Trigger of a gun

Салюты за окном не приносят никакой радости. Осаму мысленно надеется, что Чуя наконец примет деньги от него. Что он сидит сейчас с семьей и чувствует себя хоть немного счастливым. Пока ванная наполняется водой, Осаму снимает с себя бинты. Это занимает некоторое время. Темноволосый смотрит в зеркало. Как же противно. Миллионы шрамов покрывают тело. — Что ты за ничтожество, Осаму Дазай? — Он криво улыбается своему отражению. Вода уже переливается за бортики, но ему не страшно залить соседей. Он крутит кран, перекрывая воду и залезает в ванную прямо в трусах. Он открывает упаковку с лезвиями. Руки не дрожат. Осаму хочет сделать это. В голове всплывает вопрос, «закрыл ли я дверь?», но тут же отбрасывается в сторону с аргументом: «Да вообще похуй, я буквально сейчас умру. Кто зайдет ко мне в новогоднюю ночь?» Он медленно проводит лезвием вертикально по руке, наблюдая за тем, как кровь скапливается на месте пореза и начинает вытекать струйками. Почему-то захотелось плакать. Вспомнился образ Чуи. Такой красивый и теплый. Слезы потекли по щекам, губы задрожали. — Чуечка, прости меня, милый… — Он уже дрожащей от боли рукой подносит лезвие ко второму запястью, как вдруг, в дверь кто-то заходит, Осаму слышит звук её закрытия изнутри. — Дазай? Руки трясутся. Паника душит горло. Только не Чуя. Нет. Он не должен этого видеть. Как на зло, в глазах темнеет: кровь мешается с водой и переливается за бортики. Весь пол уже в окровавленной воде. Осаму не знает, что ему делать: кричать, чтобы Чуя уходил прочь или просто уже убиться головой о кафельную стену, чтобы не видеть рекации Чуи. Дверь в ванную он тоже не закрыл. Слышится стук. — Ты что там делаешь? — Чуя стоит прямо у двери. Осаму проглотил язык и задержал дыхание. Он чувствует, что вот-вот вырубится. И не понятно, из-за страха или из-за потери крови. Слышится хлюпанье ботинок. Тишина ещё в несколько секунд заставляет понять, что Чуя увидел, какого цвета вода. Осаму уже не имеет сил ничего сказать, даже если захочет. Дверь резко открывается. На Чуе нет лица. Он не то что испуган: он повержен этим зрелищем. — ДАЗАЙ! — Кричит он, подбегая к названному и быстро доставая из воды. Длинный, падла. Ещё и тяжелый. Чуя сжимает рану на его руке, пачкается в крови. — НЕТ-НЕТ-НЕТ! — Чуя выносит его из ванны и садит на диван, на котором они ещё недавно нежно целовались и признавались друг другу в любви. Он быстро бежит за всеми полотенцами из ванной, возвращается к Дазаю: вся гостиная в крови. Накахара истерически дышит, стараясь не упасть в обморок. Он перевязывает руку Дазая полотенцами так туго, как только может. Осаму в сознании, но молчит, полумертвым взглядом, полным тихих слез, наблюдая за действиями любимого. Чуя кричит во все горло, надрываясь: — ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ! ДАЗАЙ, УМОЛЯЮ ТЕБЯ… ТОЛЬКО НЕ УМИРАЙ, ТЫ СЛЫШИШЬ?! — Он заканчивает с перемоткой и поднимает руку чуть посиневшего Дазая вверх, чтобы кровь перестала к ней течь. Пульс Дазая слабый. Одной рукой детектив пытается позвонить в скорую. Он уже набирает номер, но телефон выключается и батарея на нем садится. Чуя сейчас отключится от страха и шока. Он с криками глотает воздух в истерике. Только бы Дазай остался жив. Пожалуйста. Пожалуйста… — Пожалуйста, любимый… я умоляю тебя… — Накахара держит его руку и рыдает над ним, вытирая окровавленными руками слезы и ещё сильнее пачкая лицо. Кровь