Альма-матер

      Они с Себастьяном делили на двоих немногое: самые глубокие из душевных травм и самые бесчеловечные из возможных чувств. Сиэль не знал, хотел ли он делить что-то большее. Руки Себастьяна не выглядели надежно. Не удержали бы даже его липкую опустошенность внутри. В этом была особенность его веры: когда обычный Бог обещал покровительство, но был наделен властью покарать, Себастьян всего лишь не направлял острие стрел в его сторону. Стрелы не защищали, но никогда и не угрожали.       Его стрелы не ранили, пока его пальцы медленно терли кожу под копной волос. Взгляд Сиэля упирался во что-то малозначительное, он отмерял минуты с каждой прядью, льющейся через касания. Сбился после двадцати одного. Подумал про январь.       Медленно зарождающееся под ребрами ощущение напоминало тревогу, однако ласковую. Почти теплую. Фиолетовый шум, рассеивающийся по телу.       Руки у Себастьяна холодные. Не такие, как его взгляд, — чуть более милосердные. Не такие, как его голос, — чуть менее обволакивающие. Сиэль слушал дыхание, забыв потом, чье именно, но в конце концов обнаружил, что оно стало тяжелее спустя десять прядей. Он прикрыл глаза, будто боролся с болью, уперся лбом в плечо Себастьяна и приоткрыл губы: воздуха было меньше, чем хотелось бы. Ему даже пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу, когда показалось, что он начинал задыхаться.       Одна прядь, вторая… Десятая. Он подумал про культистов. И застегнул пуговицу обратно.       — Ты в порядке? — Себастьян проронил первые слова за слишком долгое время, мазнув пальцами по шее и сместившись к плечу.       — Нет, — Сиэль шепчет.       Он несколько секунд просто дышит, а затем открывает глаза и приподнимает голову, смотря Себастьяну в лицо. Тот так же болезненно холоден, как прежде, ничуть не лучше трупа: безмолвен и неподвижен.       — Покажи мне свою комнату, — просьба стекает с губ без усилий, даже смущение не вспыхивает.       А Себастьян только приподнимает брови, долго всматривается в его лицо и не сознается в злостном преступлении: он лжесвидетельствовал. Несколько раз.       Его рука пропадает с плеча, и он неспешно поднимается с места. Тело заледенело после их безжизненного контакта. Движется медленно.       — Что ты ожидаешь там увидеть? — спрашивает он с долей иронии, когда Сиэль встает следом.       Они берут путь, совсем короткий и беспощадный. Девять шагов. Времени едва хватает на вздох. Сиэль не отвечает, а когда дверь открывается, то решает молчать и вовсе. Самое приличное из помещений, в общем-то: припертая к стенке простая двуспальная железная кровать, на которой безупречно постелено светло-серое постельное белье. Серо-зеленые стены, скрывающие скромное убежище с простым серым столом, двустворчатым белым шкафом и небольшим прикроватным столиком. Себастьян любил пространство.       Сиэль делает шаг внутрь, как боязливая лань. Важно, кажется. Или он врет сам себе.       Рабочий стол по правую стену, перед кроватью, возможно, наименее прибранное место. Ноутбук лежит криво, в углу маленькое зеленое растение в горшочке, а рядом в легком беспорядке листы и ручка.       Он проходит дальше, к кровати. Насколько удобно застилать двуспальную кровать, когда одна из ее сторон приперта к стенке? На прикроватном столике абсолютно ничего, кроме скрученной зарядки. Сиэль слышит, как Себастьян сзади садится на стул возле рабочего стола и наблюдает молча.       Сиэль на секунду задается вопросом, как много может себе позволить, однако пальцы ложатся на ручку ящика и тянут на себя. В прикроватной тумбочке лежит пистолет. На мгновение взгляд мечется назад, к Себастьяну, выражающему такое же безразличие. «Что ты ожидаешь там увидеть?».       То, что впоследствии ему позволяют взять пистолет в руку, свидетельствует о том, что он не заряжен, должно быть. Сиэль берет его как положено. Ощущение, холодное и твердое, вдруг рождает мысль, что он может сейчас выстрелить. Мог бы и в Себастьяна, на самом деле. А еще они могли бы все-таки сыграть в русскую рулетку.       — Хорошо стреляешь? — Сиэль проводит пальцем по рукоятке, всматриваясь, как в давнее воспоминание.       — С этого? С девяноста футов попаду.       Сиэль бы хотел увидеть. Какая-то больная тяга, отдать приказ рукам Себастьяна и увидеть чью-то смерть снова. Фиолетовый шум концентрируется где-то в желудке.       Он кладет пистолет обратно, вместо этого берет нож, закрытый в чехле. Сиэль достает и его: оголяет черное матовое лезвие сложной формы. Какая-то часть его хочет верить, что он тактический, — так ведь похож… Но он не тактический, а в желудке такое невнятное копошение. Сиэль молчит, даже в мыслях не признаваясь, что в нем цветет какое-то кровожадное и аморальное удовольствие.       — Он в хорошем состоянии.       — Я им никогда не пользовался, — только и отвечает Себастьян совсем просто. — Подарили. Можешь забрать себе, чтобы в следующий раз зеркала не разбивать.       Сиэль кивает, задумчиво оглаживая лезвие. Но все же прячет его в чехол, кладет обратно в ящик и закрывает его. Скольких чужих смертей он сейчас коснулся? Сколько отнятых жизней он касался, целуя Себастьяна?       Шкаф Сиэль не проверяет, с разочарованием отмечает отсутствие окна в спальне, и спрашивает сам себя: что он ожидал здесь увидеть? Было ли это истинным Себастьяном: чистота и порядок, придвинутая к стене кровать, отсутствие солнечного света, несовершенство рабочего стола и оружие в ящике прикроватной тумбочке? Железные прутья кровати и холодный пол.       Он садится на кровать снизу, ближе к рабочему столу, после чего слышит вздох Себастьяна.       — Твоя девушка тоже жила здесь? — он осматривает белые полосы на обоях вдоль потолка и пола, ловя призрачную мысль: эта комната выглядит гораздо лучше, чем остальная квартира, хоть и так же просто.       — Да, — Себастьян блекло удивляется, пересаживаясь со стула на кровать, возле подушки. — Пока я пытался не возвращаться домой и беспробудно пил, она тут сделала небольшой ремонт. Поменяла обои, сделала потолок, пол.       — Сама?       — Нет. Ей друзья помогали, вроде бы. Не помню.       Сиэль кивает, каждый новых вздох ощущается болезненным источником шума в теле. Это не то чтобы приятно, почему-то вызывает чесотку. Изнутри. Похоже на кровоизлияние.       Ему было неинтересно, если честно. Не сейчас. Он смотрел на Себастьяна, еще ощущая волнительное покалывание на губах, и облизнул их, желая запомнить этот след. Похоже на бальзамирование. Сиэль и сам едва ли человек.       Все его откровения тоже помнились. Себастьян был так бесчестно отвержен всем, что обязано принимать в человеческом мире. И он был ему так важен.       Сиэль едва ли сможет объяснить в точности. Да и примерно — соврет. Единственное окололичное «ты мне нравишься», собранное за этот вечер, — даже не доля от чувств, накрывающих Сиэля. Даже не доля от глубокого восхищения и трепета, которым Сиэль проходится по каждой линии лица. Не доля от всепоглощающего желания близости и стойкого страха с оттенком отвращения.       И все же Себастьян принял даже этот мелочный сгусток.       Который совсем не отражает желания внутри, когда Сиэль смотрел на его черные волосы, падающие на лицо, потресканные губы и самые пронзительно-холодные карие глаза во всей солнечной системе. Вызывающие самые гадкие желания в солнечном сплетении Сиэля.       — На что смотришь? — говорит Себастьян, слегка склонив голову.       На его губах полуусмешка, и он, вероятно, ждет простого конкретного ответа. «На волосы». «На нос». «На брови».       «На тебя».       Только каждое существующее слово — пустой, черствый фарс. Так что Сиэль не отвечает.       Сиэль подается вперед, резко захватывая его губы в поцелуй, и берет лицо Себастьяна обеими руками. Закрывает глаза, не желая видеть то, чего там совсем нет и на что Сиэль отчаянно надеется. Он целует, и пылкая волна возбуждения прокатывается от самых плеч до низа живота. Ему отвечают.       Не сразу. Себастьян явно приходил в чувства первые несколько секунд. Но он отвечает…       И Сиэль сгорает в своем же аду, когда чувствует касание его языка. Он не умел, никогда в жизни не пробовал. Делал лишь то, что как будто бы было положено. Где-то в книгах, в мерзких сценах фильмов или видео, которыми обменивались одноклассники в средней школе. Было важно не это.       Голод и жадность тянули за поводья. Сиэль никогда бы не осмелел настолько, как сейчас, и ловит единственную свою свободную от бутафорной гордости и трусливости возможность — тянется еще ближе и заползает Себастьяну прямо на бедра, целуя так ненасытно, будто компенсировал все пропущенные за жизнь поцелуи.       Он соврет, если скажет, что не делал так хотя бы в одной из своих фантазий. Но там руки Себастьяна ложились на талию и куда пониже, а здесь…       — Я думал, ты сегодня не планировал? — приподнимает бровь Себастьян, разрывая поцелуй.       — Я… Я не планирую, — сводит Сиэль брови, стараясь не дышать слишком тяжело.       — Да? Было похоже на прелюдию к сексу.       Сиэль округляет глаза, а затем глотает смущение и прорастающий голод. Ему хочется ближе, хочется больше, но внутри уже зреет отвращение, а фиолетовый шум почти что болезненным возбуждением бьет в колени.       Сиэль слезает, не смотря больше в глаза Себастьяна. Все равно не найдет искомое.       Что ты ожидаешь там увидеть?

