Белый лотос на чёрном мотоцикле

«— И не смей выёживаться, Колючка! Не каждый день тебя Гусь Ланьчатый на кофе приглашает! Или тебя смущает то, что два дня подряд? Так то ж было пиво! Или... а! Дай угадаю! То, что может там быть кроме кофе? А разве тебе не интересно попробовать?» Шёпот и смешок на ухо. Вэй Ин! Тебя никто не просил становиться помощником дьявола! Их у него и без тебя хватает. Сам бы вот брал, да и пробовал. С каким-нибудь мужиком, если так интересно. Или с этим твоим Гусем Ланьчатым, когда у него обе руки станут здоровыми. А Ваньиню вообще...! Неинтересно. Только почему-то он опять оказался в белой «Тойоте-лендкрузер» Сичэня на переднем сидении. И едут они не в бар, не в кафе, не в клубешник; ну, короче, едут они туда, откуда только с утреца выехали. Что называется, «И снова здрасьте!» Блять! Почему не к ним с Вэй Ином домой, почему сюда? Да потому что, блять, бардак этот вечный Вэйусяньский, который у них там, где они живут, показывать можно только как вариант комнаты страха. А перед Сичэнем с какого-то военно-морского было дико стыдно. Да хотя бы с такого, что Сичэнь его начальник. Он и Усяню начальник, но похоже тот этого не понимает. Ну, или ему похер. Цзян Чэну не похер. У Цзян Чэна испанский стыд и фейспалм, от того что творит его брат, но сам Цзян Чэн искренне считает, что ничего такого не вытворил. Ну напился, ну проснулся дома не у себя, ну с кем не бывает! Так что можно с чистой душой снова наступать на те же гра... то есть, переступать порог того же дома, и со спокойной душой кофе пить. Ну а почему нет, раз зовут? Нет, трахаться — это увольте! Он с мужиками никогда ничего такого не делал, и делать не будет. Да он и не думал даже! Ваньинь почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Да блять! Что ж он как девка какая-то? О чём думает? Человек же ясно сказал, что желает всего-то навсего подружиться. Обниматься не лез, со своими лизаниями не лип, и потраха, кстати, не предлагал. Даже за ручку не лапал. А внутренний голос, ехидина такая, противно хихикнул и сладенько пропел: «Ага, не облапал! А кто вчерась тебя пьяного до трусов раздел? Папа Римский?» И приходилось признать, что нет, таки не Римский папа, не королева Англии и не японский император, а самый обычный человек, ебучий Ланьчатый гусь, и грёбаный, блять, идеал и пример для подражания. Раздел, обмыл, и спать уложил. А с утра ещё и кофием напоил... Пиздец! Но в чём ещё он не хотел себе признаться, так это в том, что не хочет возвращаться в тот их извечный домашний срач потому, что задолбало его убирать. И, главное, разбросает Усянь, а убирать ему! У Сичэня хоть этого нет. У него всё уютно и чисто. Не безликой стерильной сводящей скулы чистотой, а уютной прелестью, полной воздуха и светлых тонов, но ещё и явно милых сердцу бесполезных безделушек. И на стенах, и на полочках, и на холодильнике — няшные магнитики. Блять, Цзян Чэн знал, что это не по-мужски, так говорила мать, и отец не спорил с ней. Но сам Ваньинь втайне разделял это стыднючее увлечение, и очень хотел бы, чтобы его за это никто не порицал. И не ржал над ним, и не малевал карикатур — Цзян Ваньинь в девчачьем платьишке и с веером. Как их одноклассник Не Хуайсан. Тот любил рядиться в бабское, и насколько знает Ваньинь, до сих пор любит. Они все вместе в классе составляли такую убойную троицу, что от их выходок вся школа стояла вверх ногами. Учителя либо стонали, либо брызгали слюной и все в один голос предрекали Усяню карьеру главаря одной из ветвей Триады, искренне полагая что из этого хулигана и бабника ничего путного не выйдет. Да и не без оснований — один только взрыв петарды в унитазе школьного туалета, нарочно сделанный, когда туда пришла уборщица чего стоил! Фэнмяню тогда пришлось оплачивать ей лечение в кардиологии, а мадам Юй лично долго её там навещать и носить фрукты и полезную пищу. Все буквально челюсти на пол пороняли, когда они с Усянем на пару поступили в медицинский. Хуайсан пошёл в универ, на юрфак. Фак бы его! Никогда нельзя было угадать, что у него роится в этой красивой башке с завитыми кукольными кудрями. Хотя, во всех их проказах он участвовал безотказно. И от наказания не бегал, когда они попадались. Он их всегда отмазывал — так забалтывал старших, когда им пытались читать нотации, что выходило, что это вовсе не они, а если и они, то