Практические советы для начинающего шифу Аватара

— Брат Лю? — удивленно произносит Рейден, смотря на Нуэ пристально и явно узнавая его.       Прошло много лет с их последней встречи, они оба изменились, пережили свой личный ад. Рури видит в глазах своего семпая боль; угадывает она и затаенную, глухую радость, теплящуюся на дне темно-серых глаз мага воздуха. — Рейден, — повторяет Нуэ и широкими шагами приближается к нему. Он хватает его за плечи, а после — за затылок, прижимается к его лбу своим. — Брат.       Это говорит о многом. Это рассказывает обо всем.       Рури сглатывает и крепко зажмуривается, предпочтя отвернуться в этот момент. Не видеть, не слышать. А лучше: никогда не знать этой жестокой правды. — Зачем ты вернулся? — тихо спрашивает Рейден. — Моя подопечная пришла сюда за тобой, — отвечает ему Нуэ. — Ты отправил ее ко мне? — догадывается Рейден. — Я, — соглашается семпай.       Рейден выпрямляется, чтобы взглянуть в лицо своего друга. Нуэ опускает руку на плечо мужчины, сжимает его в жесте поддержки, показывает, что тот больше не один, что он здесь, пришел за ним, как и обещал когда-то.       До Рури не сразу доходят слова, но их циничная жестокость бьет в самое сердце, заставляя инстинктивно приложить руку к самому эпицентру боли. — Он что, использовал тебя? — начинает понимать и Аанг.       Рури не отвечает. Не может выдавить из себя ни слова. Все чувства, что трепещут в ней, затуманивают сознание, заставляют сердце биться медленно и неохотно, но так горячо, что от этого невыносимо.       Просто очередное предательство? Еще один нож в спину? Сколько уже их там? Хватит ли еще одному место? К такому не привыкнуть, против такого не ожесточиться — только не в отношении человека, который заменил в своем лице ей семью.       Рури низко опускает голову, спешит отвернуться, чтобы спрятать от всех свой поддернутый слезами взгляд.       Ей хочется проблеваться, избавиться от застрявшего в горле пульсирующего комка желчи.       Ее трясет. — Лу Тен? — неверяще произносит Айро.       Время не пощадило его сына, оставило на нем шрамы и гноящиеся раны, превратило самое дорогое лицо в лицо незнакомца. Но Айро узнает его — в то же мгновение, как только его хриплый, низкий голос привлек к себе внимание.       Нуэ морщится, услышав давно похороненное в недрах памяти имя, кривится, словно от неприятной, колкой боли, но он не смотрит на старого генерала, не смотрит на пораженно распахнувшего глаза кузена, и шокированную Азулу, что были удивлены его появлением настолько, что сейчас не в силах пошевелиться. — Лу Тен, — повторяет Айро, делая шаг к нему. — Сынок…       Нуэ нехотя переводит взгляд на него, окидывает с ног до головы, и его глаза темнеют, наполняясь чем-то тяжелым и пасмурным: вот-вот и полыхнет. — Я больше не отзываюсь на это имя, — говорит он, глядя старику прямо в глаза. — Я — Нуэ и предпочел бы, чтобы это так и осталось. — Да ну? — Азула издает нервный смешок.       Ее истерический смех эхом разносится по разрушенному залу, добавляя в общую картину нечто удушающе-неправильное. Безумное, горькое — такое, что вполне может растерзать душу.       Рури почти на физическом уровне слышит, как трещат и раскалываются судьбы, рушатся жизни: ее, Айро, Зуко, даже Азулы.       Много лет назад, будучи рабом и сидя в клетке в этом самом аду, тогда еще Лу Тен, побратался с таким же неудачником Рейденом. В какой-то момент тот раскрыл ему свой секрет, а может, Лу Тен догадался сам. Рейден — маг воздуха. Именно он помог ему сбежать. Оказавшись на свободе, Лу Тен узнал, что все его считают погибшим, единодушно окрестили героем, да давно забыли. Его не ждут и возвращаться ему больше некуда.       