***

      В ноябре погода в Лондоне падала до пятидесяти градусов по Фаренгейту. Сиэль обзавелся удлиненной серо-синей курткой, удачно скрывающей все, что нужно.       А вот температура между ним и Себастьяном, как он того хотел, не росла. Холодный взгляд не теплел, диалоги не становились интимнее, только редкие касания были такими же электрическими. Сброшенный с плеч груз был половиной беды.       В семье солнце тоже не всходило. Зашитые раны, скрытые от отца, так же скрытно и заживали, мама была такой же отчужденно-милой, как и прежде, а Габриэль вызывал все тот же мороз по коже. Когда Сиэль засыпал, бережно храня поцелуй на губах, то видел ужасный сон, в котором Габриэль сначала снова целовал его, а затем душил. Наутро Сиэль тщательно выискивал синяки на шее, но в зеркале так и не отразился его ночной кошмар. Хотя бы один.       Скарлетт к нему больше расположена не была, и постепенно Сиэль все же научился тихо сбегать с застолья Даремов, когда они пьяны, чтобы осесть где-то в безопасном одиночестве. Иногда Себастьян отвечал на его «Ты занят?» вовремя, чаще всего отсылая суровое «Да». Но в одном случае из пяти от него приходила колкость: «Ваше Высочество терзает скука?», «Зависит от того, что тебе надо», «Постоянно забываю заблокировать тебя».       Его тошнило от родных стен университета. Тошнило от твердых стульев в аудиториях, от монотонных голосов преподавателей. Его восхваляли, и его тошнило, после чего он упивался властью.       А на большом перерыве он сбегал в кофейню, брал оттуда латте как можно слаще и возвращался в заросшую плесенью клетку, чтобы обгладывать кости.       В этот раз латте был особенно сладким.       Коридоры почти бесшумны: большинство стекалось в столовую. Он шел туда же. День за днем росло беспричинное ощущение того, что время уходит впустую. Он все еще в этой гнилой дыре, с теми же семейными драмами и тем же неразрешимым желанием большего. Безотлучно, как мигрень.       Не заживало, в отличие от ран на ладонях.       Зато не привязывалось к определенным образам. А вот по срастающимся ранам прошлись иглы, когда ближе к столовой Сиэль застал исчезнувшего неприятеля. Клод стоял у стены, вместе с сынком мистера Идена, и, к сожалению, видел обоими глазами.       Затошнило еще больше.       Взять себя в руки — прикрыть глаза и пройти мимо, намеренно игнорируя. Ему удается. Клод лишь смотрит, даже не отпуская гнилого замечания.       И все же следует тихий смешок сынка мистера Идена.       Сиэль сжимает зубы, резко разворачиваясь и делая несколько твердых шагов к мерзкой компании.       — Бровь зажила? — бросает сразу прямо в безэмоциональное лицо, на котором блестело любопытство в линзах очков.       — Да. Спасибо, что поинтересовался, — сухо, как сгоревшая трава.       Сиэль делает глоток латте — менее приторного, чем эта вежливость.       — В четырнадцать лет тебя водили к психиатрам, потому что ты увлекался живодерством и не ладил с коллективом в школе. С четырех лет ты жил с матерью, которая после потери мужа стала водить в дом мужчин на ночь. А еще ты спишь с Алоисом за деньги.       Он выдерживает невозмутимый тон, несмотря на кипящее внутри отвращение. Раздобыть это все было нетрудно. Жаль только, что в ответ следует только лишь хмыканье и нахмуренные брови.       — Занятно, — Клод игнорирует взгляд своего приятеля, неотрывно смотря на Сиэля. — Но все же твоя история с групповым изнасилованием интереснее, не думаешь?       Если на мгновение представить Клода, которого безжалостно имеет толпа культистов, ярость почти терпима.       — Все до единого, кто меня тогда коснулся, мертвы. Все, кто когда-либо причинял мне физический вред, до сих пор страдают от последствий. Комиссар и Крис гниют в тюрьме, — любезно напоминает Сиэль. — Думаешь, ты счастливчик?       Но Клод лишь сухо, скабрезно усмехается.       — Не стоит быть таким напряженным среди своих. Говорят, секс снимает напряжение. Тебе стоит попробовать.       Затем — считанные дюймы между его ухом и чужим дыханием.       — И передай своему дружку, что бить по яйцам — нечестно.       Его обходят, по коридору эхом разносятся шаг. Короткий смешок, ядовитый аромат одеколона и скользящее касание по бедру.       Сделка с самоконтролем успехом не увенчалась. Взять нож у Себастьяна, может, и стоило. Сиэль готов был взяться за что угодно, кроме себя.       Но он лишь снова делает несколько шагов, чтобы преградить путь Клоду и его дружку и выплеснуть латте в это самодовольное лицо. Клод рефлекторно закрывает глаза, воцаряется гробовая тишина на долгие десять секунд. Затем Клод слизывает приторность с губ, медленно протирает глаза и смотрит на него.       — В следующий раз будет кипяток, — отрезает Сиэль под смешок его товарища.       Он бросает стакан им под ноги, огибает и идет туда, куда планировал изначально. Столовая неизменно шумная, но Сиэлю нужен кое-кто определенный, от этого шума отстраненный и предательски сокрывший собственные подвиги.       — Ты разбирался с Клодом, — так Сиэль приветствует читающего Себастьяна.       Теплее все равно никогда не было.       — Как прекрасен диалог, начатый с претензий, — Себастьян отзывается так спокойно, даже не отрываясь от книги, что Сиэль решает привлечь внимание.       Он упирается руками в стол, склоняется и шипит:       — Зачем?!       — Ты надеешься услышать что-то кроме очевидного ответа? — но Себастьян всегда выигрывает.       — Я не просил этого, — Сиэль сжимает зубы снова.       — Не просил.       — Так какого черта?       — Не хотелось хоронить тебя на последнем году своей учебы.       — Я не просил у тебя защищать меня! Зачем лезть куда не просят?       После этого Себастьян обращает на него взгляд. Такой невозмутимый, точно в насмешку. Подпирает рукой челюсть и смотрит из-под ресниц.       — В чем дело? Так раздражает, когда другие делают то же, что и ты?       И, несмотря на захлестнувшую злость, холодная честность его ответа отрезвляла. Сиэль стискивает кулаки, но отталкивается от стола, чтобы обойти и сесть рядом.       — Он просил передать, что бить по яйцам — низко.       — Домогаться ментально-нестабильных жертв изнасилования, которые весят сто фунтов и не имеют одного глаза, — тоже.       В руках у Себастьяна книга снова неизвестная — ни одна строка не знакома. Что не так удивительно: Сиэль и забыл, когда в последний раз читал. Даже подаренное Габриэлем темное фэнтези с красивой обложкой пылилось (о, если бы) на полке, ни разу не открытое.       Уступать досадно, но на сотую долю даже приятно. Себастьян всегда знал больше.       Но никогда не был ближе.       — Какие планы на сегодня? — интересуется Сиэль. Он тоже кладет голову на руку, обводя взглядом падающую тень ресниц. На синяках, кажется, не способных исчезнуть.       — Нужно в гости наведаться. Потом на работу.       — В гости? — Сиэль даже не сдерживает тихого смешка. — Неужели пригласили на семейный ужин?       — Вроде того.       «Абсолютно не то».       Впрочем, по неотрывному вниманию к книге можно и точно сказать, что обсуждать это не планируют. Сиэль ненавидит довольствоваться малым, но общение с Себастьяном обязывает. Сиэль почти учился аскезе, не желая больше поцелуев и объятий, но благодаря за простое присутствие рядом. В чем играл роль и недавний опыт кислородного голодания, самоличной изоляции себя от этой немногословной компании.       Хотя, конечно, иногда он замечал сухость тех губ напротив и проверял рамки дозволенного.       — Могу подучить этикету, — предлагает в шутку, а предплечья касается совсем невзначай — простой дружеский жест человека более тактильного, чем смог бы он стать когда-либо. — Там тяжело с этим.       Но каким бы неизменным ни был внешний вид Себастьяна, эти жесты всегда более тактильные, чем он смог бы когда-либо принять, не придав значения.       — Спасибо, — отвечают не всерьез, — но, боюсь, слишком хорошее впечатление тогда оставлю.       Что ж, такой образ действительно никогда не шел ему.       Сиэль разрывает скромный контакт, не ища больше предлогов. Да и Себастьян на диалоги не настроен. Ни единого взгляда.

