энтропия: эффект бабочки.

Эффект бабочки — свойство хаотичных систем: незначительное влияние может иметь большие и непредсказуемые последствия.

 

 

энтропия — мера беспорядка и неизвестности. 

       План отвратительно убогий, но такой простой — выверенточным чертежом в подсознании Талиса: потянув за худощавое плечо, повалить на пол и прижать всем своим весом. Виктор яростно извивается под ним, в глазах раздражения не прячет и пытается нащупать костыль за спиной. Джейс, уворачиваясь от хилых ударов, переворачивает парнишку на живот, заламывая ему руки. Виктор, кажется, впервые пренебрегает своей брезгливостью и думает извернуться и плюнуть, лишь бы щенок отцепился.          Он оказывается в уязвимом положении, связанный и доступный — обезоруженный. Шипит сквозь дрожащие губы нечленораздельное: «Скройся, щенок» и недовольно жмурится, когда его колени седлают.           Джейс не отступает — в спешке рвет пуговицы на манжете, оттягивает рукав рубахи и тупо пялится наблядскую метку. Виктор замирает.           Виктор астеник — у него вены сквозь кожу видно. Сожми чуть сильнее — да, да, вот здесь — и сломаешь. Джейс не давит, обводит пальцем кожу чуть выше локтевой кости, всматривается в раскидистую блекло-бордовую бабочку с, очевидно, их силуэтами и собственными инициалами.     сцарапанными инициалами; они истерзаны, в белёсых рубцах, словно их долго и муторно срезали с кожи.    не принимали   — Почему?          Тихий вдох.       И это всё, чего он заслуживает.   