Конечно, Лу Тен мог бы вернуться, мог бы дать знать о том, что жив хотя бы своему отцу, но, видимо, счел, что Айро предал его, раз так легко поверил в его смерть. Да и кому нужен принц не-маг? Тогда-то он и отказался от своего прошлого, похоронил глубоко в душе данное при рождение имя, и взял другое — Нуэ.       Магии огня в нем больше не было, да и наемнику Нуэ обладать даром Агни было ни к чему, его оружием был меч и только тот был способен его прокормить.       Он прибился к Гильдии наемников и там встретил девчонку, мнившую себя непобедимой. Почему-то в ней Нуэ увидел свой шанс отплатить старому другу за его доброту и с ее помощью вытащить из Ямы.       А может, он решил это, когда узнал об ее связи с Аватаром…       Какой бы не была правда, Рури уже плевать. То чертово письмо, что она сожгла, сейчас встает перед глазами. Эта долбанная строчка: «Он — маг воздуха…» пульсирует в голове, раздирая ее на части.       Ноги сами несут ее вперед, а сжатые в кулак пальцы впечатываются в лицо семпая с такой силой, что разбивают губу и оставляют на скуле красный след, уже вскоре превратящийся в отек.       Нуэ, разумеется, знал о ее намерении, но сознательно не стал останавливать ее. Видимо, и сам считает, что заслужил.       Он отступает на несколько шагов, лишь усилием воли удержав руки опущенными. Рури, конечно же, на этом не успокаивается. Новый удар приходится ему прямо в живот, заставив мужчину слегка согнуться и стиснуть зубы. — Сволочь! — кричит Рури. — Я же верила тебе, считала, что могу доверять! Ты был мне отцом, а ты использовал меня!       Злые слезы обжигают ее разгоряченные щеки своим холодом, но Рури даже не замечает, когда те успели пролиться из глаз. Она не плакала от боли, не кричала, когда душу переполняли эмоции. А сейчас она срывает голос, слезы застилают глаза, и она наносит удар за ударом, не обращая внимания ни на что, кроме этой тупой, пульсирующей боли в самом центре груди.       В конце концов, Нуэ это надоедает, и он перехватывает обе ее руки. Глаза в глаза. — Прости меня, — со всей искренностью говорит он. Рури замирает, силясь поверить, что он действительно считает, что простого извинения будет достаточно. И она ненавидит себя, что его слова находят в ней отклик.       Она низко опускает голову, наконец, замечая и слезы, и как губы предательски дрожат. А потом чувствует, как ее бережно привлекают к груди, позволяя уткнуться мокрым лицом в теплую ткань чужой одежды и смыкают руки у нее на спине. — Прости меня, моя Искорка, — повторяет Нуэ.       Эта боль не пройдет. Никакие слова на свете не искупят его предательства. Рури снесла Оюун голову за то, что она продала их Азуле и помогла устроить ловушку, а Нуэ отделался всего лишь парочкой обидных оплеух. Это даже смешно!       Жалко! Рури жалкая и ей противно от самой себя.       Она хватается за его одежду на груди, комкает ткань в пальцах, утыкаясь носом в его плечо и просто позволяет теплым, родным рукам обнимать ее и гладить по растрепанным волосам.       Она не может произнести ни слова.       Перед глазами проносится каждое мгновение, что он был рядом: — Знакомься, Басан, это Нуэ — твой новый напарник.       Рури окинула высокую фигуру презрительным взглядом, фыркнула, всем своим выражением излучая мнимое превосходство. Но осеклась, проглотив все колкости, что до этого крутились у нее на языке, когда столкнулась с насмешливо-теплым взглядом нового напарника.       