***

      В разгар большого перерыва они оказываются на добровольной лекции по физике преподавателя из другого университета. Сиэль шел по рекомендации преподавательницы, а Себастьян вызвался «скоротать время».       Полтора часа физики — не самое страшное, что ему доводилось пережить. Он делал заметки интересных моментов, о которых рассказывал преподаватель, пока Себастьян рядом то ли так внимательно слушал, что прикрыл глаза, то ли натурально дремал. Что маловероятно, учитывая количество людей (всего двадцать со всего университета, вообще-то).       Интересно не было. Сиэль писал, надеясь, что однажды поладит с физикой и удивит хотя бы и Себастьяна, но его фокус терялся через две минуты прослушивания материала. Было душно, и Сиэль развязал полностью свой галстук.       Интересно все-таки стало. Тогда же, когда все надежды Сиэля разбились вдребезги.       Когда по окончанию он решил подойти к преподавателю, чтобы поблагодарить за лекцию и получить пару баллов в свою пользу. А преподаватель лишь пожал руку Себастьяну, сказав, что рад снова видеть его здесь. Похоже, что лекцию проводили уже не первый раз.       А мисс Герберт, так же находившаяся в аудитории, повторила его слова. И добавила кое-что еще…       — Два моих лучших ученика в сборе. Скоро намечается олимпиада, примете участие?       Это было лишь легкой щекоткой, милым напоминанием о том, как плохо они знакомы, если вдуматься.       Потому что вторым и последним человеком, решившим треклятую задачу о близнецах, был Себастьян Михаэлис, бессовестно умолчавший об этом, когда Сиэль делился с ним своими гениальными умозаключениями и думал, что Себастьян не понимает и половины произнесенных слов.       И Себастьян лишь пожал плечами, смолчав в очередной раз. Они покинули лекцию. Готовиться к олимпиаде Сиэлю.       Туалет университета встречал приятным гнилостным запахом. Паук продолжал плести паутину трещин по болотно-зеленым стенам, чтобы поймать в сети и впустить яд в наивных жертв.       Иногда у Сиэля возникала позорная мысль, что он приближается к тому, чтобы узнать Себастьяна. Тому удавалось опровергнуть это каждый раз.       Себастьян бросает сумку на потертую зеленую плитку раковин, доставая из кармана сигареты с зажигалкой. Сиэль забирается на столешницы, рядом с ней.       — И как давно ты увлекаешься физикой?       Себастьян делает затяжку, бросает взгляд через плечо, будто думая над ответом.       — Со школьной программы? — он приподнимает бровь. — Если осознанно, то лет с четырнадцати.       — То есть, квантовая физика на твоей полке стояла не для красоты? — Сиэль вздыхает. Может быть, он снова проиграл, но он расстроен не полностью.       — Для красоты. В том числе. Не думай, что у меня ученая степень по физике.       — Я бы не ставил крест…       Себастьян смолкает, заправляя волосы за ухо. Они снова отрасли, хотя в его случае это заметно не больше, чем еще одна трещина на губах.       Впрочем, длина собственных волос тоже доходила до неприемлемой степени по шкале тетушки Фрэнсис. Зато гораздо лучше закрывали повязку на глазу.       — Почему физика?       Себастьян, не утруждая себя, пожимает плечами.       — Звезды сошлись.       Amene astra, amen Venera?       Докурив, он выбрасывает окурок в угол, после чего поворачивается к сумке. Резкий звук молнии режет наэлектризованную тишину люминесцентных ламп, а из-под книги достается бутылка, но…       Левым глазом Сиэль видит достаточно хорошо, чтобы поверить себе. Черный корпус, запрятанный между прочими вещами, — соврать не получится.       А учитывая, что Сиэль никогда не был ни хорошим другом, ни нормальным партнером, то имеет полное право повести себя неправильно.       Его рука тянется к сумке Себастьяна, чтобы убедиться. Ощутить достоверно и возродить в памяти. Гладкость и холод пистолета напоминают ему о поцелуе томном и горячем, с ускользающим призраком желания.       — Зачем он тебе? — голос почему-то звучал напряженнее, чем он себя чувствовал.       Себастьян отнимает бутылку воды от губ, устремляет взгляд книзу, на пистолет в его руках, и не теряет вида даже на мгновение.       — Сказал же, в гости надо наведаться.       Его пальцы закручивают крышку бутылки, и Сиэль ловит себя на мимолетной глупой мысли. Крамольной, как вожделение.       — Его незаконно носить с собой.       — Покаюсь, как в церковь схожу.       Пока Себастьян прячет воду обратно в сумку, Сиэль оглаживает дуло и пытается соврать себе, но выходит дурно. Русская рулетка играется револьвером.       Он роняет пистолет обратно в закрома, и тот скрывается за свистом молнии.       — И что за гости?       Себастьян, конечно, не расколется за бесплатно. Но все-таки в Сиэле теплится надежда. Может, напрасная, как все их общение, но ведь они дали обещания.       Он выдерживает взгляд Себастьяна, безошибочно считывая насмешку. И зная, что он заслуживал ответ.       Поэтому смех оборачивается тяжелым вздохом, а Себастьян скрывается за безразличием:       — Старые друзья.       — Которые продаются или которые убивают?       — Второе.       Себастьян плохо сочетался со старым зеленым кафелем и белым пальто, если спросить Сиэля.       — Расскажешь?       — Захватывающей истории не будет, — Себастьян вскидывает брови, после чего облокачивается на раковины и смотрит на Сиэля через зеркало. — За таблетками.       — И ты всегда к ним так?       — Обычно я не хожу, — возможно, тень на тон глубже позволяет думать, что Себастьян помрачнел. — Они прекращают закупку. Приехала последняя партия. Мессир теперь следит за товаром. Мой человек не хочет рисковать своей шкурой и пытаться украсть их. Так что это буду делать я.       Конечно, он никогда не обещал быть идеальным. А Сиэль никогда и не хотел этого. Сиэль знает, что самообман никуда не приводит. Фиолетовый шум никуда не делся, а сакральное желание увидеть длинные пальцы Себастьяна на пистолете не растворилось бесследно.       С этой отвесной скалы его грехопадению нет ни конца, ни края, если уж быть честным.       — Я с тобой.       Этого стоило ждать. Приподнятых бровей, ускользающего взгляда…       — Ты идиот? — и даже этого.       Да, пожалуй, он не спорит. Безболезненно — не его тропа.       Он слезает с раковины, утрачивая единственное преимущество перед Себастьяном, чтобы вторгнуться в его личное пространство.       — Я хочу, — он хватает лацкан черного пальто. — Просто… так надо.       — Ты несерьезно, — утверждает Себастьян, но с самым растерянным выражением лица, которое только у него бывало. — Нет.       — Почему?       — Потому что нет. Зачем ты мне там?       — Если тебя поймают одного, то ты пропадешь без вести. Твое тело никогда не найдут.       На мгновение Себастьян даже брови сводит, словно Сиэль бредит.       — И ты хочешь составить компанию моему бренному телу?       — Я не хочу хоронить тебя на последнем году твоей учебы.       Себастьян усмехается, отворачиваясь. Холодный свет ламп уже делает его бледную кожу безжизненной.       — Шутишь ты или нет, я не буду тебя никуда брать.       Сиэль подходит с другой стороны, его руки вдруг кажутся особенно холодными.       — Я все равно пойду.       Себастьян смотрит на него с какой-то смесью жалости и нечто более глубокого, холодно-удушающего.       — Чего ты пытаешься добиться?       Сиэль облизывает губы.       — Я пойду.       — Нет.       Себастьян надсадно вздыхает и, отталкиваясь от раковины, вдруг оказывается рядом. Его руки мягко обхватывают галстук с обоих концов, начиная медленно завязывать его. Пока, наконец, узел не подпирает ком в горле Сиэля. Руки Себастьяна не отстраняются, а Сиэль встречается с ним взглядом, не зная дальше, что сказать. Смерть на расстоянии одного удара сердца.       Он задерживает дыхание неосознанно и не смеет отвести взгляд. А Себастьян изучает. Ищет повод в глазах. Улики косвенного толка. Хотя знает о самом главном злодеянии уже давным-давно.       Сиэль чувствует, как дрожат веки, когда Себастьян спускается взглядом едва заметно. Новообретенная приятная благодарность за простые вещи снова сворачивается диким голодом под ребрами, неуправляемым животным возле рассудка. Он хочет ближе, о, как же он хотел заключить эту сделку с дьяволом… Отпереть железную клетку, прячущую сердце.       Себастьян мажет кончиком пальца по шее, будто случайно соскользнув с узла. В его глазах блеск от света, несмотря на тень от ресниц… Сиэль даже знает вкус этих губ, усеянных темно-красными полосами. И он чувствует дыхание, так неприятно отдающее табаком, и так сильно будоражащее мысли. Кафель и того тошнотворнее…       Сиэль сглатывает шумно, когда Себастьян делает вздох и отстраняется, отпуская галстук. Внутри еще бурлило нечто безбожное и темное, но Сиэлю удалось переступить через свой труп.       — Я все равно пойду.       Себастьян даже не спорил. Посмотрев в пол с милую минуту, он накинул сумку на плечо.       — Подтяни релятивизм, истеричка.

***

      Даже здание преступной группировки не было таким мрачным, как лицо Себастьяна, столкнувшегося с ним после третьей пары. У Сиэля в этот безбожный день в расписании значились все пять пар, но последние две он не посетил. Потому что увидев Себастьяна, идущего к выходу, понял все без слов. И так же безмолвно преградил ему путь.       Они оба исчезли из университета после третьей пары.       Весь путь Себастьян его игнорировал. После того, как Сиэль возник на его пути, Себастьян смотрел иначе. Словно переменившись с преданного адвоката, рьяно защищающего клиента, на исполнительного палача, больше всего желающего отсечь ему голову.       А здание преступной группировки словно такого и не желало. Ньюхэм. Там располагался заброшенный завод, который стал пристанищем преступного синдиката. По соседству с университетом восточного Лондона, аэропортом, больницей и детским музеем затесалась организованная преступность в тени покинутых зданий. Сиэль знает, что их бы давно нашли, если бы искали. Очевидное местоположение, если вдуматься.       Обветшалое блеклое здание высотой в три больших этажа, кирпичные стены которого тоже оплетала паутина трещин. Сквозь затонированные окна не пробился бы свет на темные дела.       Сиэль надеялся услышать что-нибудь от Себастьяна, но тот продолжал демонстративно игнорировать любой признак его существования рядом. Они вышли на две остановки раньше, чем могли бы, и в гнетущем молчании шагали вдоль Темзы бесконечно долгое время. Нет, Сиэль подозревал и знал изначально: идея Себастьяну не по душе, какая бы причина за этим ни крылась, но такое вульгарное притворство — совсем безвкусно.       Когда они подошли ближе (как заведено, к черному входу), то на глаза попался человек. Сиэль помнил его. Вместе с холодом оружия у своего виска, помнил этого щетинистого американца с грубым голосом, которого Себастьян тогда обезоружил. А вот имя на ум не приходило.       Было несколько машин, стоящих на парковке рядом. Завод не выглядел слишком живым, что в общем могло бы быть поводом проверить это здание. Но либо им удается давить на полицию и правительство достаточно ощутимо, чтобы ты благоволили их деятельности, либо же прозаичное сотрудничество давало о себе знать. Вызов властям «О, посмотрите, мы даже не прячемся! И попробуйте что-нибудь с этим сделать»? Или горожанам?       Мужчина Себастьяна ждал, но, судя по распахнувшимся глазам, не в компании Сиэля.       — Снова он? — он зажимает сигарету зубами, чтобы протянуть руку. — Ты зачем его притащил? Красный же.       — Долгая история. Считай серым, — Себастьян нехотя скрепляет рукопожатие. — Ты принес?       — Эм, нет, не совсем, — мужчина затягивается, воровато оглядываясь. Его голос снижается до шепота. — Слушай, Мессир на месте. Я не рискну стаскивать у него из-под носа его же товар.       Сиэль замечает татуировку, виднеющуюся из-под закатанных рукавов. Видимо, горячая кровь не дает ему замерзнуть в такую холодину. Себастьян тоже не замерзал зимой в злосчастном пальто, хотя, признаться, насчет его горячей крови были сомнения.       Как бы там ни было, когда Сиэль пытается незаметно приблизиться и лучше рассмотреть татуировку, то на его руке смыкаются чужие пальцы. Себастьян тянет назад, заводя обратно за себя и не отвлекаясь от разговора.       — Ладно, не трепись. У этих стен хорошие уши, — он окидывает здание слегка прищуренным взглядом, после чего касается сумки.       На мгновение Сиэль задерживает дыхание, когда видит пистолет в его ладони. Он сглатывает, смотря на контраст его белых пальцев и черни, что они держат. Но, в конце концов…       Убивает человек, а не пистолет.       И Себастьян прячет свой грех за пальто, всунув его между телом и брюками. Хотя Сиэль не менее грешен. Тот факт, что грехом под его штанами является пистолет, а не причинное место, доставляет ему удовольствие.       — Я пойду на охоту, — Себастьян почти шепчет, а после кивает мужчине на Сиэля. — Постереги его тут, бога ради.       — Что? Еще чего, — мужчина хмурится. — Во-первых, ты без меня внутрь не попадешь. Во-вторых, я плохо лажу с детьми.       — С каких пор? — Себастьян приподнимает бровь, явно не поверив. — И ему уже за восемнадцать, порно-журналы обсуждать можно.       Сиэль впирает в него взгляд, пропитанный праведным возмущением, но тот до сих пор не смотрит.       К счастью, кроме усмешки мужчины, больше развития тема не получила.       — Ладно, и где его оставить, чтобы его не прикончили? — Себастьян осматривается, а Сиэль из последних сил закусывает язык. Как бесхозную игрушку обсуждают.       Спустя небольшую паузу ему отвечают:       — Нигде. Если его увидят поблизости одного, грохнут без лишнего писка. С собой придется брать.       — Нет. Ты что, рехнулся? В самом сердце и в компании меня Мессир его лично пристрелит.       — Ладно, слушай, Мессир сейчас у себя в игровой. Если сделать быстро, то никто не пересечется и ты быстро свалишь отсюда. А чем дольше мы тут спорим, тем меньше шансов на успех.       Себастьян, редкое зрелище, сжимает зубы. Сиэль почти слышит их скрип.       — Я могу и снаружи остаться, — говорит он.       И, наконец, ловит мрачный, раздраженный взгляд через плечо. Божья благодать. Или гнев. Разница невелика.       — У тебя латентные суицидальные наклонности. Не отступай от меня даже на шаг и ничего не трогай, — отрезает Себастьян, после чего сводит взгляд на мужчину. — Веди.       Сегодня они либо оба умрут, либо оба выживут, Сиэль знает. И не боится. Руки, которые могут касаться шеи, вызывая обжигающее тепло, и выстрелить в человека с девяноста футов, вызывают доверие. Это еще один грех Сиэля, спрятанный в груди.       Да, вера Сиэля грешна, но Богу, что допускает соседство детского музея и преступного синдиката, верить невозможно.       Они заходят внутрь, и сердце Сиэля, хоть и отбивает учащенный ритм, не тревожится. Все самое страшное, что можно пережить от собрания людей, он уже давно пережил, и пуля в лоб — это смехотворный повод бояться. Он бы даже не отказался, если уж не таиться.       Они заходят внутрь, и несмотря на то, что план по краже чего-либо у преступной группировки должен быть секретным, секретности им не доставало. Их спокойно пропустил охранник, по просьбе Барда, а по пути длинного коридора они то и дело натыкались на людей, с которыми Бард здоровался и прикладывал палец к губам, предупреждая молчать.       Однако честным напоминанием о реальности стал момент, когда с Себастьяном поздоровался первый человек. После второй и третий… Почти что холодной пощечиной бьет осознание, как никогда весомое. Мысль, которую Сиэль принимал на словах и ни разу не подпускал ее ближе, чем сотню других грязных и неприятных знаний о мире. Себастьян был их частью. Жал руки тем, кто убивали десятки людей.       Себастьян никогда не чурался крови на чужих ладонях. Что, конечно, было большой удачей, ведь иначе бы Сиэль никогда его не коснулся.       Четыре человека с Себастьяном поздоровались, еще один просто кивнул ему, и еще двум Себастьян пожал руки. Хотя судя по взгляду, которым он одаривал каждого встречного, эти милые формальности раздражали его не меньше прочих взаимодействий с людьми.       Несмотря на жалкий вид здания снаружи, внутри ничего подобного не было. Королевских хором, конечно, не наблюдалось, даже до поместья его не дотягивало, и все же… Они прошли холл, где все оставалось в полуразрушенном ужасном состоянии, и вышли в рабочую зону. Когда-то здесь точно был завод, судя по огромному пустому пространству, а сейчас…       У дальней стены был огромный стол, возле которого пару человек разбирались с оружием. У противоположной стены мишени. Было еще несколько столов, возле оружейного — двери, ведущие неизвестно куда.       Сиэль бы хотел рассмотреть больше, но Себастьян с мужчиной тут не задерживались и сразу же направились в дверь рядом. Он за ними. Сиэль скользил взглядом по бежевым стенам и сразу за ними — по лицу Себастьяна, надеясь увидеть хоть что-то. Но там ничего. Себастьян просто шел к цели, не задерживаясь.       Они вышли в крыло, что когда-то было общежитием работников завода, а теперь — преступный дом. Дом.       «Нас выкупил некий Мессир, который дал всем кров, деньги и в какой-то мере семью».       Они проходили мимо дверей, половина из которых была открыта. Комнаты скудные, конечно, — кровати да столы, но у каждого своя. Где-то висели плакаты, у кого-то был бардак, у кого-то идеально застеленная кровать и ни единой лишней вещи. Тумбочки возле кроватей, и Сиэль задерживал на них взгляд, а после смотрел на Себастьяна. Ведь в каждой запрятан пистолет, не так ли?       В одной из комнат парень играл на гитаре, а в другой — уже группа парней обсуждали какие-то бумаги. Двери были открыты даже в пустые, но очевидно жилые комнаты… Сиэль сводит брови, признаваясь, что в своем же доме никогда бы не оставил открытой дверь спальни. Там и закрытая дверь — не помеха.       — Еще помнишь, где твоя комната? — усмехается Бард, через плечо смотря на Себастьяна.       — Нет времени. Иди быстрее.       Себастьян никогда не отличался яркими эмоциями, но сейчас… Сиэль сглатывает, потому что никогда не видел Себастьяна настолько холодным. Из комнат доносится смех, гитарная музыка, искренние ругательства, но ничего, что заставило бы Себастьяна остановиться и обратить взгляд.       «Это могила твоей человечности?»       Место, которому Себастьян обязан своим жутким самоконтролем и ледяным покровом?       Сиэль не отводит взгляда от его лица и хмурится. Как выглядела его комната? Была ли дверь туда хоть раз открыта?       В нем почти зарождается желание поддержать Себастьяна хоть самым кротким касанием, но их прерывают. Мужчина, почти подлетевший к ним из ниоткуда, с кучей бумаг. Местный секретарь, не меньше.       — Бард! Ты нужен Мессиру, сейчас, — отрезает он с легким оттенком паники, обращаясь к их сопровождающему.       О, точно. Бард ведь… Музыкант? Пишет песни кровью?       Сиэль делает глубокий вздох, прикрывая глаза. Нет, он не вправе. Осуждать их за кровь на руках, имея первое убийство в десять лет. Если он запрещал отцу вменивать Себастьяну в вину маргинальный образ жизни, то и сам едва ли имел моральное право меряться количеством крови на руках.       — Зачем? — Бард нахмурился, явно не в восторге.       — По поводу того новичка, — мужчина пожал плечами.       И все было бы прекрасно, если бы его взгляд не ожесточился, как только упал на Сиэля.       — Ты притащил посторонних?       И Сиэль едва ли имел хоть какое-то право возмущаться, находясь в самом сердце преступной жизни. Он не обращал внимание на свое учащенное сердцебиения и похолодевшие руки, как только они подошли сюда. Кто бы не трясся, будь он размером с Сиэля среди головорезов и обладая хоть минимальными умственными способностями? Нет, он не боялся умереть. Если бы его застрелили, Сиэль бы вряд ли расстроился… И все же он действительно не планировал умереть сегодня.       И как бы он ни артачился изо дня в день, когда Себастьян встал перед ним, загораживая, Сиэль не сдержал бесшумного выдоха.       — Успокойся, Билл. Мы за таблетками и уйдем.       Билл — абсолютно обычный мужчина с короткой бородой, какой мог бы спокойно работать каким-нибудь бариста в кофейне возле университета. В обычной черной футболке и красной клетчатой рубашке. Сиэль бы посчитал его приятным человеком, встретив на улице.       Потому что никогда бы не увидел этот холодный взгляд, устремленный на Себастьяна.       — Мессир застрелит вас обоих, если увидит.       — Именно поэтому мы торопимся.       — Нихрена. Если он вас заметит, а он точно заметит, нам всем тоже не поздоровится.       — Если ты дашь нам тихо и быстро пройти и забрать, то не заметит, — напирает Себастьян.       Исчезла мелодия, что играли на струнах, и замолк смех. Сиэль нервно поправил куртку, видя парней и мужчин, выходящих из комнат на звук их ссоры. Может быть, однажды он действительно фантазировал о своей смерти, но ни в одном из сценариев не было преступных группировок, окружавших его вместе с Себастьяном. Но чего он мог ожидать, настаивая идти сюда вместе с ним?       