Жила-была девочка, золотистые косы.

      Жизнь Астории всегда больше походила на ежедневный праздник. Никто не требовал от нее больше того, что она могла дать. Череда бесконечных развлечений, исполнение всех прихотей, отношения спустя рукава к излишней инфантильности и вседозволенность в выражении собственных чувств. В свои восемнадцать, она оставалась маленькой, избалованной девочкой. Никто не относился к ней серьезно, и в свою очередь она сама ни к чему не относилась серьезно. Она почти никогда не испытывала страх больше, чем страх от вида какого-нибудь особенно мерзкого насекомого, и-то только если дело касалось ее лично. Первый раз по-настоящему страшно ей стало после предсказания хронолита. Она не хотела умирать. Разве она заслужила такой участи? Кто угодно, но только не Астория! Она ведь еще совсем не пожила! Не успела влюбиться, разбить сердце, посмотреть на другие сектора, стать известной художницей. Свои фантазии и желания о будущем она готова была перечислять до бесконечности. И эта дурацкая свадьба, с этим дурацким Атрау могла лишить ее всего. Лишить ее всех перспектив. Тогда ей казалось, что она не испытывала ничего более ужасающего. За Мерцеллу ей было не страшно. Мерцелла сильная, она бы точно справилась. Так ей легче всего было думать.       Потом случился взрыв на приеме Атрау. Тогда она тоже испугалась за себя, а еще испугалась за маму, отца, сестру, но за себя все-же ей было намного страшнее. Она могла себе в этом признаться. В конце концов самый развитый инстинкт, после инстинкта размножения — инстинкт самосохранения. Почему ей должно быть за это стыдно? И не было. И не будет.       Однако все пережитые ранее чувства, все страхи и волнения, не могли сравниться с тем, что сотворил Лайс Атрау с ее внутренним миром и системой оценки ценностей сегодня вечером. От тревоги она не могла нормально дышать. Ей было больно настолько, что казалось все органы вынули из тела, промыли спиртовым раствором и положили обратно, криво зашив живот. Она обнимала себя за плечи, чувствуя, как по ее щекам текут слезы, щекотно спускаются на шею, впитываются в ткань ее платья. Плачет Астория не красиво. У нее опухают глаза, краснеет нос и лицо. Сколько еще ведер слез она должна выплакать из-за этого идиота?       Страх того, что она больше никогда не увидит его самодовольное лицо. Не услышит от него его дурацкое «Тортик». Не сможет к нему прикоснуться, настолько силен, что ей кажется будто она может потерять от этого сознание.       Она не слышит увещеваний сестры. Она вообще будто погружается плотный кокон из тревоги, а в него не доходят ни звуки, ни прочие внешние раздражители. Мысли занимает только прокручивающееся снова и снова воспоминание, как он улыбается ей и скрывается в ночном саду.       Зрение сужается до игольного ушка, пока она не видит его. Прихрамывающего на левую ногу, но живого.       Ей все равно как она выглядит со стороны. Будь ее воля она бы запрыгнула на него и обхватила ногами, руками, всей собой. Она бы слилась с ним, чтобы больше никогда не отпускать. Чтобы если что-то случится больно было бы им двум, а никак не по-отдельности.       Остальные события проходят так сумбурно, что Астория не успевает следить за событиями. Им надо бежать. Но почему именно им? Очевидно же что они не виноваты. Разве нельзя все объяснить Автарху? Зачем им покушаться на него ценой только-только случившегося назначения? Она ведь совсем ничего не понимает в политике и интригах. Разве она может что-то сделать? Что вообще она может сделать?       