Нуэ улыбался ей, был открыт и был готов терпеть ее вздорность и высоко задранный нос. ... — Не отводи взгляда! — приказал ей он, когда учил владению мечом. — Намерения твоего противника — у него в глазах, а не в руках. ... — Тебе больно? — поинтересовался Нуэ, наблюдая как она неуклюже пыталась перевязать рану, оставленную стрелой противника. В конце концов он сам отобрал у нее бинт и замотал поврежденное плечо. — Это хорошо, что больно. Значит, ты все еще жива, а раз жива, то все можешь исправить. ... — Зачем себя в чем-то ограничивать? Жизнь коротка, чтобы думать обо всем этом высокопарном философском дерьме. Хочешь выпить, так пей, но никогда не теряй голову; курить — убедись, что взяла табак у проверенного торговца; и ешь только в компании тех, с кем тебе нечего делить. ... — Кем ты был раньше? До того, как пришел в Гильдию? — спросила как-то Рури. — Обычным солдатом, — нехотя ответил семпай. — И почему ты больше не в армии? — Дезертировал, — коротко оповестил он, но столкнувшись с любопытным взглядом своей подопечной, Нуэ вздохнул и потер глаза у переносицы. — Старая история. Меня… оклеветали, так что возвращаться было попросту опасно. Но жизнь наемника не так уж плоха. По крайней мере, наемники более свободны, чем какой-то там принц.       Принц.       Рури вспоминаются обрывки их бесед, ощущения и эмоции. То, что раньше казалось неважным, совсем пустяковым, теперь обретает больший смысл и совсем иное значение.       Нуэ не врал ей. Просто не рассказывал всей правды. Узнай кто, что на самом деле наследный принц страны Огня жив, да к тому же лишился магии, за его голову была бы назначена огромная награда, и каждый наемник счел бы своим святым долгом преподнести его новому Хозяину Огня. — Ты сумасшедший! — почти с восхищением говорит Рейден. — Нет, ну серьезно! Как ты мог отправить кого-то, вроде нее, сюда? — Я надеялся, что хоть чему-то научил ее, — с теплой улыбкой признается Нуэ. — Но, к сожалению, я не учел, что ее желание выслужиться перед Светлейшим пересилит здравый смысл.       Рури замирает, после чего резко отталкивает Нуэ, с гневом уставившись ему прямо в глаза. — Ты ответишь мне за это, — угрожает она, впрочем, уже не чувствуя в себе той чистой первой концентрированной злости. — Буду рад, — серьезно отвечает Нуэ, склонив перед ней голову.       В конце концов, никто не заставлял ее «бросаться в пропасть с обрыва», никто не предлагал ей сию же минуту мчатся Рейдену на выручку. Все, что она должна была — это правильно расставить приоритеты: сначала помочь Аангу победить в войне, а уже потом вызволять кого бы то ни было и откуда бы то ни было. Но зачем-то Рури решила поступить именно так, и винить Нуэ она может лишь в том, что он не набрался смелости рассказать ей всю правду. Ведь тогда она наверняка стала бы задавать вопросы, на которые Нуэ не хотел давать ответов.       Аанг, разумеется, чувствовал эмоции Рури, но разум отказывается мириться с этим.       Он ударяет ногой по земле, посылая во все стороны воздушную волну, шевеля полы одежд и волосы окружающих. — Если Рури и простила тебя, то я не прощу, — сообщает он Нуэ, сверля его возмущением с примесью отвращения. — А как же смирение Кочевников? — с весельем осведомляется Рейден.       Аанг бросает на него убийственный взгляд.       Рури скрипит зубами от досады, а потом громко фыркает, разворачиваясь к Рейдену. — Меня все это заебало, — с чувством выплевывает она. — Клянусь, если ты после всех моих жертв не пойдешь с нами, то я самолично тебе сердце вырву!       Рейден, будто испугавшись, примирительно вскидывает руки. — Кузен, это правда ты? — недоверчиво спрашивает Зуко, незаметно оказываясь рядом.       Нуэ смотрит на принца долгое мгновение, после чего устало выдыхает. — Я рад тебя видеть, Зуко, — со смирением произносит он.       