Свет моей души

Спасение утопающего — дело рук самого утопающего.

Ваня всю ночь от Серёжи не отходил. Бродил по квартире, прибираясь, но каждые десять минут приближался к спящему телу, внимательно осматривал лицо, трогал лоб и измерял пульс. Он сам не знал зачем, просто страх, связанный с ухудшением состояния младшего, дышал ему в спину всю ночь. Голова была полна разных тревожных мыслей, но душа была настолько истощена, что они уже не так сильно пугали. Ноги передвигали его тело по углам квартиры как-то сами собой, руки трогали предметы мебели изучающе, будто никогда раньше тут не были, а голова была тяжелее и тяжелее с каждой минутой. Итак, Ваня осознал, что не может больше так продолжать. Он снова подошёл к младшему, ласково осматривая его с головы до ног, и, убедившись, что все в порядке, двинулся в душ. В зеркало парень смотреть не стал, слишком боялся увидеть себя всего такого измученного и уставшего, боялся, что начнет себя жалеть. Он сейчас совсем не заслуживал жалости. Даже одежда тяжело и громко упала на пол, будто все, что сейчас принадлежало Ване, было невероятно грязным и опороченным. Закрывшись в небольшом пространстве, парень включил воду. Она была такая холодная, что моментально приводила мысли в порядок. Кожу обжигал ледяной поток капель, которые одна за другой скатывались по его телу. Руки, ноги, плечи, торс — все покрылось мурашками. Будто вся правда, свалившаяся на него за последние несколько часов, сейчас физически ощущалась всем телом. Мышцы были ужасно напряжены, хотя сам парень ощущал себя скорее состоящим из перьев голубей, на которые стоит подуть и они разлетятся в разные стороны. В некоторых частях все ещё фантомно играла противная боль. Поясница ныла, на ногах ощущались огромные саднящие синяки, а в заднице всё горело адским пламенем. Парень зачесал волосы назад пятернёй и тяжело уперся лбом в кафельную стену. Руки стали медленно массажировать одну мышцу за другой, что приносило невероятное наслаждение вместе с ужасной болью. Ладони разминали шею, перебирались по бицепсам обоих рук, гуляли вдоль и поперёк торса, пока не поймали синяк в районе бедра. Пальцы сами собой совершили лёгкое нажатие на больное место, что заставило Ивана резко забрать воздух в легкие. Затем он повторил это снова с ссадиной по соседству, что находилась уже ближе к ягодицам. Он невольно вспомнил слова Серёжи: — Получи! — повторяет все снова, — Наслаждайся! Его голос тогда был слишком свирепым. Он буквально рычал, покрывая тело старшего поцелуями-укусами. Животная ярость в его глазах никак не могла уйти из памяти Вани. Слова и движения всплывали одни за другим, будто каждый синяк, каждая ссадина, к который прикасался парень, раскрывала все новые краски ситуации. — Так кто же лучше трахается, а? — всплывают слова в голове парня. Он невольно опрокидывает голову назад, вспоминая, как его волосы были натянуты. Издает глухой стон, когда непослушные пальцы на руках сжимают ягодицу, сплошь и рядом покрытую ранами. В низу живота начинает заметно тяжелеть и ледяная вода совсем этому не препятствует. Парень перебирается ладонью к затвердевающей части его тела, а другой рукой упирается в ледяной кафель, чтобы держать голову по-удобней. Ладонь медленно начинает скользить вверх и вниз, что только провоцирует неприятные воспоминания. Руки Серёжи, гуляющие по всему телу старшего, где им вздумается. Голос, такой родной, но такой незнакомый, властный, пугающий. Ваня невольно дёргается от того, что он машинально закусывает свою руку, в попытке заглушить стон. На ней точно останется синяк, но сейчас их слишком много на теле, чтобы думать о новых. Рука все ещё гуляет по члену, чуть ли не натирая от резких движений. Но парню плевать, ведь мысли о Пешкове, который так сильно вбивался в него без доли жалости, сожаления, заполонили его голову целиком. — Молчи. Молчи и получай удовольствие. «Я буду. Буду молчать.» — Пронеслось в голове у Вани. Узел возбуждения, завязанный в низу живота, уже изнывал от бесконечного желания. Ноги еле держали парня на ногах, когда в голове снова вспыхнул чужой голос: — Блять, — злобно шипит под нос Сережа. Орган предательски дернулся в руке, а теплая жидкость растеклась по ногам. Парень без сил упал на кафель. Из легких вылетел сдавленный выдох-стон. Ване хотелось остаться в этом душе и не выходить отсюда больше никогда. Грязь, неправильность, злость — всё, что есть вокруг него сейчас. Это всё, что осталось с ним. Если это не закончить сейчас, то эта тьма точно поглотит его целиком.

