Серые слёзы. Серая кровь

Йоль улыбнулась. Вряд ли в темноте это было видно, да и смотреть некому, но она все равно улыбнулась. — Тогда идём. Тебе незачем тут оставаться. Я возьму тебя за руку? Эцур промолчал, но она почувствовала, что нельзя. Хмыкнула, отыскала в этой проклятой темноте кожаный ремешок и сунула ему в правую руку. Потянула за собой. — Можешь использовать мои глаза, если хочешь. — Ты не боишься, что я увижу что-то, что ты хотела бы скрыть? — тихо спросил он из-за ее спины. «Я боюсь, что ты увидишь то, что я хотел бы скрыть», — поняла она. — Нет. Чего бояться, если когда-то она доверила ему свою жизнь. Она отдернула полог палатки — ночь встретила их теплым ветром. На удивление — стоило отойти от озера Леона, и противные влажные ветра, забиравшиеся под одежду, тут же исчезли. Она хотела ускорить шаг, но приходилось идти медленно и осторожно, заранее предупреждая обо всем, что стоило переступить. Пока Эцур отказался пользоваться глазами, и она позволила ему пользоваться ее голосом. Завтра они снова тронутся в путь, поэтому стоило позаботиться, на чем будет он будет передвигаться… и Йоль погрузилась в размышления, как сделать его жизнь легче, пока он не обретет смелость показать, что у него в голове. Ну или иными словами — воспользоваться их глазами. — Эй! Эй ты! Громкий окрик заставил ее обернуться, но первое, что попалось на глаза — Эцур, выпрямившийся и сжавший губы в тонкую полоску. А позади него Оррин — он почти летел к ним, и если бы не ночь, Йоль могла бы поклясться — его лицо было красным от гнева. За ним так же спешили стражи и советники. «Наверное, — лениво подумала она, — они шли, чтобы потихоньку в ночи отослать его. Что ж, пусть попытаются». — и она осторожно встала перед Эцуром. — Ты! Как ты смеешь?! — взвыл Оррин, выпучив глаза. Черты лица его перекосились от злобы, и в голосе клубилась ярость. Он думает, что если за его спиной все эти люди, он справится с ней? Она нашла ещё одну частичку ее клана, и никто не посмеет ее отобрать. — Что ты себе позволяешь?! — продолжал выть король, и от него несло отвратительным запахом вина. — А что я себе позволяю? — уточнила Йоль. — Попытка похищения королевского слуги карается смертью! Йоль вскинула брови, обернулась, оглядев с ног до головы Эцура, прямого, как стрела, и сделала глупое лицо: — А где тут королевский слуга? Разве ты его не освободил от службы? Ты ведь решил отослать его. Сказал, что он — мертвый груз. Что он тебе больше не нужен. Позади Оррина кто-то шумно выдохнул. Король же заскрипел зубами. — Ты! Как ты смеешь! И он схватился за меч и шагнул вперёд, и вся его охрана шагнула вслед за ним. И тут Эцур тихонько коснулся ее сознания: «Убийство короля тебе ничего хорошего не принесет». Но она знала, что он все ещё чувствует острую, почти удушающую потребность защищать его. «Хм, верно. Стоило бы решить вопрос мирно». Что ж, по крайней мере, Эцур уверен, что именно она выйдет победителем из этой схватки. — Он умер, — прошептала Йоль так, чтобы слышал только король. — Скажи всем, что он умер от проклятья, и все. Оррин зашипел: — Ты хочешь знать мои секреты, мерзавка. Вот для чего он тебе нужен! — Плевать я хотела на твои секреты. Ты мне не интересен. Но увы, король взбесился еще больше — видимо, мысль, что он кому-то не интересен, разозлила его куда больше, чем попытка выведать его секреты, и Эцур нервно пошевелился позади. — Давайте я решу ваши разногласия, — он перешёл на Древний язык, — Оррин сын Ларкина, король Сурды, я никогда, ни под каким предлогом и никоим способом не выдам твоих тайн, иначе