Зуко вздрагивает, не зная, как реагировать. Какая вообще адекватная реакция подойдет к этой ситуации? Тот, кого он считал мертвым, кого уже успел оплакать, сейчас стоит перед ним живой. А это значит… — Но как ты… почему ты… — Это долгая история, — вздыхает Нуэ, складывая на груди руки. — Скажу главное: я никогда не вернусь в страну Огня и никогда не стану претендовать на то, что всегда было твоим по праву.       Зуко стискивает кулаки, а после, не став больше сражаться с самим с собой, в несколько широких шагов подходит к Нуэ и заключает в объятия.       Нуэ хлопает его по спине, выражая ответную радость и волнение, и Зуко, отстраняясь, с растерянной улыбкой смотрит ему в лицо, пытаясь найти знакомые черты.       Рури находит взглядом Айро и невольно хмурится, видя в каком состоянии находится ее лаоши. Ее сердце сжимается от боли за него, но Рури не знает, чем может помочь. Да Айро и сам понимает: чтобы воссоздать те узы, что связывали его с сыном, нужно много времени, душевных сил и колоссального терпения. Может, у него так и не получится заслужить его прощение. Но его сын жив, а это главное. — Давайте уйдем отсюда? — предлагает она.       Аанг кивает и протягивает ей руку. Рури хватается за его пальцы, ощущая как его ладонь теплеет, а энергия бежит по ее жилам, передавая ей толику сил.       Аанг улыбается ей, после чего оборачивается, ища взглядом Катару. Та стоит в отдалении, не решаясь подойти ближе. Рури видит в ее глазах страх, но ее совершенно не волнуют ее чувства.       Хотя, она и понимает: наверное, это не легко, когда твои иллюзии рассыпаются прахом прямо у тебя в руках. Она видела в Аанге какое-то мифическое существо, наделяя его теми качествами, которые были только в ее воображении.       А теперь ничего этого нет, и за ширмой с красивыми картинками оказывается простой человек со своими слабостями и страстями. Но Катара примет это. Просто для этого ей потребуется время.       Как примет и то, что жизнь намного сложнее, чем описывается в детских сказках о храбрых магах и воинах, всегда и непременно добивающиеся руки царевны.       На самом-то деле заклятый враг вполне может оказаться хорошим парнем, а тот, кто кажется откровенно неприятной личностью, на самом деле отмечен тяжелой судьбой. — Ты идешь? — как можно более небрежно бросает она.       Катара вздрагивает и робко приближается к ним, с опаской поглядывая то на Нуэ и Рейдена, то на Аанга.       Нуэ смотрит на нее спокойно, слегка снисходительно, как смотрел всегда. Ничего не изменилось. Он не Лу Тен — он Нуэ. Это место выпило его, забрало его магию, превратив в другого человека. Лу Тен умер в этих мрачных стенах и уже никогда не воскреснет.       Мертвые должны оставаться мертвыми и нет никакого смысла ковырять старые раны. Рури надеется, что Айро сможет это принять и смириться. Его сын никогда не вернется домой...       Рури вздрагивает и ошеломленно разворачивается, слишком поздно замечая летящую к ним со стороны вспышку. Она уже ничего не сможет сделать.       Она пытается успеть поднять Клинок, приняв на него атаку, но ей это не удается — молния быстрее.       Но Аанг замечает атаку значительно раньше: он решительно встает перед Рури, отталкивая ее с линии поражения. Вскидывает руки, пытаясь применить ту технику, которую она пыталась показать ему, но которую и сама толком не понимала.       К сожалению, ему это не удается. Рури оказалась бестолковым учителем и так и не смогла ничему его научить.       Мир темнеет, идет трещинами, а потом разлетается тысячью осколков. Боль пронзает Рури, будто молния попала не в Аанга, а в нее.