***

В голове звон, в ушах шум, позывы тошноты заставляют глаза открыться. А веки такие тяжёлые, что распахнуть очи нереально, они будто клеем смазаны. Все тело пронизывают тонкие иголочки, непонятно что это именно, но чувство мерзкое, хотя и до боли знакомое. Серёжа с трудом приоткрывает тяжелые веки. Все вокруг такое странное, непонятное. Ему не впервой просыпаться в незнакомом месте, но сейчас дела обстоят иначе. Стены, потолок, даже запах — всё ясно до ужаса. Что он тут делает? Как оказался здесь? И многие другие вопросы тут же отрезвляют его сознание. Парень тихо приподнимается с дивана, придерживая голову. Порывы тошноты только усиливаются, но их удается сдержать. Он уже привык жить с этим мерзким ощущением, так что остается только хвататься за остатки логики, чтобы осознавать произошедшее. Звуки ходьбы доносятся из другой комнаты. Страшно. Кто там? Ваня? Он привез сюда его? Что он видел? Младший не помнит почти ничего. Но вечно отмалчиваться не выйдет, поэтому связки напрягаются и он выдаёт: — Вань? — не очень громко, робко, но достаточно, чтобы его было слышно. Звук шагов затихает сразу же. Ужас охватывает Пешкова целиком. Он упускает тот момент, когда в проёме открытой двери появляется старший. Выглядит он уставшим. Не спал всю ночь? Пили вместе? Сколько времени вообще прошло? Ваня приближается к нему медленно. Шаги у него тяжелые, а взгляд пустой. Боже, ничего страшнее этой картины Сережа еще не видел. Старший падает на диван рядом с ним, но взгляд на Жожо не поднимает. Младший глазами парня сверлит. Скользит глазами по лицу, волосам, одежде, открытым участкам тела. Что с ним? Почему он выглядит так? — Как ты себя чувствуешь? — вырывает его из размышлений тихий голос. — Хуево, — честно отвечает парень, продолжая оглядывать возлюбленного, — что произошло? Ваня откидывает голову на спинку дивана и сдавленно смеётся, прикрыв глаза. Такой страшный смех. Он пробирает до мурашек. — Что… — не успевает закончить мысль младший, когда его перебивают: — Знаешь, за эти часы я пережил больше, чем за всю жизнь, — говорит Иван, прикрывая ладонью лоб, — Блять, да я даже представить себе такого жизненного поворота не мог. — Вань, я… — снова пытается вставит слово Сергей. — Я не хочу тебя слушать сейчас, — отрезает парень, поворачивая голову на него, одаряя стеклянным взглядом, — Я хочу чтобы ты послушал меня. От этого тона стало не по себе. Кажется, что все вещества выветрились из организма младшего под чистую. — Я, блять, просто не могу поверить, что ты такой, — во взгляде Дипинса играли огоньки ярости, но туман пустоты был сильнее, — Я не могу поверить, что то человек, что совсем недавно признавался мне в любви и тот, кого я видел вчера — одно и то же. Я, сука, даже подумать не мог! — На последнем предложении голос парна сорвался на крик, а сам он подлетел с дивана. Серёжа невольно дёрнулся, сжавшись всем телом, — Я себя ломал ради тебя, блять! Понимаешь? Я себя неправильным считал, за то, что не могу тебе чувств дать тех, что ты заслуживаешь! — продолжал кричать старший, размахивая руками, — Знаешь какого это? Когда в девятнадцать лет к тебе приходит осознание, что ты, черт тебя дери, можешь не только с девочками спать?! — он наклонился к лицу младшего, заглядывая тому в глаза, — Только скажи мне, сколько раз ты был трезвым со мной? — на этой фразе голос стали тише, спокойнее, что только больше пугало. Ваня молчал, тяжело дыша, бегая глазами по лицу младшего, пока тот делал то же самое. — Вань, я… — Нет, — резко выпалил старший, отходя назад. Но взглядом все так же