Сиэль проглатывает ответ, который его никогда не удовлетворит.       И с тихим ужасом встречает слова Билла, заметившего его нервные манипуляции с курткой.       — Ты там что, оружие прячешь?       Сиэль распахнул глаза, когда Билл сделал воинственный шаг вперед. И сколько бы раз Себастьян ни показывал свою Силу, никогда прежде он не казался надежнее, чем сейчас, преграждая ему путь.       — Остынь, Билл, он безоружен. Посмотри на него.       — Я на внешку не смотрю, — Билл говорит настороженно, но напролом не рвется. И руки Себастьяна, упирающейся ему в грудь, хватает, чтобы отступить без драки. — Телки в чистых убийствах успешнее всего, знаешь ли.       — Боже, ты от него нахватался.       — Слушай, — Бард кладет руку на плечо Билла, — просто пусти их быстро взять пилюли и все. Нельзя шум поднимать.       — Ты говорил, он один будет! Там камеры стоят. Мессир увидит — нам всем хана.       Сиэль сглатывает, делая шаг ближе к Себастьяну. Хотелось бы хоть раз пересечься взглядом, увидеть что-то привычное холодное и спокойное, но как бы долго Сиэль ни очерчивал взглядом его лицо, Себастьян даже на мгновение и краем глаза не смотрел в ответ. Зол? Сказать сложно, хотя было бы справедливо.       Зато касание — едва заметное — было громче. Ладонь, вслепую мягко подтолкнувшая в сторону, за себя.       — Эй, а у него лицо знакомое… — задумчиво изрекает какой-то парень сбоку, и Сиэль моментом чувствует призрачное касание кончиков его пальцев у себя на плече, пока запястье не перехватывает Себастьян.       — Убери руки.       — Эй, — он хмурится, выдергивая запястье. — На чужой территории себя так не ведут. Ты кто вообще?       Что ж, все-таки Сиэль умел жалеть. Всегда умел. И если бы сейчас Себастьян снова спросил, готов ли Сиэль жить с ношей вины за его смерть, Сиэль бы отказался.       — Рен, успокойся, — вздыхает Бард, подходя ближе. — Все, стоп. Хватит. Он свой.       — Свои — здесь. Этого я не знаю.       — Он был своим, — подает голос мужчина, с которым Себастьян обменялся кивками. — Хотя кидают ли свои своих?       — Вы бы вдвоем там сдохли, — вздыхает Бард, стрельнув в него взглядом. — Обиженный.       — Лучше быть мертвым, чем крысой.       — Ему было восемнадцать, блять, лет.       — О? Так ты бывшего предателя к нам привел? — на лице еще одного проступает злая усмешка, и он подходит ближе.       — Майк, хватит, — Бард разводит руками, призывая успокоиться.       Но Сиэль видит, что процесс не остановить. И окольцевавшие их головорезы едва ли настроены мириться. Судя по тому, что половина помнит Себастьяна предателем, а вторая половина не знает его вовсе… Сиэль сглатывает и очень хочет что-то сказать, но слова застревают в горле, и он вспоминает бесценный совет Себастьяна о том, что иногда нужно держать язык за зубами. Ситуации подходящее не найти.       Хоронить Себастьяна действительно не хотелось бы. Только вот похвастаться именем и кинуть пару колкостей пустоголовым, как в университете, здесь не выйдет. Как показывает практика, людям, которые хранят пистолеты возле кровати, дел до его фамилии нет.       Было бы здорово сколлапсировать, как звезда, но этого тоже никогда не происходит.       — Доставай пушку, — раздается над ухом, прежде чем Сиэля хватают выше локтя и дергают назад.       Под куртку забираются руки, ища у него оружие, а сердце падает куда-то прямо под плинтус.       — Отвяжись!       Ему удается вывернуться достаточно удачно, чтобы врезаться обратно в Себастьяна, хорошо ударив локтем внезапного противника.       Рука Себастьяна ложится на плечи, притягивая ближе, но взгляд до сих пор на всех, кроме Сиэля. Сиэль чувствует твердые очертания под его пальто, прижимаясь боком к нему. Не достает? А, кажется, самое время.       Потому что звук курка отчетливый в этой напряженной тишине, и когда ко лбу Себастьяна прижимают дуло пистолета, Сиэль кое-что понимает. Нет, он не боялся закончить жизнь сегодня, простреленный в глаз, плечо или кишечник. Но его руки немели, сердце все же сжималось, подобно коллапсирующим звездам, и страх целовал плечи, когда простреленным рисковал стать лоб Себастьяна.       Он ведь должен что-то сделать?.. Должен?..       — Знаешь, что с крысами делают?       Сиэль знал, что не прощают. И, возможно, для кого-то Себастьян — предатель. Возможно, кто-то желал ему смерти от всего сердца, и, возможно, даже сам Себастьян был готов отдаться смерти. Но Сиэль не хочет, даже если он единственный человек на планете, кто ценит его жизнь.       Отец бы ликовал, узнав о смерти Себастьяна Михаэлиса, и отметил бы это, открыв самое старое вино в их коллекции и выпив вместе с Габриэлем. Но, возможно, отцу придется отмечать еще и смерть второго проблемного ребенка.       Себастьян медленно поднял руки, разрывая необходимый контакт с Сиэлем, и Сиэль сглотнул досаду. Сунуться с Себастьяном в сердце преступности было опрометчивее, чем он думал.       За незащищенные плечи снова хватают и резко тянут вниз, заставляя приземлиться на пол. Глаза снова находят Себастьяна. Было бы хорошо, будь это университетские разборки, где Себастьяну снова разворошат сумку и заберут зажигалку. После этого Себастьян бы рассказал ему, какая незначительная чушь все это, а Сиэль бы не верил.       Но сейчас, смотря на прижатый к безупречно бледному лбу беспощадно черный пистолет, Сиэль верит. Игры в королей и славная университетская травля — что-то почти безобидное.       — Крысы всегда сбиваются в стаи, — говорит парень, держащий Себастьяна на мушке, и смотрит в сторону Сиэля. Он всматривается, будто Сиэль мог хоть когда-то разделить свои ближайшие пятьсот футов пространства с этим уродом. А затем глаза Сиэля встречаются с дулом пистолета, направленным прямо на него. — У тебя рожа продажной шкуры.       Легкое облегчение от того, что ото лба Себастьяна отняли оружие, переплетается с поверхностным сожалением и глубоким возмущением. Умирать он, конечно, не планировал. Но проституткой его тоже назвали впервые. Неприятно умирать под клеймом шкуры.       — Отставить.       Низкий мужской голос, пропитанный властью настолько, что по спине пробежала дрожь, прокатился по коридору, будто изморозь. Он не был грубым или хриплым, напротив бархатно-приторным, какой пристало бы иметь переговорщику. Сиэль заметил, как Себастьян прикрыл глаза и выругался одними губами, прежде чем парень мгновенно опустил пистолет и выровнялся, повернувшись к Сиэлю спиной.       — На корабле крыса, Мессир.       Мужчина, неспешно и уверенно вышедший к ним, заставил растеряться. Сиэль не задумывался о том, как мог бы выглядеть тот самый Мессир, и все же неосознанно всплывающие в голове образы были другими. Это не был пожилой пузатый мужчина, усеянный бриллиантами, или загорелый тридцатилетний красавец из книжных романов, которыми увлекалась Лиззи.       