Архив сказок

      Сонхун продолжал задаваться вопросом, как они смогут переночевать в лесу. Он ведь совершенно не был к этому готов. С собой у него был только простейший набор вещей, а у Гелиоса — тем более. Лишь кожаная сумка, перекинутая через лошадь. Сонхун изо всех сил старался не усмехаться — как это подобает королевской особе — своему скорому будущему, в котором он будет спать на холодной и твёрдой земле. К его полному недоумению, Гелиос подошёл, чтобы достать что-то из своей сумки, и вскоре оттуда появилась довольно большая плюшевая ткань. Та самая, что лежала на его кровати в его спальне десять лет назад!       Но этого не могло быть.       Гелиос был не из Мугунхвы. Его акцент был явно не из их народа, а его манеры были далеки от утончённых манер его империи. И если когда-нибудь окажется, что Сонхун ошибается, то он от души поклонится Гелиосу в ноги. Но это было более чем маловероятно.       Это было невозможно.       — Верил ли мой принц, что я позволю его высочеству спать на голом полу? Несомненно, у вас должно быть больше веры в меня.       За его дьявольской ухмылкой скрывалось ощущение опасности, но Сонхун его не боялся. Чем чаще его приветствовали эти тонкие розовые улыбающиеся губы, тем больше он склонялся к тому, чтобы безоговорочно доверять этому человеку. Более того, он не мог отрицать того факта, что при свете костра кожа Гелиоса выглядела люминесцентной. Такое зрелище лишало дара речи, поэтому Сонхун обнаружил, что он не в состоянии что-либо ответить. Он приоткрыл губы, но с них не сорвалось ни слова. Он был слишком занят тем, что уставился на мужчину, чтобы нормально сформулировать предложение.       Пикси, казалось, понимали Гелиоса и словно приветствовали его. Они столпились вокруг его высокой фигуры, ожидая, когда их заставят работать. Он говорил с ними еле различимым шёпотом, который Сонхун изо всех сил старался расслышать. В конце концов принц сдался и начал гладить величественную лошадь.       У неё был мягкий нрав. Когда принц впервые протянул к ней руку, она отмахнулась от неё, отойдя чуть в сторону. Но если на свете и было хоть что-то, в чём Сонхун мог быть уверен, так это в своём понимании лошадей. Он начал нашёптывать ей слова утешения, давая ей время привыкнуть к звуку своего голоса. А после начал осторожно расчёсывать её гриву, пока та слегка не нагрелась от его прикосновений. И вскоре они уже вели себя так, словно ещё в прошлой жизни были знакомы как лошадь и хозяин.       — Её зовут Фараша.       Гелиос подошёл к ним, соорудив позади себя нечто вроде постели для ночёвки. Сонхун не мог не обратить внимания, что на одной её половине был ворох одеял, в то время как на другой — только самый необходимый минимум, чтобы не умереть от холода.       — Эта порода чрезвычайно верна, — продолжил он. — Прямо-таки компаньон на всю жизнь.       В его голосе сквозило явное обожание. Сонхун даже почти забыл, что этот же самый человек на полном серьёзе готов был оставить его в руках ведьмы. Но ведь с иной стороны они были друг для друга просто незнакомцами, и никто никого спасать был не обязан.       Издавая мягкое фырканье, Фараша носом уткнулась в руку Гелиоса, от чего тот улыбнулся.       — Вы ей нравитесь, — внезапно заключил он. — Очень нравитесь.       — А может, не ей, а тебе?       Только произнеся это, принц понял, что затронул явно непростую тему. Челюсть Гелиоса слегка сжалась. Сонхун уловил это мимолётное движение и обнаружил, что и сам невольно вздрогнул. Он сказал это попросту в шутку, вовремя не осознав, что они были ещё недостаточно близки для такого. Было бы лучше, если бы он проявил благоразумие и, запомнив свои ошибки, перестал вестись на харизму человека, стоящего рядом.       — Я имею в виду, что она как чистокровный представитель прекрасной породы видит, кого её хозяин не воспринимает за врага. Её, несомненно, хорошо обучили.       