Пэйринг и персонажи
Описание
Будущий пилот Формулы-1, Шарль Леклер, стремительно взлетевший к славе, рушит свою карьеру из-за скандала. Предполагается, что временное присутствие в безопасном лагере ООН решит проблему в глазах общественности, однако, спокойствие рушится в один миг.
Военное AU, где загадочный спаситель становится единственным путём Шарля, чтобы выжить.
«Ты веришь в судьбу?»
«Нет. Но иногда кто-то вроде тебя врезается в мою жизнь, и я начинаю сомневаться.»
Примечания
События не претендуют на крайнюю реалистичность, образы и веонные действия весьма собирательные - всё, чтобы насладиться историей.
Глава 9 — Staring at the sunset.
17 января 2025, 03:58
***
Монако окутан ночной тишиной, нарушаемой лишь шёпотом моря и едва слышным гулом отдалённых автомобилей. Лоренцо стоит на балконе своей квартиры, его руки покоятся на холодных металлических перилах. Ночной ветер чуть касается его кожи, но не приносит облегчения — он всё ещё чувствует тяжесть, давящую на грудь. Его взгляд устремлён в холодное, мрачное небо, где звёзды, словно рассыпанные жемчужины, мерцают на фоне безжалостной тьмы. Их свет кажется равнодушным к человеческой боли, далёким и недосягаемым, как если бы весь космос хранил молчаливую отчуждённость. Леклер хмурится, проводя рукой по вискам. Там, внутри, стучит вопрос: «Почему это случилось именно с нами?». Последние дни были просто невыносимы. Сначала шквал новостей, толпы репортёров, яркие заголовки о пропаже Шарля. Затем — затишье. Хэштеги #FindCharles и #SupportLeclercFamily мелькают в социальных сетях, заполняя собою информационное пространство, однако, вряд ли это вообще чем-то помогает. Всё стало похоже на фон: люди продолжают жить, а их семья будто застряла в петле бесконечного ожидания. Лоренцо чувствует, как эта петля с каждым днём всё сильнее затягивается. Он машинально разблокирует телефон. Уведомление от Артура. Тяжёлый вздох, и он читает короткое сообщение: «Никаких новостей по Ближнему Востоку. Шарль всё ещё числится пропавшим. Мне жаль.» Пальцы судорожно сжимаются вокруг устройства. Он знает, что младший брат не спит ночами, не переставая обрабатывать все ленты, искать зацепки. И всё же результата нет. Леклер смотрит на экран, где мелькают новостные заголовки. Ему хочется разбить телефон, но он понимает, что злость не поможет. «Это не должно было быть так,» — думает он, вглядываясь в далёкий горизонт. «Почему-то каждый из нас оказался втянут в этот кошмар. Но кто из нас виноват? Кто мог предать Шарля?» Пальцы блуждают по экрану, пока он ищет нужное имя. Оно появляется на дисплее. Лоренцо замирает, прежде чем нажать на кнопку вызова, его разум на миг наполняется сомнениями. Но он знает: у него нет другого выхода. Звонок уходит.***
На палубе яхты царило настоящее веселье: разноцветные гирлянды сияли в вечернем воздухе, неоновые лампы дробились в спокойных водах у причала. Толпа молодёжи взрывалась смехом и танцами под громкий трек Icona Pop, обдавая всех заразительной лёгкостью. В одном из припевов кто-то особенно громко подпевал строчке: «I crashed my car into the bridge, I watched, I let it burn…», и компания взрывалась ликованием, будто подделываясь под дерзкий дух песни. Среди танцующих выделялась Шарлотта. Её блестящие волосы каскадом падали на плечи, а в руке она держала бокал с коктейлем, придававшим каждому жесту изящность и лёгкость. Пьяная эйфория, как ласковое облако, обнимала её: смех и шутки становились ярче, музыка казалась громче, а увядающий свет над Монако — прекрасным фоном для этой ночной феерии. В какой-то момент она сама тихо пробормотала в ритм песни: «…I love it, I love it…», чувствуя, как внутри всё звенит от приятной усталости и восхитительного забытья. Кто-то протянул к ней руку, приглашая сделаться частью общего снимка. Сине улыбнулась, подняла бокал, сделала пару снимков на чужой телефон. Камера мигнула вспышками, отразившись в её глазах. На губах всё ещё играла беззаботная улыбка, когда она решила самой запечатлеть эту минуту. Но стоило ей взять свой телефон, как живая энергия вдруг замерла. На экране высветилось имя: Лоренцо Леклер. Мгновением раньше она улыбалась, а теперь её брови чуть сошлись у переносицы. Музыка по-прежнему гремела, люди вокруг продолжали танцевать, но для неё всё будто погрузилось в гулкую тишину. Глоток коктейля принёс горечь вместо радости. Шарлотта провела языком по пересохшим губам — ей нужно было выйти из людского водоворота. — Подождите меня, — бросила она первой попавшейся подруге, отстранившись от общей массы. На губах мелькнуло замешательство, но окружающие уже упивались танцами. Шарлотта, цепляясь за поручни, пересекла верхнюю палубу и спустилась в полутёмный коридор внутри яхты, куда музыка доносилась более приглушённой волной. Звонок не прекращался. Снова на экране: Лоренцо Леклер. Она на секунду прикрыла глаза, вскипевшее настроение отступило, и вместо теплого угара вечеринки на губах остался привкус тревоги. — Алло? — ответила она наконец, прижимая телефон к уху. Голос звучал слегка хрипло, насмешливой игривости уже не слышалось. — Шарлотта, это Лоренцо, — раздался уставший, но решительный голос. — Нам нужно поговорить. Она закатила глаза, поставила бокал на ближайший подоконник и перевела дыхание, чувствуя, как остатки лёгкости испаряются. — Серьёзно? Сейчас, ночью? Я вообще-то… занята, — бросила она, слыша, как веселье наверху всё ещё