Травма

      Петя помнит Женьку едва ли не столько же, сколько помнит себя в фигурном катании. Они и заниматься-то приходят, кажется, одновременно, и часто сталкиваются на соревнованиях, хоть друг с другом и не соперничают, и даже какое-то время учатся у одного тренера. Женька несуразная, непластичная и угловатая, быстро выясняется, что для фигуристки она слишком длинная и, похоже, так и продолжит расти — зато она старательная и упрямая, а ещё какая-то в доску своя. С ней можно гонять мяч в перерывах между тренировками, и она пыхтит, пытаясь держаться наравне с парнями, но никогда не сдаётся, как бы ни проигрывала, никогда не отказывается играть. И шутить с ней можно, не оглядываясь на нежную девичью душу, не опасаясь уколоть неосторожным выражением — Женька спокойно смеётся и охотно дошучивает следом, у Женьки эта нежная душа, судя по всему, бронирована намертво. Старшие девочки подтрунивают над ними, дразнят парочкой — Петя сердится, ему такие поддразнивания кажутся едва ли не оскорбительными. Как можно низводить Женьку до примитивных обжимашек по углам! Женька гораздо выше и ценнее этого, она — настоящий, отличный друг.       — Такую дружбу, да со всякой там любовью мешать — только портить! — заявляет Петя как-то Лизе прямо в лицо. Лиза смеётся в ответ.       — Поговорим об этом лет через пять, — говорит она, нагоняя тумана.       — А что случится лет через пять? — встревает Женька. — Мы необратимо мутируем и не сможем больше дружить? Но это же так не работает!       Лиза с напускной загадочностью щурит глаза.       — Может, и мутируете. Поживёте — сами увидите, — расплывчато говорит она и уходит. Петя провожает её недоверчивым взглядом, и у Женьки рядом взгляд точно такой же.       — Быть такого не может. Она нас пугает.       — Да дразнит просто. Ерунда всё это.       Тем же вечером они, подстёгиваемые чувством противоречия, торжественно клянутся на крови в вечной дружбе — а потом получают грандиозную головомойку за то, что додумались резать руки, но это ощущается мелким и незначимым по сравнению с только что принесённой клятвой. Пускай смеются. Пускай ругают. Удивительно, как иногда взрослые в важных вещах не смыслят ничегошеньки.       Время идёт неумолимо, и в какой-то момент Петя начинает ощущать себя в группе на вторых ролях. Словно его обделяют вниманием, словно тренеры его упускают. Некоторое время он пытается бороться с этим; потом, осознав, что ничего сверх того, что имеет сейчас, он не получит, принимает решение менять тренерский штаб. Переходить туда, где его будут видеть. Договориться обо всём получается на удивление быстро и просто, никаких конфликтов и скандалов, и только немного жаль оставлять позади друзей. С Женькой Петя прощается как-то особенно неловко — так в дружбе клялись, так планировали бок о бок рвать все соревнования на свете, а теперь так бездарно разбегаются. Но Женька, кажется, удивительным образом совсем не обижается. И обнимает на прощание так крепко, что у кого-то из них что-то похрустывает под рёбрами, и пылко желает удачи и успехов, и следом у Пети виновато похрустывает сердце.       Дальше они постепенно начинают видеться всё реже. Общих тренировок больше нет, на соревнованиях они пересекаются всё меньше и меньше, и дополнительно сверху наваливается учёба, становящаяся интенсивнее, и даже для простых дружеских встреч уже не находится времени. Остаётся только переписка в мессенджерах и редкие созвоны. Но если судить по этой переписке, у них обоих всё в порядке. Петя срабатывается с новыми тренерами, бьётся над результатами и рано начинает рваться во взрослые, чтобы к олимпийскому сезону не быть не пойми кем для судей, начать узнаваться, повысить свои шансы на поездку в Пекин. Женьку, напротив, никуда не торопят, даже придерживают в юниорах. Но Женька не жалуется. В переписке она всё больше ругает подступающий пубертат, из-за которого начинают терять стабильность прыжки, они с Петей частенько звонят друг другу, чтобы побухтеть, а порой даже обмениваются фотками, показывают друг другу свои сбитые колени, и сложно сказать, у кого из них синяки более впечатляющие.       Впрочем, синяки Петю тревожат не так сильно, пока ноги не угрожают сломаться, а результат обнадёживает.       В предолимпийский сезон он из кожи вон лезет, пытаясь прорваться на мировое первенство. Мужская фигурнокатательная сборная, на его вкус, пребывает в таком беспорядочном состоянии, что вполне можно дерзать и пытаться выпрыгнуть вверх по головам. Когда, если не сейчас? Петя так старается, что сам себя этим рвением едва не закапывает. От перегрузок на тренировках у него начинает ныть спина, простреливает болью в самые неподходящие моменты. На нацчемпе он всю дорогу борется с этой бедой, глотает обезболивающие и старается всё-таки зацепиться за места. Удаётся лишь удержать седьмое место, о призах речи не идёт. Этого совершенно не достаточно для того, чтобы вести разговор о каких-то там поездках. Вместе с Вероникой Анатольевной Петя взвешивает оставшиеся шансы, пытается понять, какие перспективы у него ещё остались и остались ли, а вечером привычно звонит Женьке, чтобы поругаться на всё плохо и немного спустить пар. Женька одобрительно мычит в трубку, слушая, как он пересказывает план, к которому они пришли совместно с тренером: лечить спину и ждать финала национального кубка, чтобы попытаться продраться на мир там.       — Звучит здраво, — немного невнятно отмечает она. Петя кидает взгляд на часы и предполагает, что, зная Женьку, он застал её с зубной щёткой во рту, но она предпочла всё-таки немедленно ответить на звонок и теперь так и продолжает разговаривать. — С пролеченной спиной, мне кажется, ты в финале всех разнесёшь. На нацчемпе ты своим запасом по технике уже всех напугал — теперь давай, добивай.       — С чего ты взяла? — уточняет Петя.       Голос Женьки в ответ становится лукавым, и в нём появляется отчётливая улыбка: — Ну, так у меня же глаза есть. Или ты думаешь, я трансляцию не смотрела? Ещё как смотрела. В оба глаза. Ты молодец.       — Эй, вот только не надо грубой лести. Я же прекрасно знаю, на каком месте я закончил нацчемп.       — Это называется «поддержка», дурья твоя башка. Но могу и выругать тебя, если тебе так проще.       Петя же за не самым вежливым ответом прячет растерянность, неловкость и немного стыда. Женька следит за ним, прокаты его смотрит и, похоже, вовсю болеет — а он сам понятия не имеет, что она и как она. Хорош друг. Чуть всё не растерял в погоне за успехами.       — Выругай. Мне полезно будет, — соглашается он. — А ещё лучше расскажи: ты-то как? Где тебя смотреть? За что борешься?       По ту сторону трубки Женька отчётливо сплёвывает.       — Если бы ты представлял себе размер гипса, которым мне грозят, то сразу понял бы, что в этом сезоне я борюсь только за собственные кости, — ворчит она. — Никакого мне геройствования на турнирах. Катаюсь тихонечко вдоль бортика, суставы берегу. Татьяна Николаевна говорит, ничего страшного. Сейчас аккуратно пересидеть сложный период, удержать себя в приличной форме, без травм, и тогда в следующем сезоне может что-то получиться.       — Брось. Ты драматизируешь, — сомневается Петя. — Не может такого быть, чтобы тебя пускали на каток чисто на бортике повисеть. Наверняка ты делаешь больше.       — Ну делаю, — бормочет Женька, и слышно, как совсем рядом с трубкой плещет вода. — А толку-то? По сравнению с тем, как я раньше пахала на тренировках, это же слёзы. Вот и ощущаю себя так, будто побездельничать прихожу.       Петя уверен, что и это преувеличение.       — Всё у тебя будет хорошо. И всё получится в следующем сезоне. Ты ведь тоже молодец, — говорит он. Женька мягко хмыкает в трубке.       — Спасибо. Это очень мило с твоей стороны.       — Учусь у тебя, — замечает Петя. Сперва он хочет сказать кажущееся ему более вежливым «это ты очень милая», но осекается, вдруг понимая: он так давно не видел Женьку, что уже не понимает, как она выглядит сейчас. Его память сохранила коротко стриженую, по-мальчишески угловатую тринадцатилетнюю девчонку — но не может ведь Женька по-прежнему так выглядеть, ей должно быть уже семнадцать! Ужасно, что они так давно перебиваются только звонками да сообщениями. Так и от дружбы может рано или поздно ничего не остаться. И, пришпоренный этой мыслью, Петя предлагает: — Слушай, а давай встретимся? В одном городе ведь живём, а совсем друг друга не видим. Можем, например, в кино сходить.       — Идея мне нравится, — одобряет Женька. — Правда, в кино сейчас в основном парад претендентов на «Оскар», это то ещё зрелище… но какой-нибудь вменяемый сеанс, думаю, найти мы сможем. Тогда спишемся позже, выберем время и фильм?       Но этот план срывается. В финале кубка Петя всё-таки умудряется вырвать у Димы Алиева первое место, и выгрызает путёвку на мир, и вместо запланированного похода в кино светит ему поездка в Стокгольм. Правда, Женька как будто совсем не обижается. Напротив, она шумно поздравляет Петю с золотом и с путёвкой на мир, желает успешного выступления и как будто спокойно обещает, что они всегда могут всё перенести на потом. Что ж, главное, чтобы это «на потом» не растянулось в дурную бесконечность. Ведомый интересом, Петя находит профиль Женьки в инсте — но она, оказывается, очень неактивный пользователь, у неё в профиле всего парочка старых фото, по которым ничего толком не понять.       В Стокгольме медалей Пете, понятное дело, не видать как своих ушей, но он всё равно выкладывается на все сто процентов и ещё немного сверх того — ему и без медалей есть что отстаивать. Он прилагает все усилия к тому, чтобы забраться в десятку, а получается даже немного выше, и вдвоём с Мишей они выжимают из этого турнира, наверное, максимум того, что могли: привозят обратно три квоты. На Олимпиаду, правда, их ещё надо будет подтвердить, но всё равно, это очень хорошее достижение, когда из всех щелей трубили, что перед Олимпиадой везти на мир необстрелянного новичка — плохая идея, что никаких квот они так не заработают, а наоборот, только рискуют растерять. Следом Петю отправляют на командный чемпионат в Осаку, он начинает понемногу обрастать узнаванием, и хочется верить, что запоминается как фигурист, на которого можно положиться, которого не стыдно включить в основу сборной; у него появляются приглашения в шоу и растут шансы попасть в Пекин, но вместе с ними растёт и ответственность.       Времени встретиться с Женькой он так и не находит.       