Привет. Меня зовут Оля. Мне 17. Я проститутка.

1 сентября. Москва. 1995. Я проснулась от мерзкого звука будильника — знаете, такие из «совка». Вчера его ночью надо было завести, чтобы сегодня не проспать — как-никак первое сентября. Лучи солнца прямо-таки били по глазам. Кажется, вчера никто не позаботился о том, чтобы закрыть это окно нахрен! Вяло поднимаюсь с кровати, голова привычно побаливает — ну да, всего три бокала шампанского, но это уже потолок. Ещё толком неоткрытыми и слипшимися глазами оглядываю бардак в комнате и натягиваю чёрное кружевное бельё. Клиент только нехотя ворочается на кровати. — Какого чёрта? — сонно спрашивает он. Судя по всему, не понимает, почему в семь часов утра его разбудил «совок». — Ты куда так рано? — Как куда? В школу. Я же тебе говорила, что учебный год начинается. Ты что, забыл? Он смотрит на меня огромными глазами — кажется, только сейчас этот любитель малолеток протрезвел и проснулся. Или его так шарахнуло от того, что я уже в одиннадцатый класс перевелась? — Стоп, так ты вчера не шутила про то, что тебе семнадцать? — Дошло! Ты же за меня вчера столько отвалил, на меня ценник один из самых больших стоит! Да, я говорю о себе, как о товаре — вы думаете, мне приятно про себя так говорить? Нет. Просто мы же все с вами прекрасно понимаем, что мы всего лишь куски мяса, в которые впивается мужская плоть. Ну или член — кто как хочет говорить. Натягиваю на себя колготки в сетку. Чёрт. Всегда боюсь их порвать — такие тонюсенькие — создатели колготок вообще знали, что девушки — это не роботы, которые все делают перфекто? Но к моей неземной, по-другому не скажешь, удаче, колготки у меня рвутся стабильно один раз в три месяца — я считала. Короткое чёрное платье, которое специально надо застёгивать сбоку. Я принципиально не надеваю те, у которых замочек на спине. Не знаю, мне кажется, что такие платья должен застёгивать только мужчина. Знаете, как я видела в одном из фильмов: девушка стоит у зеркала, вся такая богатая, красивая собирается на вечеринку, сзади к ней подходит мужчина, осторожно застёгивает многострадальное платье и целует в шею, говоря о том, какая она классная, но ей нужно быть осторожнее. Почему-то для меня этот процесс очень интимный. Быстро натягиваю кожанку в надежде, что тональник всё также перекрывает порезы на моих плечах. Каблучанские. Мне кажется, ими кого-то убить можно. Ну, Любке уже прилетало. Раз сто. Быстро шурую в его ванну — голову под холодную воду — извини, жена, которая сейчас где-то в отъезде, придётся воспользоваться твои феном. Быстро фигачу пучок и понимаю, что фен явно не должен искриться. Да твою же… Хватаю сумку и нахрен бегу оттуда, ещё на фен меня не сажали — и я сейчас про реальный, а не про наркотик. Макияж — пофиг. Дома. Саша наверно уже уехал, хотя, по крайней мере до точки домчит. Залезаю в чёрную машину. Из сумки достаю пачку сигарет. Затягиваюсь. Кайф. Обожаю затянуться сигаретой после последнего клиента — почему-то это вызывает особенные чувства. — Артур сказал доставить тебя домой. Артур — мой сутенер. По совместительству один из немногих людей, которые хоть что-то понимают в этом дерьмовом мире, и это даже не подростковый максимализм во мне говорит. — Чёрт, я доплачу, десять процентов с меня, — начинаю шариться в своей сумке и уже расстегиваю молнию своего чёрного нефирменного кошелька. — Успокойся, Оль, он мне всё оплатит, — смотрит на меня ободряющей улыбкой, и я успокаиваюсь. — Скоро начнёшь реже ездить? Тоня ведь уже… Чёрт, скажи, на каком она месяце? У меня алгебраический кретинизм! — На пятом. Ну, планирую, всё-таки хочется больше проводить с ней время, в ночные точно меня начнёшь реже видеть. — Артур уже нашёл тебе заместителя? — В процессе. Говорит, пока нефиг торопиться. Всё равно ещё активно работаю. — Ну да, вам нужны деньги. Она хоть и неплохо моделью получает, но с ребёнком расходов больше, денег меньше. Что? Она правда моделью работает — той, которая по подиумам, а не та, которая член во рту. Спустя час доезжаем. Орехово-Борисово. Самый спокойный район Москвы! В котором нет ни убийств, ни крышевания, ни рэкета, ни киллерства, ни грабежей. Всего лишь мощная ОПГ. Такие мелочи, подумаешь. Да, Сильвестр сдох в своей машине, или не своей? Короче, сдох мальчик. Но чё-то сильно лучше не стало — теперь