накрывает людей волнами беззаботного хаоса. — Это важно, — настаивал Леклер. — Речь о Шарле. Сине несколько секунд молчала, глядя на отражение своего измученного лица в оконном стекле. Этого имени она старалась избегать, но не могла совсем стереть его из сознания. В груди что-то ёкнуло — воспоминания о тех днях, когда всё было хорошо. Теперь же сердце сжалось от боли, которую она всё это время пыталась заглушить, ныряя в вечеринки и коктейли. — Мне плевать, что там с ним, — ответила она, стараясь звучать жёстко. Губы дрогнули при этом. — Пусть ваши семейные расследования идут дальше, но не втягивайте меня. Я устала думать о нём. Лоренцо выдержал паузу, затем тихо сказал: — Ты ведь скучаешь по нему, верно? Эти слова вонзились почти физической болью. Шарлотта стиснула зубы, почувствовав, как слёзы начинают жечь глаза. Она не хотела плакать, не хотела показывать слабость, ведь вокруг всё ещё звучала музыка, где-то позади мигала неоновая гирлянда. — Я… Мне это больно, понимаешь? — голос её зазвенел от эмоций. — Иногда я думаю, что… что его уже нет. И я не могу… — она шумно вздохнула, прикрывая лицо рукой. — Верьте, если хотите, но я больше не могу. Мне нужно жить. — Шарлотта, — Лоренцо смягчил тон, — я не прошу тебя всё бросить, просто… Она резко прервала его: — Всё, я перезвоню. Не дожидаясь ответа, нажала на «закончить вызов» и выбросила телефон в сумку. На секунду замерла, глядя на своё отражение: красивая, молодая, с размазанным макияжем и воспалёнными глазами. Сверху доносились обрывки припева, кто-то выкрикнул: «I LOVE IT!» — и толпа рассмеялась. Слёзы прокладывали дорожки на щеках, и она судорожно вытерла их тыльной стороной ладони, размывая чёрную тушь ещё сильнее. «Господи, — подумала она, — как же мне надоело всё это». Оглядываясь, нашла бокал, но уже не чувствовала желания пить. Тоскливая тяжесть и ощущение своей никчёмности давили сильнее любого похмелья. Она устало прислонилась к стене, прислушиваясь к грохоту веселья, доносящемуся с палубы, но сама всё глубже погружалась в тёмную пустоту мыслей: о Шарле, о том, что с ним происходит, о своей беспомощности и противоречивых чувствах. Взгляд её замер на сумке, из которой чуть виднелся телефон. Хотелось схватить его, позвонить обратно, сказать Лоренцо, что всё не так просто, что ей не всё равно. Но вместо этого она сжала губы, подавляя все эти порывы, и заставила себя выпрямиться. В зеркале напротив её отражение смотрело с тусклым блеском в глазах. Шарлотта попыталась выдавить улыбку, но она вышла натянутой и безжизненной. Нужно было двигаться дальше.***
В комнате стоял ленивый полдень. На деревянном столе, покрытом застарелой скатертью, красовались пузатый чайник, несколько стеклянных стаканчиков с остатками сладкого чая и пара мисок с орехами. Лёгкий ветерок лениво залетал через приоткрытую ставню, обдувая двоих мужчин, сидящих напротив друг друга: Шарля, который выглядел слегка подозрительно и напряжённо, и Даниэля, чья самодовольная ухмылка, казалось, могла осветить всю комнату. Маленькая девочка Фатима уютно устроилась на полу неподалёку. Она крутила в руках деревянную фигурку немецкого танка, то и дело поглядывая на мужчин, словно подслушивая их беседу. Её глаза сверкали с хитрым огоньком, когда она улавливала фрагменты странного диалога. — Ну же, Чарли, давай попробуем ещё раз, — сказал Даниэль, делая акцент на прозвище так, чтобы Леклер наверняка вздрогнул от досады. — Повторяй за мной: «Шукран». — Шу… шукрам? — медленно проговорил Шарль, склонив голову и вопросительно глядя на австралийца. — Это звучит как что-то… не очень уважительное. — Да нормально это звучит! — отмахнулся Риккардо, ухмыляясь. — Это «спасибо», друг мой! Ты же не хочешь быть тут невежливым, да? Ты «шейх Аль-Фахд» или кто? — Mon Dieu… — пробормотал Леклер, закатив глаза, но послушно повторил: — Шукран. Маленькая Фатима тихонько захихикала, услышав его. Она продолжила катать свой танк по полу, как будто готовилась к наступлению, но явно не пропускала ни слова из урока. — Отлично! — Даниэль хлопнул ладонью по столу, отчего стаканчики с чаем еле заметно подпрыгнули. Но тут же он с видом инструктора нахмурился, поднимая указательный палец вверх: — А теперь фраза посложнее. «Ана джайе» — это «я иду» или «я приду». Полезно, когда кто-то зовёт тебя… ну, допустим, на обед. Или куда подальше. Шарль повторил, пытаясь уловить звучание: — «Ана… джайе», — он старался свести гласные к более мягкому звучанию, но всё равно прозвучало неуклюже. — Неплохо, но, — австралиец показательно покачал головой, — ты звучишь, будто читаешь заупокойную молитву. Должно быть бодрее: «Ана джайе!» — он театрально вскинул руку, будто звал кого-то издалека. Девочка снова захихикала, громче, теперь уже прикрыв рот рукой. Её танк, кажется, внезапно застрял в «песке». — И как, по-твоему, я должен это сказать? — недовольно нахмурился Леклер, потерев переносицу. — С твоим акцентом?! — Эй! — обиженно воскликнул Даниэль, прищурившись. — Ты что, издеваешься над моим акцентом? Это он делает меня уникальным, понял? Без него я был бы просто… парнем, который знает, как чинить тракторы. — Или ломать их, — сухо добавил Шарль, уже не сдержав лёгкой усмешки. Риккардо приложил руку к сердцу, делая вид, что ранен: — Ай-ай-ай, Чарли. Тебе самому нужно учиться быть… какой там фразой ты пытался меня обидеть? «Délicat», да? — Voilà, — монегаск иронично вскинул