Мессир был светлокожим зрелым мужчиной лет сорока, ростом лишь немного выше Себастьяна, и волосами столь же черными, зачесанными назад. Лицо укрывала легкая аккуратная щетина, а узковатые черные глаза утяжелялись густыми бровями. Сиэль бы поверил, что он работал учителем информатики или офисным работником, встретившись на улице. Тело, крепкое, но не слишком крупное, скрывалось за сдержанным бордовым костюмом. Сиэль сглотнул, когда его бесстрастный взгляд пал на него, а губы растянулись в улыбке.       — Сиэль Фантомхайв, каков сюрприз, — он подошел ближе, его голос не сорвался ни на одну тональность выше, оставаясь радушным до приторного вкуса фальши. — Прости за нелюбезность моих ребят. Работа обязывает, знаешь ли.       Сиэль сглотнул, сведя брови, и с неверием смотрел на то, как Мессир протягивает ему руку.       — Фантомхайв? Господи, вот почему ты мне знакомым показался! — отозвался парень из толпы, и на лицах всех остальных отобразился тот же шок и понимание.       — Прости, бога ради, не узнали! Восемь лет тебя не видели!       — Погоди, ты тот самый Фантомхайв, — Бард подошел ближе, распахнув глаза. — Черт, точно! Одноглазый же!       Череда присущих дальним родственникам реплик от преступной группировки, явно знающей его чуть ближе, чем «наслышаны», ввело Сиэля в искренний ступор, вдобавок к оцепенению от дыхания смерти прямо в затылок. Сегодня он… не умрет?       Мессир слегка поднял брови и улыбнулся (не слишком-то располагающе) лишь немного шире, хотя его глаза абсолютно не изменились. Он еще раз вытянул руку, будто напоминая.       Но прежде, чем Сиэль успел бы в самом деле что-либо сделать, смягченную атмосферу нарушил резкий шум. Вид Мессира так загипнотизировал, что и растерянный взгляд не отвести, но было приятно вернуться в реальность, где Себастьян возник перед ним, загораживая и приставляя пистолет ко лбу Мессира.       — Отойди от него, — прозвенел его голос, и что-то в желудке Сиэля заныло.       Потому что таким его голос Сиэль не слышал никогда. Острее катаны, рассекающей воздух, и ядовитее королевской кобры, прокусывающей до крови. Себастьян не насмехался, не злился, не пытался угрожать, но, кажется… Пистолет в его руках напоминал смертельное оружие меньше, чем сам он.       А пистолет… Не тот. Судя по парню, держащемуся за правый бок, это его. Почему же свой не достает?..       На мгновение это было интересно. На одно-единственное мгновение, прежде чем с десяток пистолет появилось в руках головорезов, все до единого направленные на Себастьяна.       И никаких эмоций на лице Мессира. Сиэль догадывался, что на лице Себастьяна тоже. Хотя после его голоса нельзя быть уверенным.       В повисшей напряженной тишине собственное дыхание показалось невероятно громким.       — Нет необходимости волноваться, — ровный голос с шумной усмешкой принадлежал Мессиру, смотрящему на выпад Себастьяна со страхом не намного больше, чем смотрят родители на пакости детей. — Ты бы помнил, что Сиэль, Габриэль и Рэйчел Фантомхайв неприкасаемы, если бы хоть когда-то вникал в наши дела. А я дорожу отношениями с Винсентом, знаешь ли, — он медленно отвел дуло пистолета от своего лба, словно зная, что Себастьян не выстрелит.       И сколько бы резкости ни было в голосе Себастьяна, он действительно не стреляет и отводит пистолет.       — Вы знаете моего отца? — еще больше удивленный, Сиэль поднимается с пола и подходит к ним ближе.       Мессир делает жест рукой — оружие опускают все до единого.       — Знаю? Еще как, — Мессир одаривает еще одной улыбкой, легким движением вынимая из рук несопротивляющегося Себастьяна пистолет и бросает его владельцу. После этого Сиэль снова встречается с его бездушным взглядом. — Твой отец — мой самый ценный партнер.       Сиэль смаргивает ступор через пару секунд, после чего кивает. Конечно, он не был наивен до такой степени. Не существует никакого абсолютного добра, полностью истребляющего зло. И, конечно же, идея о полном отсутствии преступности была бы глупой и сказочно-эфемерной. В конце концов, отец никогда не был моральным эталоном…       — И как давно вы знакомы? — Сиэль хочет сделать шаг еще ближе, но Себастьян поднимает руку, блокируя ему путь.       Чем заслуживает насмешливый взгляд Мессира.       — Тебе было десять, когда мы начали сотрудничать.       Рядом снова возникает Бард, пристально всматриваясь в лицо Сиэля.       — Охренеть, это же точно ты… Мы ж вас из того педофильского культа вытаскивали, не помнишь?       — Что? — Сиэль распахивает глаза, чувствуя затрепетавший под ребрами шок.       — Все верно, — снова вступает Мессир, сверкнув довольной усмешкой, — именно мои люди вместе с твоим отцом тогда спасали вас. Бард, Виктор и покойный Аарон.       — Почему вы?       — Знаешь ли, — Мессир хмыкает и слегка склоняет голову, — это прекрасная тема, чтобы обсудить наедине. Не хочешь же ты, чтобы эту историю знал кто-то еще?       Сиэль сводит брови, смотря на Барда, потом на остальных.       — Но вы ведь знаете. Вы там были.       Бард поджимает губы, его плечи приподнимаются.       — Знаю только я. Нам запрещено распространяться об этом.       — Таким был договор с твоим отцом, — кивает Мессир. — А я человек слова, знаешь ли. Ну так что? Кажется, нам есть что обсудить.       — Нет, — Сиэль не успевает опомниться, когда Себастьян обхватывает его запястье и тянет назад, и сам отступая на пару шагов. — Не будет никакого разговора.       — Нет, стой, — но страх развеялся, и Сиэль перечит Себастьяну. — Я хочу, — под его требовательным взглядом Мессир расплывается в почти что самодовольной усмешке. — Я согласен.       — Сиэль, нет.       Голос Себастьян освежающе-резкий, как и укрепившаяся хватка на запястье.       — Прекрати, — Сиэль хмурится. — Ты что, не слышал? Они с моим отцом в друзьях.       — Расслабься, Себастьян, — бросает Мессир, проходя мимо них и останавливаясь впереди. Его насмешливый взгляд через плечо сверкает безэмоциональностью. — Пока Винсент не решит снести мне голову, ни я, ни мои люди не тронут Фантомхайва и пальцем. Мы цивилизованно потолкуем наедине. А ты можешь забрать таблетки и поболтать со старыми товарищами.       Судя по распахнувшимся глазам Барда и сжавшейся челюсти Себастьяна, вся их авантюра с таблетками должна была быть секретным предприятием.       А затем — Сиэль наконец встречает желанный взгляд. Ледяную вьюгу, завывающую вполне очевидное предостережение. Но отвечают ей тоже вполне очевидно.       — Я пойду.       Себастьян вздыхает, а после вдруг оказывается так близко, что Сиэль задерживает дыхание. Теплый шепот облизывает ухо, рука скользит по плечу, а вместе с ними вдруг чувствуется пистолет, что засовывают ему за штаны.       — Осторожнее. Я заберу тебя через десять минут.       Он отстраняется достаточно, чтобы полы пальто и куртки больше не скрывали пространство между ними, и задерживает долгий, убеждающий взгляд. Сиэль сглатывает новорожденное желание притянуть его обратно, кратковременно вспыхнувшее, и кивает.       Они отстраняются, и в этот раз Сиэль почти принуждает себя пойти за Мессиром следом.