Олимпийский сезон накрывает с сокрушительной силой океанской приливной волны, и не только из-за острой борьбы за путёвки в Пекин. Петя после прошлого сезона, в котором он, на его вкус, довольно достойным для новичка образом выступил на международных турнирах, чувствует в себе силы одну из путёвок ухватить. Если бы он мог всецело сосредоточиться на этой задаче, было бы проще — но Петю терзает не только это. В олимпийский сезон Профессор Мишин выводит из юниоров Женьку, преобразившуюся почти до неузнаваемости, и это производит эффект разорвавшейся бомбы, и даже журналисты что-то нетвёрдо разгоняют про путёвку в Пекин. Женьке восемнадцать, она действительно вымахала высоченная, её рост шкалит глубоко за метр семьдесят, она научилась отлично управлять своей так до конца и не сгладившейся угловатостью и теперь завораживает зрителей своей отточенной рваной пластикой, но главное даже не в этом. Профессор проводит её через пубертат ювелирно. Женька выходит в сезон с трикселем и с двумя квадами. И вколачивает весь свой арсенал в зрителей и в судей на первой же бэшке, срывает овации и заставляет о себе заговорить. Со своим огромным ростом, крепкая и сильная, совсем не похожая на невысоких и преимущественно худеньких девочек из «Хрустального», она выделяется среди квадисток как атлант. Петя следит за ней в трансляции и не сразу замечает, что у него восхищённо и позорно приоткрыт рот. Из нескладной стриженой девчонки Женька превратилась в очень красивую девушку, и косу отрастила почти до пояса. И ноги её ещё из-под короткой чёрной юбки, туго обтянутые капроном, завораживают отдельно — длинные, дерзкие, с красиво очерченными линиями мышц. Женькиными ногами можно захватывать, пытать и уничтожать небольшие города. И непостижимо: как она, раньше похожая на несуразного воробья, умудрилась стать такой? Без преувеличения — сногсшибательной, настолько, что даже через трансляцию от её вида пробирает смутная дрожь? У Пети нет ответа.       Ему доверяют два этапа серии Гран-при, Женьке — только один, но и этого одного хватает для пересечения. В Канаде им выпадает катать вместе, а встречаются они даже раньше. Ещё в аэропорту Петя сталкивается с группой Алексея Николаевича. И под мягкие Лизины смешки Женька налетает на него с объятиями.       — Попался! — обличающе восклицает она. И крепко прижимает Петю к себе, и сама вжимается в него. — Надо же, какой ты неуловимый! Тебя иначе как на соревнованиях, получается, и не встретить.       — Я не специально. Я правда хотел как-нибудь увидеть тебя вне всего этого, просто не получилось, — оправдывается Петя, обнимая её в ответ. И с досадой на самого себя думает: надо было хотеть сильнее, искать возможности, уж один-то вечер можно было напрячься и найти.       — Ври больше, — беззлобно ворчит Женька и щипает Петю за бок. Это ему знакомо, как и крепкие, до хруста почти объятия. А вот то, как Женька слегка запрокидывает голову, смотрит на него чуть снизу — нет, и то, какая она теперь красивая — тоже. К этому нужно привыкать, и желательно поскорее.       Женька по-прежнему ощущается очень знакомой, какой-то совсем своей, но воспринимается теперь абсолютно по-иному. Петя не сказал бы, что это похоже на ту безоблачную дружбу, которая была у них раньше. К дружбе начинает примешиваться что-то другое, и Петя очень старается в этом «другом» не копаться, хода этому не давать. Ему всё ещё жалко портить, тем более, что дружба как будто всё такая же, от долгой разлуки особенно не пострадавшая. Они с Женькой словно по-прежнему на одной волне, с лёгкостью перебрасываются шутками, синхронно протестуют и защищаются, когда Лиза вновь начинает их поддразнивать, и… всё же хорошо, разве нет?       К канадскому льду, в отличие от, допустим, печально знаменитого льда французского, ни у кого из спортсменов претензий нет, все довольны. Но Женька умудряется в первый же день об этот лёд неприятно, болезненно расшибиться. И быстро выясняется: она зачем-то долбила на тренировке четверной флип, которого у неё даже в заявке нет, а флип вместо этого долбанул по ней сам. Вечером Петя у неё в комнате и пытается уговорить её не делать глупостей: несмотря на то, что к врачу Женьку стащили с подозрением на перелом, она пока что всё равно настроена катать.       — Профессор сказал, если травма позволяет, то я могу выступить, международный взрослый опыт нужен, — пыхтит Женька. Она вообще не выглядит так, будто травма ей позволяет. Петя осторожно помогает девушке выпутаться из спортивной куртки — сама Женька не справляется, для неё просто поднять левую руку — уже почти подвиг.       — Травма тебе позволяет лежать и не дёргаться, — ворчит Петя.       — Да это просто ушиб! Завтра уже легче станет, вот увидишь.       — Кто сказал, что просто ушиб? Ты, медик без году неделя, уже сама себе диагнозы ставишь?       — Да брось. С переломом я бы особо не попрыгала — а я, видишь, ещё трепыхаюсь.       — Так ты до него и допрыгаешься. Упадёшь завтра ещё раз на тот же бок, и полетят твои косточки по закоулочкам.       — Ну вот если полетят, тогда и поговорим, — подытоживает Женька и упрямо сжимает челюсти, и курносый нос торчит непокорной кнопкой. Петя смотрит на неё со смесью раздражения и нежности. Женька очаровательна в своей настойчивой готовности соревноваться, но ей бы поучиться себя беречь. С одного этапа гран-при она всё равно никуда дальше не выскочит, можно так рёбрами и не рисковать.       