Можно я с тобой?

Намджун входит в гостиную со стаканом воды и присаживается на подлокотник кресла, в котором сидит, сгорбившись, Чимин. - Что делаешь? - Наму видит это и так, но разговор помогает отогнать в сторону ту грусть, что ржавой булавкой сидит внутри уже несколько месяцев. У их студии проблемы с деньгами. Проблема в том, что денег нет, и все они буквально выживают, экономя на всем, на чем возможно. Даже вода в стакане - просто из-под крана и Намджун уверен, что завтра туалетной бумаги изведет знатно. А она тоже в дефиците. Чимин поднимает на него глаза, тихо что-то бормочет под нос, натягивает дырявый носок на свой маленький кулак и близоруко щурится, прицеливаясь иглой в краешек дыры. Намджун сморит молча. Чимин делает аккуратные стежки, стараясь подцеплять ткань максимально близко к краю, чтобы шов получился не слишком грубым и не натер потом палец до жирной мозоли. Нечаянно попадает острым кончиком в подушечку пальца и сдавленно шипит. Затем судорожно всхлипывает, его лицо болезненно искажается, а глаза начинают блестеть. Он стонет и с силой, добела закусывает нижнюю губу, чтобы не зареветь. Плечи резко опускаются и вздрагивают, а руки обессиленно падают на колени. Рваный всхлип повторяется. И дело не в боли, нет. И не в этой дурацкой игле вовсе. Просто Чимин невыносимо устал, и он из последних сил терпит. Все они терпят слишком много - презрения, гадкого шепота за спиной и в лицо, обвинений и насмешек. Оценок, тычков, пощечин. И глядя на то, как терпит Чимин, Намджун понимает, что его собственное терпение подходит к концу. Он сползает с подлокотника и втискивается в сидение кресла. Аккуратно забирает у Чимина иглу и носок, прикладывает к губам палец, цепляя языком крошечную капельку крови, и обнимает его нежно, бережно, как самое ценное во вселенной. Как якорь, который до сих пор держит его здесь. Как надежду, которую он не может позволить себе потерять. Наму шепчет тихо признания и обещания, целует макушку, лоб, соленые глаза и щеки. Он гладит волосы Чимина, перебирая трепетно спутанные пряди цвета персика, и воображение подкидывает ему фантомный запах сладкого спелого фрукта. Ночью он перероет все свои тетради с текстами, выберет лучшее, а утром позвонит знакомому, что поможет эту лирику продать. Да, пока дешево, но им точно хватит на новые носки. А потом, клянется себе Намджун, он станет писать так, что люди будут убивать за возможность купить его тексты. И у его Чимина будут и костюмы из настоящего шелка, что подчеркнут красоту потрясающе гибкого тела. И кольца от известных брендов, что так сексуально смотрятся на его аккуратных пальцах. И уютный дом, и лучшая еда, и быстрые автомобили. И любые безделушки, которые заставят Чимина улыбаться, а глаза искриться не льдинками слез, а искренним счастьем. И целый вагон носков. Но самое главное, думает Намджун, мягко укачивая в объятьях все еще дрожащего, но так и не заплакавшего Чимина, он сделает все, чтобы этому невероятному человеку, больше не нужно было быть сильным и терпеть. Намджун станет сильным за них двоих. За них всех. Он продвинется так, получит столько влияния и власти, чтобы больше никто даже не подумал шептать и лить грязь в их сторону. Он сделает все - закроет собой, раздавит, убьёт если будет нужно. Но больше нет. Хватит. Больше он не допустит. Он обещает.