***

      Черное пламя бежит по ее волосам, сжигая вплетенную в них темно-зеленую ленту, опаляет одежду и обжигает кожу. Черным пламенем вспыхивает и Клинок, разрастаясь в ее руках до таких размеров, что будь этот меч сделан из металла, то Рури ни за что бы не смогла удержать его.       Ее ненависть и боль летят вперед, сметая на пути, вставших на перерез ее атаке, агентов Дай Ли; сжигает их, превращая в ничто. Огонь трещит, ревет, принимая форму гигантской птицы.       Боль пульсирует в ней, словно второе сердце, а сотканная из пламени ненависти мифическая птица с золотыми глазами, делает круг по залу, сжигая всех и все, что попадается ей на пути.       Зал наполняется воплями и стенаниями; басан ищет свою цель, беснуется, не находя Азулу, и с громким, пронзительным криком устремляется под потолок, руша своими крыльями своды и вырываясь наружу.       Яркий свет утра бьет из дыры, освещая то, что осталось от промозглого вонючего ада.       Когда птица исчезает, Рури кажется, что вместе с ней сдулось и ее пламя. Ее внутренний огонь такой крошечный — не больше свечки. Ненависть, злость, боль — все это высушило, буквально выдавило ее до последней капли. Рури чувствует предательскую слабость, но задвигает ее в самый дальний угол подсознания, ведь сейчас намного важнее другое.       Рури тут же оборачивается, устремляясь к Аангу.       Катара держит его на руках, пытаясь залечить рану. Ее плечи дрожат, когда ей это не удается. Рури холодеет, понимая все без слов.       Это конец.       И будто в насмешку, будто подтверждая все ее худшие опасения, Духовный клинок в последний раз вспыхивает в ее руках; тулит гаснет, оставляя черную сталь холодной и неживой.       Но внезапно рядом с Катарой садится Зуко. Его пламя горит как-то совсем не так, как раньше, энергетика тоже меняется, излучая нечто теплое и созидательное. Не знай, то Рури подумала бы, что он вовсе не маг огня, а…       Нет, такой магии не существует. Это пламя не принадлежит миру смертных, но эта сила была дарована Зуко в награду за все годы его страданий, чтобы он смог изменить мир.       Зуко кладет обе руки поверх светящихся целебной энергией ладоней Катары. Мягкий теплый свет, исходящий от его пальцев, вплетается в ее энергию, наполняя, дополняя. Это не огонь горит на его коже, а чистая энергия света проникает в тело Аанга, запуская регенерацию в организме.       Катара вдруг вздрагивает и торопливо снимает с шеи подвеску с водой из Оазиса. Ее так ничтожно мало, но закрутившаяся в ее дрожащей ладони капля, так похожа на крохотный огонек, когда начинает светиться в руках Катары, что Рури невольно задерживает дыхание, боясь даже стуком собственного сердца помешать случится чуду.       И будто в ответ на ее мольбы Аанг издает тихий, полный боли стон.

***

      Рури не спит, не ест и почти не пьет.       Зато курит много.       Сизый дым окружает ее лицо, словно скорбная вуаль, опухшие глаза полуприкрыты, а губы сжаты в плотную линию.       С ней пытались поговорить и Сокка, и Тоф, даже ее папаша решился подойти. Он сообщил, что зрелище жалкое.       Рури должна была огрызнуться в ответ, должна была вскинуться, зашипев, словно разъяренная выдро-пума, но она даже не скосила в его сторону взгляд. Просто сидела, уставившись на спящего Аанга и, кажется, даже не моргала.       Монке громко и совсем некультурно сплюнул. — Нравится себя истязать — вперед! — раздраженно бросил он. — Только если потом это будет тебе стоить жизни, не жалуйся!       Нуэ тоже подходил к ней. Или Лу Тен. Катара, если честно, уже не знала, как его называть и как относиться к этому человеку.       Он рассказал им невероятную историю, как был захвачен в плен, как подвергался пыткам, а потом у него отняли магию. Или просто магия в какой-то момент иссякла. Нуэ уже не помнил подробностей: лишь чьи-то руки, коснувшиеся его лба и основания шеи; после пришла боль, за ней дичайшая слабость, а потом — желание умереть.       