оставшиеся только и борются за трон короля. По-моему стало только хуже: он их хоть как-то держал, а теперь, без него, они совсем расхлябались. Просыпаться ночью от выстрелов пистолета? Привыкла. Он у меня и самой есть. В тумбочке лежит. А что храните вы? Выхожу и бреду в общежитие. Или общага. Половина школы моей тут живёт. Комната тридцать семь. Да, картина маслом. Моя набухавшаяся мать в каком-то чёрно-розовом боди. Видать, ночью тоже обслуживала. Хотя даже не обслуживала — к ней приходят, она даёт и ловит какой-то пьяный кайф. Даже я не на таком дне, как она. Ну хоть чем-то можно погордиться. Так, надо сделать мейк. Сажусь на свою узенькую кровать, которая ТАК громко скрипит, что я каждый раз соседей боюсь перебудить и на их мат нарваться. Из сумки достаю косметичку. Красная помада, золотые тени, тушь, подводка. Всё. Можно идти. Наверно поесть надо. А на моей полке ещё что-то осталось? Или я всё съела? Или эти воровские падлы съели? Вариант второй пока мне кажется более правдивым. Хотя, пофиг. Я же богатая сегодня. Можно нормальной еды купить. Эх, можно всегда тебе клиентов, которые отваливают по сто сорок штук — восемьдесят твои. Сорок процентов забирает сутенер, старший администратор, мамка, водитель. Так что нифига не все деньги твои. Пятьдесят процентов, в моём случае — сорок, Артур не берёт с меня: говорит, это скотство — брать с несовершеннолетней десять процентов. Из-за этого меня не любят и другие — разница десять процентов вроде вообще не существенна, но особое отношение ко мне есть. Я порой не знаю, радоваться или плакать от этого. В сумку запихиваю тетрадь и ручку. Дневник потерян ещё в далеком первом классе, и до сих пор не могу его завести. Хочу, но не могу. На каблучанских топаю в школу. Тридцать минут, и привет, мои любимые, страшные уроды. Глазами ищу Айну. Нахожу её макушку чёрных дредов. Айна — такой же низ школьной иерархии, как и я. Проститутка и чернокожая — просто комбо. Родаки типичные нигеры из Гарлема. Те самые, которые курят и нюхают всё, что можно. Не знаю, может, мы ещё и на этом сошлись, семьи-то одинаковые, только привычки разные. Её карие глаза нереально блестят, одета, как всегда: короткие шорты, кеды, топ. — Привет, — обнимаю её, всё-таки три дня не виделись, я как обычно замоталась на своей работе. — Ну рассказывай, как ты? — глажу её спине и отстраняюсь. — Я беременна, — говорит она, в глазах всё та же радость. — Твою мать! Чёрт! Так, спокойно, мне дофига дали, вместе сходим и сделаем аборт в клинике. Всё хорошо будет, слышишь? — резко хватаю её за запястье и тяну на себя. Кажется, она даже не ожидала такой реакции от меня и лишь ошалело моргает. — Оль, подожди, — смеётся. — Я хочу этого ребёнка, мы планировали. — С кем? — С Даней. — Так, отлично, мы знаем имя этого ублюдка. — Оль, да успокойся. Я правда от него беременна, я даже у врача была. Сказали, три недели. Я тебя сегодня с ним познакомлю, его мать довольно обеспеченная, у неё есть магазин, — её глаза мечтательно взлетели к чистому голубому небу. — И поэтому ты решилась на ребёнка. Ты башкой своей думаешь, что со школой делать, что дальше, ты, чёрт возьми, несовершеннолетняя, знаешь, сколько рисков? Денег у тебя нет. Его мать вообще в курсе? — Нет, мы пока решили не рассказывать. — Правильно, зачем говорить, сразу из роддома при схватках ей звони, поймёт тут же. Ты вообще не думала о том, что против тебя быть может? Чёрнокожая девка семнадцати лет, беременна от её сына и аборт не хочет. Ты не рассматриваешь варик, что тебя нахер выпрут из дома. — Куда она меня беременную денет? — На улицу! К родакам твоим! Будешь с ними жить. Короче, сегодня знакомишь меня с этим Даней и до двенадцати недель думаешь как следует, что с ним делать, — я тыкаю в её ещё пока совсем плоский живот пальцем. — Всё равно аборт тебе права никто не имеет сделать, ты уже в том возрасте, когда сама такие решения принимаешь, честно, жалею об этом! Нудная речь директора, которую я даже не слушала — кажется, он что-то плёл про то, что нам надо сдавать экзамены, надо ответственно подойти к нашему будущему, что только от нас всё зависит и что мы должны всё сделать идеально, и мы не можем оступиться. Какое светлое будущее тут? Он видит нас протяжении одиннадцати лет, да половина стоит на учёте, а семьи… Одна асоциальнее другой — я