Несвоевременность

      Альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон, дзета, эта, тета…       В крохотном мире Туманной лощины как-то весомо прибавилось букв, и это за один день. Ярко-подсвеченные, рыжие они приглашали в заведения, в названия которых складывались в опустившихся на городок сумерках. Те буквы пришли из латиницы, но Ливай весь день мусолил три греческие: альфа, бета и, конечно же, омега. Невольно вспомнил, что жизнь ощущалась гораздо проще, когда эти чужеродные буквы ещё не возымели над ним власти. Шагая по подъездной дорожке к джипу, он поймал себя на мысли, что сам виноват в сложившейся ситуации. Тогда казалось, что так будет правильно.       Ливай созрел поздно, к двадцати годам. Не сказать, что вторичный пол его сильно волновал, он уже свыкся с идеей, что он останется ничем непримечательным бетой, но, когда гены взяли своё, несказанно удивился. И обрадовался. Бушевавшая среди сверстников истерия уже утихла, никто остро не реагировал на новости врачей, а это значило, что не любивший внимание Ливай остался вне радаров городских сплетен на много лет. Ни тогда, ни сейчас Ливай не афишировал саб-гендер, считая это делом сугубо личным. То, что он являлся альфой, не было великой тайной, но почему-то все упорно верили, что владелец дайнера — бета, и даже не догадывались о его истинной сущности, когда Ливай оставлял заведение на Петру, свою помощницу, и уезжал к озеру, где в семейной хижине, в тишине и уединении, проводил гон. Каждый раз, пакуя джип провизией, он оборачивался на приветливые возгласы соседей и махал рукой в ответ, а на вопрос, куда это он собирается, неизменно отвечал: «на рыбалку». Краткость и ёмкость гасила порывы любопытства вдаваться в дальнейшие расспросы, поэтому соседи желали хорошего улова и возвращались к своим делам, не подвергая сомнению услышанное. Это полбеды.       Загвоздка заключалась ещё и в том, что Ливай не опровергал ходившие о нём слухи, полагая, что быть добропорядочным гражданином и хорошим соседом вполне достаточно для спокойной жизни, а то, что говорили другие, ему было глубоко до лампочки. Он терпеть не мог предрассудки и ярлыки, в особенности связанные с вторичным полом, и судил человека исходя из черт его характера, но более того ненавидел, когда подобные ярлыки вешали на него. Статус альфы для Ливая был парадным костюмом, который тот никогда не носил. Бесцельно висящий в шкафу, он занимал место, не вовремя лез под руку, если Ливай пытался найти что-то в горе фланелевых рубашек и джинсов, а когда всё-таки понадобился, смысл надевать его пропал.       Судьба сыграла злую шутку. Именно тогда, когда Ливаю нужно было проявить себя как альфу, отрицание признавать себя таковым в глазах общественности отрикошетило, оставляя после себя мерзкий привкус сожалений. Если бы кто-то сказал ему в прошлом, что он об этом обо всём пожалеет, Ливай посмотрел бы на него, как на идиота, саркастично вздёрнув бровь, развернулся и занялся более полезным делом, чем слушать речи сумасшедшего. Такие мысли крутились в его голове с самого утра и не оставляли ни на минуту.       Задумчивый и хмурый Ливай запрыгнул в салон джипа, повернул ключ зажигания и выехал из центра по направлению к окраине, где находился уютный домик Смитов. Образ Эрвина в руках Майкла словно остался выжженным на сетчатке и никак не шел из головы. Ливай то и дело прокручивал утреннюю встречу в памяти в какой-то мазохисткой попытке вычленить, что именно он чувствовал, наблюдая за Эрвином во время этой встречи. Ни к чему вразумительному копание в себе не привело. Результат оставался тем же: Ливай жутко ревновал.       