пожирал глаза напротив, — я хочу знать, был ли ты трезвым когда мы первый раз целовались? А был ли трезвым, когда ходили на свидания? Был трезвым, когда я, сука, отсасывал тебе, а, Серёж? Просто ответь, — раскинув руки в стороны заключит парень. У младшего взгляд был дикий. Глаза бегали туда-сюда, пытаясь отыскать что-то другое в словах Вани. Что-то родное, такое любимое и тёплое, но каждый раз, когда их взгляды пересекались, Серёжу током било. Не было ни капли того, что он так упорно искал. От этих глаз становилось холодно и страшно до жути, от них трясло. Все, что Пешков мог сказать под их натиском: — Мне так жаль, Вань, — он продолжал смотреть в глаза старшему, ища в них тепло, опору, защиту, но натыкался лишь на осколки. — Ответь, — сухо произнес Иван. В глазах у младшего загорелось от желания плакать, некоторые слезы предательски побежали по его щекам. Губы непослушно тихо выдали: — Нет, — в ушах зазвенело от собственных слов. Парень напротив резко выдохнул и, схватившись обеими руками за свои волосы, развернулся. Он медленно начал уходить из комнаты, когда к нему подорвался Пешков, падая около его ног: — Ваня, прошу, не уходи! — кричал он, хватая губами воздух, — Умоляю, прости меня! Все было правдой, абсолютно всё! — орал парень, руками державший ткань чужих брюк. Всё тело трясло, пальцы не слушались, голос срывался, но он продолжал: — Я люблю тебя, Ванюш! Я люблю тебя больше всего на свете, — струны голоса предательский рвались, превращая звуки в крик утопающего, — Я брошу, я обещаю, — всхлип облетел всю комнату, — только не бросай меня, — руки опустились на пол, придерживая ковер. Перед глазами все плыло, а плач заглушал собственные мысли. Ваня упал на пол рядом. Сережа слышал его глухие всхлипы. Они лежали на полу гостиной и плакали. Обоих трясло, но они не могли остановиться. — Прошу, — задыхаясь произнес младший, — прошу, Ваня… Чужие ладони обхватили его плечи. Серёжа с трудом поднял голову. На него смотрел Ваня. Его Ваня. Такой теплый, такой родной, такой убитый горем, таким он стал из-за него. Его руки медленно притянули младшего к себе, они уткнулись друг в друга лбами тяжело дыша. Оба всхлипывали, хватали воздух ртами в попытке успокоить дыхание, но безуспешно. — Прости меня, — тихо пошипел Пешков. Ваня молча гладил чужие плечи, такие любимые и знакомые, трогал шею, забирался рукой в любимые кудри. Он делал все, чтобы напомнить самому себе что: — Ты мне не враг, — прошептал старший, — мне не за что тебя прощать. — И что теперь? — всхлипывая произнес Серёжа. — Тебе надо лечиться, — Ваня отодвинулся, заглядывая в глаза младшему, — ты очень серьезно болен, — взгляд старшего был серьезным, но больше не холодным. В глазах играло сожаление. — Я брошу, клянусь тебе, — Серёжа перехватил чужие щеки своими трясущимися ладонями, — ради тебя брошу, — с улыбкой произнес он, — мы со всем справимся. — Нет, кудряшка, — грустно улыбнулся Ваня, — не мы, а ты справишься, — он погладил парня напротив по волосам, — и не ради меня, а ради себя самого. — Стой, — выражение лица младшего резко изменилось: брови взлетели, глаза распахнулись и забегали по Ване, шея вытянулась струной. — Я тебе во всем помогу, слышишь? Я оплачу лучшую клинику, свяжусь с лучшими специалистами, — продолжал старший. — Вань, это все не нужно, — встрепенулся Пешков, — мне ты нужен, только ты! Иван медленно поднялся с пола, подтягивая за руку младшего. Он мягко усадил его на диван, а сам сел на корточки напротив, положив руки на чужие колени. — С тобой я, — Ваня улыбнулся, в уголке глаза у него