могу по пальцам пересчитать тех, кто живёт в квартире, а не в общаге. Это уже статусно считается, только у них есть какие-то шансы, да и они более благополучные, выделяются из массы. Знаете, это те самые люди, которые единственные дарят вам шоколадные конфеты на свой день рожденья и вечно приглашают к себе на квартиру. У нас в классе таких всего человек пять. А нас тридцать. Вот и считайте, у кого есть какие-то шансы на счастливое и светлое будущее. Я лично для себя знаю, что буду дальше проституткой. Больше мне всё равно в этой жизни не светит. Расходимся по классам, я привычно закидываю ноги на парту. И тут же резко подскакиваю. У нас новый препод? Да, новый препод. А он секси, очень секси. Высокий, накаченный, может, лет тридцать, блондин, серые глаза, в костюме. Господи, почему ты мне не даёшь таких клиентов каждый день? Почему вместо него, у меня какая-то хрень, которой даже давать страшно. — Встаём, приветствуем учителя, — он улыбается, видимо, настроен на дружелюбные отношения — зная свой класс, надежда сдохла ещё в зародыше. Поднимается только Любка. Конечно, надо же выпендриться, показать, что охренеть, какая классная и правильная. — Меня зовут Олег Александрович. Ваш новый классный руководитель, учитель по русскому языку и литературе. Я так понимаю, из вас только одна знает правила приличия. — Не, он просто сиськами хочет перед Вами потрясти, видите на ней даже лифака нет, — я не удержалась. С этой шмарой так и надо — строит из себя отличницу, а на деле со всеми перетрахалась уже. — Шнурова! — На правду не обижаются. — Давайте я сам разберусь, что делать. А теперь встали все быстро, не намерен я такого хамства терпеть! Лениво поднялась. А он может… Наверно даже слово «дисциплина» у нас появится. Сели, ноги снова на парте. — Ты, третий ряд, пятая парта. Ноги со стола убрала, не у себя дома. — А говорят, школа наш второй дом. — Как зовут? — Оля Шнурова. — Оля, я с тобой отношения выяснять не хочу в первый день. Так что будь добра проявить хоть каплю уважения. Я понимаю, что возможно в неблагополучных семьях такого слова нет, но будь добра приучиться к нему. — А откуда Вы знаете, какая у меня семья? — усмехаюсь я. — Характер и импульсивные поступки говорят сами за себя — попытка привлечь к себе внимание. Явно родители страдают какой-то зависимостью. — Да пошли Вы, — бурчу я, садясь за парту, поджимая губы. Не знаю, почему, но резко стало стыдно, хотя это чувство я за одиннадцать лет наверно испытывала всего пару раз, и то не по своей вине. На больное надавил — зависимые родители… Когда даже свою мать матерью-то не можешь назвать, а отец чёрти где. Бабушка и дедушка вообще отдельная история. Их покажут, но в криминальной хронике. Я где-то читала, что дети алкоголиков очень часто ведут себя, как я. Вызывающе, если так можно выразиться. Всегда отмахивалась от этого и принимать не хотела. Знаете, не хочется принимать то, что ты всеми силами пытаешься показать себя в школе, чтобы тебя хоть тут заметили. Ну потому что, по факту, ты не нужна никому, и он прав. Дешёвый способ привлечь внимание, признаю, но видимо по-другому я с детства не умею. Если привлекать внимание, то чем-то плохим — на хорошее редко кто обращает, все думают, что так и должно быть, а когда было плохое, мать сразу вставала из своей алкогольной спячки. Наверно это с детства всё. Он что-то то ещё говорил про свой предмет, но я даже глаз не могла поднять, настолько сейчас было некомфортно. Из кабинета вылетела самая первая. Надо в магазин ещё. Купить еды, а потом познакомиться с этим Даней Айны. Чего только не сделаешь ради подруги. Медленно бреду в магазин, закидываюсь всем самым необходимым, ну хотя бы тем, что можно вкусно приготовить. Да, я уже в том старом возрасте, когда читают кулинарные книги. На кассе привычно лезу в кошелек, и пальцы резко чувствуют что-то твёрдое, как будто карточка из банка. Её же нет у меня, почему-то зажмурив глаза, достаю. «Привет. Если ты читаешь это, то, видать, кому-то надоело быть малолетней проституткой, которая обслуживает некрасивых мужиков и постоянно получает от них. Наверно пьющая Надежда в край задолбала. Хочешь что-то изменить? Сегодня в шесть у «Сладкой Розы», ты знаешь о чём я». Быстро расплачиваюсь за еду и нафиг вылетаю из магазина. Какого чёрта? Этот кто-то явно меня