

Элиза-чан
автор
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Кавех — старший. А старший должен делиться своим опытом настолько, насколько это возможно.
Кавех учит аль-Хайтама не уважать старших только за их звание, пить после тяжёлой работы, правильно курить кальян и совершать ужасные ошибки с дорогими людьми. (Не обязательно в таком порядке.)
Или: Раньше они были друзьями. Теперь — нет.
Примечания
Чувствую, что не хватает каких-то меток, но никак не приходит в голову, каких именно.
Нелинейное - оно и в прошлом не совсем соответствует хронологии (сначала уважение, потом вино, потом кальян), так и куски в настоящем подобраны для сравнения тоже не в хронологии (кальян после основной сюжетки, вино - до сюжета, кусок с уважением в настоящем - самое последнее.)
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- Telegram
- РњРѕР№ Р В Р’В Р РЋРЎв„ўР В Р’В Р РЋРІР‚ВВВВВВВВРЎР‚
Вино
30 августа 2023, 07:40
— Ты действительно молодец! — Кавех хлопает его по плечу, и Хайтам чуть ли не валится под всеми бумагами, собранными в спешке под взглядом раздражённого профессора. Даже если он отстоял свою точку зрения, он не хочет оставаться рядом с разъярёнными людьми дольше, чем нужно.
— Он просто был неправ. Человеческий фактор.
Кавех забирает большую часть его бумаг, и Хайтам наконец-то может выпрямить спину. Возможно, стоит задуматься над собственным физическим состоянием. Если он будет выглядеть сильнее, чем сейчас, навряд ли старшие полезут к нему ещё раз.
— Да, но ты это доказал. Большинство бы отступили. Но, — улыбка старшего меркнет, — ты ходишь по опасной грани, когда на всю аудиторию рассказываешь про заимствование слов и их происхождение.
Хайтам фыркает.
— Тогда весь мой даршан ходит по грани. Мы изучаем лингвистику, в конце концов. Глупо не знать происхождение слов.
— Грехи есть грехи, младший.
— Эти грехи возводят к религиозности и мироустройству, ограничивая наши познания. Чего только стоит ртавахист, если теория искусственного неба… Ау!
Хайтам чуть ли не роняет все оставшиеся бумаги, когда чувствует резкую боль в ноге.
— Будь осторожнее со словами. Разве студент хараватата не должен знать, насколько они разрушительны?
Хайтам морщится, но кивает.
— В любом случае, мы должны отпраздновать сдачу твоего проекта! Я ни разу не пожалел, что пришёл посмотреть на твоё выступление. Пойдём в трактир? Старший, так и быть, угостит тебя самым лучшим вином.
— Старший, ты только что говорил про законы, а теперь пытаешься напоить несовершеннолетнего?
Кавех смеётся.
— Какой острый язык, — хрипит он и утирает слезу. — Умение пить – полезный навык. Надо брать от жизни максимум удовольствий, которые она тебе позволяет. Поверь, от пары бокалов с тобой ничего не будет.
Они идут в таверну вместе с бумагами. Хайтам чувствует лёгкое смятение, когда садится за стол, но Кавех улыбается и заказывает им вина, на что трактирщик только спрашивает с улыбкой:
— Какое желаете?
Кавех смотрит на Хайтама с игривым прищуром и отвечает:
— Давайте вино из одуванчиков.
Трактирщик с уважением кивает.
— И давайте на закуску пилав аару, — добавляет Кавех.
— Две порции?
— М, одной хватит.
Трактирщик уходит с их заказом, ни разу не усомнившись в возрасте Хайтама.
— Главное – это обворожительная улыбка, младший, — Кавех улыбается тем самым способом, когда хочет получить что-то от окружающих людей. Хайтам невольно морщится. — Ха-ха, ладно тебе.
Хайтам стыдливо отводит взгляд и дёргает рукав собственной формы. Есть что-то неправильное в том, чтобы несовершеннолетним пить в зелёных мантиях посреди белого дня. Но это не значит, что он откажется от бесплатного угощения.
— Вино из одуванчиков – десертное вино Мондштадта. Некоторые пьют его прямо вместе с десертом, но мне кажется это кощунством. Запивать сладкое сладким? — Кавех корчит рожицу, и Хайтам понятливо улыбается. — К тому же, его редко завозят в Сумеру, что по нашим меркам делает его деликатесом.
Кавех выглядит как человек, который действительно любит сладкие вещи.
— Было бы хорошо, будь у нас сырная тарелка или что-то подобное, но мучное тоже сойдёт…
Иногда Хайтаму кажется, что Кавех не то чтобы хочет действительно научить. Ему просто нравится делиться своими знаниями и взглядами, даже неважно, слышат его люди по-настоящему или нет. Хайтам кивает в нужных местах, изредка вопросительно глядит и чувствует истинное спокойствие.
Им приносят красивые бокалы и бутылку вина. Кавех сам открывает, показывая, как легче расшатать пробку и сделать так, чтобы она не ударила тебя в глаз. Разливает по бокалам и поднимает свой.
