Those who shine brightest often burn fastest

      Джинкс, сгорбившись, сидела в старом, потрепанном кресле, которое она когда-то нашла на помойке и починила, слегка покачиваясь на нем, словно маятник старых часов. Нога, словно живое существо, привычно и непроизвольно тряслась, отбивая какой-то нервный ритм, но она уже давно не обращала на это внимания, этот тик стал частью ее, как и все ее многочисленные странности. Легкие, словно губка, впитывали дым от сигареты, и никотин, успокаивающий яд, медленно разливался по ее телу, на короткое мгновение отвлекая ее от ее навязчивых мыслей.       Она тупо смотрела какой-то идиотский подкаст, где несколько молодых людей обсуждали всякие глупости, пытаясь убить время и заглушить шум в своей голове, пока ее телефон, лежащий рядом на столе, внезапно не завибрировал от пришедшего уведомления, которое прогнало ее апатию, словно луч солнца, пробившийся сквозь серые тучи: "Ваша запись на прием подтверждена". Она на мгновение замерла, и ее сердце пропустило удар. Вчера, после долгих раздумий, она нашла волонтерскую программу по оказанию психологической помощи людям с подтвержденными диагнозами, и, не питая особых надежд, все-таки записалась на прием. Теперь, когда ее запись была подтверждена, она чувствовала смесь страха и волнения, словно она стояла на пороге чего-то неизведанного и непредсказуемого.       Хорошо, что в какой-то момент ее приемный отец, Вандер, все же соизволил отвести свою падчерицу к психологу, после того как в школе были жалобы на ее странное поведение, и, поэтому, диагноз о биполярном расстройстве ей поставили еще когда она была подростком. Она всегда считала этот диагноз проклятием, клеймом, которое отделяло ее от всех остальных людей, но сейчас, это клеймо вдруг обрело новый смысл. Хоть где-то оно пригодилось, а не являлось просто ярлыком, который навесили на нее, словно на какую-то сломанную вещь, она не зря позорила всех своих близких. Она даже немного улыбнулась от этой мысли, понимая, что в этом есть какая-то ирония. Этот диагноз, который она так ненавидела, теперь давал ей шанс на спасение, шанс на нормальную жизнь, шанс на то, чтобы избавиться от своих демонов. Она погасила сигарету и уставилась в окно, сжимая в руке телефон.       Время приема было назначено на вечер, поэтому у нее еще было достаточно времени, чтобы позалипать в играх, погрузившись в виртуальные миры, где она могла быть кем угодно, где она могла забыть о своих проблемах, хотя бы на время. Она открыла свой любимый шутер и, с ловкостью профессионального геймера, принялась сражаться с виртуальными противниками, ее пальцы, словно бабочки, порхали по клавиатуре, и ее глаза, сосредоточенные и напряженные, внимательно следили за происходящим на экране. Но в глубине души ее все еще терзали сомнения и страхи, и она понимала, что от себя не убежишь, и что игра это всего лишь временное спасение.       Собраться на свой первый прием она действительно решила заранее, а не в последнюю секунду, как обычно, потому что понимала, что это не просто обычная встреча, а что-то важное, что-то, что может изменить ее жизнь, и она чувствовала, что должна подготовиться к этому. Она выбрала одежду, которая, по ее мнению, выражала ее внутреннее состояние, и которая, в то же время, была удобной и не сковывала ее движения. Она потратила чуть больше времени чем обычно перед зеркалом, тщательно нанося макияж. Её глаза украшал дымчатый макияж, который подчеркивал их глубину и загадочность, а темная помада, которая, по ее нескромному мнению, отлично сочеталась с ее бледной кожей, придавала ей вид роковой и независимой женщины.       Свои длинные и синие волосы, которые она начала красить еще в школе, когда искала способ выразить свой бунтарский дух, она решила привычно заплести в две тугие косички, спускающиеся почти до поясницы, оставляя несколько прядей, обрамляющих ее лицо. Синий цвет волос давно уже стал для нее чем-то родным, чем-то неотъемлемым от ее личности, чем-то, что делало ее особенной и непохожей на всех остальных. В одежде ее выбор пал на, обтягивающие стройные бедра, черные джинсы, которые подчеркивали изгибы ее фигуры, короткий топик, который оголял ее татуировки на животе, словно напоминая о ее прошлом, и полупрозрачные митенки до локтя, придающие ей вид роковой воительницы. Она смотрела на себя в зеркало, словно оценивая своего соперника, и, в глубине души, она гордилась собой, своей необычностью, своей непохожестью на остальных.