Я сюда не для того приехала, чтобы с соревнований сниматься, говорит Женька и всё-таки выходит на тренировки. Она подолгу разговаривает с тренером возле бортика — видно, там идут попытки перестроить короткую так, чтобы её было попроще катать с больными рёбрами, — а потом выходит на лёд и там чеканит своё танго с такой старательной честностью, словно ей уже за этот тренировочный прокат будут ставить оценки. И зелёные глаза неукротимо пылают под рассыпавшейся чёлкой, и когда этот пылающий взгляд на мгновение находит Петю на трибуне, у Пети что-то отзывчиво вздрагивает в груди. Вероятно, сердце.       Несмотря на такое начало, этап в целом проходит неплохо. Петя, закусившись в борьбе с более титулованными соперниками, добирается до бронзы и умудряется лишь на самую малость разминуться с серебром. Женька в своих прокатах борется больше не с соперницами, а с травмой и, сцепив зубы, тоже вытягивает себя на бронзу. То, что они оба в медалях уже в самом начале сезона, выглядит как вполне хороший результат. Петя очень быстро мысленно переходит на «мы», объединяет их с Женькой в единый тандем — это выходит привычно, почти машинально, он уже думал так о них когда-то давно, и сейчас возвращаться к этому былому образу мысли приятно. Как будто что-то в мироустройстве снова становится цельным и правильным.       Перед пресс-конференцией Пете удаётся зацепиться языком с Нейтаном и немного обсудить с ним прыжки. Петя рассчитывает, что ему как-нибудь удастся подрезать несколько уроков у Арутюняна, это было бы очень полезно, — но, естественно, говорят они не только об этом, у них же беседа, а не одностороннее выкачивание информации. Разговор успевает затронуть этот турнир, планы и надежды на финал, на Олимпиаду, тренировочную рутину, университетскую учёбу — а потом делает внезапный выверт.       — Твоя девушка? — спрашивает вдруг Нейтан и кивает туда, где проходящая мимо Женька издалека машет Пете рукой, насколько позволяют рёбра, и радостно улыбается, и глаза её светятся почти так же, как на льду во время её страстного танго, только мягче, нежнее. Петя на мгновение теряется от этого неожиданного вопроса.       — Нет, — честно говорит он. Нейтан удивлённо приподнимает брови.       — Почему нет? — ещё неожиданнее интересуется он.       — Она мой друг, — скованно отвечает Петя. В голове у него вспархивают и оседают бесполезные аргументы: Женька хорошая, они давно знакомы, прекрасно друг друга понимают, но ничто из этого не способно прояснить простой вопрос.       Нейтан вежливо кивает, не вдаваясь в дальнейшие подробности. И больше опасной темы не касается, но зерно уже посеяно, и скользкая мысль остаётся вызревать у Пети в мозгу.       Действительно, почему нет?       Пете некогда страдать над этим вопросом подолгу, ему надо готовиться к самым важным стартам. Но вопрос остаётся. Живёт в глубине души, как затаившаяся змея, и иногда поднимает голову. Петя не уверен, что его аргументы «за» достаточно весомы, но и из аргументов «против» у него нет ничего внятного, только беспомощное мы же друзья. Редкие размышления ни к чему не приводят, и Петя загадывает: если ему удастся на нацчемпе выиграть путёвку в Пекин, то он предложит Женьке попробовать встречаться, чтобы хоть так, проверкой на практике попытаться разрубить этот узел.       Ничего ему не удаётся. У него не ладится в короткой, он пропускает вперёд себя целую толпу, очень старается откопаться в произвольной, но выше четвёртого места выпрыгнуть не получается. Женька, уже оправившаяся после травмы, наоборот, короткую откатывает идеально и всех пугает своей заряженностью — а в произвольной катится кубарем с первого же прыжка, и за эту ошибку её немедленно выталкивают с пьедестала, убирают из зоны медалей. Женьку это всё расстраивает почти до слёз. Она, кажется, пытается в кике просить прощения у тренеров, а позже они с Петей долго шатаются по холодной ночной набережной, уговаривают друг друга не вешать нос, и надеяться им остаётся на следующий сезон и немножко на замены.       Чемпионат Европы Петя смотрит по телевизору, и смотрит не один: он приглашает Женьку составить ему компанию, и та отзывчиво соглашается. Они сидят рядом перед экраном, сталкиваются коленями, а изредка на Петино плечо ложится прелестная девичья головка, и в такие мгновения Петя внутренне замирает и подбирается, прислушиваясь к себе. Это… приятно.       В женском одиночном они сходятся на том, что золото без вариантов присудят Камиле. В мужской одиночке Женька поддерживает всех парней, но больше болеет за Мишу, с которым у неё, похоже, сложились неплохие приятельские отношения. Петя, можно сказать, поддерживает её выбор: это эгоистично, но ему будет немного проще, если выиграет Миша, признанный первый номер сборной. Иначе понимать, что он бы тоже мог перескочить через головы и добраться до золота европейского первенства, если бы постарался чуть сильнее, будет тяжело и грустно. Но Миша, собравшись с силами так, как он, кажется, и близко не был собран на нацчемпе, катает словно в последний раз и выигрывает со значительным отрывом, раздирает этот турнир почти что в клочья. У такого Миши выиграть вышло бы едва ли, и Петя немного успокаивается. Они с Женькой пишут совместное поздравительное сообщение, немного дурачатся, едва не отправляют совсем не тот текст, полный глупых и неуместных шуток, но наконец от них улетает нормальное, вменяемое поздравление.       