умереть мне на месте. Йоль судорожно вдохнула, ощущая как это заклинание — почти проклятие — накалило воздух и втянулось в грудь Эцура, затаившись меж ребер. Но Оррин выдохнул и, разбрызгивая слюну, зашипел как ядовитая змея: — Я приказываю тебе как подданному Сурды вернуться! Йоль сжала зубы. — Оррин, Эцур Дауттский, твой Du hünd, умер. Он мертв. Вот и все. Остейн прекрасно позаботится о тебе. А если ты так этого и не понял… Насуады нет, а Эрагон — не мой сюзерен. Ты хочешь… хочешь войну во время войны? Она говорила достаточно тихо, чтобы никто из его свиты не услышал ее угроз. Оррин, сжав кулаки, промолчал, и тогда она кивнула и громко произнесла: — Что ж, свою плату я тебе отдам в ближайшее время. Я рада, что мы договорились. И Йоль с Эцуром, развернувшись, быстро ушли прочь. *** Всю ночь Эцуру не спалось. В теле эхом отражалась боль, маленькие иголочки то и дело пробегали от затылка к животу. Йоль тогда усадила его на какую-то деревяшку. Рядом потрескивал костер, и Эцур протянул руки, и тепло прокралось через пальцы к сердцу. Пока они убегали от Оррина, он жутко замёрз, да и споткнулся пару раз, несмотря на то, что Йоль его предупреждала, и теперь палец на левой ноге нестерпимо ныл. — Мы можем подождать, — сказала тогда Йоль. — Скорее всего… это будет больно… Десу было очень больно, Талике и Джо Риду — нет, и я подозреваю, это зависит от возраста. — А я старый, — хмыкнул Эцур. Зря он все это затеял. Зря... Что ему даст этот клан? Он должен защищать короля, как велел старый король, а что в итоге? Покалеченный, изгнанный, ненавидимый... Как побитая собака, ищет свой приют. — Вовсе ты не старый, — она села рядом, он ощутил прикосновение ее плеча, а потом движение. Наверное, она тоже протянула руки к огню. — Ты просто немного… — …потрёпанный? Йоль захмыкала. Зря... А может, может, нет? Может, он, Du hünd, пригревшийся у этого костра, не спалит себе свою шкуру, может, он так и останется в тепле? А потом она всё-таки прочитала заклинание. Это хорошо, что никого рядом не было.Талика и Джо Рид остались с ее отрядом, Денсен… ну, у него было свои дела, остальные вардены стояли чуть поодаль. Это хорошо, что Эцур заранее скрутил тряпку и сжал зубами, иначе прокусил бы язык. Боль вписалась в его тело маленькими острыми клыками и, казалось, выдирала куски мяса, а в раны потом заливала раскалённый свинец. Эцур метался по земле, и через боль порой чувствовал, что Йоль держит его, чтобы он не скалился в огонь. Прошел ли один миг или столетие, он не знал. В один момент все прекратилось, и ему оставалось только тяжело дышать и благодарить богов. А потом… Что-то утянуло его будто нескончаемый водоворот — хаотичность мыслей, чувств, и ярче всех горело беспокойство, оно снедало его, выгрызаясь больнее, чем отголоски снов, чем дурацкий мотив песни где-то вдалеке, и Эцур обхватил голову и наконец-то закричал. И лишь потом у него хватило сил выставить такой блок, который он ставил при самых сильных ментальных атаках. «Долго я так не продержусь», — в отчаянии подумал он. «А тебе и не надо. Я научу тебя, как с этим жить, чтобы оставаться собой». — Йоль? В моей голове? «Хм, да. Это было легко. Я же говорила, что мы будем связаны». А потом она попыталась научить его. И после всего этого, после боли, после уроков — «представь, что ты живёшь в доме с тонкими стенами. Ты слышишь голоса за стеной, но не слышишь слов. Только если очень постараешься» — он лежал в маленькой тесной палатке и водил руками по пологу и вообще вокруг, пытаясь понять, что есть внутри кроме него. Дрожащие пальцы скользнули