***

        Матушка в детстве причитала — наличие судьбоносного, мой Джейс, не обязывает вас быть всю жизнь вместе.          Мечтательное сердце маленького Джейса это отрицало. Каково это — жить не с тем, кто предназначен тебе судьбой? Игнорировать дары свыше, словно они ничего не стоят? Это ведь чистородная магия, отпечатанная на теле.       Джейс верил в магию; изучал её в книгах, рыскал в энциклопедиях. Волшебство раскрывалось на каждой странице, только вот магия не совпадала с реальностью. Реальность была ударом под дых, где чары разрушались. Распадались на атомы, формулы, заумные и нудные термины.       Матушка в детстве не даром причитала — ты яркий и сладкий, мой Джейс. Словно одна большая праздничная конфета.    такой бы только позабавиться и выплюнуть, пока зубы не сгнили         Маменька, может, и права была; душонку — свою, не родственную — беречь нужно. Не отдавать её под бой курантов первому встречному, выбранному мутным-пьяным взглядом на посвяте. Такие, Джейс, всё-всё из тебя выжмут. Все соки, весь пыл, всю душу, если она у тебя была        Матушка не даром причитала...   — У тебя припадок какой-то?           Джейс замер.          Плечо держали крепко, но не сжимали.         И голос тембром ниже.          Джейс сглотнул — вязкая слюна смочила горло.   — Джейс? Если ты продолжаешь грузить мозги неудачейна паре Хеймердингера, то забудь. Однажды он на замене всему потоку выставил “неуд”, и мы всей группой гадали, кто бы его удовлетворил... — ободрительный хлопок по плечу идёт вразрез с весёлым женским голосом. У Вай всегда была тяжелая рука — как-то удалось выйти с ней на спарринг — и громкий, заливистый смех. — Кексик рвется к справедливости, о хитростях задабривания старика перед зачеткой и слушать не стала, веришь?         Вай всегда отличалась от других. Джейс никак не мог понять, что именно притягивало — искренняя грубость или грубая искренность.    — Нет, не в этом дело. Я просто... — он замялся, неловко потирая затекшую шею — Что ты чувствовала, когда встретила Кейт?  Джейс действительно не забивал голову темой судьбоносных последние лет восемь.   или упорно делал вид, не делясь переживаниями даже с чувственной кирамман         Он помнил истину: соулмейты — не всегда о романтике, но всегда о чем-то возвышенном. Не как у дряхлой супружеской пары, чей союз кокнулся лет так тринадцать назад, и совместная жизнь стала серой рутиной; с истинными же в романтике всё было иначе. Взрывоопасный коктейль — чувства контрастнее, касания ярче, и даже секс — острее.         Джейс боялся.        А вдруг метка на руке куда-то денется?          Страхи Джейса умели уникальную способность — сбывались, словно загаданные желания на первую звезду небосвода из сказок. — Чувствовала? Раздражение. Списала на то, что она очередная выскочка. Таких затыкать бы.. — хмыкнула Вай, — Поцелуями. Это было слишком неожиданным и желанным порывом, пока она не сняла лиф и я не увидела собственную метку у солнечного сплетения. Римская шестёрка посреди шестерёнки, какая ирония.    Они познакомились за пределами академии — Кейтлин, наконец-то съехавшая от гиперопекающих родителей познавала вольную жизнь с необычайной скоростью, втягивая Джейса в любой движ; явно далёкий отпривычно-унылых встреч светского общества и до ужаса манящий. Втягивала не столько ради собственной безопасности, сколько от благодарности, что именно он дал толчок и уговорил главу семейства Кирамман дать шанс дочери сепарироваться; быть самостоятельной и выбирать себе профессию по вкусу, а не занудно продолжать дело семьи. Не без условия, что в университете приглядывать за чужим любопытствомостанется он сам.         В попытках вкусить от жизни всё и выразить протест скованным годам домашнего обучения, Кейтлин неожиданно для себя открыла множество злополучных — так думал Джейс — способов самовыражения.         Последующие несколько дней Джейс Талис проклинал тот день, когда решился заступиться за Кейтлин Кирамман и набить с ней парные тату.       Взгляды, которыми татуировщица и Кейт одаривали друг друга весь сеанс ощущались физически, напряжение нарастало и Джейс терялся. Недоумевал, сломают ли они друг другу лица в попытке доказать свою правоту или кого-то разложат прямиком на кушетке; Кейтлин зацепилась взглядом за юридически неверную трактовку в соглашении и отказалась его подписывать, когда же Вай упорно доказывала, что справедливости ради — документ составлял юрист поопытнее твоего, Кексик, я чиста.       И следом со скуки — честно, всему виной только она, а не навязчивое желание увидеть немое восхищение— перечислила права заказчика и исполнителя, плавно перешла на уголовную ответственность, бесповоротно очаровав Кейтлин.          Вай умело подбирала слова. Она, как оказалось, сама училась в той же академии на юриста, — представлялось тяжко, Вай больше подходила на ту, кто решал вопросы силой — но без должного интереса. Бросила на первом курсе, удрав в машиностроение. Любила возиться с маслами и тачками, пока не нашла свою отдушину и не продолжила дело приёмного отца — клеймила людей татуировками.         То, что они с Кейтлин оказались истинными — в голове укладывалось тяжко.        С какой стороны ни глянь — а у них получалось совмещать все свои признания-непристойности в адскую смесь; приручать внутренних демонов, в светлые дни с руки ласкать ангелят.    у них получалось любить.         Много о любви Джейсу не думалось — разве что осенью, когда из динамиков льются срамливые песни о влюбленности вперемешку с первым трахом — что-то для светлых умов девственников, поглощённых романтичными грёзами о родственных душах.         Не думалось лет с четырнадцати. Истинный в подсознании — оборачивался то чудовищем, то ласковым зверем — не ощущался совсем. Джейс знал, что чужая метка уже точно проявилась. Знал, потому что связь у них была. Блеклая, — едва заметная — точно растущие крылья за спиной силуэтов на смуглой коже.         Знал, потому что улавливал чужие мысли в мутных снах; в их прострации, словно находился за пределами своего сознания. Сюжет был один — космическое пространство, окутывающее тусклые, едва различимые парящие человеческие тела и тихий, хриплый голос, отдающийся шумом в подсознании.           Сны прекратились в шестнадцать. Метка начала болезненно изнывать, разрастаясь размахом крыла и изредка сочась сукровицей на инициал..е? Тогда мысль, что Джейс — его истинный — бракованный, отдавалась внутри недоумением. Как у человека не может быть фамилии?   он всерьёз задумался однажды отдать ему свою.         Исключения бывают — случай с Вай и её шестёркой прямое тому доказательство. И вовсе необязательно, что у него выбит чей-то инициал. Витиеватая “V” вполне могла сойти за римскую пятерку, правда ведь?   — Джейс, знаешь, тебе бы отвлечься. Залетай ко мне, порубимся в приставку. Я учла все жанры и твои фетиши, — Вай подмигнула, метнув жвачку в мусорный бак поодаль, — недавно потратилась на “Phasmophobia”.    — Я в порядке, ты... — продолжить не дали.   — Джейс. Тебя тревожит метка?         Вопрос, от которого внутри что-то взрывается осколочной гранатой.       Отрицать было бесполезно — Вай ищейкой проникала в сознание.       Или Джейса было слишком легко прочесть?    — Я пока не готов обсуждать это, — звучит беспомощным выдохом, — на большее сейчас и не способен.    — Заглядывай завтра. Я предупрежу Кейтлин, — Вай тянет ободрительную улыбку и похлопывая Талиса по плечу покидает кафетерий.          Джейс ничего не отвечает, тупым взглядом пялясь в удаляющуюся спину.    

