкую ниточку связи от напряжения, которое готово было разорвать её в любой момент. — Пойду помогу Намджуну. Страдает, бедолага. Он отпил из стаканчика, вернул предложенное пирожное и медленно направился к Намджуну, чувствуя на себе взгляд Хосока. Толпа, музыка, шумиха, мерцающий свет — всё давило на него, как в вакуумном пакете, откуда выкачали воздух. Ну ладно, чего ему? Свой план минимум он уже выполнил, поговорив с Чон Хосоком. План максимум заключался во втором поцелуе, но, видимо, не судьба. Ему казалось, что воздух вокруг сгустился. Толпа, музыка, бесконечная череда смеха и слов, смешанных в один бессмысленный гул, всё это било по нему, как волны. Он сделал глоток из стаканчика, положил пирожное обратно на тарелку и медленно зашагал к Намджуну, ощущая взгляд Хосока на своей спине. Он был готов к этому моменту. Готов даже к худшему. Но теперь, оказавшись в гуще происходящего, план казался ему глупой шуткой. Сначала минимум — поговорить с Хосоком. Максимум — получить второй поцелуй, но, видимо, он сам всё испортил. — Привет, — сказал он, стараясь звучать небрежно, когда подошёл ближе. Намджун повернулся, слегка удивлённый внезапным появлением друга. На его плече беззастенчиво висел первокурсник с блаженной улыбкой, его глаза были наполовину закрыты. — Эй, хорош, — Юнги потеснил парня, легко, но твёрдо убирая его руку с плеча Намджуна. Незнакомец что-то пробормотал, но Мин уже не слушал. — Нам поговорить надо. — О чём? — Намджун поднял брови, чокаясь с ним стаканчиком. — О Чимине. Ты знаешь, что он… занят, — Юнги чуть кивнул в сторону танцпола, где Чимин и Тэхён обнимались, как будто вокруг никого не было. — Они вместе живут. Да и вообще… похоже, сейчас съедят друг друга. Короче, мы облажались. Поехали домой. — Знаю, — ответил Намджун, снова позволяя своему «спутнику» устроиться на плече. — Они помолвлены. Помолвлены? Это слово пробило Юнги, как порыв ветра, внезапный и сильный. Он рассчитывал, что Намджун расстроится, что он захочет уйти. Разделить с ним ту тихую, комфортную тоску, которая наполняет комнату в ночи, когда вместо света — мерцание экрана, а вместо слов — крики виртуальных боёв в приставке. Но всё было иначе. Когда он снова обернулся к Хосоку, тот уже развалился на софе. Вокруг него не осталось ни одного лишнего человека. Он восседал с ленивым величием, держа в руках тарелку с пирожным. За его ухом кто-то заткнул ромашку, блестки покрывали шею. — Ну как? — спросил он с видом невинного ангела. — Никакой тревожности, доктор Чон, — коротко ответил Юнги, опускаясь рядом. — Даже гении ошибаются, — Хосок улыбнулся, обводя Юнги взглядом. — Он что-то сказал? — Говорил же, что ненавижу вечеринки. — Так давай уйдём? — К тебе или ко мне? — Юнги мельком посмотрел на него, но взгляд сам собой задержался. На шее, на ключицах, на лёгких бликах света, которые делали его лицо почти нереальным. — Так сразу? — Ты же знаешь, что у тебя всё просто. Ты заразил меня этим, — Юнги подался вперёд, затем быстро отступил, чтобы не выдать себя. — Ко мне нельзя, — Хосок кивнул на танцующих. — Ко мне тоже, — Юнги сцепил пальцы, чтобы руки не дрогнули. — Общественная баня? — Нет. — Тайм-кафе? — Нет. — Бар? — Холодно. — Отель? — Ты меня снимаешь? — Было бы здорово, но у меня нет таких денег. — Тогда давай в отель, — Хосок наконец-то сдался. Крем от пирожного остался у него на верхней губе. — На автобусе, — предупредил Юнги. — На автобусе, — кивнул Хосок. — В убере у меня долг. — А у меня нет убера. — Да мы идеальная пара, — хихикнул он и потянулся за салфетками на столе. — Надо взять с собой пунша и пива. Юнги ничего не ответил, но подумал, что