знает, и, видать, был моим клиентом и карточку подложил к деньгам — знал ведь, что не замечу. Я кому-то душу изливала? И место назначил правильное — салон красоты, у которого тусуются дорожные проститутки-малолетки, я мимо него всегда езжу. В шесть? Ну терять уже нечего. Хуже не будет. Куда хуже. А лучше точно не станет. Ровно в шесть я уже стою на месте, переминаюсь с ноги на ногу, рядом со мной толпятся чисто дети с Ленинградского. У всех визитки, но мельком увидев их, я поняла, что у каждого своё. Получается, он давил индивидуально? Знал, кому и где. Кто-то резко дергает за ручку небольшого подвала под этим салоном, и мы все резко спускаемся туда. Одинокая лампочка в потолке, но которая при этом так светила, что видно было даже пыль на стульях. Их было штук двадцать, нас явно было больше. — Так, так, все успокоились! Человек, мужчина — на лице идиотская маска — но спортивного телосложения. Это он нас сюда призвал? Решил, блин, конгресс создать? — Так, все помахали, у кого есть визитки. Поднялось рук двадцать, столько же стульев и стояло. — Так, решаем ситуацию подобным образом: сейчас все пишете, почему вы здесь, только правду. И так мы выберем, кто останется, — он чуть замялся и нахмурился. У него наушник? За ним ЕЩЁ кто-то стоит? — Но, если у вас нет визитки, у вас есть шанс её получить, рассказав свою историю. Вот бумага, пишите, кратко, пять предложений хватит, чтобы понять всю плачевность. Я только верчу в руках листок. Честно, открываться каким-то левым людям не хочется, но, может, это тот самый шанс, про который сегодня говорил наш директор? «Я проститутка. Работаю ею с тринадцати лет. Мать алкоголичка. Режу себя. Мечтаю спрыгнуть вон с той красивой плоской крыши». Не знаю, есть ли у меня пять предложений, математика слишком сложна, я-то три плюс два порой неправильно складываю, а тут пять предложений. Это же ещё посчитать надо. А, лень. И так сойдёт, не зря так Вовка из Тридевятого царства говорил. Да, я даже мультики советские смотрю, не думайте о том, что я полностью дитя девяностых! Муторное чтение наших личных дневников. Я такой тишины никогда ещё не слышала, даже на нашей контрольной по алгебре, звук громче был, а тут, мне кажется, я бы услышала, как муха своими крыльями перебирает. Если вообще такой звук издаётся. — Так, ну что, я почитал о вас, фамилии… Я навострила уши, кажется и почувствовала даже, что они у меня заострились, как у эльфов. В самом конце слышу свою фамилию. Шок. Честно, это первое, что я испытала. Потому что на все сто процентов была не уверенна в том, что меня вообще выберут. Но я, видать, тогда много этому клиенту наболтала. Жаль лица не видно. Хотя, я бы всё равно не запомнила, не запоминаю лица свои клиентов. Вообще, знаете, когда по телеку идёт эта мерзкая серая орущая рябь, которую, если случайно включишь, так потом инфаркт Миокарда поймаешь. Вот у меня с клиентами всё так же. Может, они меня и помнят, как девочку лет шестнадцати, которую трахали, а я нет. Вообще. — Может, кто-то из вас хочет поделиться своей историей? — Я хочу. Поворачиваю голову влево. Девчонка, на вид тринадцать. Низкая, светлые волосы, очень худая, но почему-то в глаза бросалась её большая грудь, она чё туда подкладывает? Волосы в классном хвостике, я прям люблю такие. Короткий жёлтый топ, через который виден чёрный лифчик, короткие шортики, красные чулки и каблучанские. Она уличная? — Я Аля. Мне пятнадцать. Плотно сижу на герыче. Все произошло два года назад. Жила в Называевске, что в Омской области. У матери был мужик, который очень любил маленьких девочек. В очередной раз изнасиловав меня, получил ножом в артерию, которая на шее. Я сбежала. Меня подобрал парень лет двадцати, мы ночевали в отеле, всё было круто, он обещал мне новую хорошую жизнь. Но по итогу… — Секс-рабство, — невольно сорвалось у меня. Она лишь кинула на меня волчий взгляд. — Именно, я оказалась в Турции, там я прожила год, точнее, как прожила. Просуществовала. Меня долбили и имели, как только можно. Я была проституткой в борделе. Во время рейдера всех накрыли, меня перенаправили сюда, а здесь вскрылся отчим, и я тупо сбежала. А теперь пытаюсь зарабатывать, как могу. На трассе стою. А герыч… Он помогает забыть всё то дерьмо. Я смотрела на неё с какой-то толикой жалости. Проститутка на дороге — это уже конкретное