All the Stars in Blame

***

      Комната была освещена мягким жёлтым светом настольной лампы. Стеклянный стол посередине отражал блики, а кожаные кресла выглядели неприступно и дорого. Сквозь огромные панорамные окна виднелся вечерний Монако — жёлтые и белые огни тянулись вплоть до звёздного неба. Но двое мужчин внутри номера, казалось, совсем не обращали на это внимание.       Лоренцо стоял у окна, скрестив руки на груди и уставившись в темноту. Пьер сидел в кресле рядом со стеклянным столом. Тишина, прерываемая разве что тихим шорохом кондиционера, пропитывала воздух ощущением тревожного ожидания.       — Я говорил тебе, Лоренцо, — проговорил Гасли ровным голосом с едва слышимой досадой, — я этого не делал. Я не сливал никакую информацию. Леклер старший, по-прежнему глядя на ночной пейзаж, заговорил глухо:       — Тебя поймали на моменте, когда ты знал о его разговоре. Никто другой… Тот перебил его твёрдым тоном:       — Я узнал о сливе только тогда, когда мне прислали новости! Он резко поднялся с кресла, и голос сорвался на повышенные ноты, но Пьер тут же глубоко вдохнул, стараясь взять себя в руки.       — Мой телефон защищён. Никто, кроме меня, к нему не прикасался. Да и не смог бы — я всё увижу, если кто-то взломает или проникнет в систему. Это невозможно. Лоренцо, наконец, отвернулся от окна. Глаза его смотрели тяжело и растерянно:       — А если всё-таки кто-то… взломал?       — Нет, — покачал головой Пьер, — моя система давно уведомила бы меня. Я знаю, как это работает. В номере повисла тишина. Лоренцо провёл рукой по волосам, всем видом показывая, насколько он измотан. Гасли, сев обратно в кресло, мельком глянул на него:       — Тогда кто? — спросил Лоренцо вполголоса.       — Не знаю, — сказал Пьер чуть тише. — Но точно не я.       Наступила глухая пауза, в которой каждый из них пытался отыскать хоть какую-то крупицу истины. Пьер машинально провёл пальцами по подлокотнику, будто ища ответ в узорах обивки.       — Шарль заслуживает правды, — вздохнул он, отводя взгляд куда-то в сторону. — Но я не могу дать больше, чем уже дал. Лоренцо, опустив голову, снова заговорил, и голос его звучал жёстко:       — Если мы не найдём виновного, вся эта история так и будет висеть на нём. Гасли вспылил:       — Это несправедливо, и ты это знаешь!       Леклер сжал кулаки, пытаясь скрыть собственное отчаяние. За стеклом, в глубине, Монако сверкал огнями: яхты, казино, роскошные улицы, — но здесь, в номере, царило глухое чувство безысходности.       — Я знаю, — выдохнул он, — но у нас нет другого варианта. Если не найти настоящего виноватого… Француз устало развёл руками, словно и сам не понимал, почему всё так запутано:       — Думаешь, я бы молчал, если бы имел зацепку? Шарль — не просто мой друг, он мне как брат. Сам хочу выяснить, кто это сделал. Лоренцо пристально посмотрел на него:       — Ты серьёзно собираешься копаться в этом?       — Ещё бы, — твёрдо отозвался Гасли, и в его голосе прозвучало нечто похожее на обещание. — Если кто-то решил его подставить, я не оставлю это просто так. Леклер в ответ только провёл ладонью по лицу и тихо вздохнул:       — Пьер, пойми, если виноватого не найдут, Шарля так и будут считать «предателем».       — Знаю, — Пьер остановил его взглядом. — Но я не позволю, чтобы всё свалили на него. Мы обязательно выясним правду.       Он откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и посмотрел на Лоренцо с безмолвной решимостью. Тот поднялся, подошёл к столу и с силой опёрся на стеклянную поверхность, будто пытаясь собраться. Пьер тоже встал, чтобы уйти, и перед тем как направиться к двери, коротко сказал:       — Я не сдаюсь. И Шарль тоже. Мы докопаемся до истины.       Лоренцо только кивнул в ответ, провожая его взглядом. Когда дверь за Гасли закрылась, он остался один в тихой комнате, полной неотвеченных вопросов.