Выскочка!

Нет!

Она была готова к встрече, она была готова к новому этапу своей жизни, она была готова к борьбе.       Через час, который тянулся для нее как целая вечность, она уже сидела в небольшом и тихом холле, расположенном около кабинета, ожидая, когда ее позовут на прием. Центр психологической помощи, как оказалось, находился не где-то на задворках города, а в самом сердце Пилтовера, в одном из современных небоскребов, и Джинкс, в своем вызывающем и неординарном наряде, чувствовала себя словно белая ворона среди стаи голубей, словно она попала в другой мир, где все были одеты в классические, спокойные костюмы и строгие платья. Никакого самовыражения, никакой яркости, только скука и уныние, которые душили ее и заставляли чувствовать себя еще более одинокой и чужой.       Джинкс, стараясь не обращать внимания на взгляды, которыми ее одаривали окружающие, упрямо и демонстративно играла в какую-то игру на своем смартфоне, словно пыталась создать вокруг себя невидимый барьер, который бы оградил ее от этого чуждого и неприятного мира. Она сжимала телефон в руке так сильно, что костяшки пальцев побелели, и ее взгляд был прикован к экрану, но на самом деле, она мало что видела, мало что слышала, ее мысли были далеко отсюда, где-то в ее прошлом, в ее страхах и разочарованиях.       Внезапно, дверь одного из кабинетов открылась, и предыдущий пациент, мужчина средних лет в строгом костюме, вышел, бросив на нее быстрый, нечитаемый взгляд, и, кивнув ей головой, словно отдавая ей какой-то знак, показал, что ей можно заходить. Джинкс, словно очнувшись от сна, поспешно убрала телефон в карман, и ее сердце бешено заколотилось в груди. Она нервно поправила свои косички, чувствуя, как ладони начинают потеть, и, суетясь, как будто она опаздывает на важную встречу, вошла в кабинет, но ее неуклюжесть не позволила ей этого сделать, и она споткнулась на пороге, чуть было не упав лицом вниз.

Еще сматернись, чтобы точно показать всю себя.

      — Блять, — вырвалось у нее, словно проклятие, и она тут же почувствовала, как ее щеки заливает краска. Потом, так и не поднимая головы от смущения, что она споткнулась и что она недоследила за своим языком, она поспешно произнесла: — Извините, пожалуйста, — ее голос звучал немного хрипло и тихо, и она чувствовала, что вся ее самоуверенность куда-то испарилась, оставив ее в полном одиночестве в этом незнакомом и пугающем месте.       Подняв голову, она наконец оторвалась от какой-то невидимой точки на полу и встретилась глазами с врачом, и в этих глазах, таких же пронзительных и ярких, как осколки сапфиров, мелькнула искра узнавания. Это не было простое любопытство, это был тот самый знакомый, почти электрический взгляд, который он так хорошо помнил. Взгляд, способный прожечь насквозь, и одновременно полный какой-то детской, почти наивной искренности. Ее взгляд скользнул по его бейджику, и Экко почувствовал, как волна воспоминаний накатывает на него, словно морской прилив. Он видел, как в ее глазах промелькнула тень сомнения, но она тут же уступила место удивлению, чистому и неподдельному.       — Экко? — Ее голос, немного хрипловатый, как будто она только что проснулась, но всё ещё с тем самым, игривым и немного насмешливым оттенком, который он так хорошо помнил из прошлого, прозвучал, словно тихий удар гонга в наполненном тишиной кабинете. В этом единственном слове было столько всего: и удивление, и легкая настороженность, и нотка едва скрываемой радости. Это был голос, который он не слышал целую вечность, и он отзывался в его груди каким-то странным, почти забытым теплом.       