дно, вот ниже некуда. У нас все девочки боятся попасть на улицу. Потому что понимают, что если ты оказалась там, то обратной дороги нет. На улице стояли совсем опустившиеся алкашки и наркоманки, которые давали за дозу и бутылку. Именно поэтому в борделе все так боятся запалиться с травой, если ты её принимаешь. Артур выкинет нахер и в чёрный список. Дальше только дорога. А это значит — секс без резинки, минимальная безопасность, работа в месячные и неадекватное начальство. Обычно всем этим заправляют мамки, а над ними сутенеры. Зачастую на уличных точках я видела именно сутенерш. По степени неадекватности они лидеры в этой пищевой цепочке. Убитые в хлам алкашки, которые потеряли товарный вид и теперь берут шефство над молоденькими девчонками, типа Альки. Озлобленные на этот мир и на девочек, за то, что былое уже не вернуть. Меня до сих пор коробит от их тихого «Показ, девочки, показ». Нахер улицу короче. — Может, кто-нибудь ещё? Но рук не было, все сидели тихо и смирно, мы ведь прекрасно уже понимали, КТО здесь собрался. — Вы собрались здесь по одной причине, всех вас сюда привела тяжелая жизнь. И все вы открыто заявляли, что жить не хотите, я с вами открыто общался со всеми. Для кого-то я был клиентом, для кого-то дилером, а для кого-то простым прохожим, который купил клея. Но все объединены проблемой самоубийства. Здесь вы сможете открыто высказываться о своих проблемах, мы будем давать вам задания, которые обязательны для выполнения, и вы обязаны им следовать, эти задания помогут вам в жизни. А сейчас расходимся, думаю, завтра мы послушаем тебя, Оля. Я только поджимаю губы и первая выхожу. Пока это было очень похоже на секту, которую показывали по телеку и говорили, что она заманивает подростков и надо быть осторожнее родителям. Но, если это секта, то какая цель? Воспитать себе покорных рабов? На кой чёрт кому-то нужна армия послушных подростков, которая состоит из двадцати человек. Но почему-то хотелось прийти туда и завтра. Казалось, что только в этом месте тебя по правде поймут. Правда я до сих пор не понимаю, какому клиенту я могла выложить столько откровенной инфы. Просто, когда тебя не понимают всю жизнь, ты лишь начинаешь хвататься за любую возможность. И тут я эту возможность вижу. По сути меня понимают всего лишь два грёбанных человека в этом мире. А остальные… Да что остальные? Сколько презрения я вижу в глазах наших преподов, когда они зачем-то вызывают меня к доске. У них в голове наверно в этот момент просто бегущая строка — единственная проститутка в школе. Как плохо. Если они видят, как мне плохо, то почему не помогли мне на протяжении этих одиннадцати лет? Вся школа прекрасно знала, как я живу. Так, почему эти животные сначала стыдливо отводили глазки в начальной школе и молча продолжали уроки, когда я падала в обмороки от голода, а теперь смотрят на засохший кусок дерьма. Где эти праведные мрази были раньше? Почему не помогли той самой заблудшей душе? Клиенты тоже не лучше — малолетняя шлюха, которая хочет заработать на туфли, вот, кто я в их глазах. А тебе на самом деле лишь надо платить за еду, счета, и другие вещи, чтобы просто адекватно жить. Если бы я хотела купить себе новые туфли, я бы просто могла бы не есть в школе — глядишь, за пару месяцев и накопилось, или тырила бы деньги у матери. Я пошла в проституцию, чтобы банально выжить. Знаете, я так ждала своих тринадцати, чтобы наконец-то с подросткового возраста начать всем этим заниматься. Потому что надоело вечно просить у соседей поесть, а те смотрят на тебя так же, как преподы. И я прекрасно понимала, куда я шла. Объявление в газете — я тогда, помню, нацепила на себя всё лучшее и пошла. Это было заранее продуманным решением, просто в другое место тебя не берут, а ждать ещё год, чтобы устроиться официально, было невозможно, да и гроши получать совершенно не хочется. Вот такой я отброс общества в глазах нашего самого лучшего в мире капиталистического общества. Я тут среди других, не знаю, но почувствовала себя в своей тарелке. Они такие же, как я. Непринятые этим миром, родителями, окружением. Мы же все отбросы, поэтому там и оказались. На бездомных бродяжек недовольно косятся все, кому лень. И почему-то не понимают, что из-за взрослых они и стали такими. Ведь если бы была адекватная семья, никто из нас сейчас не