по холодной шершавой ткани, наткнулись на какой-то выступ — пошарив немного вокруг, Эцур понял, что, наверное, тут штопали. Опустил потяжелевшие руки на землю — рядом только тыквенная бутыль с водой, на нее он наткнулся сразу, неаккуратно, и она упала, и вода внутри заплескалась. Он ничего с собой не взял, да ему ничего и не нужно было, просто… исчезнуть. …На следующее утро его посадили на какой-то обоз, который подпрыгивал на каждой кочке, и Эцур со свойственным ему упорством погрузился в осознание беспросветной тьмы, занявшей теперь место его предназначения. Кто он теперь? Куда ему идти? Что, если он споткнется и упадет? Он погружался в эту тьму все глубже и глубже, тем более что настроение его не мог прервать слепящий солнечный свет, что в какой-то момент даже оглушающие крики варденов, бесконечные обсуждения, болтовня перестали существовать. Да, теперь он полагался только на слух, но раньше он мог обитать в тишине, в огромных шатрах, положенных королевскому приложенному, в экипажах, где можно было захлопнуть двери, но сейчас он оказался лицом к лицу с гомонящей толпой, и поначалу это его обескуражило. А потом он забыл обо всем на свете, потому что на самом-то деле он стоял над пропастью, за которой ничего не было, только бездна одиночества и… …и кто-то с размаху плюхнулся на обоз так, что заскрипели колёса. Чуть выглянув из кокона, в который он забрался вчера по наущению Йоль, Эцур понял, что это Талерика. — Что? — немедленно спросила она, и в ее голосе чувствовался вызов и… хм, что это?... пожалуй, раздражение. Эцур усмехнулся. — Ничего. Разве ты не должна быть со своим людьми? — Пфф. Томас там разберётся. Ты знаешь, что? Теперь настала очередь Эцура задавать тот же вопрос. — Что? — Они решили назваться «Галками». Галки! Ха! Я — командующая Галок. И кто я тогда? Галчиха?! Она сидела и возмущалась на этих несчастных Галок, и голос ее был похож на звон стали, что издают ударяющиеся друг о друга клинки. И за всем этим звоном Эцур никак не мог вернуться к разглядыванию пропасти, на краю которой он оказался — стоило ему только предпринять попытку, как Талика переходила к следующей своей проблеме, и хотя он подозревал, что она вполне может справиться с этим сама, он не мог не обдумать ее слова и в конце концов выдавал какое-то решение. Голос, объявивший привал, буквально оглушил его. — Ох, мне нужно к этим галчатам. Проверю, живы ли они после марша. Она звучала обеспокоенно, как клинок, который убирают в ножны, что Эцур не мог не усмехнуться. — Разве они галчата, а не Галки? — Пусть сначала пойдут в сражение и выживут, а там посмотрим! — и в голосе ее снова зазвучала сталь. — Давай руку. Сначала я позабочусь о твоём обеде. Позаботится? О нем? Неожиданно для себя он протянул руку вперёд, хватая пальцами воздух, и все думал, как ему понять, где Талика, как вдруг она сама схватила его за запястье и сжала так, как может не каждый мужчина. Потянула за собой, Эцур соскользнул на землю и тут же упал — после долгого пути ноги затекли, и по ним побежали крохотные иголочки. И опять Талерика схватила его, подставила плечо, закинув его левую руку себе на шею, и он подумал — сколько же в ней силы, хоть она и на голову ниже его. Он еще тогда об этом думал, когда они тренировались, он думал, что она, маленькая девушка, должно быть очень хрупкая, а потом отражал ее удар и чувствовал, как кости дрожат. Но теперь, когда Талика оказалась так близко, Эцур вдруг осознал, что еще не встречал — не ощущал — человека, более твердо стоявшего на земле. — Идём, идём, — бормотала она, совершенно