из лучших побуждений! Ну кто же виноват, что «эти юноши ещё так молоды и неопытны, что не умеют сделать как лучше»? Но, «поверьте, они хотели! Честно-честно! Но это же не их вина, что у них не получилось, у них нет сноровки в таких делах...» Тоже ещё один Адвокат Дьявола! До черта же их, однако, у него! Правда, работать по профилю он не смог. Когда Хуайсан учился на последнем курсе, его старший брат влип в какую-то тёмную историю, бежал из страны, а младшего Не выперли с последнего курса перед самым дипломированием. Кем и где он стал работать, Ваньинь так и не узнал, но когда видел его в последний раз, тот имел вид вполне процветающего человека. Вернее, дамы. Он так и не бросил эту дурацкую привычку цеплять на себя бабские тряпки, и носиться с веером, из-за которого были видны одни лишь подведённые глазки. Правда тряпки из молодёжных и дизайнерски дырявых стали классически дорогими. И юбок Хуайсан всё-таки не носил, предпочитая брючные костюмы, только манера носить длинноволосые причёски осталась прежней, и благодаря этому, да ещё танцующей походке, сзади его можно было легко принять за женщину. И говорили, что он вроде живёт с каким-то мужиком. Или жил? Из воспоминаний и раздумий его вырвали слова, сказанные тихим голосом после деликатного покашливания: — Мы приехали, Ваньинь, пора выходить, — и когда вынырнувший из собственных мыслей Цзян Чэн повернул голову и слегка нахмурившись посмотрел на хозяина машины, тот с лёгким смешком продолжил, — прости, но твой любимый кофе я сюда принести не смогу. Цзян Ваньинь залился краской. Фразу о кофе, сказанную брату, Сичэнь тогда абсолютно точно услышал, и не уставал о ней ненавязчиво напоминать. Скорее всего, она ему понравилась, поскольку каждый раз, заговаривая об этом, а за всю дорогу этих разов было штук шесть, Сичэнь весь прямо светился так, словно для него похвала Цзян Чэна была лучшим подарком. А для него самого было подарком то, что он сможет отдохнуть в чужом доме от названного брата. Нет, он за брата любому был готов голову отгрызть, но то, что Усянь об этом знал и беззастенчиво пользовался, возникая буквально в каждом углу, и не давая покоя, это было охренеть как утомительно. А дом Сичэня на роль тихой пристани прекрасно тянул, и Небо не даст соврать, насколько же лучше он был и их с братом холостяцкой берлоги, и суперсовременной квартиры Цин-Цин, больше похожей на операционную, куда даже собаку не приведёшь. Интересно, а Сичэня раздражают штопаные носки? Промелькнувшая внезапно мысль испугала до мурашек по спине. Какого ему вообще об этом подумалось по отношению к Сичэню? Но всё же... — А что ты делаешь с носками, когда они протрутся? — спросил он, выжидательно глядя Сичэню в глаза. Тот удивлённо смотрел на него какое-то время, потом ухмыльнулся столь странному вопросу, покачал головой, а потом ответил: — Не знаю, почему ты спрашиваешь, но если дырочка небольшая, то ведь можно и заштопать, — и после секундной паузы добавил, — особенно, если носки любимые, и выбрасывать жалко. Он опять помолчал, а потом произнёс: — Ну, если я удовлетворил твоё любопытство, Ваньинь, то теперь уже мы можем пройти в дом? А то лично я проголодался. — Цзян Чэн, — глядя на него потеплевшими глазами, сказал Ваньинь, — не надо так официально. Сичэнь рассмеялся тёплым смехом, и заявил: — Разреши представиться — Лань Хуань! и уточнил: — Моё личное имя, если что... Чэн-ди. Ты же младше, так что я... — Да ладно, А-Хуань! Или Чэнь-гэ? Как тебе больше нравится? Они вышли из машины, поставив её во дворе коттеджа, где жил Сичэнь, и болтая шли ко входу в дом, поскольку представилась возможность обозначить рамки обращения друг к другу. Но для Сичэня-то и для самого было не вполне понятно, как именно он хочет принимать обращение к себе от Цзян Чэна, ведь его в семье иначе как Сичэнем и не называли.Только Ванцзи, да ещё Яо называли его братом. Последний потому, что они и правда совершили полушутливую процедуру кровного братания, ещё до того, как сойтись. Поэтому он неопределённо пожал плечами и сказал: — Да, как хочешь. Я сам пока не понял, как хочу это слышать от тебя. Мы поэкспериментируем, и поймём оба. Чэн-ди. Прошу! Он, отперев дверь, сделал приглашающий жест. Скулы Ваньиня вспыхнули, он опустил глаза себе под ноги, и вошёл в дверь, а за ним и Лань Хуань, закрывая её за ними обоими.