был бы на этом дне, на котором мы сейчас. На всех стоит огромный жирный, чёрный крест. На мне его поставили лет с пяти. Вы же знаете эти истории — девочки матерей-алкоголичек обязательно будут шлюхами и алкашками. Про меня всё знали заранее. А я только подтвердила тот факт, что соседи, учителя, родители других детей во дворе были правы. И сейчас эти мрази сидят с чашкой чая в руках и говорят своё любимое: «Ну мы же говорили». Подонки, ублюдки, это вы меня сделали меня такой. Не мы такие, жизнь такая. Так, сейчас шесть, Айна дала адрес своего чувака, хочет познакомить. Видать, у него. Ладно, надеюсь, его матери нет дома, а то её слабое сердце не выдержит такое количество сброда на квадратный метр. А, так это недалеко от её адреса. Всего три дома пройти. А она знала, кого искать, чтобы поближе. Да, а меня вообще пустят? А то вдруг по дресс-коду не подхожу, хотя, если пустили чернокожую, то меня точно пустят. И нет, во мне не проснулся националист. Просто мы же все прекрасно понимаем, как к таким, как Айна, относятся в стране в нелегкое время. Поднимаюсь на пятый этаж, дверь мне открывает паренёк на вид лет четырнадцати. Это его младший брат что ли? Хотя, вероятнее всего, это, прости Господи, будущий отец. Из него такой же отец, как из меня учёный. Просочилась, как комар, в эту узенькую щель. Невысокий, чёрные волосы, в джинсах и футболке, — спасибо, что нет носков с сандалиями, а то потерянным человек бы точно был. — Айна! — Привет, Оль, это Даня. Парень только протянул руку. Да, очевидно, кто-то очень не хотел со мной знакомиться. — Если немой, моргни дважды. — Данил. А ты видимо Оля. — А ты видимо будущий отец. Так, вы оба, живо в комнату, сейчас с вами разбираться буду. Что? Кому-то же ведь надо взять на себя роль матери в этой ситуации — если его ещё не в курсе, то пока ею буду я! Гостиная, кстати, была довольно-таки не бедной. Импортный телек, приставка «Dendy». Всё было в каких-то светло-розовых тошнотворных тонах. Рюшечки, бантики, уборочки. Фу! Не блевануть бы. Видать, его мать мечтала стать куклой Барби в детстве, но потом ей объяснили, что это невозможно. Но она не сдаётся. Они сели на диван, а я уселась перед журнальным столиком на пуфик. — Ну рассказывайте, что дальше делать будете? — блин, в натуре, как мать спрашиваю. — Рожать. — На что? — Оль, ты же видишь, что всё круто, мать более меня обеспеченная, всё на мази не парься. — Так, самый умный значит. Мать твоя об Айне знает? — Нет, я не говорил, что мы встречаемся. — Хорошо, пойдём ещё чуть дальше. Она её хотя бы в лицо видела? — Нет. — Так, хренов дибил. Поясню тебе кратко. Айна — чернокожая, мать твоя — из совка и с совковыми предубеждениями, и не факт, что вообще захочет её принимать. Дальше: вы ещё толком даже не знакомы, но она уже от тебя залетела, мать твоя её не знает, но перед фактом вы её ставите. Теперь вопрос на засыпку: как она отреагирует на то, что ты обрюхатил девчонку, которую она даже не видела? Вы двое, отвечайте, что она будет делать? Варика два: либо выгонит Айну, либо выгонит на аборт, какой оставляем? — Никакой, почему ты так пессимистично настроена? — Потому что жизнь, в отличие от тебя, знаю. Работаешь или учишься? — Учусь, но немного работаю — по некоторым дням грузчиком работаю. — Понятно, значит копейки, и содержать вас будет твоя мать. Один вопрос, на кой хер вам этот ребёнок? — Мы любим друг друга и семью хотим. — Короче, у неё три недели, есть ещё девять недель, чтобы сделать аборт. Думайте, особенно ты, главный виновник торжества. Громко хлопаю дверью. Идиот! Ладно этот придурок, думал не головой, а головкой, но она-то куда? Вроде не тупая, ну по крайней мере никогда таковой не была. Она же хотела пойти на танцы, стать звездой хип-хопа, так какого чёрта она творит сейчас? Этот ей мозги промыл, хотя они по-моему оба друг другу мозги промыли. Сидеть на шее у его матери чёрт знает, сколько лет. От её родаков помощи, конечно, не будет — у них там кокаин, какая тут, блин, внучка или внук. У нас тут порошок! А она не думает, что это только сейчас он с ней такой милый и добрый, а потом мамка подзатыльник даст, и промямлит, мол «нам лучше расстаться». Чего она ждёт от парня, который, блин, под юбкой у своей мамаши. Он же в один присест её из дома выгонит, как эта скажет. И куда она с ребёнком? Куда