***

      Шарль просыпается в незнакомом месте: голова трещит, каждая мышца отдаётся тупой болью. Он лежит на плотном матрасе, с трудом понимая, что вокруг — скромная комната с глиняно-песчаными стенами и старым деревянным столом у окна. Сквозь щель в ставнях проникает яркий солнечный луч, обжигающий глаза, непривычно резкий после обморока. Воздух кажется пропитан пряным запахом специй, едва уловимым ароматом пыли и тепла.       Он пытается сесть, но боль в теле заставляет скривиться и опуститься обратно на матрас. Во рту пересохло, руки дрожат — ощущение слабости захватывает, точно весь мир покачивается под ногами. В отдалении слышатся неясные шорохи, приглушённые голоса, будто доносящиеся сквозь воду.       «Где я? Что случилось?.. Я… не помню…»       Эта мысль звучит в голове, но вырывается лишь тихим всхлипом. Он старается сосредоточиться, собрать разбегающиеся обрывки памяти, однако перед глазами пляшут цветные пятна. Постепенно лицо и руки начинают слушаться. Парень замечает возле стола глиняную миску с водой и ломоть лепёшки. Опираясь на стену, делает рывок, чтобы подняться, но тело сразу подводит — ноги подкашиваются, и он, обхватив руками голову, понимает, что вряд ли сможет сделать и нескольких шагов без опоры.       — Гд… где я… — выходит еле слышный шёпот, когда он снова пытается встать.       Ещё пара попыток — и вот Шарль, шатаясь, добирается до дверного проёма. Чувствует, как пот пробивается на лбу, а в глазах темнеет, но ему нужно узнать, что здесь происходит. Делает шаг в коридор — и натыкается на фигуру, выскользнувшую откуда-то сбоку.       — А!       От неожиданного столкновения Леклер отшатывается к стене. Незнакомец, на которого он налетел, сам вздрагивает, а потом вдруг истошно вскрикивает:       — ААААА!       Этот неожиданный визг бьёт по ушам, и монегаск, не удержав равновесия, больно ударяется плечом о выступ стены.       — Ч-чёрт! Что… — пытается выговорить он.       Парень перед ним, худощавый, с растрёпанными тёмными волосами, мгновенно меняет вопль на заразительный смех. Смеётся громко, запрокинув голову, и в этом смехе есть что-то беззаботно-детское. У него заметные щетинки на лице, и в уголках глаз мимические складки, выдавшие бы в нём весельчака даже без слов. Одет он в лёгкую футболку и бриджи песочного цвета, которые выглядят так, будто прошли не одну авантюру.       — Ох, дружище, твоё лицо… Ты выглядел так, будто только что встретил самого дьявола, — выдыхает он, переводя дух от смеха.       Шарль, тяжело опираясь на каменную стену, смотрит на него широко раскрытыми глазами. Боль в затылке колет с новой силой.       В ответ парень вдруг склоняется к Леклеру, будто пытаясь сообщить нечто важное, и на нарочито громких, медленных словах, по-английски тянет:       — ТЫ… ПО-НИ-МА-ЕШЬ… АН-ГЛИЙ-СКИЙ?       Монегаск сначала растерян, а затем раздражённо морщится, пытаясь сопротивляться нарастающей головной боли:       — Я всё понимаю. Хватит кричать… Ты что, дурак?       На лице незнакомца мгновенно расцветает ухмылка:       — Эй, у тебя классный акцент, француз. И, нет, я не дурак.       Шарль с трудом дышит, у него всё ещё кружится голова, а обрывки воспоминаний будто ускользают из рук. Ему трудно связать хоть одну логическую мысль, но главное, что он знает, — ему нужно выбраться, найти своих сослуживцев.       — Я… хочу знать, где я… — голос звучит слабым, почти жалобным. — Я хочу домой.       Из-за спины к ним приближается ещё один человек, на вид постарше, хотя черты лица по-юношески мягкие. Высокий, подтянутый, со светлыми аккуратно подстриженными волосами и спокойным, сосредоточенным взглядом. Одет он в рубашку с закатанными рукавами и удобные брюки, а весь его вид говорит о некоторой педантичности. Шарль сразу замечает в нём какую-то уверенную серьёзность — он движется без лишних жестов, следя за реакцией обоих.       — Ты в безопасности, — произносит он негромко, словно не желая напугать больного. — Сядь.       