Принц изобразил улыбку и воздержался от взгляда в сторону Гелиоса, сосредоточившись на лошади. Он сфокусировался на том, каким удивительным созданием она была. С не менее уникальным именем, которое, если ему не изменяла память, означало «бабочка». Тем не менее неловкость, возникнувшая между ними, физически ощущалась в воздухе, и Сонхун даже представить не мог, как её преодолеть.       Вызвать симпатию у Фараши можно было одними лишь нежными прикосновениями и ласковыми словами. Однако в случае с Гелиосом такое бы вряд ли сработало. Как заставить плохо знакомого человека смотреть на тебя безмятежными глазами?       Сейчас их связывали лишь обстоятельства.       Сонхун осмелился бросить мимолётный взгляд на Гелиоса. Тот стоял, погрузившись в свои мысли. Чужие брови были невольно нахмурены, и впервые за всё их знакомство Сонхуну показалось, что самый дружелюбный из них двоих сейчас именно он.       Принц так увлёкся своей обретённой свободой и счастьем, наконец, поговорить с кем-то, кто не смотрел на него, обдумывая, как лучше подать его на блюдечке, что забыл, что у Гелиоса, должно быть, были свои причины спасти его. И какими бы они ни были, Сонхун был уверен, что порядочно надоел компаньону своими грубыми жалобами.       — Я ещё не отблагодарил тебя должным образом, — тихо сказал он.       Между ними повисло недолгое молчание. Лёгкое жужжание пикси стихло, и в лесу воцарилась устрашающая тишина, словно ожидая, когда вопросы между ними разрешатся.       — В вашей благодарности нет необходимости, мой принц, — спустя пару мгновений ответил Гелиос. Сонхун почувствовал, что сейчас рыжеволосый смотрит прямо на него. — Мне достаточно видеть, что вы в безопасности.       И вот опять. Нежность в его голосе заставляла думать, что они явно видятся не впервые. Но Сонхун бы запомнил его, не так ли? Запомнил бы человека с такими глубокими, словно океан, глазами и убеждающей во всём улыбкой.       Принц повернул голову, чтобы встретиться с Гелиосом взглядом.       — Почему же? — неожиданно для себя мягко спросил он, чувствуя, как перехватывает дыхание и учащается сердцебиение.       — Как почему? Ваше благополучное возвращение гарантирует выгоду.       Он отвёл взгляд от Сонхуна и направился к их мини-лагерю. Наблюдая за удаляющейся фигурой, Сонхун почувствовал странное ощущение, похожее на разочарование, которое постепенно перерастало в раздражение. Почему он вообще разочаровывается, что незнакомец заботится о нём не на каком-то более глубоком уровне?       Было ли это потому, что он втайне романтизировал спасение? Абсолютно нет. И он, безусловно, не представлял каждую ночь перед сном, как его вызволяют из заточения. Не представлял себя спасённым принцем из соседнего королевства или принцессой-воительницей, которая сочувствовала бы его бедственному положению. Не представлял чего-то, что переросло бы в бурный роман, о котором рассказывали бы много столетий спустя в качестве примера сильнейшей любви. Нет, он никогда не представлял себе этого. Никогда даже не думал о ком-то, кому бы хватило жалости к нему, чтобы освободить его, помимо Сону Нагзула.       Сонхун с трудом сглотнул и решил делать то, что у него получается лучше всего в данных обстоятельствах — вести себя как имперский принц, которым он и рождён быть. Высоко держа голову, он тоже подошёл к костру, не удостаивая Гелиоса взглядом. Они сели друг напротив друга. И хотя Сонхун не сводил глаз с горящих поленьев, всё, о чём он сейчас думал, — это желание поднять взор.       Но будучи упрямым как мул, он отказался от этой затеи.       