пойдёт, если это произойдёт уже на позднем сроке? Да ей тупо некуда идти. Она дома-то не появляется — обычно Айна ночует в машине своего отца, но а теперь, видать, Даня дал ей кровать и член, и она сразу обрадовалась. Нет, я всё понимаю, она такая же, как и я. Захотела любви и понимания со стороны, вот ей его дали, а теперь и ребёнок — и будет у них охренеть, какая счастливая семья, не то что у неё. Проблема одна. Они грёбанные подростки! Она из школы ещё не выпустилась. Тут бы одиннадцать классов закончила, да может и поступила куда-нибудь. Ну это уже лучше, чем рожать в семнадцать. Ну тупо подтвердить свою асоциальность, и что пошла по пути наименьшего сопротивления. Ну ведь можно подумать, как она будет управляться с этим ребёнком. А сколько всякого дерьма начнётся ещё до родов — токсикоз, все остальные прелести, а если какая-то хрень, то витамины ещё. Ну почему об этом думаю я, а не она. Ну что за безответственность? Что она потом с этим ребёнком делать будет? Она ему ничего дать не может, она видела только пример своих родаков. Что даст? Что курить и нюхать плохо? А этот олигофрен только, по-моему, «мяу» сказать может. Вот почему меня никогда не слушают? Ну ведь можно сделать аборт! Ловлю такси, сразу еду на работу. Спустя какое-то время доезжаем. На первый взгляд обычный офис, точнее не так. Маскировка под модельное агентство. Девочки только косятся на меня не самыми приятными взглядами. Конечно, когда клиент отваливает восемьдесят штук, тут любой будет коситься. Захожу в кабинет Артура. Он, как обычно, сидит в своём белом кожаном кресле. И смотрит какие-то бумаги. — Привет, — сажусь напротив него, закидывая ногу на ногу. Он поднимает на меня свои карие глаза, а я лишь смущаюсь. Чёрт, это лучший сутенер, которого я когда-либо видала. Мне кажется, с его внешностью надо было идти в Голливуд, а не открывать проститутошную. Высокий, накаченный, тёмная рубашка и джинсы, чёрные волосы заплетены в хвост. — Привет, Оль, — он улыбается. — Клиент скоро подойдёт, сказал, что нужна молодая девочка, так что заказ есть. Только рано как-то сегодня, обычно ты в восемь приходишь, а сегодня в семь. — Я вообще не за этим, работать сегодня не буду. Не хочу, вчера хоть знаешь, сколько сгребла? — Да знаю, — он усмехается. — Чёрт, мне бы таких клиентов каждую неделю. — Мне тоже, — мечтательно говорю я. — Просто тебя увидеть хотела, вот и пришла, — стеснительно поджимаю губы и смотрю на свои колени. — Тогда давай сходим куда-нибудь, — он резко поднимается. — Так, Света, оставляю всё на тебе! За девочками смотреть, потом по камерам всё проверю! Завтра буду поздно, — он кидает ей ключи от кабинета и мы садимся в его машину. Света — старший администратор, на которой остаётся всё, когда Артур не работает. Что? Сутенеры тоже работают не всегда — два через два, по крайней мере, у него так. А камеры… Чтобы проверить, насколько чисто всё было без его присутствия. Вообще их ставят, чтобы в будущем вычислять крыс в этом бизнесе, или чтобы бдить за порядком. Потому нюхальщиков и алкоголичек выкидывать надо сразу, а среди администраторов, их просто пруд пруди. Останавливаемся у какого-то ресторана, он за руки ведёт меня к столику, а я чувствую себя пиздец, как неловко. Надо ли говорить, что «слегка» не подхожу своим видом для рестика. Заказываю себе улиток, он сказал, что это очень вкусно, и чё-то ещё сладкое. — Как первый день в школе? — спрашивает он, когда нам уже принесли еду. — Фигово, Айна залетела и у нас новый препод. Я смотрю на его лобстера и своих улиток и кучу всякой хрени, которая лежит рядом с ними. — Артур, я конечно понимаю, что мы в рестике и всё такое, но как мне это, чёрт возьми, есть? Он только усмехается, но тут же поднимается и подходит ко мне так близко, что я чувствую его парфюм. — Смотри, — его пальцы касаются моей руки. — Берёшь улитку, — он чем-то подцепляет её. — А теперь вилкой просто достаёшь мясо оттуда и собственно ешь. Наивная. Я думала, их едят прямо с панцирем. Не, а чё, вдруг его можно довести до мягкого состояния. Кладу мясо в рот. Вкусно. Но мало. Чувствую не зря я заказала что-то сладкое. — А в смысле Айна беременна? От кого? Я правильно помню, та чёрнокожая? — Да, она залетела от парня, Даня, сегодня его видела. По-моему, если его мать скажет застрелиться, он застрелится. А тут ребёнок. Я