да. Наверное, идеальная. Наверное, пара. Они шли от остановки, оставляя за собой цепочку следов на снежном тротуаре, словно кто-то записывал их путь на белоснежной странице зимы. Хосок крепко держал его за руку, его пальцы казались удивительно тёплыми, несмотря на стоявший в тот вечер мороз. — У отеля есть сюрприз, — сказал он загадочно, когда они свернули на тихую улочку, уже украшенную к праздникам разноцветными гирляндами и пузатыми фигурками. — Ты увидишь, тебе понравится — голос Хосока был игривым, почти как у ребёнка, который радовался собственному секрету. Отель стоял в конце улицы, будто внезапно вырос из тени: высокий, с освещёнными окнами, напоминающими яркие огоньки на ёлке. Внутри пахло ёлочными ветками и апельсинами, и воздух был тёплым, насыщенным уютом. — Идём, — Хосок потянул его за собой, снимая на ходу шапку Юнги, которую так и не вернул, и минуя ресепшн, словно был здесь частым гостем. Он везде чувствовал себя как дома. Они вышли в зал, где сводчатый потолок отражался в огромном аквариуме. Стеклянные стены мерцали мягким светом, а вода внутри была настолько прозрачной, что казалось, рыбы парят в воздухе. Ярко-оранжевые и глубокие синие, они скользили среди кораллов, как живые мазки кисти. — Ну как? — спросил Хосок, присаживаясь на низкую лавочку возле аквариума. Юнги медленно сел рядом, зачарованный игрой света: — Красиво, — наконец вымолвил он, находя своей ладонью ладонь Хосока. — Я работал в этом отеле два года. Когда мне грустно, я прихожу сюда, — признался Хосок, его голос стал тише. — Смотрю на рыбок и думаю о всяком. Вода меня успокаивает. — Я из прибрежного города, — произнёс Юнги слишком мягким, будто не своим голосом. Он тонул в пустынном коридоре. — Тебе бы там не понравилось. — Почему? — Ты любишь шумиху. Хосок поджал губы: — Ты совсем меня не знаешь, Мин Юнги. Думаешь, что знаешь, и на основе этого делаешь ложные выводы. Ты… — Мне нравится в тебе ошибаться, — Юнги взглянул на него. В мягком свете аквариума черты лица Хосока казались ещё мягче, ещё теплее. Крупные блёстки на коже светились, как чешуя. Они стукнулись носами, когда потянулись друг к другу за поцелуем. На следующий раз Юнги не решился и просто остался сидеть рядом, глядя на плавающих рыб и ощущая, как рука Хосока снова обнимает его пальцы. — Пойдём наверх, — предложил Хосок, поднявшись. Говорил, что не любит суматоху, а сам не мог удержаться на месте дольше минуты. — Но сначала снимем номер. На ресепшне не задержимся, там все мои приятели. Они поднялись на верхний этаж, где сначала их встретил тихий коридор, словно весь мир остался за закрытыми дверями, а затем и комната, обставленная скромной мебелью. Номер оказался небольшим, но уютным. Большое окно выходило на город, укутанный снегом и праздничными огнями. — Глинтвейн или чай? — спросил Хосок, выставляя на стол всё добро, собранное на вечеринке. — Глинтвейн, — не раздумывая, ответил Юнги. — Подожди, откуда здесь глинтвейн? — Я приготовлю! Смотри, мастерство рук и никакого мошенничества. Мин чувствовал, как его брови ползут вверх, когда он увидел, как откупоренное вино тает в двух стаканах апельсинового сока, и думал, что он никогда — никогда! — не пустит Хосока на кухню. Даже за чаем. — Это вообще безопасно пить? — Я работал бариста, — похвастался Хосок, протягивая Юнги бокал с «глинтвейном». — Через сколько тебя уволили? — Через неделю. Кофемашина взорвалась. Они чокнулись в полной тишине. В карих глазах Хосока сверкали искорки, видные даже в полутьме уличных фонарей, что с любопытством заглядывали в пришпоренные инеем окна. Маленькие приклеенные блёстки на тёмной Хосоковской кофте блестели, как