— За удачную сдачу проекта, — произносит он тост, и Хайтам чокается с чужим бокалом.
Вино белое, пахнет травами и действительно сладкое на языке. Не приторно, с приятным привкусом. Но спиртовое послевкусие тут же прочищает носоглотку настолько, что Хайтам чуть ли не кашляет.
— Меньше глоток, — советует Кавех и протягивает вилку с нанизанной макарониной. Хайтам открывает рот и тут же проглатывает, пытаясь заглушить першение. Кавех с недоумением смотрит на пустую вилку в своей руке.
Приятно знать, что всё ещё можешь удивить старшего.
По телу Хайтама разливается тепло.
Он не совсем уверен, от вина это или от Кавеха.
***
— Может быть, если бы ты думал меньше о эстетической составляющей, ты бы уложился в бюджет. Кавех смотрит на него поверх салата, который усердно перемешивает в тарелке, делая вид, что ест. — Я пытаюсь принять, что эклектизм наших точек зрения невозможен, но подумай об этом так: кто, если не я, буду думать об эстетической составляющей? Ты хочешь, чтобы каждый человек, вне зависимости от статуса и денежного положения, жил в доме, который выглядит, как сотня других домов? Разве это не вызовет других социальных изменений? Аль-Хайтам пожимает плечами, отпивая из кружки кофе. — Производство продукта не может быть отделено от получения прибыли. Пока продукт функционален, это то, что на самом деле имеет значение. Если же эстетика мешает производству продукта, а без неё он мог бы быть функционален, то разве нет смысла откинуть лишнее, чтобы получить функционал, который прежде всего требуется? Кавех замирает. Вилка в его руках падает на тарелку не с эмоциями или в вспышке гнева, а… в пустоте. Аль-Хайтам отрывает взгляд от книги, чтобы посмотреть на Кавеха, и видит, ах. Он не понимает, что видит. — Ты считаешь, что искусство должно быть отделено от архитектуры? Аль-Хайтам понимает, что вступает на какую-то неизведанную территорию. Это не обычный жаркий спор, где эмоции Кавеха вспыхивают и моментально затухают, обрушившись на стену логики. Это что-то другое. — Я не говорю, что все люди должны жить в коробках. Так или иначе, человеку свойственно желание самовыражаться в попытках выделиться из толпы, тем самым смешивая себя с толпой. Я только говорю, что в данном конкретном случае излишнее стремление к эстетичности было явно излишне, судя по твоему отсутствию моры. — Искусство не должно опускаться до уровня толпы. Искусство должно тянуть людей вверх. — Кавех делает вдох. Это необычно. Это не повышенный тон. — Если тебе противна сама моя сущность, какого хрена ты вообще говоришь со мной. Ах. Вот про что это было. Аль-Хайтам с интересом наблюдает, как Кавех выходит из-за стола и запирается в своей комнате. Бесшумно. Кшахревар как даршан ходит по грани со всем устройством академии, но аль-Хайтам знает, что Кавех давно пересёк эту грань. Они называют его светочем, закрывая глаза на явное искусство в произведениях Кавеха, потому что им это удобно. Что, в общем-то, может измениться в любой момент. Аль-Хайтам знает это. Он знает, что Кавех тоже знает это. Какой неприятный дискус. Аль-Хайтам допивает кофе и идёт в таверну Ламбада неспешным шагом. Он заходит внутрь, и трактирщик расплывается в довольной улыбке. — Что вам угодно сегодня? — Вино из одуванчиков, ящик. Ламбад смотрит на него с прищуром. — Это все наши запасы на месяц, к тому же самое дорогое вино… Аль-Хайтам несвойственно чувствует смятение. — Подарок извинения. — Ах, понятно-понятно. Тогда позвольте достать мне наши запасы из подвала. Прикрепить бантик? — Обойдусь, — спокойно отвечает аль-Хайтам, ожидая возле стойки. Через полчаса он оказывается дома с ящиком вина, которое не любит, и пустотой. Аль-Хайтам оставляет ящик возле двери, затем, подумав пару секунд, открывает дверь и запихивает ящик внутрь. В комнате Кавеха абсолютный беспорядок: разбросанные по полу вещи, грязные кружки на всех поверхностях и усеянный разорванной чертёжной бумагой пол. Чернила разлиты на столе, а карандаши и несколько ножей беспорядочно раскиданы буквально везде. Есть в этом что-то не от творческого беспорядка, а от тихой истерики. Как и от следа крови на углу стола. Аль-Хайтам тихо закрывает дверь. Он не видит Кавеха ещё две недели. То ли новый заказ в пустыне, то ли крайне удачное стечение обстоятельств. Но, в конце концов, в один из дней аль-Хайтам обнаруживает бутылку вина из одуванчиков на собственном столе, а из незапертой комнаты слышится неумелое бренчание Кавеха. Аль-Хайтам распивает бутылку почти не в одиночестве. Но почти, в общем и целом, не считается.