На маленьком корабле, места для личных кают не там много. Астория вынуждена ночевать с родителями и у нее не получается поговорить с Лайсом хотя бы недолго. Отец все еще странно смотрит на нее, всем своим видом излучая неодобрение и раздражение. От нервного напряжения у нее никак не получается заснуть. Она ворочается с боку на бок. Пытается переключить свои мысли в другое русло. Под аккомпанемент храпа отца — выходит с трудом.       Она аккуратно спускается босыми ногами на холодный, глянцевый пол. Стараясь как можно меньше шуметь. Ночная рубашка с чужого плеча сильно ей велика, а подол волочится по полу, так что ей приходится его придерживать. Астория идет к смотровому окну. Звезды всегда ее успокаивали. Даже в детстве, когда она еще боялась летать, мама брала ее на руки и показывала безграничную вселенную. Только так она могла без капризов заснуть. Возможно, и сейчас этот способ сработает.       В коридоре темно. Единственный источник освещения только неоновая подсветка пола. Создается ощущение, что она шагает по млечному пути. Астория обнимает себя руками за плечи. Немного мерзнет, но она готова потерпеть этот дискомфорт. Смотровая площадка совсем небольшая. Ночью члены экипажа должно быть включают автопилот, потому что сейчас из них никого не видно. Астория даже радуется, что удастся побыть одной. Сейчас, впервые за долгое время она хочет одиночества. Хочет понять себя. Решить, что нужно будет делать дальше. Принимать решения придется совсем скоро. Ей только остается надеяться, что они будут верными, и она о них не пожалеет после.       Сейчас корабль не в гиперпрыжке, но все равно смотреть на звезды немного страшно. С непривычки, Асторию немного укачивает, так что она хватается за поручни, чтобы не упасть из-за закружившейся внезапно головы. Она впадает в своеобразное состояние транса. Тихо. Только слабый гул приборов. Только ночь. Только отражение звезд в глазах. Бесконечная пустота без тревог, забот и переживаний.       Она кладет ладонь на толстое стекло. Выводит замысловатые узоры пальцами. Кончики немного покалывает. Закрывает на секунду глаза, а потом оказывается с заткнутым ртом, прижатой к чужой груди. Астория старается закричать, но ладонь держит крепко. Все это вызывает очередной приступ дежавю. Уже не смешно! Бьет локтем под дых, и кольцо рук разжимается. Она тут же отпрыгивает в сторону. Взгляд метает молнии. Сколько можно ее хватать! Она что какой-то спортивный снаряд? В два шага преодолевает расстояние, чтобы обрушить на Лайса весь свой гнев.       — Придурок! Идиот! Скотина!       Каждое слово она сопровождает ударами по его груди. И от каждого слова он улыбается все шире.       — Испугалась?       Она понимает, что он сейчас спрашивает не про свое варварское поведение, к которому она, о ужас, начала даже привыкать. Он спрашивает про то, что случилась сегодня, несколькими часами ранее. Только сейчас. Увидев его, уже переодетого в привычную ей одежду. С пирсингом в губе и ссадиной на щеке. С поцарапанным предплечьем — следами от ее собственных ногтей, до Астории доходит, что ей до сих пор страшно. Будто все это происходит не с ней. Будто стоит ей открыть глаза, и она увидит пустое помещение. Не будет его раздражающего оскала. Шуток его дурацких. Его запаха. Его прикосновений и поцелуев. Она почувствует кожей одиночество. Без него ей теперь везде будет страшно. И это пугает больше всего.       Она делает шаг назад. Наверное, выглядит сейчас ужасно. Астория чувствует, что ее глаза до сих пор красные и припухшие. Ей не хочется, чтобы он видел ее такой. Не красивой. Отворачивает лицо, старается голосом не выдать нервозность.       — Я думала, что больше тебя не увижу. Да. Мне было страшно, — отворачивается к нему спиной. Признаваться в этом не стыдно.       