***

      Виктор никогда бы не признал, что чей-то настолько острый язык станет его зависимостью.          Панихидой нервной системы. Кончиной здравомыслия и выстрелом прямо в висок.          В висок, куда неосязаемый шёпот клянчил печати подчиняющих заклятий ― мой-мой-мой я не дождусь нашей встречи дай-дай-дай мне  наводку я устал терзать себя я так устал         Во снах. В тех самых, где мыльный шестнадцатилетний силуэт стал только четче. Принял острые черты лица, транслировал янтарно-золотистый прищур глаз. Делился чем-то восхитительным, чем-то приторно мечтательным, его истинный ― гений, не меньше.         Виктор разрывался.         Он всю жизнь отрицал всё человеческое.       И здесь проблема заключалась далеко не в страхе. Проблема была в том, что он, в созидании всего деструктивного отвергал любое влечение, пытался отречься от глупой системы. Виктор не хотел чувствовать. Не хотел страданий, противореча себе же.          Виктор не боялся влечения, но знал ― не сможет пойти против себя.   против клишированной любви; из смазливых мелодрам двухтысячных, где изо рта льются плаксивые признания и пустые обещания        Против той, которую презирал и ненавидел за то, что она въедалась в его и без того хлипкие кости, прорастала через лёгкие, перекрывала дыхательные пути. Разрушала нейроны. Стопорила мысли. Создавала узы зависимости.    поражала заразой страшнее бубонной чумы.         Виктор знает не понаслышке — конец это как минус. Только здесь конец на конец – это всё тот же ебучий минус, но в два раза длиннее.          Потому что его кончина выделяется из толпы своей искренней улыбкой; чарует собой весь поток и приковывает внимание.        Потому что его кончине было недостаточно сверкать своими глупыми буквами на истерзанной руке, ему просто необходимо было заявиться в академию на инженера-физика и стать его чертовым соседом.        Потому что блядскому Джейсу Талису было достаточно просто свалиться на голову Виктору со своим тихим-ласковым-едва-слышным: я помогу тебе, только не напрягай ногу — чтобы он окончательно начал терзать-терять рассудок и принципы.          Джейс Талис был слишком чистой душой, слишкомповерхностным в чувствах, слишком болтливым — они могли сидеть в мастерской до утра, и пока один болтал языком, другой отдавал предпочтение болтать ногой — слишком интересным, слишком эрудированным, слишком невыносимым.          Джейс Талис был слишком для Виктора.         В том, что они истинные — сомнений не было.         В душном баре, которое они выбрали для посвята было многолюдно. Виктор помнит, как текила приятной массой стекала по глотке, оседая на языке горечью. Помнит, как Джейс, сидя рядом отбрасывал на кожаное изголовье дивана голову. Утраченная и неокрепшая связь постепенно восстанавливалась и то, как напряжение окончательно испарялось из головы Талиса, позволяя ему погрузиться в царящую кругом атмосферу — чувствовалось для Виктора слишком ярко.          Виктор помнит, как взглядом скользил по собравшимся людям, танцующим в такт громкой музыке. Виктор помнил, как застал — апогею грехов. Возведение в абсолют того, что в свете будет абсурдным и постыдным.         Виктор помнит, как идиот Талис обнажал свои руки, закатывая манжеты до предплечья и задумчиво выводил незамысловатые узоры на метке.         Виктор помнит, как свет ударил в глаза с размахом, как сужались его зрачки. Помнит, как в панике втягивал кислород ноздрями, пытался нашарить недавно приобретённую трость и    сбежать         Оттолкнуть спохватившегося Джейса к чертям, послать сучку-судьбу и убедить себя, что проблема не в панической атаке.       Его проблема обеспокоенно возвышалась над ним, помогала найти опору в своих плечах и вела к корпусу, шепча фразы-обещания тише Вик всё хорошо мы вышли всё в порядке здесь просторнее дыши вот так вот умница         Виктор помнит ужасающее осознание и противный привкус смирения.         Ему просто не нужно подавать вида.       Продолжать восхищаться издали, смеяться и не сокращать дистанцию.       Будет лучше, если Джейс всё-таки отвлечется на зазнайку Медарду, павлином выхаживающей перед ним.    да, так действительно будет лучше.  ведь будет? 