Почему он продолжает пытаться превратить эту ситуацию в нечто больше, чем она есть? Пусть он и не знал, куда именно они направлялись, это место было явно в противоположной стороны от земель ведьмы. И этого было достаточно. Принц поблагодарил, выразил свою признательность, хотя этот человек был ниже его по статусу. Чего от него ещё ожидали? С этого момента он не будет сдерживать своей язвительности и прекратит уменьшать напряжение, повисшее между ними. Напротив, он сделает всё возможное, чтобы увеличить его, если только сам того захочет.       В конце концов, он был имперским принцем Мугунхвы.       Не потрудившись сказать больше ни слова, он улёгся на свои одеяла. Лежать на столь мягкой ткани после длительной езды было особо приятно. Спина болела нестерпимо, а кости ломило с такой силой, что Сонхун даже было подумал, что больше никогда не сможет встать. Закрыв глаза, он постепенно погрузился в сон, укутавшись в плащ, который ему предложил Гелиос в момент, когда их жизни переплелись.       На следующий день ранним утром они вновь отправились в путь, пусть и было по-прежнему убийственно темно благодаря их нахождению всё в той же Чёрной ночи. Единственным отличием от вчерашнего дня было то, что сегодня на Фарашу взобрался один только Сонхун. Гелиос к нему не присоединился. Вместо этого он взял лошадь за поводья и стал шагать рядом. За ним следовали и пикси.       На удивление Сонхуна, Гелиос спокойно говорил на их языке, которого сам принц понять был не в силах, и во время этого разговора с его губ не сходила улыбка. Сам Сонхун говорил на языках всех народов, с которыми когда-либо сталкивался, однако он никогда не тратил время на изучение тех волшебных созданий, которые сосуществовали с ними. Он никогда не видел в этом необходимости. Если бы он только знал, насколько интересным это может быть, то выделил бы время и на изучение их языка.       По прошествии ещё двух дней и по мере их углубления в Чёрную ночь, Сонхун заметил одну тенденцию: Гелиос всегда укладывал их одеяла на ночь, а затем исчезал, появляясь спустя какое-то время с добычей, которую сам же для них и зажаривал. Затем он гасил огонь и отправлялся отдыхать, ни говоря Сонхуну ни слова. Сегодня, как, впрочем, и всегда, он встал раньше принца, однако подготовка к продолжению пути и сбору вещей занимала довольно много времени, так что к его возвращению Сонхун уже оказался на лошади. Беззвучно взвалив на лошадь две маленькие сумки, он взял любимицу за поводья и вновь повёл в путь. Первые два дня Сонхун проявлял к этому полное безразличие, но уже на третий день это начало волновать.       — Ты считаешь ниже своего достоинства ехать со мной на одной лошади?       — Мне казалось, вам больше нравится ехать верхом самостоятельно.       Он усмехнулся.       — И где была такая забота, когда ты заставил меня в одиночку выбираться из окна?       — Вы и без того мне тогда не доверяли.       — Не понимаю.       — Это совершенно очевидно, дорогой принц.       Сонхуна безмерно напрягало это обращение. Оно напоминало о том, как вульгарно и бесцеремонно его личное пространство нарушали последние десять лет. Словно он не более чем выставочный экземпляр, который можно очернить, когда заблагорассудится.       — У меня есть имя, и ты его знаешь, — сказал он, бросив взгляд на лес перед ними. Его глаза немного заслезились от блеска пикси, освещающих им путь, а губы растянулись в вымученную улыбку.       — Я хорошо его знаю, мой принц, — ответил собеседник. Сонхун не осмеливался посмотреть на него.       — Используй его.       — С вашего разрешения, принц, я бы предпочёл этого не делать.       — В разрешении отказано, — коротко бросил он.       — Как пожелаете, Сонхун.       Принц слегка покраснел. Он и представить себе не мог, насколько интимно может звучать его имя, слетая с чужих уст. В конце концов, никто за последние десять лет не обращался к нему таким образом. Ведьма никогда не произносила его имени, а её ученица делала это невероятно редко. Обычно она прибегала к словам, которые заставляли его чувствовать себя принадлежащим кому-то, а не независимым человеком. Не свободным. Ведь пока он был в плену у ведьмы, ни свободы, ни независимости у него не было.       