Леклер, шатаясь, возвращается к краю стола, садится на единственную свободную табуретку, стараясь выровнять дыхание. Чужак, представившийся Джорджем Расселом, ставит перед ним миску с горячим супом — пар от блюда поднимается волнами, распространяя в комнате слабый пряный аромат.       — Это Даниэль Риккардо, — поясняет Джордж, кивнув в сторону улыбающегося парня. — Мы нашли тебя прошлой ночью в пустыне. Ты был без сознания и весь в крови. Тебе повезло, что мы наткнулись на тебя. В той округе не ходят по ночам.       Шарль сжимает руки на коленях. Мысли лихорадочно скачут: «Ночь… пустыня… взрыв…» Воспоминания о нападении и исчезнувших сослуживцах тут же всплывают, и сердце будто сдавливает изнутри.       — Мои… люди… — он с трудом выдавливает слова, закашливаясь. — Мои сослуживцы? Мы были… колонна… нас обстреляли… Джордж опускает взгляд, незаметно кусая губу, будто подбирая слова.       — Извини. Из ещё дышащих мы нашли только тебя, — говорит он ровно, но в глазах читается сочувствие. Шарль повышает голос, не в силах сдержать чувства:       — Нет, это невозможно! Они должны быть! Я должен… я… Он пытается вскочить, но ноги не держат, и его снова бросает обратно на табурет. Даниэль, забыв про свою насмешливую манеру, быстро подаётся вперёд, вместе с Джорджем удерживая монегаска, чтобы тот не упал.       — Успокойся, — голос Рассела звучит мягко, но твёрдо. — Мы понимаем, что ты чувствуешь, но сейчас твоё тело просто не выдержит никаких поисков. Нужно восстановиться.       — Я не могу здесь сидеть! — Шарль злобно стучит кулаком по столу, кажется, готов разрыдаться от бессилия.       В комнате наступает напряжённая тишина. Леклер тяжело дышит, сжимая подлокотник. Боль в голове пульсирует, перед глазами пляшут пятна. Наконец, он слышит вздох Джорджа.       — Тебе надо прийти в норму, — произносит тот серьёзно. — Иначе рискуешь погибнуть в следующем же выезде. Отдохни, поешь.       Риккардо смотрит на Шарля с добродушной улыбкой, но теперь это не кажется шуткой — скорее, сочувствием.       Монегаск продолжает напряжённо сжимать и разжимать кулаки. Кажется, он с трудом сдерживает себя, чтобы не сорваться на крик или рыдания. Но боль и истощение всё-таки берут верх. Он опускает голову, стараясь вернуть дыхание к нормальному ритму.       — Я… — выдыхает он, и голос звучит глухо, — просто не могу поверить, что они исчезли. Мы были вместе всего пару часов назад… Я должен вернуться! Узнать, что с ними! Помочь!       Глаза затуманиваются, мысли скользят к последним секундам перед взрывом.       — Если бы ты мог помочь, ты бы уже это сделал. Так что закрой рот, сядь спокойно и ешь, — раздался хрипловатый голос. Сквозь низкую дверь в комнату вошёл парень, невысокий, но с цепким взглядом и резкими чертами лица. Его русые волосы были коротко подстрижены, а фигура напоминала человека, привыкшего к физическим нагрузкам. Он осмотрел помещение так, словно проверял, всё ли здесь подчиняется его правилам, а когда увидел монегаска, взгляд стал ещё холоднее.       Тон парня прозвучал как приговор. Шарль открыл рот, чтобы возразить, но его остановил резкий, почти леденящий взгляд. Чувство гнева переполняло Леклера, а язык буквально чесался от слов, которые хотелось выпалить, однако что-то в этом человеке пугало, не позволяя перечить. Он тяжело опустился обратно на стул и сжал зубы, чувствуя, как беспомощность скребёт по сердцу.       — Я просто хочу домой… — тихо, почти шёпотом, сказал он, дрожащим голосом. Незнакомец прищурился:       — Доберёшься, если будешь слушать нас. Но пока забудь про дом. Здесь свои правила. Последнее прозвучало чуть мягче, будто он позволил себе расслабиться на долю секунды. Парень отступил назад, бросив на Шарля выжидающий взгляд:       — Восстановись сначала. Потом поговорим о том, как выжить.       