Мотор тем временем успокаивающе мурлыкал под капотом, на улицах почти не осталось машин, прохожие наслаждались тёплым осенним вечером, прохаживаясь по узким улочкам, нарядно украшенным к фестивалю гирляндами из лампочек, искусственных и натуральных кленовых листьев, кипами сена, охапками-букетами пшеницы, кукурузы, и повсюду тыквы-тыквы-тыквы… И папье-маше индеек, которые издалека выглядели ничего, но стоило подойти ближе, как бумажные птицы обращались уродливыми изваяниями криворукого творца.       Тяжелые мысли подобно тучам заволокли разум, клубились, медленно шли по кругу в беспросветную воронку самоуничижения на самое дно, и чем ближе Ливай подъезжал к дому Эрвина, тем сильнее его засасывало. Будучи верным своему слову, он зарёкся, что приедет, почистит ливнёвки, как и обещал, и тут же вернётся домой. Вопрос, заходить ли в дом, чтобы снова поприветствовать Эрвина и сообщить о проделанной работе, оставался открытым. Ливай решил, что будет действовать по ситуации. Ситуация, однако, решила за него.       Первое, что он увидел, останавливаясь около скромной резиденции Смитов, это свет в окнах гостиной. Кто-то уже был дома. Внутри всё как-то нехорошо сжалось в густой ком, будто Ливай камень проглотил. Заглушив мотор, он посидел в машине минуты две, сделал глубокий вдох, открыл дверцу, выбрался из джипа и уверенно зашагал к парадной двери. Гравий приятно хрустел под подошвами ботинок, но этот приятный звук заглушил крик Эрвина:       — Господи Боже, Майкл! Так вот зачем ты ездил к родителям!       Не дойдя и трех ярдов до крыльца, Ливай остановился. Вгляделся в окно, где тёмными пятнами возникли два силуэта: худощавый и гибкий — Эрвина и мускулистый — Майкла. Винни, похоже, отсутствовал.       — А что такого? — вторил Эрвину альфа. В его низком хрипловатом голосе вибрировало искреннее недоумение. — Что плохого в том, чтобы они знали о моих намерениях?       — Что плохого? — силуэт Эрвина подался в сторону силуэта Майкла. — Что плохого?! Ты правда не понимаешь?!       — Нет! — тот всплеснул огромными руками. — Объясни!       — Ты ничего не сказал мне, но уже всё растрепал родителям! — кричал на Майкла Эрвин.       — Я говорю тебе сейчас! — кричал на Эрвина Майкл.       — Когда вы уже всё решили за моей спиной?       — Я должен был сначала поговорить с Ричардом…       — О-о-о, ну конечно, в доме Смитов значение имеет только мнение Ричарда, а моё мнение, Майки? — голос Эрвина дрогнул. — Моё мнение кто спросить удосужился?       — Я и спрашиваю твоё мнение сейчас! — крики, набиравшие громкость от реплики к реплике, достигли крещендо, когда Майкл с нажимом сказал «сейчас», и мгновенно стихли, потому что Эрвин не подхватил ноту. В эту неимоверно долгую секунду тишины где-то на задворках сознания у Ливая мелькнула мысль, что стоять и подслушивать неправильно, но спор между Эрвином и Майклом походил на автокатастрофу: нужно было отвернуться, уехать и выбросить его из головы, но Ливай стоял на месте, словно приколоченный к земле, не мог пошевелиться, проглатывая каждое услышанное слово, чуть дыша. Острое ощущение, что сейчас происходит нечто важное, что сейчас решается и его судьба, резонировало на кончиках пальцев, отдавая в загривок, где волоски встали дыбом. Уйти он попросту не мог. Ему нужно было узнать, что вызвало у Эрвина такую бурную реакцию, но острый и ожесточенный спор угас вместе с его запалом. Широкие плечи опустились, руки безвольно повисли вдоль тела, и когда он снова заговорил, его голос показался Ливаю полным усталости.       — Нет, — наконец сказал Эрвин и покачал головой.       — В смысле «нет»? — теперь и Майкл заговорил тише.       — Нет, ты не можешь просто так заявиться к нам на порог и сказать: «я готов стать отцом и мужем». — отрезал Эрвин твёрдо и снова начал распаляться. — У нас есть жизнь, и она здесь, в Туманной лощине. — Направив указательный палец в пол, он обозначил место, которое считал домом, а потом в сторону. — У меня работа, у Винни школа и друзья, мы не можем вот так бросить всё и уехать с тобой в закат!       