Экко, в свою очередь, стоял, словно громом поражённый, во все глаза рассматривая девушку, стоящую перед ним. Он не мог поверить своим глазам. Она изменилась… Это была Паудер, но в то же время она была совершенно другой. Он помнил ее с короткими, спутанными косичками, которые постоянно выбивались из прически, сейчас же ее волосы, длинные и волнистые, ниспадали косами на плечи и спину, словно шелковый водопад цвета морской волны, переливающиеся от почти тёмно-синих корней до яркого аквамарина на кончиках. Они были словно живые, словно море, в котором переливаются отблески солнца, и он не мог отвести от них взгляд. Лицо её, некогда округлое, стало более точёным, с высокими скулами, которые делали ее черты ещё более выразительными. Её губы, которые он помнил всегда закушенными от волнения, сейчас казались более полными и чувственными. Даже кожа, которую он помнил покрытой веснушками и грязью, сейчас казалась более гладкой и матовой, словно она провела годы, ухаживая за собой. Она была...ошеломительна.       Ее глаза, всегда яркие и выразительные, теперь казались ещё более пронзительными. В них горел какой-то внутренний огонь, огонь, который манил и завораживал, но в то же время в нем читалась какая-то едва уловимая грусть. Экко не мог понять, откуда она взялась, но он чувствовал, что за этой маской уверенности и даже некоторой наглости прячется что-то очень хрупкое и уязвимое. Он едва мог вспомнить ту Паудер, которую знал раньше, за этой маской поразительной красоты. Она была словно феникс, восстала из пепла, и он был не просто удивлен, он был очарован ее метаморфозой. Она была, словно ожившая легенда, словно персонаж из какой-то древней сказки, а не та уличная сорвиголова, с которой он когда-то бегал по закоулкам Зауна. Он хотел подойти ближе, увидеть ее по-настоящему, рассмотреть все детали ее нового облика, но ноги словно приросли к полу. Он боялся, что если он сделает шаг, то вся эта магическая картина исчезнет, словно дымка. Он хотел узнать все, что произошло с ней за это время, что сделало ее такой, но не знал, с чего начать. Он просто смотрел, не в силах отвести взгляд, словно зачарованный.       — Паудер? — только и смог выдавить из себя Экко, его голос прозвучал хрипло и неуверенно, словно он разучился говорить. Он моргнул, стараясь прогнать это наваждение, это невероятное видение, но она оставалась стоять перед ним, такая реальная, такая... другая. Он снова бросил взгляд на карточку пациента, которая лежала на столе, где четким, печатным шрифтом значилось совсем другое имя, чуждое и незнакомое. Это было как пощёчина, которая вернула его в реальность, заставила осознать, что перед ним уже не та маленькая девочка с грязными руками и вечно испуганными глазами.       — Я… Сменила имя. Теперь Джинкс, — произнесла она, словно невзначай, но в ее голосе прозвучала нотка гордости, вызов даже. Она словно ставила точку в разговоре о прошлом. Отойдя от первоначального шока, который парализовал ее, Джинкс нервно, словно у нее был какой-то тихий внутренний спор, взяла в руки свою длинную, изящную косу. Она покрутила ее между пальцев, поглаживая ее, словно успокаивая, и Экко почувствовал, как напряжение в воздухе сгущается. Это был не просто аксессуар, а часть ее самой, продолжение ее беспокойной души.       — Я понял… Так.. Эм.. Проходи, садись, — Экко, собрав волю в кулак, попытался вернуть ситуацию в деловое русло. Он сел за свой стол, его движения были резкими и неуклюжими, он нервно поправил свой белый халат, словно пытаясь привести в порядок не только свою одежду, но и свои мысли. Происшедшее полностью выбило его из колеи, и он понятия не имел, как теперь вести себя с ней, с Джинкс, с Паудер, с той, которая была одновременно и знакомой, и незнакомой. — Так… тебя что-то беспокоит? — он спросил с нарочитой вежливостью, стараясь казаться профессиональным и беспристрастным, но его голос все еще дрожал от волнения.       