стаканчик с чаем и покачал им, будто поздравляя себя. Затем сделал короткий глоток, чувствуя сладость жидкости на языке. В этот момент дверь с шумом отворилась, и в комнату вошёл Рассел. Он выглядел так, будто его только что вытащили из бани или, скорее, из местного базара: лоб в капельках пота, в руках две большие плетёные корзины, а на рубашке парочка пятен, которые явно были следами чего-то слишком ароматного. — Ох, боже мой, как же я устал, — простонал он, ставя корзины на пол с тяжёлым вздохом. — Никогда больше не пойду торговаться за специи. Моя душа этого не выдерживает. — И как ты вообще торгуешься? — с ухмылкой бросил Даниэль, откинувшись на спинку стула. — Они, наверное, думают, что ты какой-то королевский наследник, раз у тебя литературный арабский, ха! Джордж фыркнул и, указывая на него пальцем, парировал: — А ты думаешь, что они такие: «этот парень точно разбирается в деталях»? Скорее всего, они считают, что ты спрашиваешь, где купить кенгуру. На эту фразу комната разразилась смехом, включая даже Фатиму, которая, держась за живот, прокричала: — Кенгуру! Даниэль, не дожидаясь конца смеха, встал и изобразил кенгуру, подпрыгнув на месте. Рассел покачал головой, усмехнувшись, и сел на краешек стула. — Если ты действительно пытался кого-то учить арабскому, то мне даже жаль Шарля, — заключил британец, делая большой глоток чая. Очевидно, он успел уловить часть разговора. Леклер тут же воспользовался моментом: — Шукран, Джордж, — сказал он, подмигнув Фатиме, — наконец-то кто-то спас меня от этого цирка. — Видишь? Я уже учу его полезным фразам! — возразил Даниэль, показывая на Шарля, но ухмылка предала его напускную серьёзность. Не успели они продолжить, как дверь снова открылась, и в комнату вошёл Макс. Его появление сразу же убрало весь лёгкий хаос, словно в воздухе стало немного тише. На нём была униформа группировки — не полная, а та, что надевают под бронежилеты и остальную аммуницию. Запылённая, потёртая, но в хорошем состоянии, она отлично сидела на нём, подчёркивая его грозный вид. Но его слегка приподнятое настроение говорило о том, что всё прошло гладко. — Хей, — коротко бросил Ферстаппен, проходя к столу. Он скользнул взглядом по собравшимся, задержавшись на Фатиме. Та, заметив Макса, тут же подтянула танк к себе, словно защищая его от нежелательного внимания, и сделала вид, что поглощена игрой. — Ну что, как прогулялся? — весело бросил Даниэль, закинув ноги на ближайший стул. — Чувствовал себя как Джейсон Борн? Или просто всех заставил молчать одним взглядом? Макс фыркнул и сделал вид, что не услышал. Он взял стакан, налил себе чая и, сделав большой глоток, повернулся к Шарлю: — Ты выглядишь так, будто тебя пытали. Даниэль снова решил сыграть в «учителя»? — О, ещё как, — вставил Рассел, смеясь. — Он пытался научить Шарля фразе «Ана джайе». Макс, скажи ему что-нибудь полезное. — Ана джайе? — голландец фыркнул, задумчиво прищурившись. — Нет, лучше сразу учи фразу «Кус уммак» — она тебе точно пригодится. Комната на секунду замерла. — Что?! — спросил Леклер, подозрительно сощурившись. — Что это значит? Джордж, сделавший глоток чая, тут же закашлялся, пытаясь сдержать смех и параллельно не оставить брызги капель. Даниэль уже согнулся пополам, захлебываясь в истерическом хохоте. Даже Фатима, не зная, что именно сказал Макс, захихикала, уловив общую атмосферу. — Макс! — наконец выдавил из себя Джордж. — Ты что наделал?! Тут ребёнок, блин! Макс хлопнул себя по лбу, понимая, что его понесло, и повернулся к Фатиме, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он аккуратно потрепал её по волосам и спокойно сказал: — Забудь, что я сейчас сказал, ладно? Фатима поджала губы, будто думая, но потом обняла его за ногу и хитро улыбнулась: — Забуду… если принесёшь мясо. Комната снова разразилась смехом. Рассел, потирая виски, буркнул: — Ну что, Макс, видимо, она тебя подловила. Ферстаппен прищурился, глядя на девочку, и сухо сказал: — Торговаться у вас в крови, да? Ладно. Он поднялся, сунув руки в карманы, и произнёс уже громче: — Собираюсь на охоту. Мяса хватит всем, но… кто-нибудь хочет составить мне компанию? Тишина повисла в комнате. Риккардо двинул плечами, но махнул рукой, явно не желая таскаться по жаре. Джордж тут же поднял руки и сделал вид, что поглощён содержимым корзин. — Охота? Нет-нет, я сегодня слишком занят. Вот, видишь? Я только с рынка вернулся. Продукты, семена, да… много дел. Макс покачал головой и снова посмотрел на Шарля. — А ты, принцесса? Шарль задумался на мгновение. Конечно, ему не хотелось тащиться куда-то в раскалённую пустыню ради мифического мяса, но перспектива быть полезным казалась заманчивой. А главное, он не хотел оставаться в компании Даниэля и его уроков «выживания». — Ладно, я с тобой, — сказал он, вставая со стула. — Почему бы и нет? Голландец коротко кивнул, и в его взгляде вспыхнул мимолётный азарт — тот, что бывает у человека, который рад получить союзника. — Отлично. Как раз отрепетируем твой проход через пост. Собирайся. Даниэль махнул рукой: — Удачи вам, ребята. Если вернётесь с мясом — это будет героический подвиг. Если нет… ну, по крайней мере, мы сохраним о вас тёплые воспоминания. — Спасибо за поддержку, — бросил Шарль, засобиравшись. В этот момент Макс, собираясь выйти из комнаты, ещё раз обернулся к Фатиме, которая встала и ухватила свой деревянный танк. Девочка глядела на него, прикусив