снежинки — Юнги потянул за одну из них, направляя Чона на себя. Их губы столкнулись вместе с кисло-сладким вкусом коктейля. Тёплое пьянящее чувство разлилось по телу. Хосок осторожно скользнул ладонью по его спине, притягивая ближе: — Подожди, — сам же остановился. Шептал в поцелуй, пока дыхание Юнги касалось его родинки на верхней губе. — Да? — Сходим на второе свидание? — Я подумаю, — с мягкой усмешкой ответил он, зная, что уже согласен. Утро оказалось тише, чем обычно. Юнги привык просыпаться среди грохота. Его душа прикипела к звуку, как сковорода Намджуна с глухим звоном падает на кухонный пол, к его басовитым ругательствам, к шкворчанию масла, сопровождающему каждое утро. Сейчас его окружала только тишина, мягкая и обволакивающая, словно снежное одеяло, укрывшее мир. Рядом спал Хосок, положив голову на подушку, подперев щеку ладонью. Чуть тронутое загаром лицо казалось излишне спокойным — черты его беззащитны, как у ребёнка. Лучи зимнего солнца мягко ласкали его ресницы, подчёркивая осыпавшиеся комочки туши, оставившие на коже следы, похожие на тёмные хлопья заводского снега .Юнги только сейчас заметил, что они подкрашены. Юнги провёл рукой по покрывалу, будто проверяя, не сон ли это всё. Плед, сбившийся к их ногам, был настоящим. Хосок — тоже. Он медленно сел, стараясь не разбудить его, и только теперь почувствовал, как тихо болит затылок — слишком много мыслей крутились там всю ночь. На прикроватной тумбе лежали их смешанные вещи: ключи, телефон, кольцо с брелоком. В хаосе разбросанных вещей на полу было что-то удивительно правильное, как будто они находились там не случайно, а всегда, с самого начала. Рука Юнги соскользнула с покрывала на лицо Хосока: смахнул остатки туши с его щёк, поправил волосы, но они всё равно торчали упрямыми светлыми вихрами. — Ты всегда так рано просыпаешься? — раздался хрипловатый сонный голос. Хосок лениво улыбался с закрытыми глазами. — Не всегда, — ответил Юнги, откинувшись назад. — Тогда почему сейчас? Юнги пожал плечами, перевёл взгляд в окно, где на стекле дрожали блики солнца: — Слишком тихо. Хосок же на ощупь перебрался на его грудь и обвил тонкими руками шею. Он был горячим после сна, как батарея, и грел Юнги, от которого тепло ускользало так же быстро, как тает снег в непредсказуемом декабре. — Хочешь, я начну громко храпеть, чтобы вернуть тебя в привычное состояние? — дыхание Хосока щекотало ключицу, сожжённые осветлителем волосы касались чувствительной кожи на подбородке. — Ты не храпишь, — хмыкнул Юнги, с нажимом гладя парня по лопаткам. — Значит, ты слушал меня ночью? Мин закатил глаза: — Ты везде найдёшь повод потешить своё эго? — Вредина, — Хосок быстро поднял голову и поцеловал его в щеку. — Сколько время? — дотянулся до телефона и хлопнул себя по лбу. — Чёрт, я опаздываю! — через секунду он уже стоял на одной ноге и натягивал брюки. — Чёрт! — майка, кофта, золотой браслет. Юнги наблюдал за ним, приподнявшись на локте: — Дела, — быстро бросил Хосок, ловя куртку и натягивая её на ходу. Его движения были одновременно резкими и изящными, как у человека, привыкшего к суетливой спешке, но не утратившего своей естественной грации. — Какие ещё дела? — спросил Юнги, потянувшись за телефоном, чтобы посмотреть время. — Ещё рано. Хосок бросил взгляд на него через плечо: — Знаешь, жизнь не останавливается, даже если ты провёл ночь с чертовски привлекательным парнем. Юнги хмыкнул и скрестил руки на груди: — А я думал, мир должен был замереть. — Может, и замер, — ответил Хосок, пригладив взъерошенные волосы в напольном зеркале у самого выхода. — Но я его сейчас раскручу обратно. — Он вдруг