С этими словами он развернулся и вышел, будто для него было в порядке вещей резко вторгаться в пространство и так же внезапно исчезать. Слова незнакомца осели в голове Шарля, выкристаллизовываясь сквозь панику. «Если хочешь выжить, слушай нас». И это, как ни странно, немного его успокоило. Леклер медленно поднял миску с супом. Руки дрожали, но он сделал несколько глотков.       Рядом с Шарлем стоял Даниэль, вольно прислонившись к стене. Широкая ухмылка на лице таяла, уступая место чему-то более тёплому, почти сочувственному. Услышав шаги незнакомца, доносящиеся откуда-то из коридора, он кивнул в сторону проёма.       — Снова в своей стихии, — процедил он с лёгкой насмешкой. — Если хочешь знать моё мнение, он вполне дружелюбен… хотя «дружелюбный» и «Макс Ферстаппен» не всегда сочетаются. Шарль нахмурился:       — Он всегда такой? Риккардо ухмыльнулся, чуть склоняясь, чтобы быть с ним на одном уровне:       — На публике — да, ледяная стена. Но мы с ним знакомы давно, поверь. Бывает, он оттаивает… иногда даже анекдоты рассказывает, хотя поверить в это трудно, да?       Шарль пытался представить Макса таким, как описывал Даниэль, но в свете недавней сцены это казалось почти невероятным. Откуда-то из глубины дома доносились громкие голоса — Ферстаппен говорил на повышенных тонах, вплетая в английскую речь арабские слова.       Джордж Рассел, всё это время прислушивавшийся к разговору, громко выдохнул.       — Заносчивая мымза, — пробормотал он под нос, потом повернулся к Шарлю и облокотился на стол. Глаза его смотрели серьёзно. — Слушай… Леклер.? Ты откуда вообще? Сколько времени успел пробыть в части?       — Да, Леклер. Шарль Леклер. Я… из Монако, — хрипло выдавил Шарль. — В части был чуть больше недели. Рассел удивлённо приподнял брови:       — Неделю? То есть ты, выходит, новичок.       — Новенький, — подхватил Даниэль насмешливо. Монегаск стиснул зубы от раздражения, но Джордж лишь отмахнулся от шуточного тона Даниэля:       — Не слушай его. Слушай меня. Мы на территории небольшого поселения, где нас временно укрыли местные. Их ресурсы ограничены, да и терпение не безгранично. Шарль нахмурился:       — А как насчёт… лагеря? Мне нужно вернуться. Там должны знать, что со мной.       — Просто так отсюда не уйти, — Рассел медленно покачал головой. — Здесь всё под контролем местной группировки. Они не любят пришлых, особенно военных. Так что если не хочешь пулю словить, надо искать выход осторожно.       — Но я хочу домой… — прошептал Леклер, сжимая руками лицо. Мысли казались вязкими: он пытался осознать, что за местные люди их приютили, что за группировка, почему никто не может просто сесть в машину и уехать.       — Мы все хотим домой, — голос Риккардо прозвучал серьёзнее, чем прежде. — Пойми, парень, пока мы здесь, остаётся думать, как выжить.       — Он прав, — согласился Джордж. — Тут всё непросто, но мы держимся, — добавил он уже мягче. Даниэль, словно почувствовав, что гнетущая атмосфера вновь возвращается, хлопнул Шарля по плечу:       — Ты не один, приятель. Мы все через это прошли, ну почти. Да и Макс там, — он кивнул в сторону, где вновь раздались приглушённые выкрики, — точно знает, что делать. Не волнуйся, он тебе не враг.       Тот промолчал, обдумывая слова Даниэля. Картина оставалась смутной: какой-то дом посреди незнакомой территории, неприязненная группировка, Макс с ледяным прищуром, Джордж с невозмутимым спокойствием и Даниэль, перекидывающийся саркастическими шутками. Тем не менее, в этих людях был ощутимый дух товарищества — неуютный, грубоватый, но в чём-то обнадёживающий.       — Слушай, давай ты доешь, — сказал Даниэль чуть мягче. — А потом объясню, как здесь живут и как не дать Максу вывести тебя из себя.       Шарль взглянул на миску. Суп всё ещё был тёплым. Рукам не хватало сил, они дрожали, когда он поднёс ложку ко рту, но горячая пища, пропитанная пряностями, внезапно показалась родной — словно в этом вкусе была крошка утешения.       — Это… возможно? — спросил он негромко.       — Да, — широко улыбнулся Риккардо.       — Ешь, Леклер. Тут не ресторация, конечно, но и не помрёшь, — добавил Рассел, присаживаясь напротив. — А потом поговорим. Шарль сделал глоток, закрывая глаза и чувствуя, как тёплая волна бежит по горлу, слегка притупляя страх. Даниэль сдвинулся ближе, чтобы лучше наблюдать за ним, а Рассел, напротив, сидел ровно, скрестив руки. Монегаск посмотрел на них обоих:       — Хорошо… я слушаю.       — Главное — не высовывайся, — начал Джордж. — Тут всё непросто, но если сохранять спокойствие и работать сообща…       — …у тебя есть шанс вернуться, — подхватил Даниэль. — Вот только не сейчас. Дай себе время прийти в себя.       Шарль вздохнул, сжимая в руках ложку. Паника утихала, сменяясь странной смесью напряжённого любопытства и крохотной надежды. Что ж, он вынужден довериться этим незнакомцам. И, возможно, именно они помогут ему выбраться и узнать, что стало с его сослуживцами.       Вскоре Риккардо осторожно обхватывает локоть Леклера и ведёт его вдоль узкого коридора. Стены здесь сложены из светлого песчаника, а потолок поддерживают грубоватые деревянные балки. Небольшие окна пропускают достаточно света, чтобы помещение казалось почти уютным.       — Вот наша «гостиная», — улыбается Даниэль и указывает на скромный угол, где стоят три стула и выщербленный стол. — Знаю, зрелище так себе, но в здешних условиях и это роскошь.       Шарль, стараясь не выдать, как ему тяжело держаться на ногах, кивает и выдавливает лёгкую улыбку. Ему приходится опираться то на парня, то на выступы в стенах — каждый шаг отзывается во всём теле тупой болью, а голова гудит, словно он только что пережил долгий ночной перелёт с десяткой пересадок. Он успевает подумать, что ему повезло найти хоть какую-то поддержку.       В конце коридора просторнее. Из прохода, ведущего в кухню, доносится стук посуды и аппетитный запах булькающего в котелке супа. Там стоит Айша: женщина лет сорока, со спокойными чертами лица и платком, аккуратно скрывающим её волосы. Завидев Шарля, она немедля отставляет миску и подходит к нему, поправляя на плите что-то горячее своим рукавом, чтобы не обжечься.       — Ах, бедняжка… — негромко произносит она на арабском, осторожно касаясь лба Леклера, как заботливая мать, проверяющая жар у ребёнка.       Шарль не понимает слов, но чувствует сердечность её жеста. На лице Айши появляется мягкая улыбка; она слегка подталкивает его к стулу, предлагая сесть.       — Спасибо… — растерянно шепчет он, а женщина отвечает лишь ещё более сияющей улыбкой, не улавливая смысла, но слыша его благодарность в интонациях.       Внезапно Даниэль, пытаясь прочитать надписи на какой-то висящей на полке упаковке с травами, неловко задевает кувшин. Тот с глухим стуком падает на пол, и из него выплёскивается немного воды. Айша тут же поворачивается, взмахивает руками и что-то громко выговаривает Риккардо на арабском. Он с показной обидой потирает затылок:       — Ну вот, Леклеру — суп, а мне — подзатыльник, — уныло сообщает он, хотя в глазах пляшут смешинки.       Шарль, наблюдая за этим, невольно улыбается. Ему непонятны слова, но сама сцена — как тёплая, домашняя зарисовка, наполненная искренними, почти семейными эмоциями. Айша отчитывает Даниэля лишь для порядка, тот слушает её покорно, а затем оба начинаются смеяться. Даже тяжёлый сумбур в голове Шарля на миг отступает перед этим живым, человечным взаимодействием. Он понимает, что каким-то чудом попал в место, где ему действительно хотят помочь.       — Сам видишь, — шёпотом добавляет Даниэль, когда Айша снова занялась готовкой. — Тебе тут рады больше, чем мне. Но ничего, переживу.       Леклер прячет слабую улыбку, стараясь при этом сесть ровнее и не выдать, насколько ему больно. Жители этого дома, какими бы они ни были, по-своему приняли его. И пусть вокруг остаётся уйма вопросов, хотя бы в эту минуту он ощущает крупицу покоя.