Лу Тен был магом огня и всегда полагался на свой дар в бою в первую очередь.       Но когда ему в руки всучили меч и вытолкнули на арену на потеху публике, ему не оставалось ничего другого, кроме как вспомнить старые уроки дворцовых наставников.       Айро смотрел на вновь обретенного сына со смесью раскаянья и боли. Если бы он не сдался, если бы не поверил в ложь, то не было бы всех этих лет страданий. Но не было бы и Зуко.       Наверное, сейчас Айро занимал бы трон, и война давно бы была окончена. А может, Озай убил бы его, как всегда и планировал.       Замысел духов жесток, но всегда — взвешен и не случаен.       Его сын не держит на него зла, просто больше не хочет иметь ни с ним, ни со страной Огня ничего общего. Что ж, видимо, просто им обоим нужно время. — Он выкарабкается, — говорит Нуэ подопечной, накидывая на ее плечи свой плащ, а после усаживаясь рядом на землю. — Должен. Вода из Оазиса излечила его тело. — Но не дух.       Рури произносит это хрипло — она долго молчала и связки привыкли к длительной тишине.       Утро сейчас или вечер, она не знает. Когда она последний раз ела и нормально спала — не помнит тоже. Все это кажется мелочным и совсем не важным.       Слабое трепыхание чужого пульса под ее пальцами — единственная вещь в мире, что способна сохранить ее рассудок целым. Кто бы что ни говорил, в чем бы не пытался убедить, Рури знает: она виновата.       Аанг защитил ее, принял удар, который должна была принять она, на себя. И теперь расплачивается за это.       Ее гнев выжег в ней все, оставив внутри зияющую дыру, которую отчаянно хотелось чем-то заполнить.       «Пустоту в душе может заполнить только любовь», — сказал ей однажды ее гуру, и Рури восприняла наставления как очень неудачную шутку.       Но сейчас, сидя рядом с Аангом, смотря на него такого беспомощного и слабого, пребывающего на грани жизни и смерти, Рури чувствует это — в самом центре зияющей пустоты слабую пульсацию, которая умрет вместе с ним.       Нет. Он не умрет. Рури верит в это. Должна.       Она сжимает его холодные пальцы, направляя к ним свою магию. Та отзывается на ее зов неохотно, словно делает превеликое одолжение, но все же подчиняется.       Пальцы Аанга на какое-то время становятся теплыми, а потом холодеют опять. Тогда Рури ложится с ним рядом, обнимает, укрывая их одним плащом. Собирающиеся на глазах слезы причиняют боль воспаленной слизистой, но эта боль — доказательство, что она еще жива. Эта боль — ее расплата за бесполезность.       За все в этой жизни надо платить. И своим желанием сбежать от судьбы, оттянуть неизбежное как можно дольше она едва не потеряла свой мир.       За пару недель им удается добраться до храма бога Шивы.       Гуру приветствует ее молчаливым пониманием и уступает ту самую келью, в которой Рури когда-то уже умерла и воскресла.       Зуко навещает ее каждый вечер. По долгу стоит в дверях, не решаясь тревожить.       Рури лежит рядом с Аангом, касаясь щекой его плеча и стискивая его пальцы своими.       Аанг ни разу так и не пришел в себя. Старик-отшельник говорит, что дух Аватара сильно поврежден, и ему требуется время, чтобы восстановиться.       Рури ухватывается за эту мысль, словно утопающий за соломинку, прекрасно осознавая, что малейшее неловкое движение переломит тонкий прутик, оставив ее один на один с бушующим морем.       Утром она появляется на общем завтраке и, не найдя среди удивленно уставившихся на нее приятелей своего гуру, спешит отправиться на поиски.       Рури бледна, осунулась и похудела так сильно, что вся одежда кажется на ней нелепыми, бесформенными тряпками.       