Возможно, где-то там и был момент, в который стоило решительно поцеловать Женьку, но Петя за него не цепляется. Едва ли это последний шанс, думает он. Не похоже, чтобы он рисковал, что кто-то вот-вот уведёт у него Женьку: она как будто вся не про отношения, с головой погружённая в спорт и учёбу. Петя оптимистично полагает, что у него ещё есть время обо всём подумать, во всём разобраться и решить, чего он хочет по-настоящему.       Он предполагает размышлять об этом в более-менее мирной обстановке, но дальше сезон вдруг сходит с ума. Миша, на таллинском льду казавшийся воспрянувшим фениксом, кажется, так на том льду и сгорел, и из пепла уже не восстаёт. Его надламывают разом подвёрнутая лодыжка и ковид, и никакой поездки в Пекин от него явно не ждут, торопливо проводя замену. Петя и оказывается заменой: он был четвёртым на нацчемпе, и первый в очереди запасных, и его торопливо выдёргивают в Красноярск, готовиться к главному старту четырёхлетия. Это внезапно и нервно. Петя, конечно, держал в уме возможность замены и в чём-то рассчитывал на этот шанс — но не так же! А теперь ему приходится подменять первый номер сборной, и ответственность как будто огромная, давящая. Петя как может старается от этого абстрагироваться, чтобы настраиваться просто на хороший, чистый результат, а не на необходимость полноценно заменить Мишу и дотянуться до его оценок. Женькина поддержка в этом очень помогает. Женька отправляет ему много одобряющих смс, вместе с ним по вечерам обсуждает новости, некоторые из которых синхронно с Петей ругает — и кажется, то, что ему всё-таки выпала поездка в Пекин, причём как будто за счёт её товарища, а ей — нет, ничего между ними не разладило и не испортило. Это приятно согревает. В ответ Петя снимает для Женьки что-то наподобие небольших влогов, показывает ей, как всё устроено, сперва на базе в Красноярске, а потом и в олимпийской деревне в Пекине. Это, пожалуй, меньшее, что он может сделать в ответ на её заботливую поддержку. Если, конечно, Женьке это не покажется издевательством — но Женька благодарит, активно задаёт вопросы и как будто ничего плохого в таких частых видео не находит.       Олимпиада, конечно, глобально проходит как катастрофа, но в отрыве от глобальных паршивых событий свой личный результат Петя оценивает как неплохой. Вменяемый. Есть на что опираться, на что ориентироваться и к чему стремиться. В межсезонье Петя рьяно тренируется, а ещё твёрдо намеревается всё-таки выкроить время для встреч с Женькой. Но Женька то занята по уши и пытается разгрестись с экзаменами, то и вовсе ломается и не вылезает из травм, оставляя Петю волноваться за неё. Опять всё общение у них остаётся в звонках и переписках, и встречаются они только в начале сезона на контрольных прокатах. У Жени проблемы с коленом, и в короткой программе у неё сдержанный прокат без единого ультра-си. После произвольной по коридорам под трибунами Петя, вызвавшись добровольно, тащит Женьку на руках: её ноге становится хуже прежнего, и идти сама она уже не в состоянии, только прыгать зайчиком, и то на одной ноге.       — Ну как же ты так? — только и спрашивает он. Для него непостижимо: знать, что есть проблема, и всё равно делать то, чего откровенно не стоит, нарываться так, чтобы усугубить. Женька виновато сопит ему в плечо.       — Я увлеклась, — тихонечко бубнит она. — Музыка такая, и зал так поддерживал! Ну и я… как-то…       — Понятно, — вздыхает Петя. Женькино здоровье его, конечно же, неприятно беспокоит, но если бы не это, он бы в полной мере оценил, как она в эти мгновения близко, и как слегка покалывает кончики пальцев от ощущения её крепкого стройного тела в своих руках, и как идут Женьке чёрные тени на глазах, делая её лицо чуть более острым и завораживающим.       Тревожит Петю только то, что всё это время Женька смотрит на него по-прежнему: светло, ясно, с привычным дружеским теплом. Ни жестом, ни словом, ни взглядом она ни разу не намекает, что ей было бы интересно нечто большее. Это досадно и даже немного обидно. Осторожно, чтобы не напугать девушку внезапным и излишним напором, Петя пытается начать за ней ухаживать, но его попытки не находят ни понимания, ни отклика. Женька встречает его осторожные знаки внимания неловким смехом и только, и очевидно не знает, что ей с ними делать. Петя надеется, что постепенно до неё дойдёт. Некоторые надежды он возлагает на нацчемп, причём формируются эти надежды уже в разгар соревнований. После короткой Петя уверенно лидирует, и всё выглядит так, будто он в состоянии это лидерство удержать. Даже закрадывается странная, ничем не обоснованная, но на свой лад притягательная мысль: может, золотая медаль что-то изменит, так или иначе заставит Женьку присмотреться к нему, взглянуть на него по-другому.       Это неправильно, он же здесь ради спорта высоких достижений, он не должен привязывать свою мотивацию к девичьей юбке! Но ненадолго, буквально на день это действительно становится частью его мотивации почти против воли. И Петя, к стыду своему, не может сказать, что ему не понравилось представлять себе, как будут восторженно гореть Женькины зелёные глаза и бороться за это почти так же рьяно, как за саму медаль.       