остановился в дверях, оглянулся: — Юнги… я позвоню позже, ладно? — Если найдёшь время, — спокойно ответил Юнги. Уже через несколько минут сам Мин стоял полностью одетым в холле напротив аквариума. Рыбки за стеклом двигались плавно, неторопливо, как будто были в другом измерении, где времени не существовало. Их безразличие было почти обидным. «И что такого в них необычного?» — подумал Юнги, провожая взглядом серебристую вспышку хвоста. Остановка. Автобус. Толпа, топчущаяся в ожидании. Сугробы, грязно блестящие под ногами. Скрип поворота ключа. Квартира встретила его запахом свежеприготовленной яичницы, в которую Намджун умудрялся класть столько зелени, что казалось, он готовил для целой армии травяных гурманов. На удивление, в этот раз она не подгорела. Причина неожиданного кулинарного триумфа сидела за обеденным столом. Парень в толстовке Намджуна — идеально облипавшая его накаченную спину — уткнулся в планшет Мина и смотрел аниме. — Вырубай, — бросил Юнги, направляясь к холодильнику и вынимая контейнер со вчерашним рисом. Одна и та же еда изо дня в день была для него обычным делом. — Кто тебе разрешил трогать мои вещи? — Джунни, — на Юнги посмотрела пара очаровательных карих глазок. Их обладателю захотелось настучать по морде. Отвечал он с такой уверенностью, что Юнги мгновенно возненавидел и этого «Джунни,» и его наглого гостя. — Я Чонгук, кстати. — Джунни? — скривился. Джунни. Пиздец. Джунни. Слово звучало так по-детски, что заставило его поморщиться. Микроволновка, как назло, ударила его дверцей по виску, усиливая раздражение. — Где твой «Джунни»? — В душе. А ты… — Чонгук прищурился, будто пытаясь вспомнить. — Кажется, я тебя вчера видел. Ходил такой злой, как карлик, которому на ногу наступили. Мин прожёг его взглядом, отметив в голове цепочку засосов, что расползалась у того по шее. С ходу вырвав тарелку с яичницей, Юнги решил, что сегодня не будет экономить на завтраке. Чонгук наблюдал, как он ест почти по-волчьи, с такой яростью, будто хотел уничтожить всю тарелку разом, а вместе с ней — и причину своего внутреннего кипения. — Ты всегда такой? — наконец спросил Чонгук, откидываясь на спинку стула. Юнги не ответил. Душа у него действительно ходила ходуном. Маленькая прилипчивая букашка, которой Намджун на одну ночь заменил Чимина, всё ещё сидела в их квартире. А Хосок… Хосок бросил его на краю кровати в гостинице. — Ты чего вообще тут сидишь? — Юнги наконец оторвался от тарелки, поднимая на Чонгука ледяной взгляд. — Жду, пока Джунни выйдет. Он сказал, что приготовит мне кофе, — тот, словно не замечая раздражения, потянулся, закинув ноги на стул. — Кофе, значит, — Юнги скривился. Бариста хренов. — А уйти после этого не планируешь? — Зачем? Тут так уютно, — Чонгук улыбнулся, разглядывая его с неподдельным интересом. Юнги сдержал желание швырнуть в наглого мальчишку вилку. Вместо этого он поднялся из-за стола, бросил тарелку в раковину и уткнулся в планшет. В инстаграме первым делом ему попался Чимин, который в историях вовсю веселился с Хосоком на вчерашней вечеринке. Сзади послышались шаркающие шаги — это Намджун вышел из душа. — Вернулся, герой-любовник, — сказал он вместо приветствия, входя на кухню. — Где пропадал? Кухня оказалась теснее, чем обычно. Вдвоём они всегда умудрялись как-то разойтись, но теперь, с Чонгуком, всё казалось словно уменьшенным. Здесь всё говорило о скромной жизни: старая микроволновка с облупившейся краской, сушилка для белья, которая едва держалась на трёх ножках, и полупустой шкаф с посудой, обитый внутри самоклеящейся плёнкой. Вот и всё богатство. — Да так, смотрел на рыб, — Юнги взлохматил себе