сверкнула слезинка, — с тобой я самый счастливый человек на земле. Ты делаешь мой мир ярче, но ты — моя слабость, кудрявый. Как бы больно ты мне не делал, пока ты рядом я смогу найти красоту даже в этой боли, — он улыбнулся еще шире, но что-то в этой улыбке было до ужаса болезненное, печальное, — и если мы не остановимся, то эта боль погубит кого-нибудь из нас. — Нет, — выдохнул Серёжа, — нет, нет, нет, нет, Ванюш, мы со всем справимся! — Послушай, — слеза бесконтрольно упала из его глаза на чужую коленку, — видишь, видишь этот браслет? — Ваня протянул парню руку, — Я ношу его сколько себя помню, но, честно, я понятия не имею откуда он взялся. Я хочу сказать, что мне не дарил его кто-то важный, я не покупал его за бешеные деньги, — парень медленно стянул браслет со своего запястья, — нет. Но я носил его всегда. Он просто стал чем-то важным для меня. Не из-за чего то, а просто так, просто потому что он мой, — старший медленно взял чужую ладонь в свою и с нежностью вложил туда аксессуар, — Я хочу сказать, что это важнейшая для меня вещь, просто потому что я её люблю. Даже если бы этот браслет был отравлен я бы продолжал его носить, но это бы уничтожило меня, понимаешь? Не сделало бы этот браслет хуже, нет, ни в коем случае, но меня бы убило. — Вань, — тихо выдохнул Серёжа, заглядывая в родные глаза с надеждой. — Этот браслет будет с тобой в знак того, что и я всегда с тобой, слышишь? Я хочу, чтобы ты вернул мне его, — парень закрыл чужую ладонь, сжимая побрякушку в кулак, — Ты вернешь мне его тогда, когда придёт наше время. — Нет, не надо, — Серёжа сжал чужое запястье, — я не могу без тебя! Прошу, Ваня, умоляю, — все смотрел парень в зелёные глаза, — не оставляй меня! — сердце болело, руки тряслись, все казалось таким ненастоящим, нереальным, а слезы все сыпались из глаз обоих. — Я всегда буду рядом, — Ваня поцеловал трясущуюся ладонь, — только не так, как мы бы этого хотели. — Без тебя я снова сорвусь! Без тебя в моей жизни нет смысла, Вань, — парень перехватил лицо напротив потными ладонями, — молю, — дрожащим голосом прошептал он. Ваня впервые видел Сережу таким. Он весь дрожал, а глаза кричали без звука. Страшнее этого было только то, что он видел в клубе. Но парень выдавил из себя улыбку и на дрожащих ногах удалился из комнаты, захлопывая дверь. — Нет! — громко раздалось за стеной. Затем последовал крик. Такой, что душа могла разорваться на части. Старший буквально ощущал боль Пешкова на себе. Он услышал глухой звук — это младший рухнул на пол, продолжая истошно вопить. Сережа бился в конвульсиях, стучал руками по полу. В голове звучали отрывки фраз Вани, что только способствовали распространению душевной боли по всему телу. В ушах звенело, парень продолжал стучать руками по полу и хвататься взглядом за все подряд, в попытке привести себя в чувство. Хотелось, чтобы все это оказалось просто ужасным сном, но пробуждение никак не наставало. Поэтому, накричавшись так, что горло не могло издавать больше никаких звуков, кроме пугающего хрипа, парень уронил голову на пол и тихо заплакал. Ваня стоял за дверью и слушал все крики, всю ту боль, которую испытывал младший. Его ноги тоже подкосились и он скатился на пол, закрывая лицо руками. Его трясло так, что он не мог дышать. Хотелось закрыть уши или просто сбежать, но бросать младшего было нельзя. Дрожащими руками парень еле как достал телефон из кармана брюк и набрал знакомый номер. В трубке послышались гудки, а как только а того конца послышалось обеспокоенное «алло», Ваня выдавил из себя дрожащим голосом: — Увози его.