Золото он выигрывает, но у Женьки, когда она приходит поздравлять его, глаза растерянные и слегка влажные. Оценками её убирают под пьедестал, не допускают до медалей. Петя неоднократно слышит, как она беспомощно спрашивает у тренеров, неужели всё было так плохо и в чём она ошиблась. Тренеры ей что-то отвечают, пытаются её на что-то переключить; Петя же точно так же не понимает этих оценок. Да, может быть, не золотой прокат — но чтобы совсем остаться без медали? Это чересчур, это не ощущается справедливым вообще. Петя так и говорит Женьке в лицо, и добавляет: — Твои болельщики оценили очень! Аплодисменты слышала? А как громко они тебе кричали? — но Женьку это, похоже, не особенно утешает. Петю и самого бы это на её месте не слишком утешило.       — Ой, да брось. Что я-то, — неловко мотает головой Женька. — Вот ты молодец! Ты всё сделал замечательно, действительно по-чемпионски. А я… я, наверное, пойду, не буду настроение тебе портить, — быстро добавляет она, пряча глаза. И уходит торопливым шагом, не реагируя на Петины попытки удержать её. Петя, как ему кажется, абсолютно понимает её настроение — ему самому было бы обидно, если бы его вот так выпихнули с пьедестала без адекватных, понятных причин, — и немного жаль, что Женька таскает горе в себе, не позволяя её утешить, не подпуская даже на расстоянии вытянутой руки.       Впрочем, это быстро меняется. На вечеринке в отеле, посвящённом окончанию нацчемпа, Женька уже заметно обмякшая. Она очень красивая — узкая юбка-карандаш эффектно облегает её бёдра, и клетчатый пиджак идёт ей очень, — с распущенными волосами, струящимися по плечам золотящейся волной, но заметно грустная, хоть и старательно прячет это за натянутой улыбкой. Во второй половине вечеринке Пете всё-таки удаётся переговорить с Женькой наедине, выловить её из толпы, отвести поодаль и усадить на узкий, сколький диван. Женька вздыхает, но не отнимает у Пети руки и наконец опускает броню, позволяет себе выговориться.       — Я не понимаю, — признаётся она в какой-то момент и крепко сжимает Петину ладонь в ответ. — Вроде бы на этапах всё было в порядке, оценивали хорошо. И сейчас, мне казалось, я сделала всё так же, ничуть не хуже. И вдруг так… почему?       — Ты только не отчаивайся, — уговаривает её Петя. — Тебя обязательно оценят по достоинству, уже в следующем сезоне должны будут оценить. Я не верю, что Профессор так всё и оставит, это же будет… — он запинается, подбирая слова. «Пренебрежение» — звучит слишком мягко, а если сказать грубее — не заденет ли это саму Женьку? У неё вроде как по-прежнему очень хорошие отношения с тренером, она может и обидеться за него.       — Ты прости, что я так к тебе прицепилась, — бормочет тем временем Женька, а сама, словно вопреки своим же словам, придвигается ближе, и её ладонь вдруг оказывается у Пети на колене. — Ты же чемпион, ты праздновать должен, а я тут гружу тебя своим паршивым настроением.       — Ничего, — сглотнув, отвечает Петя. Он очень старается думать о прикоснувшейся к нему девичьей ладони без излишнего энтузиазма, но получается плохо. — Грузи меня полностью. Я тебя не брошу.       На лице Женьки едва ли не впервые за вечер появляется тень её привычной, светлой улыбки.       — Просто хочется, чтобы кто-нибудь был рядом, — слабо шепчет она, и её пальцы сжимают Петино колено почти до боли. У Пети кожа горит там, где его касается нежная девичья рука, пылает даже сквозь одежду.       — Я рядом, Жень, — выдыхает он в ответ, обнимая её тёплые плечи. — Слышишь? Я всегда буду рядом для тебя, только позови. — Он хочет ещё добавить: у тебя могут отнять медали, но у тебя никогда не отнимут меня — но попросту не успевает ляпнуть эту сентиментальную реплику. Женька, похоже, и то, что уже было сказано, принимает за намёк, за ответ на какой-то её невысказанный вопрос. Она вскидывает голову, секунду вглядывается в Петю — а потом подаётся ближе и целует его в губы.       У Пети перехватывает дыхание. Женька целует чуть неумело, но очень старательно, позволяет сгрести её в охапку и обнять крепче прежнего, а привкус помады быстро смазывается, уступая место яркому вкусу Женькиных губ и её влажного рта. Петя стремительно дуреет от нахлынувших ощущений и целует в ответ всё более напористо, пронзающим движением языка размыкает Женькины губы и чувствует, как навстречу несмело скользит её трепещущий горячий язык. В висках стучит с ускорением: не может быть, не может быть, не может быть. Ещё совсем недавно Петя не знал, как к этой девушке подступиться, как выбраться из глубокой френдзоны, не поломав по дороге все отношения между ними. А сейчас — сейчас Женька вдруг оказывается близко как никогда, тёплая и доверчивая, и как будто сама идёт в руки.       — Хочется просто забыть о том, как всё вышло. Ненадолго хотя бы. Не думать, — бормочет она Пете в самые губы. И её пальцы осторожно, несмело взбираются вверх по его бедру — а Петя всего лишь человек, перед таким соблазном он бессилен.       — Давай сбежим отсюда. И я сделаю так, что ты забудешь обо всём, кроме меня. Доверься мне, — предлагает он. С каждой секундой всё труднее поверить, что это не сон, не золотой мираж: Женька кивает. Соглашается. И вкладывает пальцы в Петину ладонь, и вместе с ним послушно ускользает из банкетного зала, оставляя душную вечеринку позади.       Возле лифта Петя успевает поцеловать Женьку ещё раз и расстегнуть пуговицу на её пиджаке. В лифте он разбирается с верхними пуговицами на блузке и окунается лицом в углубившийся вырез, целует обнажившуюся кожу, дразнит кончиком языка ложбинку между грудей. Ему кажется, что он улавливает губами эхо бешеного девичьего сердцебиения, и у самого в ушах сердце гремит так, что почти оглушает.       — Ты горячий, — нежно выдыхает Женька, гладит его по шее и пересыпает в пальцах волосы на затылке. От её осторожных ласк сводит спину, бросает в лихорадочный жар, и невыносимой кажется мысль о том, чтобы оторваться от неё хотя бы на мгновение, и решение приходит само собой. Петя торопливо нащупывает на панели лифта кнопку экстренной остановки.       Женька растерянно ойкает, когда лифт, вздрогнув, замирает между этажами.       — Что случилось? — волнуется она. Но тут же всё понимает, когда Петя тянет с её плеч пиджак, и взволнованно трепещет: — Ох, что ты! Разве можно прямо здесь? Что ты! С ума сошёл! — А её руки, совершенно расходясь со словами, тянутся раздеть его в ответ; она опять соглашается, и это пьянит сильнее прежнего. В считанные мгновения пиджак и водолазка Пети летят на пол, а сам он льнёт к Женьке с ещё большим пылом, дурея от возможности почувствовать её близко как никогда, сражается с оставшимися пуговицами её блузки, и — чёрт, на Женьке столько красивой, но ужасно неудобной одежды, полы её блузки уходят под высокий пояс тесно облегающей юбки, до нижних пуговиц так просто не добраться.       — Тебе всё это очень идёт — но сейчас очень мешает, — бормочет Петя, на несколько мгновений крепко сжимая Женины бёдра сквозь обтягивающую их ткань. Нащупывает молнию на поясе, открывает одним слитным движением, позволяет юбке упасть на пол — и сам обрушивается следом, к Жениным ногам. На ней чулки, и это запрещённый приём, это выглядит горячее, чем Петя мог себе представить, это как удар в самое сердце. Ноги Женьки в чулках выглядят абсолютно убийственно, кажется глупым просто смотреть на них, хочется немедленно что-то с ними сделать — и Петя позволяет себе это, когда стягивает с Женьки трусики и закидывает одну из её умопомрачительных ног себе на плечо.       — Боже, — шепчет Женька у него над головой. И жмурится, и учащённо дышит — от того только, что Петя ласкает внутреннюю сторону её бедра, целует и прикусывает нежную кожу сперва сквозь тонкий капрон, потом, оттянув резинку — напрямую, без помех. Её отзывчивость завораживает, и Петя тянется ещё ближе к ней, подаётся вперёд, чтобы мазнуть языком по влажным розовым складкам. Женька звонко ахает. Вкус и жар её лона будоражаще обжигают Пете язык. Он продолжает, ласкает Женьку настойчиво, пока она не начинает сбиваться на откровенные стоны и явственно дрожать, и лишь тогда отпускает её, даёт ей небольшую передышку. Женька тяжело опирается спиной на стенку лифта и трепещет. Петя наконец расстёгивает до конца её осточертевшую уже блузку, стягивает вниз за рукава, целует подрагивающий живот — и вдруг чувствует на затылке тёплую ладонь, мягко тянущую вверх. Женька зовёт: — Ну всё, иди сюда. Моя очередь, — и Петя послушно поднимается с колен, снова привлекает девушку к себе, наклоняется к её лицу, чтобы коснуться губами её губ.       Внизу вжикает, расходясь, молния на брюках, и под нижнее бельё проникает нежная девичья рука.       Петя содрогается от прикосновения с рваным выдохом. Женька двигает ладонью всё увереннее, целует его щёку, линию челюсти и шею, пока он запрокидывает голову и горит под её рукой, без стеснения обводит большим пальцем влажную головку, размазывая предэякулят. Петя едва не срывается, когда она плотнее сжимает пальцы, и спешит перехватить её запястье. Он торопливо уговаривает: — Постой, постой. Давай не так, — и подхватывает девушку под ягодицы, удерживает её на руках.       Женька обнимает его ногами за пояс и вскрикивает, когда Петя входит в неё. Близость с ней оглушает: слишком горячо, слишком волнующе, слишком желанно. Слишком важно. Это же просто секс, он не должен значить так уж много, но Петя почему-то чувствует себя так, словно вокруг него мир сгорает и восстаёт из пепла преображённым. Он теснее прижимает Женьку к себе, чтобы она никуда не исчезла, быстрее двигает бёдрами, словно присваивает девушку себе с каждым движением, и внутри плещется эгоистичный, яростный жар: моя, только моя, ничья больше, если она не нужна _им_, то она нужна _мне_, я буду её беречь. Женька стонет и мечется в его руках, до боли цепляется за Петины плечи, теснее сжимает колени и лодыжками вжимает Петю в себя, когда заходится в долгой судороге, а потом обессиленно и влажно дышит ему в шею. Петя кончает следом и какое-то время ещё продолжает держать Женьку на руках, прижимая её к себе. Эйфория от недавно выигранного золота смешивается с эйфорией от обладания любимой девушкой, и нахлынувшие эмоции так сильны, что мешают понимать, что происходит, и всё вокруг какое-то слишком радужное, затянутое сладкой дымкой. Петя ещё пытается целовать Женьку — но она довольно быстро просит её отпустить и начинает торопливо одеваться. И всё-таки, как она ни спешит, Петя успевает заметить полупрозрачные красные разводы, впитавшиеся в ткань её чулка: это бьёт его как обухом по затылку и ещё раз переворачивает и без того уже перевёрнутый мир.       