голову. Ну вот, зря только стригся. — Я хотел спросить, — он скользнул острым, как бритва, взглядом по лицу Намджуна, — ты же закончил с Чимином? Или как? — Кто такой Чимин? — сразу же влез в разговор Чонгук, которому, очевидно, больше всех нужно было. Выскочка и болван. — Если закончил, — продолжил Мин, — то и я с Хосоком заканчиваю. Намджун ничего не сказал. Он молча налил себе воды, поставил чайник на плиту, и только треск газа в тишине напомнил, что время продолжает неуклонно бежать. Юнги же схватил планшет, лежащий на краю стола, и щёлкнул по экрану. С фотографии на него смотрели знакомые тёпло-карие глаза. Хосок. Он сидел в какой-то очередной кофейне, безмятежный, будто и не он вовсе оставил Юнги среди обломков их ночи. Забыться оказалось легко. Стоило лишь нагрузить себя работой, зазубрить наизусть все долги и уйти в полный эскапизм, игнорируя окружающую действительность. Хосок бы его отругал, наверное, если бы действительно волновался. Кофе был мерзким. Растворимый порошок обжигал своим искусственным вкусом, но кипятить воду заново не хотелось. Рядом стояла открытая пачка печенья, с которой он съел ровно половину и забыл, зачем вообще её открыл. На плите стояла грязная кастрюля — следы вчерашнего ужина, который он не потрудился убрать. На улице уже стемнело, и от окна веяло холодом. Он смотрел на крошечный кусочек света, что отражался от стенок его стеклянной кружки. Пальцы обхватывали её, но не для того, чтобы согреться. Слишком холодно. Он думал о том, где и с кем Хосок пьёт свои рафы на кокосовом, и злился больше, чем следовало. На подоконнике стоял маленький вазон с кактусом — подарок от Намджуна на Новый год. Тот всё ещё выживал, не требуя ни воды, ни внимания. Может, из-за этого Юнги и терпел его присутствие. Разбитый экран телефона загорелся, и Юнги мельком взглянул на сообщение. От Хосока. «что происходит, Юнги?» Он уставился на слова, как будто они могли сгореть под его взглядом. Ответить? Не ответить? Он ответил. Не потому, что хотел, а потому что не смог удержаться. «Ты был частью спора. Я этот спор выиграл». «серьёзно?» «Да», — Юнги хлебнул кофе. Мерзкая горечь обожгла язык. «а как же наши чувства?» «Я не уверен, что они у меня вообще были. Ничего личного. Не бери в голову». «ты ничего не чувствуешь ко мне, Юнги?» «я не знаю и знать не хочу.» Экран погас. В нём Юнги увидел собственные глаза. Холодные, страшные, абсолютно чужие. Неделя тянулась как заунывная зимняя метель. Лекции одна за другой сливались в мутное пятно. Юнги с трудом вспоминал, что они проходили. Иногда он записывал что-то в тетради, иногда просто смотрел в окно, где морозный ветер гнал по тротуарам горсти снега. Хосок не писал снова. Это было хорошо, так Юнги говорил сам себе. Самовнушение почти работало. Каждый вечер Юнги возвращался домой, где его встречала тишина. Намджун задерживался на своих семинарах, и Юнги сидел в одиночестве, грея руки о чашку дешёвого кофе. Он твердил себе, что привык к этому. А потом невольно приходил мысленно к Хосоку и его тёплым рукам, дурацким напиткам и родинке на губе. В реальности Хосок тоже не испарился — он всё равно замечал его, как всегда замечал до этого. На переменах, в толпе у гардероба, даже на остановке, когда тот ждал автобус. Он всегда стоял в чуть опущенной шапке (не вернул), с красным от мороза носом, и оглядывался, как будто искал кого-то. Юнги старался исчезать раньше, чем их взгляды могли встретиться. В пятницу утром Юнги вышел из университета. Снег скрипел под ботинками, мороз пробирался под воротник пуховика. В толпе студентов, идущих к автобусной остановке, он увидел Тэхёна. Тот стоял у фонарного