губу в легкой улыбке. — Не забудь, что обещал, — напомнила она, слегка приподняв игрушку, будто требовала отчёта. Он приподнял подбородок в ответном жесте, не отрывая от неё взгляда: — Я помню. Первая порция мяса твоя. Наблюдающий за всем этим Шарль почувствовал, как внутри разливается что-то тёплое. Он не мог не думать о том, что в этих взаимодействиях было что-то простое, человеческое, и от этого — бесконечно драгоценное. Смех девочки ещё отдавался эхом в голове монегаска, но вот Макс уже беззвучно шагнул вглубь дома. В небольшой комнате царил стойкий полумрак, хотя дневной свет всё же просачивался сквозь маленькое решётчатое окно. В его лучах над деревянным столом плавно парили частички пыли: тут и там лежали аккуратно сложенные ножи в потёртых ножнах, сверкающие патронные ленты, чуть потрёпанный рюкзак, винтовка с надёжным на вид плечевым ремнём. Ферстаппен стоял у стола, методично перебирая патроны, откладывая их в небольшую сумку и подтягивая ремни рюкзака. Он двигался быстро, но при этом его действия не выглядели поспешными — в каждом жесте прослеживалась многократная отточенность, будто он мог собирать этот комплект даже с закрытыми глазами. Каждый щелчок застёжки, каждый шорох звучали отчётливо в тишине комнаты. Леклер остановился у порога, не решаясь зайти дальше. Он нервно потирал ладони, будто не знал, куда их девать. Сцена перед ним выглядела так, словно была кадром из чужой истории, а он лишь наблюдал сбоку. Однако Макс, ни на миг не отвлекаясь от сборов, внезапно сказал: — Надень что-то, что защитит тебя от солнца. — он коротко кивнул на стопку одежды, лежавшей на стуле. — У тебя есть пять минут. Шарль ощутил, как внутри поднялась дрожь волнения: ему было неловко, но он старался сохранять спокойствие. Подойдя к стулу, он взял льняную рубашку с длинными рукавами, а сверху прихватил лёгкую куфию. Материал казался грубоватым на ощупь, но по здешним меркам вполне подходящим. Он быстро переоделся, снимая привычную футболку: ткань скрипнула, когда он стягивал старую одежду через голову. Когда дело дошло до повязывания куфии, монегаск заметно запаниковал. Он пробовал обмотать её, как видел у местных, но шарф то тянулся слишком туго, то, напротив, сползал, оставляя его волосы и часть шеи открытыми. Внутри уже поднималась досада: — Господи… — прошептал он, когда шарф в четвёртый раз упал на плечо. От Солнца такое вряд ли защитит. Макс, проверявший ремни рюкзака, перевёл на него взгляд. В слабом свете комнаты было видно, как уголки губ у него приподнимаются в насмешливой ухмылке. — Дай сюда, — негромко сказал он, протягивая руку. В движении читалось привычное спокойствие, без нотки раздражения. Монегаск, с усилием сглотнув, передал ему куфию. Голландец уверенно шагнул ближе и принялся сворачивать ткань вокруг его головы, точно и без лишних жестов. В паре коротких движений шарф лег ровно так, как нужно: он прикрывал шею и почти всё лицо, оставляя лишь глаза и переносицу открытыми. — Теперь нормально, — отозвался Макс, отступив на полшага назад, чтобы критически осмотреть результат. Голос у него прозвучал как обычно — хрипловато, но Леклеру показалось, что на короткий миг там проскользнула нотка удовлетворения. — В пустыне можешь выглядеть как угодно, но сначала защищаешь себя. Шарль коротко кивнул, ощутив, как ткань мягко облегает кожу. Ему понравилось, что шарф больше не норовит съехать на бок, открывая ухо. По ощущениям, это было чем-то средним между привычной маскировкой и защитой. — Готов? — спросил Ферстаппен, закидывая винтовку на плечо и поправляя ремень. — Готов, — ответил Леклер, чувствуя, как в груди приподнимается странная смесь страха и азарта. Он глубоко вдохнул, и воздух комнаты, пропитанный пылью и запахом оружейного масла, показался ему на миг самым отчётливым ароматом на свете. Они вышли из дома, и солнечный зной тут же обдал Шарля обжигающей волной, будто кто-то прижал к его лицу раскалённое лезвие. Даже куфия, смягчавшая удары палящего светила, не могла полностью защитить от этого неумолимого жара. Воздух был сух и густ, словно тяжёлое одеяло, которое давило на грудь при каждом вдохе. Небо же сияло безупречной пустотой — ни облачка, способного дать малейшую передышку от безжалостных лучей. Макс зашагал вперёд уверенно и целеустремлённо, винтовку он придерживал одной рукой. Шарль поспешно пошёл следом, хотя каждая клеточка его тела немедленно запротестовала: шаги по неровной песчаной почве становились всё тяжелее, а лёгкие, казалось, с каждым глотком воздуха заполнялись крошечными иглами пыли. — Мы… долго будем идти? — выдавил он наконец, когда спустя полчаса это однообразное марево стало казаться почти невыносимым. Макс, не сбавляя темпа, лишь коротко повернул голову: — До первого поста — пару часов. Держись. Шарль сжал зубы и промолчал. В голове всплыли кадры из дневных заездов в Абу-Даби, и монегаску стало казаться, что он теперь прекрасно понимает пилотов, урывающих возможность облиться водой на пит-стопе. Через некоторое время вдали показался силуэт строения. Это была одинокая постройка с высокой наблюдательной вышкой. Её ржавые ворота и облупившиеся стены выдавали, что место давно не обновляли. Вокруг вышки был забор из колючей проволоки, кое-где порванной, словно кто-то пытался проникнуть внутрь. На вышке маячила фигура человека с винтовкой, лениво наблюдавшего за горизонтом. — Смотри под ноги и не говори