Она, не сказав ни слова, с грацией, которая ей раньше была не свойственна, села в мягкое кресло, которое он обычно предлагал пациентам. Ее движения были плавными, но в них все еще проскальзывало какое-то нервное напряжение. Она аккуратно сложила руки на коленях, ее длинные, ухоженные пальцы, которые он помнил с налипшей грязью, постукивали по коленям. Она сидела ровно, но Экко чувствовал, как под этой внешней сдержанностью скрывается буря эмоций, которую она пытается скрыть.       — Хм, ну, знаешь, — она начала, слегка наклонив голову вбок, словно выбирая наиболее подходящие слова. Ее голос звучал немного неуверенно, с легким оттенком наигранности, словно она разучилась говорить честно. — Я понимаю, что с нашей последней встречи утекло очень много воды, — добавила она с нервным смешком, который скорее походил на тихий кашель. Этот смешок выдавал ее волнение, говорил о том, что встреча с ним задела какие-то тонкие струны в ее душе. — Но по правде говоря, — она продолжила, ее взгляд на мгновение стал серьезным, а тон более искренним, — этот прием, кажется, моя последняя надежда что-то изменить.       Экко кивнул, стараясь вернуть себе привычный профессионализм, словно натягивая маску на лицо. Ему нужно было сосредоточиться, отбросить эмоции, которые бурлили внутри него, и сосредоточиться на своей роли. Он больше не был Экко, ее лучшим другом из детства, он был врачом, который должен был ей помочь.       — Давай постараемся абстрагироваться от осознания, что приём пошёл немного не по плану, — сказал он, пытаясь сохранить спокойный и уверенный тон, но легкая дрожь в голосе все еще выдавала его волнение. — Сейчас я врач, а ты пациентка, — добавил он, и его слова прозвучали словно заклинание, которое должно было вернуть их обоих на протоптанную дорожку профессионализма. Он открыл ее карточку, которая лежала на столе, и начал читать информацию, пытаясь игнорировать странное чувство, которое сжимало его грудь. Удивление волнами накатывало на него по мере того, как он читал ее диагноз. Это было далеко от того, что он мог себе представить, но он не позволил ни одной эмоции вырваться наружу, стараясь сохранить остатки врачебной этики. Он понимал, что сейчас не время для его личных переживаний, и что Джинкс нуждается в его поддержке. — Поэтому, — он оторвал взгляд от карточки и посмотрел прямо на нее, — я тебя слушаю. Расскажи, что тебя беспокоит.       — Галлюцинации, — она проговорила это слово тихо, словно произнося нечто запретное, и нервно закусила губу, словно стараясь удержать какие-то слова внутри себя. — Раньше, — она продолжила, слегка опустив взгляд, — были просто голоса или образы, но с недавнего времени это как… видения что ли.       Она снова подняла взгляд на него, и в ее глазах читалось не только беспокойство, но и какой-то странный, почти мистический страх.       — Видения? — переспросил Экко, стараясь скрыть удивление, которое промелькнуло в его голосе. Он отложил карточку на стол, полностью сосредоточившись на Джинкс. — Можешь рассказать подробнее? Когда они начались? Что ты видишь?       Джинкс глубоко вздохнула, словно набираясь смелости, и снова начала теребить косу, ее пальцы сплетали из нее замысловатые узоры. — Ну, началось это где-то пару недель назад. Сначала это были просто… вспышки. Картины, которые промелькивали перед глазами. Я не могла понять, что это, но они всегда были какими-то… знакомыми, — она запнулась, ища подходящее слово. — Какими-то… словно из прошлого.       Экко внимательно слушал, не перебивая, его взгляд был сосредоточен на каждом ее жесте, на каждом слове. Он понимал, что для нее это очень тяжело, и поэтому он старался создать максимально безопасную и доверительную обстановку. Он сделал пометку в своей записной книжке, и затем кивнул, давая ей понять, что она может продолжать.       — А потом, — Джинкс продолжила, ее голос стал тише, а в глазах появилось какое-то тревожное выражение, — они стали более… четкими. Я начала видеть целые сцены, какие-то места, которые я вроде бы и не помню, но они до боли...