Он сам одевается ещё быстрее неё — ему проще — и снова прикасается к кнопкам на панели управления, приводя в движение лифт. Женька благодарно кивает ему, поправляя сползший чулок.       — Спасибо тебе, — успевает смущённо сказать она перед тем, как двери лифта открываются. — Было чудесно.       Петя провожает её до её комнаты, а сам потом долго торчит в коридоре, уперевшись пылающим лбом в закрывшуюся дверь, приятно прохладную, и пытается привести мысли в порядок. Как ему теперь поступить? Как дальше вести себя с Женькой? С Женей. С Женечкой. Влечение к ней разрастается неимоверно, и сопротивляться ему уже кажется невозможным. Особенно теперь, когда он знает не только, какая она славная и замечательная, но и то, как Женя целуется, какая у неё тёплая нежная кожа и какая она вся на вкус, причём сложно сказать, какое из этих знаний сводит его с ума сильнее. И главное: Женя сама к нему подошла, сама первая его поцеловала, отдала ему свою девственность этим вечером. Наверное, нужно быть ослом, чтобы истолковать совокупность её сегодняшних поступков неправильно. Петя себя ослом не считает.       Он ищет по карте города ближайший работающий ювелирный магазин и прикидывает, что даже успевает туда добежать. Может, решение чересчур скоропалительное — но Петя отдаёт себе отчёт в том, что его неумолимо тянет к Женьке, что именно эту девушку он хочет видеть рядом с собой как можно дольше, в идеале — всегда, и уж точно не ограничиваясь редкими встречами во время соревнований. Он заскакивает в свою комнату за верхней одеждой, а потом — дурак, дурак — действительно спешит по улицам вечернего города в направлении ювелирного. У Пети ещё остались сбережения от прошлых призовых, а за нацчемп ему скоро должны будут выплатить новые, так что можно себе позволить. Он старательно вспоминает Женькины тёплые пальцы в попытке угадать размер, выбирает для неё неброское, но стильное колечко, которое, как ему кажется, ей очень подойдёт, и с волнением ждёт нового дня.       Будет ли чрезмерным, если он при встрече сразу поцелует Женю? Может, лучше так не разгоняться и для начала просто взять её за руку? С другой стороны — у них ведь уже был секс, как поцелуи после этого могут быть чрезмерными? Петя колеблется — а потом видит Женьку, её смущённое, исполненное неловкости лицо, и в груди начинает скрести неприятное предчувствие.       — Петь, ты прости меня, пожалуйста, — начинает Женя нервной скороговоркой. — За вчерашнее. За то, что я так к тебе полезла. Ты не подумай, с тобой вчера было замечательно, но… как-то всё это неправильно. Я теперь ужасно себя чувствую, будто со старшим братом переспала. — Она издаёт нервный смешок и несмело поднимает на Петю глаза: — Скажи, пожалуйста, мы можем не придавать значения тому, что случилось вчера? И просто дружить дальше? Ты прекрасный друг, правда, и я бы не хотела терять тебя из-за того, что поддалась слабости и сглупила. Я правда сожалею о том, что сделала, это было мерзко с моей стороны, я не должна была так поступать и до такого доводить.       Петя стоит, окаменев. Слова режут его невыносимо: слабость, сглупила, ужасно. Что же, получается — он действительно осёл и неправильно понял. Ведь если мыслить трезво: они друг другу ничего не предлагали и не обещали, просто Женя, придавленная результатами нацчемпа, попросила о поддержке и получила её в той форме, в которой в итоге всё случилось. Остальное он себе придумал сам — и всё же, как мучительны теперь эти трезвые выкладки! Женька продолжает извиняться, просить прощения, уговаривать почти нежно, а Петя борется с болью, с желанием схватить девушку за плечи и хорошенько встряхнуть, выплеснуть на неё разочарование и свои обманутые надежды. Коробочка с кольцом, ставшим теперь бесполезным, жжёт ему карман. Женька однозначно дала понять, что романтические отношения её не интересуют, на предложение она наверняка ответит отказом. Можно, конечно, сейчас наорать на неё, обнажить все свои переживания, закатить скандал… и Пете кажется, что на этом всё и кончится, что это станет той точкой, после которой они с Женькой больше друг к другу не подойдут.       Он не уверен, что разрыв сейчас не сделает ещё больнее.       — Мы можем, — выдавливает он наконец, ведомый желанием сохранить хоть что-то.       — Что?       — Дружить дальше. Ты ведь об этом просила. Мы можем.       Женя улыбается с облегчением, звонко благодарит и тянется обнять. Петя позволяет ей прильнуть к его плечу, гладит её по волосам — и всё теперь ощущается не так, всё горчит, каждое прикосновение напоминает о том, что ничего больше не будет, вчерашние сладкие мгновения оказались всего лишь миражом и уже не повторятся. Ему тяжело сжимает грудь накатившим невыносимым разочарованием, и он всерьёз опасается, что этот спазм может раскрошить ему сердце.       Ничего, говорит он сам себе, ничего, пройдёт. Он спортсмен, он привык справляться с травмами. Разбитое сердце — это ведь, в конце концов, тоже всего лишь травма.