столба, засунув руки в карманы длинного пальто. — Эй, Ванпанчмен! — позвал он. Юнги притормозил, но не собирался останавливаться. — Подойди, — голос Тэхёна был спокойным, но в нём чувствовалась твёрдость. Юнги шагнул ближе, засовывая руки в карманы куртки: — Что? Ответом стал резкий удар в лицо. Кулак Тэхёна попал в скулу, и Юнги на секунду потерял равновесие. Он не упал, только схватился за саднящее лицо. — Ты серьёзно? — он посмотрел на Тэхёна, не выказывая ни злости, ни удивления. Драться с Тэхёном — бесполезное занятие. Он выше, крупнее, да и опыт в драках, судя по удару, у него имелся. Юнги же умел только стрелять в Фортнайте. — Да, серьёзно, — ответил тот. — Хосок не заслуживает такого. — Я ему ничего не обещал, — отрезал Юнги, убирая руки обратно в карманы и пытаясь придать позе уверенность. — Обещания тут ни при чём, — Тэхён говорил спокойно, но в его взгляде читалась напряжённость. — Если не хочешь с ним быть, так и скажи. А не прячься, как трус. Юнги промолчал, только глянул мимо него, туда, где автобусы кутались в клубы пара. Он просто хотел домой. — Сегодня концерт, — сказал Тэхён. — Семь вечера. Я там буду. Ты тоже. И поговори с Хосоком, иначе я снова разукрашу твою физиономию и на этот раз жалеть не буду. Вечером Юнги всё-таки пришёл. Концерт проходил в небольшом клубе. Воздух был густым от дыма и громкой музыки, которая вибрировала в груди, почти заглушая мысли. Юнги стоял в тени, прислонившись к стене, и смотрел, как Тэхён играл на гитаре. Хосока не было видно. Или Юнги просто не хотел его искать. Но стоило ли вообще прятаться, если всё равно сердце продолжало цепляться за каждую мелочь? За тот самый смех, за неловкие шутки, за ту секунду, как Хосок, будто бы случайно, дотронулся до его руки. Юнги собирался уйти. Плевать на Тэхёна и его угрозы. Пусть хоть все кости ему переломает: если он ничего к Хосоку не испытывает, то и объясняться с ним не обязан. Да и вообще… Он увидел Хосока раньше, чем тот заметил его. Хосок стоял у стойки бара, уткнувшись взглядом в меню, будто там скрывались ответы на все вопросы. Его шапка сползла набок, обнажая светлые волосы, впитавшие мягкий блеск софитов. На его кремовой блузке под ярким джемпером торчал нелепый бант, украшенный булавками с нанизанными бусинами. Всё в нём кричало о беззаботности, о некой легкости, с которой он проживал этот вечер. Но Юнги видел больше. Он знал эти мелкие детали, знал, как они обманчивы. Юнги застыл, как примёрзший к полу. Нужно было уйти. Просто развернуться и шагнуть обратно в мороз, раствориться в белой тени заснеженных улиц. Но Хосок поднял глаза, и этот взгляд выбил землю из-под ног. Мягкий, будто сказавший: «Я знал, что ты придёшь». — Юнги, — произнёс он спокойно, как будто не было долгих недель тишины, как будто этот момент не был заранее предрешён. Всего секунда — и Юнги уже стоял перед ним. Магнит, притяжение, судьба — что угодно, но он не мог устоять. — Хосок, — взгляд бегал от родинки до к линии подбородка. От волос к шее, от шеи к тёпло-карим глазам. Мин даже не знал, что всё в нём способно сломаться от одного лишь его вида. — Ты здесь. — Ага. Не мог пропустить концерт Тэхёна, — Хосок старался говорить ровно, но пальцы его вцепились в меню с такой силой, что даже побелели. — А ты? Юнги пожал плечами: — Меня позвали. — Понятно, — Хосок отложил буклет на барную стойку, будто собирался уже уйти. — Ты ведь меня игнорируешь, да? — Я… не знаю, что ты хочешь услышать. — Не лги, — перебил Хосок, и в его голосе вдруг появилась едва уловимая усталость. — Ты всё знаешь. Просто не хочешь об этом говорить, а мне нужен ответ. Чёткий: да или нет. Никаких игр