ничего лишнего, — негромко сказал голландец, притормозив и кивая на ворота. Шарль молча кивнул. Его сердце начинало биться быстрее, хотя он старался сохранять нужное в данный для них момент спокойствие. Они подошли ближе, и двое вооружённых мужчин вышли им навстречу. Старший был с грубым, обветренным лицом, младший — с нервным взглядом, который постоянно метался между двумя пришельцами. Когда их глаза встретились с Максом, оба замерли, словно узнали его. Старший стиснул зубы, а младший чуть опустил оружие, будто не хотел привлекать к себе внимание. — Документы, — резко бросил второй, протянув руку. Леклер потянулся к внутреннему карману и вытащил поддельные бумаги. Он чувствовал, как его ладони слегка дрожат. Протянув, он старался держать лицо спокойным. Охранник взял документы, долго рассматривал их, что-то бормоча себе под нос на арабском. Старший украдкой бросал взгляды на Макса, но тот стоял спокойно, держа руки на ремне винтовки. Его взгляд был холодным, даже безразличным. — Всё в порядке, — наконец сказал младший, возвращая документы. — Проходите. Шарль выдохнул с облегчением. Макс кивнул охраннику, взял бумаги и жестом показал монегаску следовать за ним. Только когда они отошли на приличное расстояние, Леклер наконец решился заговорить: — Они тебя узнали, да? Что он сказал? Макс не обернулся, его голос был ровным и холодным: — Это неважно. Важно то, что они нас пропустили. Двигайся. Шарль снова стиснул зубы, но промолчал. Он знал, что тот не скажет больше. С каждым шагом остатки цивилизации, такие как ржавые заборы и грубые строения, скрывались за горизонтом. Путь был неспешным, но требовательным — их тела уже привыкли к жаре, но пустынный ландшафт не давал расслабиться. Каменистая степь простиралась до самого края мира, где земля и небо встречались в блеклой дымке. На горизонте вдалеке виднелись размытые очертания каменных утёсов. Солнце уже не палило так яростно, как в зените, но всё ещё жгло, словно напоминая о своём всевластии. Вокруг расстилался бескрайний простор, на первый взгляд монотонный, но в своей простоте удивительно красивый. Земля была усеяна мелкими камнями, напоминающими орудия древних народов, обточенными ветром и временем. Здесь и там виднелись сухие кустарники, колючие и низкорослые, цеплявшиеся за жизнь в этом суровом краю. Иногда попадались одиночные акации с тонкими ветвями, покрытыми крошечными листьями, которые, казалось, едва цеплялись за деревья, чтобы не быть сорванными ветром. Шарль начал замедлять шаг, позволяя себе впервые за долгое время оглядеться по сторонам. Несмотря на усталость, он чувствовал странное спокойствие. В этом суровом, почти враждебном пейзаже была какая-то древняя, неоспоримая изящность. Пустота вокруг заставляла его мысли утихнуть, оставляя место только для настоящего момента. — Красиво, — пробормотал он, едва заметно улыбнувшись, хотя голос его едва доходил до самого себя. — Что? — Макс обернулся, услышав его слова, но не остановился. — Красиво здесь, — повторил Леклер, чуть громче, и, осознав, как странно это прозвучало, добавил: — Я не ожидал, что это место может быть таким… таким. Ферстаппен лишь кивнул, но не ответил. В его взгляде мелькнуло что-то, что могло быть скрытым одобрением, но он тут же вернул внимание к дороге. Шарль продолжил рассматривать окружение. Равнина казалась мёртвой, но при ближайшем рассмотрении в ней обнаруживалась неприметная жизнь. Когда они проходили мимо одного из редких кустов, монегаск заметил, как между сухими ветками мелькнуло что-то шустрое. Он замер, присматриваясь, и увидел маленькую ящерицу, блестящую под солнцем, которая метнулась к своему укрытию в тени камня. — Здесь и правда что-то живёт, — заметил он, указывая взглядом на ящерицу. Голландец, бросив взгляд на куст, пожал плечами. — Пустыня не так пуста, как думают, — бросил он, спокойно шагая дальше. Вдалеке на фоне неба замаячила пара крупных птиц. Они парили высоко, кружась над степью, их крылья плавно разрезали воздух. Шарль прищурился, глядя, как те медленно описывают круги, и почувствовал лёгкую тревогу. Казалось, эти хищники видят всё, что происходит на земле, и не упустят ни одного движения. — Что это за птицы? — спросил он, чтобы отвлечь себя от непрошенных мыслей. — Скорее всего, орлы или сапсаны, — ответил Макс, даже не глянув вверх. — Они здесь хозяйничают. Высматривают добычу. Могут выжидать часами, прежде чем напасть. Шарль машинально втянул голову в плечи, чувствуя себя немного уязвимо, но взглянув на спутника, который двигался с той же невозмутимостью, выдохнул. Если тот был спокоен, значит, бояться нечего. Он продолжил шагать за ним, стараясь сохранять ровный ритм дыхания. Когда тени стали ещё длиннее, Макс вдруг резко свернул с едва различимой тропы, ведущей через степь. Шарль замер, но быстро последовал за ним. Они подошли к небольшой возвышенности, с которой открывался широкий вид на равнину. Ферстаппен остановился, снял с плеча винтовку и аккуратно поставил её рядом. Затем присел на корточки, доставая из рюкзака что-то металлическое и увесистое — бинокль. — Мы будем ждать здесь? — спросил Леклер, чуть приподнимая куфию, чтобы стереть пот с лба. — Не совсем, — ответил Макс, глядя в бинокль. Его взгляд был сосредоточенным, и он обводил горизонт, будто высматривая что-то конкретное. — Но здесь удобный обзор. Хорошее место, чтобы определить, куда двигаться дальше — И