Зуко не знает, что ей сказал этот старикашка, но придя к ней сегодня, обнаруживает ее сидящей в изножье у Аанга в медитативной позе. И ужасается, чувствуя, насколько сильно уменьшилось ее пламя. — Что ты делаешь?! — возмущенно интересуется он.       Зуко в несколько широких шагов пересекает келью и хватает Рури за плечо, вынуждая посмотреть на себя. — У тебя у самой не осталось сил! Ты просто-напросто убиваешь себя!       Рури смотрит на него тяжело и совсем неприветливо, ее брови ползут к переносице, пока морщинки не собираются там, словно непреодолимая преграда. — Я не уберегла его, — хриплым от долгого молчания голосом произносит она. — Это меньшее, что я сейчас могу сделать.       Зуко не знает, что сказать, как убедить ее оставить свои попытки с такой изощренностью уничтожить себя. Но в ее взгляде он читает решимость, непоколебимую уверенность в правильности своей жертвы.       Ее боль и чувство вины пропитали воздух и теперь оседают чем-то удушающим на плечах, придавливая к полу. Зуко хочется поскорее сбежать отсюда, больше не приходить, не быть свидетелем того, как его друг мучается, расплачиваясь за то, в чем она никогда не была виновата.       Он отпускает ее, отступает на шаг, но, немного поколебавшись, все же опускается рядом на койку. — Тогда я останусь с тобой, — решительно заявляет он. — Это ни к чему. — Позволь решать мне, — почти мягко возражает Зуко. Рури смеривает его нечитаемым взглядом, но только вздыхает, не став спорить.       Их связь — это ниточка, которая может помочь Аватару восстановить свой дух. Так сказал ей гуру.       Рури должна найти своего ученика среди лабиринтов его разума и убедить вернуться. Честно говоря, она не знает, что это значит, но она обязана сделать все, чтобы Аанг очнулся. — Но помни, что ты можешь не вернуться, — предупредил ее гуру. Рури предпочла проигнорировать предупреждение.       Вернется она или нет, не имеет никакого значения. Если Аанг будет жить, то ей не о чем сожалеть.

Пособие II: Эпилог

      Аанг открывает глаза.       Комната, в которой он очнулся, не знакома. За окном все еще темно, но Аанг ощущает, что вот-вот и появится солнце. На темном небе уже виднеются первые сизо-белые вкрапления занимающегося утра, а свет звезд уже не такой яркий.       Аанг трет рукой лицо, пытается принять сидячее положение, но чувствует предательскую слабость. С тихим ворчанием он падает обратно. — Аанг, ты очнулся! — раздается звонкий голос Катары.       Она пересекает комнату и помогает ему сесть. — Что… что произошло? Где мы? — растерянно спрашивает Аанг. — В храме Шивы, — отвечает Катара. Она перемещается ему за спину, призывая заранее приготовленную воду из тазика и прикладывает светящиеся целебной энергией ладони к его обнаженной спине.       Аанг морщится, когда ощущает под своей кожей неприятное покалывание, но от манипуляций подруги становится легче, поэтому он просто стискивает зубы и терпит. — Значит, мы все же добрались… — в пустоту произносит он. — Ты очень долго был без сознания, — грустно говорит Катара, концентрируя энергию в самой болезненной точке — там, куда пришелся удар молнии.       Аанг до побелевших костяшек стискивает в руках одеяло, и когда первая вспышка боли немного утихает, то он резко выпускает из легких весь воздух, только сейчас понимая, что все это время задерживал дыхание.       Ощущение, что он забыл нечто важное, занимает все его мысли, поэтому неприятные ощущения от лечения меркнут и теряются на фоне переживаний.       Аанг не знает, сколько он пробыл без сознания, но ему кажется, что прошло не меньше, чем целая жизнь. В этой жизни он снова был дома, там, где было его сердце; он встречал множество разных людей, они улыбались ему, радостно приветствовали и говорили, как дорожат им. Но что-то важное все время ускользало, пряталось в сгустившихся тенях его памяти, не желая показываться на свету, то ли боясь, то ли робея, то ли просто не считая это необходимым. — Но теперь все в порядке. Все будут рады, когда увидят тебя, — на миг Катара прижимает ладонь к его спине, и Аанг чувствует прохладу ее кожи. Она мягко погладила его, словно говоря, что теперь все хорошо, пройдет совсем немного времени, он наберется сил и все снова станет, как и раньше.       