знакомые и людей… — Она запнулась, как будто не решаясь сказать, что именно она видит. — Людей, которых я когда-то знала… или думаю, что знала. Они говорят со мной… или, точнее, обвиняют меня. Это не голоса в голове, как раньше. Это, как будто, я там на самом деле, как будто я это заново переживаю. — Она резко подняла голову и посмотрела прямо на Экко, ее глаза были полны ужаса. — Экко, это так реально, что я начинаю сомневаться, что это галлюцинации.       Экко слегка нахмурил брови, обдумывая ее слова. Это было необычно, даже для такого неординарного случая, как галлюцинации. Он сталкивался с разными случаями, но обычно люди видели просто образы или слышали голоса. Ощущение, что она переносится в эти видения, было новым и пугающим аспектом. Он поспешил записать все ее слова, стараясь не упустить ни одной детали.       — Ты можешь описать, что именно ты видишь? — спросил он, стараясь сохранить ровный и спокойный тон, несмотря на нарастающее беспокойство. — Какие это места? Любая деталь может быть важна.       Джинкс снова глубоко вздохнула, закрывая глаза на несколько мгновений, словно пытаясь собраться с мыслями. — Ну… — начала она медленно, — это всегда знакомые места, но они выглядят как-то… искаженно. Иногда это улицы Зауна, где я бегала совсем ребенком, но они темные, грязные и полны каких-то теней. Иногда это… больница, — ее голос дрогнул, и Экко почувствовал, как ее тело напряглось. — Перед тем как прийти к тебе я чуть не нанесла вред себе во время этого. Мне очень страшно.       — Страх это абсолютно нормально, Джинкс, — проговорил Экко, его голос был мягким и успокаивающим, словно он хотел окутать ее теплом. Он словно попробовал на вкус ее новое имя, произнося его с осторожностью и какой-то внутренней нежностью. Он понимал, что это не просто имя, а символ ее новой, израненной идентичности, и он хотел проявить к ней уважение. — Скажи, а голоса ты начала слышать с какого момента? — он задал вопрос, стараясь сохранять профессиональный тон, но его взгляд выражал искреннюю заботу.       Девушка задумалась, нахмурив брови, словно пытаясь пробраться сквозь густой туман воспоминаний. Ее пальцы перестали плести узоры на косе и замерли, словно застывшие в ожидании. — Наверное, вскоре после смерти родителей, — она произнесла это тихо, ее голос звучал приглушенно, словно эхо из прошлого. Она вздохнула, и этот звук был наполнен тяжестью и невысказанной болью. — Я не знаю, знаешь ли ты что произошло? — она подняла на него глаза, ее взгляд был полным неуверенности, словно она боялась его реакции. — Мы были в машине, и я… — она запнулась, словно не решаясь продолжить, — я довольно сильно капризничала. Мне было очень плохо, и я плакала. Папа не справился с управлением, и они с мамой погибли тогда, — она сглотнула. — Мы с Вай выжили. Вай отделалась только переломами, а я… — ее голос дрогнул, и Экко заметил, как она закусила губу, пытаясь сдержать слезы. — У меня была клиническая смерть, но меня откачали. Тогда я видела стены палаты, какие-то приборы, и сейчас эти видения похожи на то, что я тогда видела.       Она замолчала, снова начав теребить косичку, ее пальцы двигались машинально, словно пытаясь найти утешение в этом знакомом занятии, нога нервно тряслась. Ее взгляд был направлен в пустоту, а в ее глазах Экко увидел отражение той боли, которую она несла в себе все эти годы. Он понял, что эти галлюцинации были не просто случайным сбоем в ее мозге, а глубоким отражением ее травмы, ее чувства вины и невысказанной тоски по прошлому. Ему нужно было быть предельно осторожным.       — Потом нас обеих удочерил Вандер. Ну, ты помнишь его, — она снова подняла на Экко взгляд, в ее глазах промелькнула едва заметная надежда, словно она искала подтверждения их общей памяти. — Он был… как отец для нас обеих, хоть и не родной. Вот как-то так, — она закончила, ее голос звучал немного устало, словно она пересказывала давно заученную историю.       — Сочувствую, — произнес Экко, его голос звучал искренне, он понимал, что за этими простыми словами скрывалась целая трагедия. Он снова бросил взгляд на диагноз в карточке, стараясь сохранить профессиональное хладнокровие, но ему было не по себе от того, что она пережила. — А твой диагноз?       — А, это, биполярочка, — она снова хихикнула, этот звук был нервным и каким-то неестественным, словно она пыталась скрыть свою боль под маской безразличия. — У меня были часто перепады настроения, точнее даже фазы. Сначала я была на седьмом небе от счастья, а потом впадала в жуткую апатию. Начали жаловаться учителя в школе, что я то слишком активная, то вообще ничего не соображаю, и Вандеру пришлось отвести меня к психологу. Ну и там вот это и поставили, — Она вновь махнула рукой, словно отмахиваясь от неприятных воспоминаний, — Какое-то время ходила на сеансы, пила что-то, но потом Вандер больше не мог тратить столько денег, потому что Вай поступила в вуз, — она сделала паузу, и в ее голосе прозвучала нотка легкой зависти. — Ну, потом и я тоже уехала в общагу, и вся эта история с лечением как-то сама собой затихла. Говорила ему, что все само прошло, что я снова стала нормальной, — она усмехнулась, и в этом звуке не было ничего веселого. — Ну, уж не знаю, поверил ли он мне. Во всяком случае, сделал вид, что все хорошо, что я снова обычная.       В ее словах звучала какая-то грустная ирония, словно она понимала, что это было далеко от правды. Экко понимал, что это была лишь часть ее истории, и что под маской безразличия и наигранной веселости скрывалась глубокая рана, которая все еще кровоточила. Экко кивнул, внимательно слушая Джинкс, его взгляд был полон сочувствия и профессионального интереса.       — Понимаю, — сказал он, его голос был мягким, но в то же время уверенным. — Биполярное расстройство – это серьезное состояние, и важно, что ты обратилась за помощью. Я вижу, что ты много пережила, Джинкс, и что твои видения и голоса, скорее всего, связаны с травматическими событиями из прошлого.       Он сделал еще несколько пометок в своей записной книжке, затем снова поднял глаза на нее.       — Я хочу тебе помочь, — продолжил он. — Но для этого нам нужно будет работать вместе. Я бы хотел предложить тебе несколько вариантов. Во-первых, мы можем продолжить наши сеансы, чтобы лучше понять природу твоих видений и голосов. Во-вторых, я думаю, что тебе может помочь медикаментозная терапия, чтобы стабилизировать твое настроение и снизить интенсивность галлюцинаций, — Он сделал небольшую паузу, давая ей время обдумать его слова. — Это все рекомендации, Джинкс. Выбор, конечно, за тобой. Но я хочу, чтобы ты знала, что ты не одна, и что есть люди, которые хотят тебе помочь.       Джинкс молчала некоторое время, ее взгляд был прикован к косичке, которую она продолжала теребить. Наконец, она медленно подняла голову и посмотрела прямо на Экко. В ее глазах не было того отчаяния, которое он видел в начале сеанса, там промелькнула какая-то надежда, пусть и очень слабая. — Я… я не знаю, — проговорила она тихо, словно боясь разрушить эту хрупкую надежду. — Я так долго пыталась справиться со всем этим сама, да и денег у меня нет на все это. Но… но я правда устала от всего этого. Я устала от этих видений, от этих голосов, от этих постоянных перепадов.       Она снова замолчала, и Экко понял, что сейчас ему нужно быть очень терпеливым. Он не хотел ее подгонять, он хотел, чтобы она сама пришла к решению. — Это нормально, Джинкс, — сказал он. — Это огромный шаг, что ты уже здесь. Ты не должна принимать решение прямо сейчас. На счет денег. Ты записалась в волонтерскую программу, поэтому лечение за счет клиники. Просто подумай об этом, и если ты захочешь продолжить, я буду рад тебе помочь. Наш сеанс подходит к концу, — произнес он, посмотрев на часы, — но я рад, что ты пришла. И я рад, что мы смогли поговорить. Если ты захочешь записаться на следующий сеанс, позвони. И, пожалуйста, если тебе будет очень тяжело, не стесняйся обращаться за помощью, — Он протянул ей свою визитку и мягко улыбнулся. — Все будет хорошо, Джинкс. Я в это верю.       