Майкл вздёрнул голову, будто возвел глаза к небу, прежде чем так же пламенно возразить.       — Я же не зову вас в никуда! — он снова взмахнул руками. — Мой стартап наконец выгорел. У меня есть деньги и жильё…       Что ещё у него есть Ливай так и не услышал, потому что Эрвин его перебил, очевидно, не впечатлённый достижениями отца своего ребёнка.       — Однушка в где-то в Силиконовой долине, в которой даже для тебя самого места не хватает? — Тон, с которым Эрвин задал вопрос, был Ливаю как родной. В нём плескалось неверие с каплей безысходности. Таким тоном Эрвин обычно бушевал, когда пересказывал Ливаю свои телефонные разговоры с родителями, которые никогда не делали, как он просил, потому что якобы «знали, как лучше». Судя по всему, знакомым этот тон был и Майклу, который схватился за голову, а потом его руки снова вспороли воздух.       — Эрв, ну зачем ты так? — взмолился он. — Я скопил денег, чтобы купить нам большой дом в Сан Франциско. Места хватит всем нам.       Эрвин сделал шаг ему навстречу, положил ладонь на крепкое предплечье, чему Ливай одновременно позавидовал и не пожелал бы врагу.       — Майки, я очень рад за тебя, и я правда хочу тебе верить… — говорил Эрвин.       — Но? — Майкл убрал его руку со своей. — Каждый раз новое «но». Что на этот раз?       И они снова потонули в тишине. Силуэты в окне замерли, а кроны деревьев вокруг дома, наоборот, пришли в движение от порыва ветра. Откуда сверху слетел пожухлый лист и пролетел мимо, перечёркивая Ливаю обзор. В застывшей глухой паузе он не знал, что слышал громче: шелест жёлтой листвы или стук собственного сердца. Сдерживаемое, оно бешено колотилось в груди, но Ливай оставался недвижим, словно его кожа окаменела и не позволяла ни шагнуть, ни засунуть замёрзшие ладони в карманы, ни моргнуть. Прикованный взглядом к силуэту Эрвина, он страстно желал подойти и взять его за руку, представляя, через что тот проходил в эту секунду.       — Ты не купил дом, Майк, — наконец сказал Эрвин. — Ты его не купил.       — Куплю, сказал же, — небрежно отмахнулся Майк. Так отмахиваются школьники на замечание родителей о том, что те недостаточно стараются на занятиях.       — Ты уже смотрел варианты? Сайты шерстил? Искал риэлтора?       Ливай не мог поверить своим глазам: Майкл почесал макушку.       — Ну-у-у, — протянул он, — нет.       Ливай не мог поверить своим ушам. Одним своим словом Майкл подтвердил свою легкомысленность, и теперь стало ясно, почему Эрвин так зол. Так расстроен. То мимолетное чувство, которое Ливай ощутил утром, когда увидел Майкла, усилилось и перестало быть всего лишь впечатлением, но переросло в суждение: Майкл ненадёжный. И Эрвин об этом знал.       — Так я и знал, — сказал Эрвин и начал издавать звук, который невозможно было точно определить. Он либо заплакал, либо засмеялся, а может, засмеялся сквозь слёзы.       — Святая дрисня, это-то какое отношение имеет к делу сейчас?! — взорвался Майкл, и Ливай понял, что Эрвин расковырял какую-то старую рану.       — Самое прямое, — дрожащим голосом ответил Эрвин. — Ты загорелся идеей жить вместе, стать семьей, говоришь мне о том, как хорошо нам всем будет, но ничего не сделал для этого.       — Да! — взмахнул руками Майкл и заметался по комнате, как взволнованный зверь по клетке. — Пока что это идея! И я приехал, чтобы поделиться ей. Я же не зову тебя ехать прямо сейчас в конце концов! Я говорю о будущем!       — О будущем. — Эрвин горько усмехнулся. — О каком будущем? Ты снова появляешься в нашей жизни с бухты барахты, снова обещаешь золотые горы, но ничего не делаешь! Ничего не меняется, Майки. Ты не меняешься! — он снова перешёл на крик.       — Прекрати! — рявкнул Майкл. — Остановись сейчас же!       Он подлетел к Эрвину и схватил запястья, Эрвин попятился. Майкл его не отпускал и продолжал наступать.       — Когда ты наконец поймёшь, что семья — это не игра в дочки-матери? — неиствовал Эрвин. — Когда до тебя наконец дойдёт, что Винни не игрушка? Моя жизнь не твоя игрушка, Майкл! Когда ты наконец повзрослеешь?       — ЗАТКНИСЬ! — взревел Майкл и раздался удар. Что-то в доме упало и с жутким грохотом разбилось. В душе у Ливая всё перевернулось и оборвалось, стремительно и бурно, как будто сорвало плотину, и ярость, злость, желание избить Майкла до полусмерти хлынули мощным потоком по венам и захлестнули с головой. Он немедленно бросился внутрь дома. Перескочив порог, он выбил дверь и ворвался в гостиную, где Эрвин склонился над разбитой настольной лампой, а Майкл ошарашенно бормотал:       — Господи, Эрвин, прости! Прости меня пожалуйста!       Ливай метнулся к Эрвину и загородил собой. Несмотря на невысокий рост, его решительность и грозность сделали так, будто он стал крупнее и значительнее, будто одного его присутствия было достаточно, чтобы вселить в Майкла страх.       — Не подходи к нему, — прорычал Ливай, шумно дыша.       За спиной медленно поднялся Эрвин.       — Ливай… — выдохнул он. Его растерянности Ливай не видел, но услышал в сбитом дыхании. Он продолжал сверлить альфу напротив убийственным взглядом и единственное, что ему удалось мельком заметить, это его собственное отражение в зеркале за спиной Майкла. Привычно серые глаза вспыхнули алым: типичная реакция альфы на сильный эмоциональный раздражитель.       — Дважды не повторяю, — прохрипел он гортанно, и Майкл, озадаченный не меньше Эрвина, отшатнулся. Где-то на дне его карих глаз на мгновение появился красный огонёк и тут же угас.       — Чувак, успокойся, — Майкл поднял руки. — Мы просто разговаривали, это вышло случайно.       Очень медленным движением альфа указал на разбитую лампу, что должно было вразумить Ливая, показать, что она упала по неосторожности, а не потому, что Майкл хотел Эрвина ударить, но это не возымело никакого эффекта. Ливай стоял насмерть.       — Считаю до трёх, — предупредил он. Гнев клокотал в нём, как кипящая вода в чайнике, его колотило, и он, чтобы унять дрожь, крепко сжал кулаки. Отдалённый голос разума в этот момент тревожно засигнализировал, что ещё чуть-чуть, и он выбросит в воздух феромоны. Внезапно обзор загородил Эрвин.       — Ливай, всё нормально. Со мной всё нормально, видишь? — Быстрым жестом он указал на лицо и грудь, а также на руки: ни крови, ни ссадин там не было. — Всё хорошо. Это правда случайность.       — А ему какое дело? — выкрикнул из-за его спины Майкл. — Что ты перед ним оправдываешься? Это наше личное дело.       Ливай перевёл взгляд на альфу. Тот стоял нахмуренный и злой, желваки на его скулах двигались, выдавая его готовность при необходимости вступить в схватку.       — Успокойтесь оба! — Эрвин выставил руки так, чтобы удержать альф как можно дальше друг от друга.       — Выгони его или я сам его выгоню! — потребовал Майкл жестко.       — Чужой здесь ты! — рыкнул Ливай в ответ, и это запустило цепную реакцию: Майкл выпустил феромоны и начал наступать на Ливая. Тот, почувствовав сильный мускусный запах, выпустил свои и ринулся вперёд. Эрвин обернулся к нему, в глазах буря переживаний, — ужас, удивление, осознание и мольба, а потом они, небесно-голубые, засветились и стали ярче, такими яркими, как ксеноновые лампы, пронзающие тьму на безлюдной дороге. Мгновение обернулось вечностью. Эрвин глядит на Ливая, Ливай — на него, радужки, одна красная, другая голубая ярко пылают, почти искрят, оба затаили дыхание и застыли, изучая, вглядываясь друг в друга, и потом Эрвин резко разворачивается и пихает Майкла в грудь.       — Нет! — прохрипел Эрвин. В этой хрипоте послышалось что-то звериное и агрессивное, такое, что заставило Майкла отшатнуться и прийти в себя. Он отступил и каким-то понимающим, осознанным взглядом теперь смотрел не Эрвина или Ливая, но на них обоих.       — Эрв, — позвал он тихо, почти ласково.       — Нет, — повторил тот и начал оседать. Ливай не растерялся и поймал Эрвина, не давая ему упасть, сел на пол, крепко прижимая к себе. Зашептал тихо-тихо, начал звать по имени, но тот не отвечал. Был ли Эрвин в сознании, Ливай не понял, но продолжал говорить с ним. Майкл подступил ближе, склонился рядом с ними, и альфы обменялись взглядами полными беспокойства, потому что глаза Эрвина закатились, на лбу выступила испарина, из-за чего волосы прилипли к вискам, а кожа стала неестественно горячей.       — КАКОГО ХРЕНА? — раздался возмущённый крик Винни. Как и откуда он появился, никто не понял. Подросток стоял в дверях гостиной с бумажными продуктовыми пакетами в руках, абсолютно не понимающий, что происходит. — Вы что наделали? — обратился к ним разъярённый, но остался без ответа. Ливай и Майкл снова переглянулись, не зная, как объясниться. Винни же окинул взглядом комнату: разбитая лампа, лежащий на полу Эрвин и два альфы, окружившие его, а по гостиной густым маревом разлились феромоны, которых Винни даже со своим не очень чутким нюхом не мог не уловить. И объяснения более не требовались: до него дошло, что случилось. Винни метнулся к Эрвину, выронив покупки; пакеты с грохотом упали на пол, и из них выкатились апельсины.       — Мам?! МАМ?! — кричал он, тряся Эрвина за плечи.       — Винни, мы немного… — Майкл положил сыну ладонь на плечо, но тот не дал ему договорить, метнув на отца грозный взгляд.       — Пошли вон! — крикнул он. — Оба! Убирайтесь! — по раскрасневшимся щекам потекли слёзы.       Не говоря ни слова больше, Майкл зло посмотрел на Ливая, развернулся, схватил шлем, лежащий на комоде у окна, и вышел. Ливай тоже спорить не стал, но сразу не ушёл. Вместо этого он поднял Эрвина на руки и бережно положил на старенький, но все ещё мягкий диван. Тот балансировал на грани сознания и бреда. Симптомы походили на начало течки, но не могли быть ей. Дело было в феромонах, а точнее в их избытке. Для омеги, так долго избегавшим отношений с альфами, количество феромонов, выпущенных двумя альфами в закрытом помещении, оказалось если не фатальным, то опасным. Ливай потёр лоб. А хотелось дать самому себе по морде. Нужно было не горячиться и держать себя в руках, просто этот проклятый Майкл довёл до белого каления. Топиться в самобичевании было пока рано, он займётся им потом, когда вернётся домой, вместо этого Ливай решил сходить на кухню и принести Эрвину стакан воды. В доме снова стало тихо, а когда Ливай вошёл в гостиную, вернулся и Винни, сбегавший наверх за таблетками, и помог их выпить.       — Прости, — обратился к Винни блёклым, сухим голосом Ливай.       — Уходи, — тихо ответил подросток, не поднимая на него глаз: слишком сильно Винни волновался за Эрвина. И Ливай ушёл. Последнее, что он видел, как Винни гладил Эрвина по голове.       Как так вышло, что расстояние до джипа от нескольких ярдов разрослось до нескольких миль. Пути тяжелее Ливай не помнил. Каждый шаг давался с болью не физической, но душевной. Как можно было так поступить с ним? Как? Как можно было всё так безвозвратно разрушить? Ливай верил, что с Эрвином всё будет хорошо. Такое у омег случалось, нечасто, но случалось, поэтому ничего кроме сильного дискомфорта на пару часов доставить не могло, но будет ли всё хорошо у них? Как Эрвин отреагирует на его выходку? Ливай не удивится, если Эрвин, — не позволявший себе отношений, пока растит сына, Эрвин, — узнав, что его лучший друг — альфа, — не просто друг и не просто альфа, а давно заглядывающийся на Эрвина, как на омегу, альфа, — прекратит общение, потому что больше не доверяет. Давно надо было сказать ему. Очень давно. Сразу.       — Извини… — откуда-то сбоку раздался голос Майкла. — …за это всё. Нехорошо вышло.       Ливай повернулся в поисках альфы. Тот оказался недалеко от джипа, стоял, опершись на мотоцикл, и курил. Он выглядел расслабленным, но то, как часто он затягивался, как часто вспыхивал красный огонёк, выдавало его с головой. Он нервничал и был подавлен.       — Ага, — буркнул в ответ Ливай, посочувствовав. Отвергнутый альфа зрелище если не жалкое, то печальное, и ему бы никогда не хотелось оказаться на его месте. — Ты тоже. Извини.       — Да забей. Всё нормально, — Майкл затушил сигарету и бросил бычок куда-то в кусты. Ливай проследил за его траекторией, осуждая, но ничего против не сказал. Майкл подошёл. Протянул руку. — Мы не друзья, но надеюсь, станем. Без обид, ладно?       — Без обид, — пожав руку, подтвердил Ливай. Чего теперь злиться. Они оба хороши. Натворили дел, и их обоих, как шелудивых псов, справедливо выпнули за дверь. Коллективная ответственность, чувство вины если быть точнее, напрочь отбило у обоих любое желание выяснять, кто из них быстрее-выше-сильнее, кто лучше для Эрвина. Там, ещё в гостиной, ни один из них не повёл себя, как должно заботливому партнёру. Оба это прекрасно понимали и молчали.       Майкл отступил, засунул руки в карманы. Грозности, самоуверенности и след простыл. В эту минуту перед Ливаем стоял обычный уставший человек.       — Я уезжаю, — сказал он. — Я не тот альфа, что нужен ему. Что-что, а поражение признать я могу. Я потом Эрвину позвоню и объясню всё, а ты береги их.       И получаса не прошло с тех пор, как Ливай сдерживался, чтобы не набить морду Майклу, готовился к скандалу, в предвкушении драки у него бурлила кровь, но в эту минуту он опешил. Он никак не ожидал подобного откровения от альфы, которого встретил утром. Два образа не вязались, не складывались в одно, поэтому Ливай застыл с озадаченным выражением на лице.       — А? — переспросил он, нахмурив брови. — В смысле?       — Ты не понял, что ли? — Майкл вскинул брови.       — Чего? — искренне удивление пропитало голос Ливая.       — Поверить не могу! — альфа горько улыбнулся. — Он тебя выбрал, что непонятного? Наверное, поэтому и отказал мне.       Услышанное повергло Ливая в шок. Да ну! Да нет! Майкл ошибся. Такого не может быть. Почему? А главное, как? И как Майкл узнал? Да ещё вперед его самого?       — Береги их, — повторил Майкл и оседлал мотоцикл. — Удачи!       Повернув ключ зажигания, он натянул шлем и, кивнув, уехал прочь, оставляя ничего не соображающего Ливая томиться в своём смятении.       Всё разом навалилось: и появление Майкла, и его отъезд, и ссора, и острая боязнь потерять Винни и Эрвина, а теперь ещё это… В голове не укладывались слова Майкла. Они устроили в разуме стихийное бедствие, поставили всё вверх дном, переворошили годы самоубеждения и пустили их по ветру одной фразой. «Он выбрал тебя». Три слова перевернули жизнь. От них было так хорошо и так плохо. Так страшно. А вдруг Майкл ошибся? А вдруг нет? А если нет, то?.. Ливай запустил руки в волосы и закрыл глаза. Захотелось кричать на пределе лёгких, хотелось радоваться и плакать одновременно, но вместо этого Ливай начал задыхаться. Горло передавило, будто кто-то сжал его под кадыком. Сердце зашлось в бешеном ритме, молотком отбивая пульс в висках, а на спине выступил холодный пот. Ливай упал на четвереньки. Утробный рык вырывался наружу, а паху всё скрутило в тугой узел.       — Нет! — взмолился Ливай, и его глаза снова вспыхнули алым. Гон начался.