не подозревая, где блуждают его мысли. — Хочешь воспользоваться моими глазами? Уже второй человек совершенно бесстрашно предлагал ему проникнуть в его разум, но и на этот раз Эцур покачал головой. Талика пожала плечом прямо ему в ребра. — Тут мешок валяется, перешагни. Он послушно перешагнул. — Садись. Сейчас Йоль что-нибудь поесть тебе раздобудет. Ее бесцеремонность должна была оскорблять его, но вместо этого восхищала. Он послушно сел, нащупав ладонями какую-то плотную ткань, под которой лежала смятая трава. Осторожно провел руками вокруг и наткнулся на ствол большого дерева. А потом Талика ушла, наверное, к своим людям, и Эцур остался наедине с шумом и гомоном войска. В пропасть он смотреть не решался, потому как его разум занимала одна-единственная мысль — как же он проголодался. И чтобы как-то это пережить, он вслушивался в голоса, разбирал отдельные фразы. В основном воины говорили, как зверски они устали, а сегодня только первый день марша, и завтра им ещё шагать и шагать до первой дневки. Кто-то ругался, кто-то шутил, и никто, совершенно никто не обращал на него внимания. Пока он не ощутил, что кто-то приближается. Кто-то из них. — Я принес еду, — голос прозвучал так тихо, что Эцур скорее услышал его у себя в голове. — Джо Рид, — поздоровался Эцур. — Это я, да. По крайней мере, был с утра, — неуклюже шурша, он уселся рядом на подстилку. — Дай руки. Эцур протянул руку вперёд, и Джо Рид осторожно вложил в правую хлеб с… судя по запаху с сыром, а в левую — небольшую флягу. Но Эцур поразился, скорее, тому, как сильно его аккуратные прикосновения отличались от хватки Талерики. А его голос, пожалуй, можно сравнить с мелодией дудочки, звучащей где-то вдали. Какое-то время они дружно жевали, а потом послышалось листание страниц, и на Эцура накатила страшная тоска — ему больше не суждено прочитать ни одного слова. Никогда. — Ты можешь почитать моими глазами, — совершенно бесхитростно предложил Джо Рид, и Эцур чуть не поперхнулся. Ещё один! Надо же! Как можно быть такими неосторожными? — Я могу увидеть, что у тебя в душе. Ты не боишься? Послышался странный шуршащий звук. — Ты мотаешь головой перед… слепым? — уточнил Эцур. — Прости… — в голосе Джо Рида возникли извиняющиеся нотки. — Я только хотел сказать… я не боюсь. Ну, что ты узнаешь мои мысли. Скорее, я боюсь, что тебе от них станет грустно. Впрочем, я и вслух могу почитать. Это «Наставления монаха о конечности пути». — Это там, где говорится, что предназначения нет? — Почти. Тут говорится, что наша цель — вовсе не конец пути, а сам путь, ибо в конце ничего нет, и пробежав этот путь словно гончие в погоне за зверем, в итоге мы не получим ничего. Теперь дудочка в его голосе заиграла громче и уверенней, будто ожила. И они сидели вдвоем под деревом, пытаясь не замечать шум, а потом нестройный храп вокруг, читали о пути, о путешествии, рассуждали о конечной точке, и времени смотреть в пропасть у Эцура не осталось совсем. Когда они снова двинулись, рядом оказалась Йоль. Даже закрытый от всего мира Эцур узнал ее…она пробивалась сквозь его кокон как солнечные лучи сквозь толщу воды. Он слышал, как тяжело дышал ее конь, вышагивая рядом с его повозкой, как от него шла испарина и запах чабреца, и порой он выдыхал так раздражённо, будто идти в колонне для него казалось самым скучным занятием на свете. Иногда слышался скрип уздечки — наверное, хозяйка одергивала его, когда он вел себя совсем уж плохо. Йоль молчала, а в ее голове — он рискнул выглянуть — клубились тяжёлые, но быстрые мысли. — Что тебя так гнетет? Ее мысли били