Он бесшумно подходит к ней. Становится сзади. Обнимает двумя руками за плечи. Из-за сильной разницы в росте ему приходится наклоняется, чтобы потереться о ее волосы щекой. Чтобы сказать на ухо, горячим, доверительным шепотом:       — Брось. Я бы тебя не бросил, Тортик. Думаешь меня могли прижучить какие-то Ланмеевские соплежуи?       Она нервно вдыхает, так словно пытается подавить новые рыдания, но на самом деле таким образом немного сбрасывает скопившееся напряжение.       — Тем более после того, что я помню какая ты подо мной, — его наглая ладонь ложится ей под грудь. Водит под ней пальцами, чуть-чуть приподнимая. У Астории от его действий мурашки по всему телу. Мурашки и кажется повышенная температура. Неровный румянец на щеках. Ладонь идет выше, накрывая грудь полностью, сжимая и оттягивая и без того чувствительный сосок. Астория выгибается в его руках. Трется спиной. Но упорно прячет лицо.       Он замечает это. Берет за плечи, приподнимает как игрушечную и поворачивает к себе.       — Не надо! Я все опухшая. Не хочу, чтобы ты на меня смотрел.       Лайс непонимающе приподнимает бровь. Дезориентировано смотрит, приоткрывает рот:       — Ты что? Торта, ты серьезно сейчас?       Он берет ее за подбородок заставляя заглянуть себе в глаза. Потом улыбается, будто разговаривает с маленьким, несмышленым ребенком. Гладит по подбородку.       — Я видел, как ты кончаешь вся в слезах. Как ты истеришь и орешь на меня будто тебя в задницу москиты покусали. Как ты злишься и как нетерпеливо стонешь, если хочешь быстрее. Думаешь то, что ты Рева может меня оттолкнуть?       Сердце Астории затопляет такая нежность, на которую она никогда не была способна. Которую просто не могла испытывать ранее. Она теряется в этих чувствах. Они затапливают ее с головой. Берет его за ворот и притягивает к себе. Кусает его за губу. Сильно. Так, что он шипит, но подтаскивает к себе вплотную. Вместе двигаясь ближе к стеклу.       — Запрыгивай, — подхватывает под ягодицы одной рукой. Он чувствует, что она обивает его ногами за бедра. Теперь космос отражается в его темных глазах. Астория никогда не видела ничего более красивого. Она ерзает, чтобы устроиться на нем удобнее. Чувствует, как сильно натянута ширинка его штанов. В голову тут же приходит воспоминание об ощущениях, когда он был глубоко внутри нее. О том, что он говорил в тот момент и как двигался. Теперь ей всегда будет его мало. Для опоры одну руку она кладет назад себя на стекло, второй сильно обхватывает его за шею. Двигается на нем, раз за разом надавливая своей промежностью на его все сильнее.       — Что ты делаешь?       Такой глупый вопрос, мог задать только Лайс. Астория закатывает глаза. Кусает его за подбородок. Ведет языком по линии челюсти.       — Тебе что, нужно отдельное приглашение?       Капризный шепот прямо на ухо. Лайс чувствует ее эмоции, хотя с момента отбытия с Цереры голоса в голове практически прекратились. Он не слышит, о чем именно она думает, но чувствует, как ее съедает жажда. Ее нетерпение и желание чтобы он заполнил ее полностью. От этого его самого начинает немного потряхивать. По-прежнему придерживая ее одной рукой, он приспускает свои штаны вместе с бельем. Несколько раз смачно плюет в ладонь, чтобы ею пройтись по члену. Оттягивает крайнюю плоть, большим пальцем размазывает собственную смазку по головке. Потом задирает подол ее чудовищно длинной ночнушки до талии.       — Я хочу, чтобы ты была моей и тогда я выкину к херам все твои тряпки, чтобы ты всегда ходила голой, — по его интонации можно понять, что он не шутит. Совершенно грязно, пошло, варварски. Однако от этого внутренние мышцы Астории сокращаются, выплескивая наружу еще больше смазки. Ей немного больно, но не настолько чтобы не хотеть его внутри себя. Он придерживает член у основания, несколько раз неглубоко толкаясь. Только головкой. Но даже от этого она вздыхает.       — Если ты будешь орать, сюда сбегутся все: мой брат с Мерцеллой, твой отец с матерью. Как думаешь он сразу захочет оторвать мне башку, или дождется пока я кончу, — все это говорит он пока входит внутрь. С каждым словом она сжимается все сильнее. От перспективы, что его слова станут правдой, страшно и в то же время удивительно горячо.       — Расслабься немного, оторвешь ведь.       Его тяжелое дыхание касается шеи. Он всасывает кожу на ней. Снова оставляя свои следы. Астория не знает, как будет оправдываться завтра утром, да ей и не хочется. Выход должен найтись сам. С ней всегда так бывало.       Она еще сильнее обвивает его. Как хотелось. Как кажется особенно нужным сейчас. Старается подмахивать, но в такой позе выходит не очень. Зато она чувствует, что он проникает в нее максимально глубоко. Так, что заполняет ее целиком.       — Завтра ты нормально сидеть не сможешь. Из-за меня.       Движения становятся все более интенсивными. Лайс наращивает амплитуду. Астории остается только хватать ртом воздух. Внизу живота становится все горячее. Мышцы бедер сокращаются. Она сильнее сжимает ноги. После он уже почти не выходит из нее. Только коротко, но быстро толкается. От того, что их тела практически не разъединяются, она получает достаточную стимуляцию клитора, чтобы не продержаться долго. Когда она кончает она с силой вцепляется в его плечо зубами. Кажется, это войдет у нее в привычку. Несколько толчков и чувствует пустоту между ног, и горячую влажность на своем лобке.       Лайс не может отдышаться, хотя привык к более сильным физическим нагрузкам. Он не умеет в нежность. Никогда раньше просто не было в этом необходимости, а сейчас хочется. Он опускает ее вниз, ставя голыми ступнями себе на ботинки. Гладит по волосам, убирая за ухо всклоченную прядь. Взгляд Астории осоловелый и расфокусированный. Он успел заметить, что после активности та всегда становится мягкой, сонной и податливой. От этого внутри него просыпается желание защищать любой ценой.       — Пойдем ко мне?       Она прижимается к его груди, зевая прикрывая маленькой ладошкой рот.       — Ты же знаешь, что с нами потом сделает папа. В лучшем случае отпилит тебе детородный орган, а он мне вроде как нравится, — Лайс громко смеется.       — Я не боюсь. И слышу же, что ты тоже хочешь. Пойдем!       Астория отрицательно качает головой. Спускаясь на пол самостоятельно и берет его за руку.       — Но ты можешь меня проводить до каюты.       Он раздраженно закатывает глаза, не перечит. Назад они идут также тихо. Практически не издавая ни звука. Астории кажется, что ее вот-вот вырубит. Надо было попросить, чтобы он ее отнес. Так тяжело идти. За очередным поворотом, когда она уже буквально начинает клевать носом и идти на автомате, Лайс дергает ее на себя, опять закрывая рот. Она возмущенно распахивает глаза. Высовывает язык, слюнявя ему ладонь. Но он никак не реагирует.       — Ты совсем больной, чего ты?!       Наверное, она слишком громко думает, но он еле слышно говорит ей на ухо:       — Там кто-то есть. Тише, Тортик!       А затем она слышит приглушенные голоса мужчины и женщины. Разобрать все фразы сложно, но Лайс прислушивается и на его лице сразу меняется несколько эмоций.       — Нет доказательств… Лично уничтожил все что мог…       — Уверен? Габбас сразу поймет, если что-то заподозрит… мало времени…       — Я никогда не врал тебе… будь уверена… Ланмей подорвался как щенок…       — Ладно. Иди сюда, остальное завтра, — когда Лайс слегка ослабляет хватку, Астория вместе с ним воровато выглядывает из-за угла. Перед ее глазами открывается картина: стоящий на коленях Кой-ксайер, опустивший голову между ног кузины Атрау, с ее ногой на своем плече.