и никаких «я не знаю и знать не хочу». Юнги отвернулся, уставившись на сцену, где выла песня о любви. Он тоже бы завыл, если только мог. Юнги сжал зубы, но ответа не нашёл. В горле застряли слова, которые он и сам не хотел слышать. — Хосок, — наконец произнёс он, — это был спор с Намджуном. Всё ради него. Сейчас я здесь, потому что меня вынудил Тэхён. — Ладно, — Хосок скрестил руки на груди, снова улыбнувшись, но улыбка была слишком ровной, слишком отрепетированной. — Но та ночь в отеле? Что это было? Тоже кто-то попросил или ты просто хотел поиграть со мной, а? Юнги вздохнул: — Пошли, — бросил он. — Ко мне. Здесь слишком шумно. Дорога была короткой, но напряжённой. В автобусе они сидели рядом, но молчали. Юнги смотрел на снежный пейзаж за окном, пока Хосок следил за людьми в проходе. Юнги сжимал его руку, и ладонь таяла в его ладони, как снег на слипшихся ресницах. Он вёл пальцем по костяшкам, считал, сколько секунд у него займёт, чтобы пробежаться от косточки на запястье до мизинца и обратно. Заснеженная дорога. Уличные фонари. Круглосуточный супермаркет на углу и та кофейня, где началась эта история. Когда рядом был Хосок, всё казалось чуточку проще, чуточку ярче и легче. Он потянул его за красный шарф в подъезде. Целовал его на лестнице, пока оба не замёрзли без слов. Когда они вошли в квартиру, стало заметно теплее. Хосок мялся на пороге — Юнги втащил его внутрь своей комнаты: — Садись, — бросил он через плечо, указывая на кровать. — Чай, кофе, глинтвейн? Хосок, не дожидаясь повторного приглашения, сел на покрывало: — Разговор. Юнги взглянул на него и вышел, чтобы вернуться через пару минут с двумя чашками чая и найденными конфетами, которые, скорее всего, принёс Чонгук, что стал в их доме частым гостем. — Я же сказал, что не хочу пить, — нахмурил осветлённые брови Хосок. Сидел он, поджав колени к банту на груди. — Думаю, у меня тревожно-избегающий тип привязанности, — проговорил Юнги, ставя посуду на компьютерный стол. — А у меня, видимо, спокойно-догоняющий, долгов по кредитке на двадцать лет вперёд и три работы. И чё? Дай мне чашку, — Хосок огляделся. — У тебя неуютно. Ты сам неуютный. Ты меня не знаешь, но всегда говоришь со мной так, будто выучил наизусть. Ты просто… невыносимый. Да. Моя жизнь — борьба за выживание, но я… Юнги протянул ему чашку с горячим чаем: — Расскажи о себе. Всё расскажи. — А ты мне? — А я свожу тебя в родной город. На новый год я подарю тебе фигурку Бэтмена. Ты подумаешь, что это хреновый подарок, и захочешь парня, который отведёт тебя в ресторан и подарит Лексус. — Мне нельзя ничего иметь в собственности, Юнги, — едва улыбнулся Хосок. — Поэтому я даю тебе возможность уйти. Уходи сейчас, пока можешь, но если ты останешься, то у тебя буду я. И со мной тебе будет сложно. Мне с тобой тоже. Мне нравятся D&D, Одри Хепберн, Фангория, Гарри Гудини и крокет. Я не умею плавать, не умею танцевать и я не владею карате. Хосок прикрыл глаза, отпил чай: — Я тебе верю. И остался сидеть неподвижно. Они проговорили до утра, едва касаясь друг друга руками и то и дело убегая, чтобы поставить кипятиться воду, о которой оба забывали. Хосок рассказывал всё, о чём догадывался Юнги. Юнги рассказывал всё, о чём не догадывался сам. С каждым словом, с каждым жестом они становились всё ближе и ближе. Боялся, что оттолкнут друг друга, но сами тянулись миллиметр за миллиметром. Они действительно не были знакомы, но Юнги думал, что обменяет всё на свете, чтобы поймать отблеск Хосока и сохранить его в своём кармане. Чон Хосок не был Ренессансом, Римской империей, пустым звуком. Чон Хосок стал его, а Мин Юнги — его. И они это знали.