понемногу останавливается. Дазай молчит. Он понимает, что Чуя преувеличивает и от пореза одной руки Осаму не умрет, но ему так стыдно, что он не в силах вымолвить и слова. Осаму избил до полусмерти того, кто оставил Чуе травму, а теперь оставил ему травму самостоятельно. Ха-ха. Да такую травму, что Чуя в жизни не забудет картину перед ним. Он собирается бежать к соседям и просить вызвать скорую, потому что телефон Дазая найти не может, но здоровая рука Осаму резко хватает его. — Чуя… — Шепчет Осаму. Накахара подпрыгивает от страха. Карие глаза льют слёзы и смотрят на Чую так виновато. — Дазай! — Он продолжает держать его руку, всматриваясь в любимое, истощенное лицо. — Боже мой, скажи, где твой телефон? — Зачем…? — Я вызову скорую. — Не нужно… не сейчас. Это не смертельно. Я не умру от этого, любовь моя. — Осаму выглядит таким разбитым, но, к счастью, вполне бодрым и убедительным. Наверное, Чуя слишком запаниковал, Осаму не успел потерять слишком много крови, чтобы умереть. — Значит мы едем в больницу, чтобы тебе обработали рану. — Чуя хмурится и помогает Дазаю сесть, касаясь теплой кожи без бинтов. Дазай отрицательно качает головой и притягивает Чую в крепкие объятия. Рыжий рыдает. Как же он устал плакать. Глаза уже до страшного красные, еще и синяки от недосыпа под глазами. Чуе кажется, что он постарел за месяц. — Какого хуя ты творишь?! — Чуя утыкается лбом в плечо Осаму. — Я так устал от всего этого, Дазай, почему ты это делаешь со мной… Дазай шмыгает носом, всхлипнув. — Давай сбежим. — Чего?! — Мы просто сбежим на другой край света. — Осаму сам не верит в то, о чем говорит. — Я не оставлю свою семью здесь. — Чуя говорит твердо, как бы заманчиво не было предложение наплевать на все и сбежать вместе с Дазаем. Осаму трёт переносицу. — Кто знает правду, кроме тебя? — Только Танидзаки. — Чуя смотрит самым разбитым взглядом на свете. — И больше никто? — Осаму смотрит пустым взглядом вникуда. — Осаму, мы не будем убивать Танидзаки. — Я и не говорил ничего такого! Мы можем с ним договориться. — Чтобы «что»? — Чтобы он ничего не сказал. Больше никто не занимается этим делом и на него забьют хер, если ты признаешь, что не справился. Чуя падает спиной на диван. Он больше не в силах думать. Смертельная усталость заставляет закрыть глаза и лежать с мертвым выражением лица, пока слёзы тихо льются по щекам, затекая в уши. Дазай подползает к Чуе. Он опирается на здоровую руку и наклоняется над ним, проводя носом по чужой щеке. Накахара не шевелится. Он просто устал. Он не хочет думать о том, что его предали. Он все так же хочет быть рядом с Дазаем. Хочет лежать и плакать, пока Осаму целует его щеки так медленно и ласково, словно кот. Дазай шмыгает. Чуя открывает глаза и видит слезы Дазая, пока тот зацеловывает его щеки. Осаму закрывает глаза Чуи рукой, обмотанной в полотенца, чтобы тот не видел этих слез. Только вот Чуя чувствует, как на его лицо капают капельки сверху. Осаму больно от того, что из-за него всё всегда идет по пизде. Чуе больно от того, что от каждого поцелуя на его щеке и от каждого жалобного всхлипа над его ухом у него мурашки. От всего Дазая. Ему хочется жить только ради того, чтобы разделять с ним всё. — Осаму. — Шепчет Чуя прямо на ухо, проводя по голой руке без бинтов, покрытой зажившими шрамами. — Что такое, любовь моя? — Он прижимается своей щекой к щеке Чуи и ложится рядом, мягко обнимая рыжего. — Поехали.