***

    Лучше не стало.          Либо очередная пассия оказалась настолько пронырливой — Виктор в самом деле не мог отрицать смекалистость Мэл, — либо после посвята у Джейса что-то, да и загорелась. Лампочка в нерадивой башке, не меньше.          Последние две недели Талис вел себя слишком... не-очевидно?        Слишком не-очевидно всматривался-пялился-пожирал чужой профиль, стоило только Виктору завалиться на постель, разгребая чертежи «блицкранка» на курсовую и задумчиво водить ручкой по губам, — с редким усердием посасывая кончик, в моменты особого яркого погружения головой в расчеты.   вовлеченный, горящий своим делом, человечный.        Слишком не-очевидно задевал его плечом, сталкиваясь в дверном проеме и удивленно вскидывал брови, в примирительном жесте поднимая ладони. Пялился на острые плечи, взглядом скользя-елозя по рукам. словно он — большая ищейка.  прячь не прячь, а всё равно до истины доберусь, Вик, вот увидишь        Слишком не-очевидно перед сном оставлял чашку зелёного — с лимоном и тремя, черт возьми, ложками сахара — чая на столе, рисуя карикатурных щенков на черновиках с сопливыми пожеланиями доброй ночи.  всего тебя изучу. не отвертишься, старлинг       Слишком не-очевидно отстранялся, давая ему, Виктору, больше пространства, словно уже знал.  пронюхал.  как большая ищейка, Вик. овчарка. от такого не скроешься. как не пытайся.        У Джейса Талиса была удивительная способность — если ломать бесчеловечные принципы, то наверняка.         Если и зажимать в укромных углах академии, то стены тоже бывают враждебными, Вик, не делись. только не  вслух.       К таким как Виктор привязываться — акт мазохизма; сбежит и не заметишь. Совести у него нет, и жалости, к слову, тоже. Оборвал все нити, обезопасил от лапищ суки-судьбы.  а всё ли отверг?        Лёжа на промозглом полу мастерской, обезоруженным и за загривок прижатым невольно осознал — быть чьим-то истинным, кажется, не приговор. 

***

Две чертовы недели.  Молчанка затянулась. Джейс не-игнорировал. Сократил количество касаний, неловких встреч, но карикатурных щенков на полях конспектов оставлял. И кружку остывшего чая.  Уклонялся от случившегося, списал на бредни, но по лицу было видно — в нем что-то надломилось.   На метке тоже что-то изменилось — крылья принимали хаотичные, беспорядочные очертания.  Словно предупреждали — хаос надвигается.  от такого всё же не скроешься, вик, не пытайся     Вечером — впервые за две недели, они встречаются в комнате дольше, чем на механичный сон-завтрак-учеба. Джейс смотрит — позволяет себе смотреть — непозволительно долго; видит, как содрогаются ресницы, как учащается дыхание, как Виктор нервно закусывает кончик карандаша. Джейс знает, какое влияние таится у него в руках.   пронюхал и всё никак не насытится   Виктор потерял любой фокус ещё минут десять назад — бездумно водил карандашом меж строк — выжидал, когда Талис сорвется.  Талис срывается спустя еще три минуты и двадцать секунд. Виктор честно не считает. ― У нас с тобой два варианта, Виктор. — у Джейса нет сил препираться. Руками обхватывает подушку, подминает под себя и подбородком укладывается; постель стоит слишком удачно — Виктора за столом видно в профиль.  — Мы обсуждаем то, что тебя не устраивает, и решаем это.     ― Либо? ― Виктор подтолкнул. В голосе что-то звякнуло ― точно мел поскрипывал по доске.  ― Прощаемся, — Джейс хмыкает. Признание дается слишком легко для того, от кого отреклись первым. Бросили щенком, без препирательств и в полном безмолвии.    ― Надолго?    ― Навсегда.    — Но ты не сможешь.  — Слабый и детский номер, Старлинг. Не бери на слабо. Виктор знает — сейчас Джейс серьезен. Не шутит, не сверкает щенячьей надеждой во взгляде. Джейс хочет, чтобы Виктору было комфортно; Блядский Джейс Талис остается героем даже когда от него отрекается его родственная душа.      Виктор колеблется. и сдается   — Старлинг – не кровная фамилия.  Метка отдается в теле судорогой — разрастается на их глазах, – у каждого своя — дополняет силуэты. Крылья взмахивают лишь раз золотистым свечением — и застывают под кожей.    Виктор встает из-за стола и усаживается у подножья кровати, оставаясь лицом на одном уровне с Джейсом.  В его взгляде — ни намёка на страх.  Пылающее неравнодушие, такое нагое, честное: «Ты мне нужен».

и это стоит того, чтобы дать шанс судьбе.