Когда его называли по имени, принц чувствовал себя маленьким мальчиком и будто возвращался в то время, когда по глупости считал, что сможет изгнать злую ведьму из зачарованных земель. И он пытался подавить это ощущение. Ему хотелось и дальше продолжать оставаться раздражающим и упрямым принцем, каким он был десять лет назад. А не быть какой-нибудь девицей в беде, смущающейся перед каждым словом своего спасителя. И уж тем более перед этим человеком. В Гелиосе ведь не было ничего из того, что Сонхун считал привлекательным в мужчинах.       Верно. Он искал лишь одного-единственного человека, которого не мог заполучить. Просто потому, что предпочёл сохранить дружбу с Сону вместо того, чтобы разрушить её из-за своих явно неразделённых чувств.       Сонхун снова переключил внимание на Гелиоса, не желая оживлять воспоминания о жизни, которой его лишили.       — Не настолько мимоходом, — тихо сказал он. — В конце концов, я принц империи.       Когда Сонхун напоминал себе об этом факте, ему было легче отрицать растущую привязанность, которую он начал испытывать к компании Гелиоса. Однако краем глаза он заметил лёгкую улыбку на чужих губах, отчего и сам незаметно для себя улыбнулся.       — Я сбежал с тобой, но по-прежнему не знаю, куда мы направляемся. Или ты забрал меня для личных целей? — спросил принц с усмешкой. Он не забыл о произошедшем несколькими днями ранее рядом с лошадью. И отпустит эту ситуацию явно не скоро. Так что теперь он планирует вдоволь делать и говорить то, что заблагорассудится. Пусть собеседник и не поймёт причину такого поведения.       К его удивлению, Гелиос отреагировал абсолютно спокойно:       — Если бы я захотел, то уже присвоил бы вас себе.       Это было сказано с таким серьёзным выражением лица, что Сонхун чуть было не воспринял это всерьёз. И пересёкшись с Гелиосом взглядами, принц мог поклясться, что тот говорит правду. Кровь будто вновь закипела, как при первой встрече. А диапазон эмоций, который испытывал Сонхун, просто разговаривая с этим человеком, выводил из душевного равновесия.       Гелиос перевёл тему, прежде чем принц успел что-либо ответить:       — Думаю, мы доберёмся до места назначения достаточно скоро. При условии, что ваш прекрасный рот не утомит вас такими разговорами.       — По крайней мере, ты считаешь мой рот красивым. Не думаю, что могу сказать того же о твоём.       — То, что ваше императорское высочество вообще думает о моём рте, уже является большой честью.       Сонхуну начало казаться, что он проигрывает эту битву напористости и невозмутимости. Ему нужно было взять себя в руки, если он хотел поколебать обороноспособность человека, путешествующего с ним. Это был единственный способ одержать над ним верх.       Однако их обоих прервало нарастающее жужжание пикси.       Впереди был ручей, а через него был перекинут деревянный мост, сделанный из бамбука и заросших лиан. Вода была прозрачно-голубой, и в ней можно было видеть отражение кристально чистого неба. Они были всего в нескольких скачка́х от того, чтобы, наконец, покинуть Чёрную ночь и снова вернуться в относительно безопасные части леса. И всё это благодаря пикси, из-за которых они и наслаждались безопасным переходом. Гелиос как-то упомянул, что без их руководства они легко могли сбиться с пути ещё в тот момент, когда только ступили в Чёрную ночь. Ведь она как истинный лабиринт — всегда приводит в заблуждение чувства и удерживает тебя там, где она хочет, чтобы ты был.       Внезапное чувство облегчения нахлынуло на Сонхуна. От этих чистых вод у него пересохло в горле, а его тело заныло от желания галлонами глотать живительную влагу. Такую свежую, что можно практически услышать, как она хрустит, когда бежит вниз по течению.       