кого мы ищем? — Антилоп, — коротко бросил Ферстаппен, продолжая всматриваться в равнину. — Антилоп? На этом пустыре? — Да, — подтвердил Макс, слегка кивнув. — Здесь их называют «аль-орейкс». У них тонкий слух и хорошее зрение, так что подобраться к ним — отдельное искусство. Леклер замолчал на секунду, обдумывая услышанное. Он представлял антилоп где-то на зелёных равнинах, но уж точно не среди такого песчаного безмолвия. — А если мы не найдём их? — осторожно спросил монегаск. Голландец снова поднял бинокль, глядя куда-то вдаль. — Найдём. Всегда можно найти, если знаешь, где искать. Главное — ждать и не суетиться. Шарль усмехнулся. — Ты как будто родился среди этих мест. Ферстаппен чуть повернул голову, его губы дрогнули в едва заметной улыбке. — Нет. Просто привык. Ты тоже привыкнешь. Леклер хотел что-то ответить, но его внимание отвлекло движение вдали. На горизонте мелькнуло что-то белое, почти сливающееся с пейзажем. Он прищурился, но не успел разглядеть — объект быстро скрылся за кустами. — Это они? — спросил он, указывая в ту сторону. Макс взглянул в бинокль, задержал дыхание и кивнул. — Да. Они идут на водопой. Нам нужно обойти их и устроить засаду. Он поднялся, закинул винтовку на плечо и повернулся к Шарлю. — Двигайся тихо. Если спугнёшь их, придётся искать новый след. Тот молча кивнул, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее. Охота начиналась. Он двигался за Максом, стараясь ступать так же тихо и уверенно, как тот. Казалось, голландец чувствует пустыню так же, как рыба — воду: каждый шаг был точным, каждое движение продуманным. Они подошли к небольшой каменистой возвышенности, откуда открывался вид на редкие кустарники. Ферстаппен сделал знак остановиться, и Шарль послушно замер, задержав дыхание. На фоне тёплого мерцания горизонта замаячили силуэты — стая антилоп неспешно двигалась вдоль высохшего русла реки. Их изящные тела выделялись на фоне тусклой жёлто-коричневой палитры песчаного поля. Шарль не мог отвести взгляд от их плавных, почти танцующих движений. Это были воплощение дикой природы — свободы, силы и грации. Макс опустился на колено и снял с плеча винтовку. Леклер наблюдал за ним с замиранием сердца. Голландец выглядел сосредоточенным, будто каждая мышца его тела была настроена на одну цель. Его рука двигалась медленно, едва заметно, а глаза напряжённо следили за движением добычи. В этот момент Шарлю показалось, что он наблюдает за хищником, готовящимся к прыжку. Глухой выстрел разорвал тишину. Одна из антилоп дёрнулась и рухнула, подломив ноги. Остальные мгновенно сорвались с места и исчезли в пыльной дымке. Ферстаппен не двигался, пока не убедился, что добыча повержена. Затем он встал и коротко кивнул Шарлю, подняв палец вверх. — Попал, — сухо бросил он. Шарль последовал за ним вниз по склону, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает. Он по-прежнему не мог понять, как Макс сохраняет такую невозмутимость. В душе монегаска смешались лёгкое восхищение и смутное беспокойство. Подойдя ближе, он увидел поверженную антилопу — её глаза ещё были открыты, но дыхание уже стихло. Ему стало немного жаль её: грациозное создание, погибшее ради их выживания. Но внутри он понимал, что это часть естественного порядка. — Хороший выстрел, — сказал Леклер, стараясь звучать спокойно. — Спасибо, — ответил голландец, осматривая добычу. Шарль отвёл взгляд, снова оглядывая даль перед собой. Ему хотелось отстраниться от этого зрелища. В воздухе витал слабый запах крови и железа, смешанный с сухим ароматом пыли и травы; остатки стада уже скрылись за горизонтом, унося с собой тихий гул земли. Вдруг он услышал шорох, настолько лёгкий, что это мог быть просто ветер. Но что-то в этом звуке заставило его вздрогнуть. Он резко обернулся. Из-за кустов, словно тень, выползла гиена. Она была массивной, её изрезанная тёмными полосами шерсть переливалась в свете уходящего солнца. Глаза, жёлтые, как дюны пустыни, горели хищным блеском. Гиена двигалась бесшумно, лишь изредка раздавался звук её когтей, царапающих твёрдую землю. Она была совсем близко. — Макс, — прошептал Шарль, но в его голосе дрожал страх. Голландец поднял голову, тут же заметив хищника. Он выпрямился, его глаза сузились, а тело напряглось, будто струна. Гиена, будто почувствовав взгляд, остановилась, оскалилась и низко зарычала. Она больше не скрывалась — напротив, её поза стала угрожающей, готовой к прыжку. — Не двигайся, — хрипло бросил Макс, не отрывая взгляда от гиены. Леклер почувствовал, как адреналин взлетел до предела. Его тело застыло, но сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно за километры. Зверь медленно двинулся вперёд, тяжело переступая лапами, словно примериваясь к своей жертве. И вдруг, всё произошло так быстро, что Шарль едва успел осознать. Гиена бросилась вперёд — её мускулистое тело сорвалось с места молниеносным прыжком. Он уже почти чувствовал её приближение, но в этот момент сильная рука Макса схватила его за предплечье и резко потянула в сторону. — Ложись! — рявкнул Ферстаппен, сбивая его с ног. Шарль рухнул на землю, ощущая, как его лицо обжигает песок. Но Макс оказался быстрее зверя: его другая рука с ножом вылетела вперёд, отводя атаку гиены в сторону. Зверь, уже почти коснувшись своих жертв, пронзительно взвизгнул, отшатнувшись от блеснувшего клинка. Леклер приподнял голову и увидел, как хищница на мгновение