говорю про аборт, но меня не слушают. Ты же был бы против? — Смотрю по ситуации. Ну, если бы моя девушка забеременела, то я бы не говорил про аборт. Но, если бы левая, то да. А у вас ещё такая ситуация там… Почему не хочет? Просто, вы же ещё сами дети. — Она говорит, что любит. Просто, куда его потом? У неё же вся семья на коксе сидит. — Лучший вариант в будущем — дом малютки. Оль, не обижайся, но из неё будет хреновая мать, чувствую я это. — На правду не обижаются, из меня такая же будет, — смеюсь я, и тут же давлюсь этой дурацкой улиткой. — А что за новый препод? — Он секси, а ещё ему не нравятся ноги на столе. — Сразу видно — патриот, против Америки и её ног. — Он будет нашим классным. Спорная хрень на самом деле — прежняя классуха была полной сукой, вряд ли он будет другим. — Не будь так пессимистично настроена. Может, он будет охуеть, каким классным. — Артур, можно сегодня у тебя? Ты ведь сегодня не планировал на стриптиз пялить? — Нет. Без проблем, сам предложить тебе хотел. Мы едем к нему домой уже поздно вечером. Москва не спит. Теперь я только смотрю на яркие надписи магазинов, клубов. Проносимся мимо «Москвы». У неё, как обычно, стоят уличные малолетки. Я многих знаю, самой младшей пять. Сегодня снова можно побыть у Артура. Я у него часто остаюсь на ночь, он вроде и не против. Вообще, мне кажется, что я люблю его. Не знаю, наверно, как мужчину. Просто он был вторым, кто понял. Кто заботится обо мне и постоянно говорит быть осторожной. Это Ричард Гир, только сутенёр. Я честно не могу понять, что он испытывает ко мне, а я к нему. Мне кажется, что я его люблю, но при этом мы спокойно можем начать встречаться с другими людьми. А ещё он говорил, что отношения между сутенером и проституткой запрещены. Где, и кем запрещены, он кстати так и не сказал. Нет и всё. Я наверно люблю его, как мужчину. Хотя, наверно слово «любовь» слишком громкое — я к нему что-то чувствую, но понять не могу что. Просто таких, как он, я ещё не встречала. Он был первым мужчиной, который показал мне, что они могут быть адекватными. До него я видела только страшных подонков, которые только и норовили изнасиловать меня и избить мою мать. Вы же понимаете, с каким контингентом она общалась, и какой был в нашей комнате. Я другого и не видела. А, когда я только устроилась к нему. Он повёл себя странно, знаете, не как другие сутенеры. Сначала он наорал на Свету, мол, какого чёрта она приняла ребенка сюда, а потом он долго пытался мне объяснить, куда я лезу. Что такая жуткая работа не для ребенка, что меня могут убить, что здесь столько извращенцев. И тогда что-то хрустнуло, он был первым из взрослых людей, который попытался меня как-то защитить от грязи этого мира, хотя на тот момент я уже полностью её вкусила и впитала, как губка. После трёхчасовых уговоров, понял, что бесполезно. А потом у нас как-то началось неформальное общение, знаете, он не берет с меня пятьдесят процентов, как с остальных, а сорок, и всё такое. Честно, мне порой хочется сказать ему прямо, что нам стоит попробовать. Просто хочется в будущем иметь какую-то семью, чего-то добиться, но я, честно, не вижу, пока никаких перспектив, чтобы вырваться. Он только для меня та самая перспектива, знаете, хочется поступить, как Айна сейчас. Мне бы хотелось жить с ним вместе, готовить ему завтраки. Он мог бы работать, а я могла бы стать с чистой совестью домохозяйкой, может, он ради меня даже бросил бы своих стриптизерш. Мне бы хотелось создать с ним семью, но где-то в глубине души, я понимаю, что это неправильно. Артур говорил мне, что надо вырваться отсюда. А я не знаю, как. Наши отношения наверно не помогут мне вырваться. Хотя у нас даже отношений нет. Я просто уже запуталась в своей жизни. Мы останавливаемся у дома, поднимаемся в его трёхкомнатную квартиру в чёрно-белых тонах. — Давай в душ, твоя рубашка тебя уже ждёт. Во сколько тебе завтра в школу? — Не буди меня, я хочу поспать. — Оль, тебе нужно в школу. — Нет, мне нужно к тебе в кровать и спать, — протягиваю я. — Оль, — смеётся он, кладя мне руки на плечи. — Давай в душ, я сам разберусь уже. В горячей ванне смываю с себя этот день. Надеваю белую рубашку и ныряю к нему кровать, крепко прижимаясь. Почему-то, когда я сплю с ним, мне не снятся кошмары, которые мучают меня каждую ночь, если я сплю одна.