Вокруг Гелиоса роилось множество освещённых огнём эльфов. Больше, чем когда-либо. Он произнёс им какие-то нежные слова, а затем низко поклонился. Он бросил на Сонхуна быстрый взгляд, и тот тоже согнулся в пояснице. Принц знал, когда нужно выражать благодарность, а в полной мере отблагодарить писки он не сможет, наверное, никогда. Они были в буквальном смысле светом, пролившимся на тёмное место. Он никогда не забудет их доброту.       С достоинством приняв поклоны и благодарность людей, пикси оставили их и лошадь и поспешили обратно в более плотные участки Чёрной ночи. Сонхун снова положился на чувства Гелиоса, которые привели их к ручью. Мужчина проделал это безвозмездно и даже протянул руку принцу, когда тот спешивался. Однако Сонхун проигнорировал её и спустился сам.       Он не хотел оставаться в неоплатном долгу. Не перед ним.       Сонхун осторожно ступил в ручей и окунул в него руки. Фараша последовала его примеру и погрузилась в прохладную освежающую воду. Все они коллективно проигнорировали маленький мост и начали не торопясь отдыхать в неожиданно подаренном им оазисе.       По эту сторону леса мир выглядел совершенно по-другому.       Сразу за ними была чёрная дыра тьмы, а впереди — страна пышной зелени и солнечного света. Сонхун грелся на солнце и позволял лучам касаться каждого дюйма своего лица, щурясь от яркости. А когда он заслонил глаза от солнца, он, наконец, смог увидеть завораживающую красоту человека, который совершил это путешествие вместе с ним, как на ладони.       При лунном свете он выглядел сияющим. Почти нереальным. Однако только в объятиях яркого солнца Сонхун по-настоящему смог понять, почему этого человека звали Гелиос. Потому что ни один мужчина не мог сравниться с его захватывающим видом. Это повергло принца в изумление и заставило замолчать. Он больше не смотрел на деревья и не прислушивался к сладкому мелодичному щебету птиц.       Он определённо был доволен тем, что этот человек был рядом с ним на протяжении всего опасного путешествия, конца которого он видеть не мог. Возможно, это было поверхностно. Возможно, это было лишь обманом момента восторга, но для Сонхуна это не имело значения. Его сердце могло быть непостоянным, но именно это и делало его человеком. И ничто в тот момент не заставляло его чувствовать себя более человечным, более живым, чем откровенное выражение счастья на лице Гелиоса, когда он провёл пальцами по воде, в которой они оба бездумно начали играть.       В воздухе витал какой-то странный восторг, который смешивался с их обычной неловкостью. Сонхун подавил ликование, которое угрожало поглотить его целиком, и сумел просто улыбнуться вместо этой вновь обретённой признательности к своему спутнику.       Возможно, вначале они были незнакомцами, но они собирались стать чем-то большим. Сонхун знал это. Он мог чувствовать это в словах, которыми они обменивались. Во взглядах, которые они бросали, когда думали, что другой не смотрит. Сонхун мог притворяться, что это чувство утверждения своего превосходства и оценки человека, который теперь разделил его судьбу. Но всё сводилось к одному. Это был расцвет того, что могло бы стать бурной, но довольно волнующей дружбой. И Сонхуну было любопытно посмотреть, куда это может его завести.       Он жаждал спасения последние десять лет. И когда это, наконец, случилось, он был так разочарован быстротой всего происходящего, что упустил из виду самое главное: он был спасён. Он был свободен. Свободен поступать так, как ему заблагорассудится, встречаться с тем, кто ему нравится, и снова бесстрашно любить окружающих. И именно Гелиосу он должен быть благодарен за всё это — этот человек вернул ему жизнь. Сонхун мог говорить ему всё, что заблагорассудится, давать отпор любыми известными способами, но как имперский принц Мугунхвы и её наследник он никогда в жизни не забудет этот акт бескорыстной доброты.