Аанг не реагирует на ее ласку, но позволяет ей прикасаться к себе. Чья-то поддержка действительно важна и, что самое главное, — необходима. Аангу хочется, чтобы кто-то сказал, что все действительно хорошо, что ничего не произошло и не произойдет еще ближайшие лет десять, у него есть время подготовиться ко всему, что может преподнести ему судьба, и тогда он с уверенностью сможет встретить любого врага.       Катара тихо вздыхает, не дождавшись никакого отклика, и аккуратно вытягивает воду. В этот момент Аанг пронзительно кричит, будто вновь испытывая ту боль, ту агонию, когда разряд молнии прошиб его тело.       Он выгибается, лишь краем сознания слыша характерный хруст и легкую судорогу, пробежавшую по позвоночнику, но потерявшуюся на фоне других ощущений.       Вместе с болью, словно водоворот, его захлестывают воспоминания, где была Рури. Она улыбалась ему, ее глаза лучились теплотой. Он не узнавал ее, и она виделась ему совсем другой, но когда он смог вспомнить все, то и незнакомое лицо изменилось, становясь Рури. Он вспоминает все: образы проносятся перед ним один за другим, наполняя душу целым шквалом самых разных эмоций. Они распирают его, стучат о ребра, о желудок, о позвоночник, сердце, черепную коробку с такой неистовой силой, что причиняют боль. И все это длится до тех пор, пока не остается одно — шок. — Рури!       Аанг выпутывает ноги из плена одеяла и несется по коридору, то и дело натыкаясь на стены. Но его не волнует, что ноги отказываются держать его, что слабость кружит голову, размывая перед глазами обзор; все это не имеет никакого значения. Он должен найти Рури, убедиться, что все это было лишь его сном, что кошмар так и остался кошмаром, а в реальности она просто ждала его возвращения, волнуясь и переживая о нем. Не более.       Катара что-то кричит ему в след, бежит за ним, пытаясь воззвать к его благоразумию, что ему еще рано вставать. Но Аанг ее не слушает.       Он выбегает из жилого крыла, бежит вверх по ступенькам, туда, куда ведут его ощущения.       Рури стоит на самом верху, облокачиваясь локтями о широкий подоконник. Она дышит, встречая новый день.       Когда встанет солнце, оно подпитает ее огонь, наполнит ее, заставив пламя разгореться ярче. Только этого больше не произойдет. Потому что гореть больше нечему.       Он останавливается, разглядывает ее так, словно видит впервые.       Рури медленно оборачивается и, когда она видит его, то на ее губах расцветает улыбка. — А-эр, — зовет она, но вдруг осекается и хмурится, видя по глазам, что он все помнит. — Твой огонь… — в растерянности шепчет Аанг, не то спрашивая, надеясь услышать заверения, что кошмар так и остался кошмаром, то ли боясь произнести вслух то, что ни за что не должно было становиться реальностью.       Он хочет, надеется, что Рури посмеется над его беспочвенными страхами и как раньше возьмет его за руку, а он почувствует тепло ее магии.       Но Рури опускает взгляд, словно не хочет встречаться с ним глазами. — Он теперь горит в тебе, — произносит она тихо, но нисколько не сожалея, не испытывая по этому поводу никакой досады.       Аанг вздрагивает. То, что она подарила ему, намного больше, чем он мог бы принять.       Ее огонь горит в нем. Она спасла его, вытащила страшной ценой из мира Духов, пожертвовав ради этого своей магией.       Солнце окрашивает ее силуэт со спины, превращая Рури в черную статую без намека на лицо.       Аанг сглатывает, а после делает порывистый, стремительный шаг, заключая ее в объятия.