как волны во время шторма и мешали загадывать в пропасть. Снова. — Думаю, как бы мне выманить графа Элистара во время захвата Урубаена. — Графа Элистара? — Ах, да, ты не знаешь. До дневки ещё полтора суток… — задумчиво протянула она, будто на что-то решаясь. — Что ж, моя история начинается в Спайне… К концу второго дня марша он знал уже все о всех, кроме Деса. Йоль быстро пересказала ему свою историю, потом прибежала Талика и внесла долю сумбура, беспорядочно перечисляя события и перескакивая с одного на другое, а Джо Рид просто открыл свой разум и выплеснул на него ворох осознанных, но оттого не менее болезненных чувств, и Эцуру действительно стало грустно. И вот, в темноте (реальной и нереальной) в ночи он сидел, слушал далёкие голоса варденов и думал. Их оказалось так много. Всего три человека, но, кажется, они каждый раз, когда он собирался прыгнуть в пропасть, они подходили и хватали его за шкирку как маленького нашкодившего котенка. Их оказалось так много, что он сам попросил усадить его подальше от лагеря, чтобы побыть в тишине. Но в какой-то момент, он так и не понял, в какой, он снова отказался над пропастью, где не было ничего. У него ведь и правда ничего нет: прошлое обратилось в прах, нет больше ни короля, от предназначения, будущее обернулось пустотой и вечной ночью. И есть ли смысл оставаться посреди этой пустоты? Эти люди… они скоро поймут, что он недостаточно… хорош? Он нужен им для того, чтобы узнать тайны Оррина, так? Даже если он поклялся жизнью… не могут же они просто так.. Что-то хрустнуло вдали. Эцур замер и схватился за толстую палку, которую теперь использовал вместо трости. По телу пробежались иголочки, и он, сам того не понимая, сгруппироваться и повернулся правым ухом к источнику шума. Как бы там ни было, сейчас они с этим кем-то в равных условиях. Что-то хрустнуло снова, а потом кто-то смачно ругнулся. И ещё. И ещё. — Мать твою, Йоль, на кой хрен я тебя послушался?! Эцур расслабил сознание и понял, что это Дес, тот самый, который вечно смотрел на него исподлобья. Будто хотел кинуться и разорвать горло. — А я и правда хотел! — рявкнул он прямо над ухом, и Эцур отпрянул назад. Выставил перед собой трость и процедил: — Так ты для этого сюда пришел? — Не-не, — что-то тяжёлое плюхнулось на траву рядом. — Я пришел, потому что у тебя в голове столько соплей, что я скоро в них потону. Ну и потому что я… скажем так, задолжал кое-что Йо-Йо, так что она меня подловила и заставила. Слева послышались плещущиеся звуки. — На, на, держи уже. Эцур понял, что так и сидит, вцепившись обеими руками в трость. — Это что? — Элексир от всех бед! — хохотнул Дес, бросая что-то тяжёлое ему на колени. Эцур осторожно отложил трость и ощупал нечто — глиняная бутыль. — Вино? Звук пробки, вылетающей из горлышка. — Обижаешь. Отменнейшая гномья огненная вода! А тут вот пожевать чего, — и он бросил ему на колени ещё один свёрток. — Ты мне тоже будет рассказывать о своей жизни? Эцур осторожно прикоснулся к пробке и вытянул. Воздух внутри вырвался наружу, и в нос ударил запах трав, горький и пьянящий уже сам по себе. В Сурде он не позволял себе даже немного вина, что уж говорить об огненной воде. — Разбежался. Я тут чтобы не пить в одиночку, это слишком скучно. И, судя по звукам, он опустошил уже половину бутылки. Эцур вдруг расхохотался. Ох, он не выживет, если сделает так же, ему завтра будет очень-очень плохо, но в конце концов, он только и делал, что думал о завтрашнем дне! Проклятье, и почему нельзя выпить целую бутыль огненной воды, он же маг, чтоб его! — Мне это подходит!