***

      Его преследовала легкая тревога, что разлучили их затем, чтобы Себастьяна, теперь к тому же безоружного, быстро устранили. И все же он надеялся на лучшее.       Когда Мессир приглашает его в свой кабинет, Сиэль до конца убеждается, что этот человек — действительно глава преступной группировки. Роскошный кабинет — бордово-темный, как его костюм. Тяжелые гардины закрыты, и только камин освещает пространство. Блики огня отражаются на мраморном красном полу.       — Проходи.       Сиэль ступает на мрамор, после чего Мессир закрывает за ними дверь. Рабочий солидный стол из красного дерева (отец не любил красное дерево), множество книжных полок, отдельная дверь, наверняка ведущая в личную ванну, прекрасные диван и кресло вместе с журнальным столиком у камина и много, много пространства. Чем могло быть это помещение, когда тут был завод? Складом?       — Присаживайся, не стесняйся. Мне приятно наконец познакомиться с тобой лично, — Мессир включает свет, и загорается несколько бра. Если поднять взгляд, то можно увидеть, что вообще-то тут есть и обычная хорошая люстра, но, видимо, обстановку решили сохранить приглушенной.       Сиэль присаживается на мягкое кресло, складывает руки на коленях и обводит взглядом комнату.       Скука.       — Выпьешь? — спрашивает Мессир, открывая небольшой распашной шкаф под старину и доставая вино. — Полусладкое.       — Да.       Вообще-то нет, Сиэль не сделает ни глотка. Но он обучен хорошему тону и прекрасно умеет делать вид, что пьет.       — Замечательно.       Мессир разливает по бокалу, и Сиэль чувствует, какие горячие у него руки, принимая один из них.       — Что у вас за договор с моим отцом? — напрямую спрашивает Сиэль.       Мессир вальяжно располагается на диване рядом, сидя полубоком к нему лицом. Его ноги скрещены, а улыбка на лице не исчезает. Он пригубливает вино.       — Что ж, однажды твой отец пришел ко мне с прекрасным предложением о сотрудничестве. Сначала, знаешь ли, я отнесся с недоверием, и все же сел с ним за один стол. Скорее из жалости, потому что Винсент выглядел так плохо и жалко, что мне было интересно услышать его. А затем он поведал мне о горе, настигнувшем вашу семью. И предложил уговор. Мы поможем ему найти и спасти вас, а взамен получаем… скажем так, официальное разрешение на деятельность. И я согласился. В конце концов, я тоже отец, и по-отцовски мне даже хотелось ему помочь. И все же первым доводом было сотрудничество с приближенным королевы, — не лукавит Мессир, и в тенях приглушенного света Сиэль даже видит на его лице серьезность. — Так этот ужасный случай свел нас к ценнейшему сотрудничеству.       В груди прорастает странная пустота. И дело даже не в воспоминаниях о том дне. Сиэль оглаживает край бокала, чувствуя не понятное даже самому себе разочарование. Взгляд улавливает отблески света на глади вина, и Сиэль поднимает взгляд обратно на Мессира.       — Значит, мы неприкосновенны для вас?       Мессир кивает.       — Верно. Таковы условия нашего сотрудничества. Мы не трогаем вашу семью и служим, знаешь ли, его глазами и ушами в преступном мире. А твой отец благоволит нам.       Сиэль снова смотрит на вино. Истина в вине, да только не в том… У Сиэля было так много вопросов и, кажется, ни одного в сущности. Он никогда не питал иллюзий о святости отца, и все же никогда не был прямым свидетелем его злодеяний. Отец никогда не расскажет открыто, да и они никогда не сядут за стол переговоров. Кабинет главы преступного синдиката — единственное место, где он может узнать настоящего отца? Плохо и жалко выглядящего, идущего на сделки с дьяволом, просящего о помощи?       — Себастьян, — и все же Сиэль роняет его имя. — Вы избили его плетью?       — О, — Мессир произносит с глухой досадой в голосе, и на лице его снова ни следа насмешливости. — Да. У нас с ним… не слишком хорошо сложились отношения, знаешь ли.       — Пятьдесят ударов плети за несовершенное убийство. Вам не кажется это слишком?       — Несовершенное убийство? — Мессир слегка улыбается, но горечь омрачает его, как и взгляд, скользнувший к огням в камине. — Не совсем так. Ты знаешь, за что он получил свои первые двадцать ударов?       — Первые двадцать? — Сиэль хмурится, челка спадает на лоб.       — Так он утаил, — Мессир мягко усмехается, делая глоток вина. — Что ж, тогда позволь рассказать, как есть. Первые двадцать были не совсем за то, что он не убил человека. Его первое задание было неудачным. Они не справились, и одного из его товарищей серьезно ранили. Дело было не в том, что он не убил человека. Дело было в том, что он бросил своего товарища, хотя мог ему помочь. Если бы он убил того человека, то спас бы и товарища, и задание в общем. Но он просто ушел.       Разочарованием ложится на сердце осознание того, что Себастьян так упростил и утаил все свои секреты. Но ведь… он никогда не обещал быть честным, верно?       — Но он был почти ребенком. Любой бы испугался.       — О, он не боялся, — Мессир напряженно усмехается. — Поверь, он никогда не боялся. Таким, как он, смерть никогда не страшна.       Сиэль замолкает, обдумывая его слова. Смерть? Был ли в Себастьяне хоть когда-то страх, если задуматься?       Через долгую паузу приторный голос вновь разливается по мрамору:       — И для него не было бы трагедией убить человека. В конце концов, бросить человека на смерть — тоже убийство. Он никогда не сожалел о приемном отце. И все же косвенные убийства ему больше по душе, — произнес Мессир с пугающе мрачной отрешенностью в голосе.       Сиэль чувствовал, что его руки слегка немеют.       — А второй раз? За что остальные удары плетью?       Мессир выдерживает долгую паузу, не сводя взгляда с огней камина.       Делает глоток вина.       Ровно три вздоха — грудная клетка поднимается медленно.       — За смерть моей дочери.       Сиэль поднимает брови и успевает проронить пораженное «что», прежде чем дверь кабинета без стука открывается.       — Мы уходим, — звенит голос Себастьяна, скрестившего руки на груди.       Яркий свет из коридора ударил по глазами, и Сиэль окинул взглядом мрачный силуэт Себастьяна. Невовремя. Так не вовремя.       Он встречается глазами с Мессиром, задерживая взгляд глубоко заинтересованный и почти сочувствующий. Он не хотел уходить. Правда не хотел…       Но он кивает, отставляя нетронутый бокал вина на журнальный столик.       — Хорошо.       Он поднимается с кресла, следом за ним это делает и Мессир. На его лице снова воцаряется легкая улыбка, и он провожает Сиэля до двери под настороженно-враждебный взгляд Себастьяна.       Сиэль останавливается у самой двери, чтобы еще раз посмотреть в пустые глаза главе преступной группировки, признавшись себе в очередной раз, что не так все представлял. Совсем не так.       — До свидания.       — До свидания, Сиэль. Было приятно познакомиться.       Взаимно ли? Он не совсем уверен, поэтому кивает, разрывая их долгий зрительный контакт, и переводит внимание на Себастьяна, столь невидимо напряженного, каким не видел его… никогда.       — Пойдем, — и тот буквально выталкивает его из злосчастного кабинета.

***

      Может быть, это действительно было плохой идеей. К сожалению, Сиэль не знает, что теперь думать.       Они проходят молча очень много домов и промышленных предприятий, начисто игнорируя существование друг друга. Идут на остановку? Кто бы знал.       Но идут. Пока в конце концов Себастьян не чертыхается, резким движением доставая сигареты и сваливаясь на ближайшую лавочку.       Сиэль садится рядом, упирая взгляд в никуда. И через несколько затяжек отдает Себастьяну пистолет.       Они не обмениваются ни словом, и пистолет просто исчезает в сумке Себастьяна.       Проходит много времени. Себастьян мрачен и зол, в тихом гневе скуривая уже вторую сигарету.       Затяжек много. Сиэль растирает занемевшие руки.       И когда окурок падает на землю, они вздыхают почти что в унисон. Себастьян зачесывает волосы назад и смотрит на небо. Для него все тоже пошло не по плану.       — Хочешь поговорить? — спрашивает Сиэль, глядя в его безмерно уставшие глаза. Взгляд блуждал по тучам, густым и предвещающим дожди.       — Потом, — говорит он, однако, спокойным голосом.       Сиэль замечает дрожь его ресниц, когда он закрывает глаза, и освобожденный от челки лоб каким-то образом делал его еще несчастнее. Губы все такие же сухие, и боль от множественных трещин почти ощущается на собственных. Похоже на следы от вина. Хорошего, бордового вина.       Кивнув, Сиэль отводит взгляд обратно к земле. И кладет голову на чужое плечо, погружаясь в мысли о произошедшем. Пахнет терпким дымом.       Себастьян делает еще один вздох.       Он никогда не обещал быть честным.