***

      Шарль уже чуть привык к скудному свету масляной лампы и слабой игре теней на стенах, сложенных из светлого песчаника. Воздух в комнате казался плотным и душным, в нём перемешивались едва ощутимый привкус специй, которые где-то упрятали в тряпичный мешочек, и тонкая нотка песка, оседающего на всём, что не прикрыто тканью. Ещё одно маленькое зарешёченное окошко, высоко под потолком, пропускало тусклый отблеск заката.       Он тяжело вздохнул, стараясь не шевелить лишний раз затёкшими мышцами, и присел на жёсткий матрас. Пальцы нащупали шероховатую поверхность одеяла, местами пропитанного пылью. Внутри его сознания вспыхивали тревожные мысли, перемежаясь с редкими проблесками воспоминаний о лагере и товарищах, но он старался гнать их прочь.       «Ни о чём. Просто ни о чём», — приказывал себе мысленно.       Шарль как раз начал погружаться в тот полусон, что приглушает реальность, когда тяжёлая деревянная дверь скрипнула. На миг ему захотелось сделать вид, что он спит крепко и ничего не слышит, но тут нос защекотал едкий запах. Словно кто-то смешал вместе самые горькие и терпкие травы. Он чихнул, приподнявшись на локте, и почувствовал, как это встряхнуло всё тело. Из угла комнаты донёсся хрипловатый смешок:       — Если хотел прикинуться спящим, выбрал бы момент без чиха.       Ферстаппен, войдя почти бесшумно, закрыл за собой дверь и опустил на тумбочку плошку, от которой исходил этот настораживающий аромат мази. Под его глазами пролегли тени усталости, но его осанка оставалась прямой, а тонкие губы были сжаты — лицо выдавало ледяную решимость.       — Поднимайся, — велел он, сжав губы ещё крепче.       Шарль непроизвольно прижал руки к бокам, будто защищаясь.       — Зачем? — спросил он тихо, пытаясь не показывать, как у него в груди колотится сердце.       — Раны, — отозвался Макс, садясь на край матраса так, что пружины тихо заскрипели. — Надо обработать, иначе завтра сам не обрадуешься, если воспалятся.       При свете лампы Леклер заметил, насколько всё его тело исполосовано синяками и царапинами. Где-то свежие повязки уже окрашивались в блекло-розовый, там, где кровь успела проступить. Он сглотнул тяжёлый ком в горле. Заметив реакцию, Ферстаппен лишь прищурил глаза.       Он начал вынимать из миски ветошь, пропитанную тягучей мазью. Масляный свет подчеркивал, насколько густой и тёмной казалась эта субстанция — от неё будто веяло запахом земли, смолы и чего-то ещё, неприятно горького.       — Ах… — вырвалось у Шарля, когда Макс коснулся одного из глубоких синяков на ребрах, и жжение мигом прострелило тело. — Это больно. Жгёт.       — Тебе подуть как заботливая мамаша? — огрызнулся тот, не останавливаясь ни на секунду. Леклер почувствовал смешок, горький, будто застревающий в горле:       — Да уж, ты — «символ нежности».       — Я вежлив, как умею, — Макс на миг приподнял уголки губ, мазанув повязку на локте Шарля свежей порцией мази. — Ты бы видел себя со стороны.       Монегаск тяжело перевёл дыхание, сгибая колени, чтобы хоть как-то уменьшить дискомфорт. Его раздражала эта надменная манера, но в то же время — он сам понимал, что без посторонней помощи не сможет даже наложить себе нормальный бинт.       — Прости, что не привык к таким условиям… — произнёс он сквозь зубы, не скрывая сарказма. Макс приподнял бровь, мельком скользнув взглядом по выцветшей надписи на бинтах:       — Ничего, привыкнешь. Все принцессы рано или поздно свыкаются с реальностью. От этих слов Шарль почувствовал прилив досады, но заметил, что в глубине глаз Ферстаппена уже нет прежней холодности. Всё выглядело так, будто он просто поддразнивает парня, заполняя этим неловкое молчание.       — Принцессы? — пробормотал Шарль, поднимая на него взгляд.       — Ага. Ты, — твёрдо ответил Макс, прищурившись. — Принцесса из Монако.       Леклер коротко покачал головой, чувствуя, как бёдра сводит судорога от слишком долгого сидения. Но внутри вдруг что-то хмыкнуло: больше всего ему хотелось обругать полу-незнакомца в ответ, но вместо этого он даже выдавил кривую улыбку.       — Ты настоящий г… — начал он.       — Герой, да-да, я знаю, — подытожил парень, усмехнувшись: едва заметно, по-своему. Он закончил возиться с повязкой, аккуратно придавил краешек бинта, чтобы тот не оттопыривался, и поставил миску обратно на тумбочку. — Всё, пока хватит.       Шарль ощущал, что мазь вроде как успокоила гулкую боль, хотя прикасаться к обработанным местам всё ещё было страшно. Ферстаппен встал, глухо вздохнул, поправляя рукой пятнистую ткань на своём плече:       — Спи. Завтра посмотрим, как ты ходишь, принцесса.       Сухие звуки этих фраз, вкупе с едким запахом, который Макс принёс в комнату, ещё какое-то время висели в воздухе, пока он направлялся к двери. Хлопнула щеколда, и комната стала пустой. Монегаск, морщась от саднящей мази, опустился на жёсткую подушку.       В углу тревожно качалось пламя лампы, отбрасывая на стены косые тени. Казалось, под этими мерцаниями оживали неровности песчаника, сложенного в грубую кладку. Но сейчас Шарлю вдруг стало легче дышать. Ощущение, что его бросили на произвол судьбы, начало отступать. Эти глаза… Странно, как они остались в памяти с того момента, когда он едва приходил в себя, засыпанный песком и охваченный страхом. Тогда всё казалось размытым — очертания людей, их движения, даже собственные ощущения были как в тумане. Но глаза Макса он помнил отчётливо.       Голубые, холодные, с оттенком стального света, они будто врезались в сознание. Шарль не мог сказать, что именно в них заставило его заметить — не цвет, не форма, а напряжённая, почти жёсткая ясность. Они не выражали ни жалости, ни страха, ни гнева. Глаза, которые не спрашивают, не просят разрешения, а просто решают. Они смотрели на него так, будто проверяли: способен ли он двигаться, выдержит ли. Не взгляд спасителя, а скорее взгляд, выносящего молчаливый вердикт: «Справишься — идём. Нет — остаёшься».       Леклер на миг опустил веки, всё ещё пытаясь выровнять сердцебиение. Сглотнул, провёл ладонью по виску — там пульсировала тёплая боль, но уже не такая навязчивая, как днём.       «Может, всё не так уж плохо», — подумал он.       В конце концов, гул в голове сменился тихим звоном, усталость взяла верх. Он развернулся на бок, осторожно стараясь не задеть свежую повязку, и медленно провалился в тяжёлый, но чуть более спокойный сон.