замерла, шокированная сопротивлением. Макс поднялся, выставив перед собой нож. Его поза напоминала напряжённого зверя, готового к бою. Шарль никогда раньше не видел его таким: он не просто защищал их обоих — он доминировал, излучал абсолютную уверенность, которая могла бы заставить даже самого дикого зверя усомниться в своей силе. Гиена бросилась вперёд ещё раз, но Ферстаппен шагнул навстречу, издав короткий, низкий звук. Его нож сверкнул в уползающих лучах солнца, и зверь снова отступил. Макс, не отводя взгляда, чуть согнул колени, готовый к следующему выпаду. Гиена кружила, рыча и скаля зубы, но её движения стали более нерешительными. — Уходи, — пробормотал он сдавленно, не то приказ, не то мольбу. Будто услышав твёрдость в этом голосе, хищница рыкнула напоследок и отступила, сделав несколько неуверенных шагов назад. Нос её всё ещё нервно дёргался, уловив запах крови животного, но она понимала, что шансов у неё мало. Сдавшись, зверь с презрительным фырканьем исчез в зарослях сухой травы, унося с собой шорох песка и угрожающее присутствие. Макс не двигался ещё пару мгновений, пока не убедился, что гиена скрылась из виду. Только тогда он неторопливо повернулся к Шарлю, который лежал на животе, не в силах сразу оторвать руки от земли. — Всё нормально? — спросил он, убирая нож обратно в ножны. Его голос звучал ровно, безо всякой паники, будто их только что не атаковал опасный зверь. Монегаск судорожно втянул в себя воздух, вставая и отряхивая колени. Внутри он ощущал бурю из облегчения и благодарности, которая уже смешивалась с дрожью в ногах. — Ты спас меня, — выдохнул он, проводя рукой по лицу. — Она… она почти достала меня. Макс чуть приподнял уголки губ, небрежно отмахнувшись: — Почти — не считается. Сердце у Шарля всё ещё выплясывало сумасшедший ритм, но когда он перевёл взгляд на голландца, в груди возникло другое чувство: смесь искреннего восхищения и странного трепета перед этой уверенностью. На миг ему подумалось, что столь спокойное отношение к риску может исходить только от человека, видевшего не одну стычку. — Это было… — начал Шарль, пытаясь подобрать слова, — невероятно. Как ты… Ферстаппен усмехнулся, подняв бровь: — Тебе надо быть готовым к таким ситуациям, принцесса. В следующий раз гиена может быть не такой нерешительной. Он усмехнулся в ответ. Макс снова посмотрел на него, затем бросил взгляд на антилопу. — У нас проблема, — сказал он, моргнув несколько раз, чтобы отогнать остаточные эмоции. — Как бы нам её перенести? Мы ведь не оставим добычу валяться, иначе эти бабайки придут снова. Шарль проследил за его взглядом на истекающую кровью антилопу и невольно содрогнулся. — Может, попробуем сделать что-то вроде волокуши? — неуверенно предложил он. Ферстаппен наклонил голову, прикидывая: — Или хотя бы связать задние ноги, чтоб не болтались. Обмотать… сдвинем центр тяжести. Тянешь с одной стороны, я с другой. Идёт? Леклер ощутил, как нехватка сил в ногах после стычки с гиеной начинает отпускать, уступая место практическому азарту. — Окей, попробуем, — согласился он, отряхивая ладони от остатков песка и ощущая, как внутри постепенно остывает адреналиновый всплеск. Он ещё раз обернулся на кусты, где исчезла гиена, и почувствовал, как лёгкий холодок пробежал по спине. Пустыня не только красива. Она и безжалостна.***
Начало темнеть, и мир лёгкой дымкой окутала прохлада. Над равниной взошла луна, бледным диском сияя на небе, ещё не дождавшись заката. Ветер лениво скользил по каменистой земле, унося с собой запахи дикой природы, которые с каждым шагом смешивались с их усталостью и потом. Песок, остывающий после беспощадного солнца, теперь дарил чуть прохладное прикосновение к стопам, но всё равно оставался сложным препятствием. Скелетные кусты и редкие травы, окрашенные в приглушённые багряно-оранжевые тона, скользили мимо. Шарль шагал рядом с Максом, держа в руках верёвку, к которой была привязана их добыча. Спина ныла от усталости, руки немного подрагивали от напряжения, но внутри было странное, противоречивое чувство — смесь изнеможения и гордости. Он посмотрел в небо, где начинали мерцать первые звёзды, такие яркие и близкие, будто можно было дотронуться рукой. Где-то вдалеке раздался крик ночной птицы, разрывая густую тишину, и монегаск непроизвольно вздрогнул. — Ты молодец, Леклер, — внезапно сказал Ферстаппен, нарушив молчание. Его голос прозвучал неожиданно мягко, без обычной язвительности и ровности. — Быстро заметил гиену. Это было важно. Шарль слегка смутился: он отвёл взгляд от Макса, глядя на дальние силуэты песчаных холмов. — Я… даже не думал, что стоит делать, — признался он, тяжело выдохнув. — Только почувствовал неладное, — он коротко хмыкнул, глядя на силуэт антилопы, — а с гиеной разобрался ты. Голландец пожал плечами, как бы не придавая этому значения. Низкое солнце бросало длинную тень, и она, сливаясь с тенью Шарля, делала их почти одним существом. — Может, это просто удача, — наконец сказал он, чуть хмурясь. — У меня… её всегда было слишком много. Знаешь, в таком месте, как это, я уже давно должен был попасть в настоящую беду. Но до сих пор… как будто всё обходило меня стороной. Макс на секунду замедлил шаг, словно обдумывая его слова. Затем он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на Леклера, прежде чем ответить. — Удача здесь ни при чём, — сказал он, ровно, без эмоций. — Когда мы узнали, кем ты был… когда