Джинкс кивнула, взяла визитку и поднялась с кресла. Она все еще выглядела немного растерянной, но в ее глазах уже не было того отчаяния, что было в начале сеанса. Она развернулась и направилась к двери, а Экко смотрел ей вслед, зная, что впереди у нее еще долгий путь, но он был готов помочь ей на этом пути. Это был лишь первый шаг, но он верил, что он может стать началом ее исцеления.       Джинкс вышла из кабинета Экко, и прохладный воздух коридора коснулся её лица, словно вырывая из того доверительного и одновременно напряжённого пространства, в котором она только что находилась. Она машинально сунула визитку в карман, и её пальцы невольно коснулись шероховатой поверхности бумаги, словно ища в ней опору. Она медленно шла по коридору, стараясь не думать о только что прошедшем сеансе. Каждый шаг отдавался гулким эхом в её голове, и каждое её движение казалось каким-то замедленным и неуклюжим. Она вышла из больницы и вдохнула свежий воздух, но даже он не мог развеять то странное, смешанное чувство, которое терзало её душу. Ей стало легче, однако страх не отпускал. Она никому никогда не говорила о своих голосах, боясь осуждения. Однако в глазах Экко этого всего не было.

Это пока нет, сладкая.

Схлопнись.

      Вернувшись домой, она бросила сумку на пол и уселась на край дивана, уставившись в одну точку. Комната была в полумраке, и она не стала включать свет, словно боясь, что он высветит всю неловкость и уязвимость, которые она чувствовала. Она снова достала визитку из кармана и разглядывала ее, словно пытаясь прочитать между строк. Имя Экко было написано четким, строгим шрифтом, и под ним значилась его профессия и номер. Она перевернула визитку, но на обратной стороне ничего не было.       В памяти начали всплывать обрывки их разговора. Она слышала его голос, мягкий и успокаивающий, и вспоминала его взгляд, полный сочувствия и понимания. Она чувствовала, что он действительно хотел ей помочь, но в то же время в ней боролись противоречивые чувства. Часть её хотела довериться ему, открыть ему все свои страхи и сомнения, но другая часть отчаянно сопротивлялась, боясь вновь стать уязвимой. Она не хотела вспоминать прошлое, она хотела оставить его в покое, похоронить под грудой забвения, но это прошлое, казалось, преследовало ее, как тень, не давая ей покоя.       Она вспомнила и его предложение о медикаментозном лечении, и это вызвало у нее странное отторжение. Ей казалось, что если она снова начнет принимать таблетки, то она станет какой-то другой, ненастоящей, как будто ее эмоции будут подавлены, и она перестанет чувствовать себя живой. Но, с другой стороны, она отчаянно хотела избавиться от этих видений, от этих голосов, от этого постоянного напряжения, которое сводило ее с ума. Она хотела просто нормально жить, без страха и боли, и в глубине души она понимала, что, возможно, помощь Экко – это ее последний шанс.       Взгляд Джинкс упал на её руки, на пальцы, которые все еще нервно теребили косичку. Она заметила, как дрожат ее руки и поняла, что тело все еще напряжено. Она почувствовала усталость, которая накатывала на нее тяжелой волной, и поняла, что ей нужно отдохнуть. Она отложила визитку и легла на диван, закрыв глаза. Несмотря на усталость, ей никак не удавалось заснуть. В ее голове крутились обрывки воспоминаний, слова Экко и образы из ее видений. Она понимала, что ей нужно принять решение, и это решение будет нелегким. Она не знала, что делать дальше, но она понимала, что этот визит к Экко был лишь началом ее пути, и ей нужно было сделать следующий шаг, каким бы страшным он не казался.