ты только появился здесь, никто не собирался втягивать тебя в настоящие опасности. — Что? — Шарль застыл на месте, невольно выпустив верёвку. Внутри поднялась странная волна: одновременно и облегчение от того, что ему дали право быть «защищённым», и обида — словно его считали недостаточно пригодным для этих суровых условий. — Почему..? Ферстаппен тоже остановился. Несколько мгновений он смотрел в полумрак, будто пытаясь сформулировать ответ. — Война убивает не только тела, но и души, — наконец сказал он медленно, негромко. — Мы с Даниэлем и Джорджем знали, куда идём, по крайней мере, сами так решили. А ты… оказался втянут в это против воли. Я не уверен, что мы… даже сейчас… делаем правильно, — он коротко вздохнул. — Но иногда человек должен понимать, способен ли он жить после всего этого. И мы не хотели, чтобы ты погружался слишком глубоко, ломая себя. Слова Макса отдавались эхом в душе Шарля. Он вспомнил тот момент, когда узнал, что контракты из-за скандала разрываются, и единственный выход — уехать сюда. Тяжкий ком сдавил грудь. При этом внутри билась и какая-то искренняя благодарность: всё-таки они старались его защитить. Но и горечь от того, что решали за него. — Ты хотел, чтобы я был просто туристом? — спросил он, не скрывая укола в голосе. — Туристом? — Ферстаппен слегка усмехнулся, покачав головой. — Знаешь, Шарль, у тебя есть что-то, чего нет у многих из нас. У тебя есть мечта. Цель. Люди дома ждут тебя. Они хотят видеть Шарля Леклера, который улыбается. Который гоняет по трассам и побеждает. А не того, кто спит с ножом под подушкой, слыша во сне чужие крики. Ты не должен становиться таким, как мы. На какое-то мгновение перед внутренним взором монегаска вспыхнули образы паддока: вспышки фотокамер, шум болидов, яркие цвета спонсоров и ликующая толпа — всё это вдруг показалось таким близким, что он готов был услышать запах горящей резины и бензина. Но реальность звенела в ушах: бескрайний песок, лунный свет, рядом — Макс, вся жизнь которого, казалось, впитала в себя запах оружейной смазки и пыль чужих войн. Колкость противоречивых чувств вновь пронзила грудь: тоска по дому, неудержимая печаль по утерянному времени, страх, что прошлое может стать лишь далёким сном. — Много людей ждут меня, да, — сказал он, стараясь говорить ровно. — Но если такова воля Бога, я не могу просто зависеть от вашей защиты. Я не хочу, чтобы вы всегда решали, когда мне прятаться, а когда быть в стороне. Он тяжело вздохнул, чувствуя, как ночной воздух обжигает горло, и, снова взглянув на Макса, добавил: — Я не хочу оставаться наблюдателем, а потом проклинать себя за бессилие. Я не забуду сцену казни, не забуду эти ночные кошмары, когда… когда Жюль — или кто-то, кого я люблю, — уходит от меня. Мне невыносимо думать, что я способен лишь смотреть. Но иногда это всё, что я могу сделать и... это сводит с ума. Слова застыли в густом, чуть припылённом пространстве, наполненном остаточным теплом дня. Голландец поднял бровь, и Шарль заметил в его глазах странное напряжение, будто перед ним внезапно открылось что-то новое в этом парне из Монако. — Понимаю, — тихо сказал он, опустив голос до опасного шёпота. — Может быть, ты прав. Мы должны были обсудить это с тобой… — Макс чуть запнулся, покусывая губу, будто проглатывая гордость. — Прости. Мы привыкли, что решаем всё за новеньких. Думали, делаем тебе услугу. Для Леклера эта извиняющаяся нота прозвучала как редкое признание. Он глянул на спутника, приподняв уголки губ. — Спасибо, — выдохнул он, вскинув плечи. — Я… понимаю, что вы спасаете меня, покрываете. Я действительно благодарен… Голландец посмотрел ему прямо в глаза, и на миг в этом взгляде вспыхнуло что-то непроницаемое, холодное и в то же время зачаровывающее. Шарль почувствовал, как в груди екает некое чувство смирения и странной близости к Ферстаппену — к человеку, который тоже многое пережил. — Не нужны мне все эти слова благодарности, которыми ты, по-видимому, привык кидаться, когда тебе это не нравится, — произнёс он негромко. — Скажем так: просто будь собой. Шарль ощутил, как эти фразы будто резонируют внутри, рождая чувство, от которого перехватывает дыхание: взрыв смеси признательности, облегчения и странного тепла. — Я… — он осёкся, не найдя слов, и лишь кивнул. Голландец невесомо хмыкнул, не то в улыбке, не то в поддразнивании: — К тому же, если уже не хочешь быть «наблюдателем», то будь готов к практике. Если жизнь всё равно может поставить тебя под удар, лучше встречать её во всеоружии. — Ты предлагаешь… научить меня? — переспросил Леклер, глотая ком подступивших эмоций. — Пару трюков, чтобы чувствовать себя менее беспомощным, — подтвердил Макс. — Конечно, лёгкой жизни не обещаю. Совесть после первого выстрела не замолчит. Но хотя бы, если что, сможешь сказать: «Я пытался». Шарль замер, переваривая эти слова. Потом, сглотнув, медленно кивнул и улыбнулся краешком рта — улыбкой, в которой была и грусть, и благодарность, и проблеск решимости. — Да, пожалуй, «я пытался» лучше, чем «я просто смотрел». Ферстаппен усмехнулся, но ничего не ответил. Вместо этого он просто махнул рукой, показывая, что пора двигаться дальше. Они обменялись короткими взглядами, в которых читались и усталость, и странная разрядка, а затем, не говоря больше ни слова, снова двинулись вперёд. Ветер утих, оставляя после себя только мягкий шорох песка. Кажется, их уже заждались.