Плесень и уксус

      Всё дело в том, что у этой истории изначально не предполагался счастливый финал. Вводные говорили, что проблеск надежды будет душить до самого конца, пока дерьмо не накроет с головой.       Он — болен. И болен депрессией. Не той, когда грустно вздыхаешь, смотришь на дождь в окно и пьёшь чай в одиночестве. А той, когда не видишь смысла ни в чае, ни в погоде, ни в дыхании. Той, когда привычки и навыки дошли до автоматизма, а душа в зловонном прогнившем давно до вязкой субстанции нутре валяется практически безжизненная. И он берёт самые опасные миссии — без надежды там умереть, но со слепым ожиданием. Он берёт Сакуру в жёны, потому что... Это заведомо провальная идея. В несчастливом браке рождаются несчастные дети. Саске больше не смотрит ни в небо, ни в окно, ни в будущее. Он превратился в робота, который существует лишь бы страдало всё его естество.       Он — герой. Он — солнце деревни, он — сильнейший ниндзя, победивший страшнейшего врага, но не собственные чувства. Он лучший во всём, особенно в самобичевании. Совесть, живущая внутри него, прогрызла его настолько, что жить ему осталось недолго. Он тонет в ненавистных бумагах до последнего, до тех пор пока не уснут все, кому это положено. И лишь потом возвращается домой, тихо крадучись, убеждая себя каждый раз, что так правильно. Он ложится отдельно от своей жены, аргументируя это тем, что не хотел будить. На деле же просто не хотел. Брак из чувства вины и долга перед мёртвым другом — самый крепкий и неискренний. Неджи Хьюга навсегда будет ходить за ним тенью.       Да, Саске болен депрессией, и это полбеды. Главное несчастье этой истории, что Наруто болен Саске. А это уже не лечится.       Она — уставшая ждать и наконец признавшая себя, как отдельный организм. Отпустившая любовь, как детское воспоминание о первом снеге. С сожалением и до первого ностальгически знакомого, едва уловимого аромата. А, может, и вовсе навсегда. Её ошибка и лучший подарок судьбы уже перестала спрашивать, где же отец. И это настолько хорошо, что от тоски хочется выть. Она перестала замечать, что её муж принадлежит не ей. Вообще: ни душой, ни телом, ни мыслями. У неё остался лишь жгучий стыд за прошлое и пугающее своей пустотой холодное будущее. Сакура научилась быть сильной, чтобы тихо плакать под душем, пока никто не видит.       Она всё видит. Её проблема в том, что она знает то, чего не хочет знать, и замечает то, чего не должна была. Она — навязанная женщина, и с этим ей жить до последнего вздоха. Её любовь теперь обременяет четырёх человек, и ничего с этим не поделать. Она выкладывается на кухне, как когда-то на тренировочной площадке, до седьмого пота. Но, как и тогда, не лучшая, не первая и незаметная. Она рожает второго ребёнка уже назло мужу и его любовнику. Потому что бьякуган — единственное, что у неё есть, кроме неуместной обречённой любви. Это коньяк становится с годами лучше, а любовь, если хранить её неправильно, как вино — скисает и превращается в уксус, обжигающий нутро, разъедающий горьким комом глотку.       Их беда в том, что их любовь по-разному, но скисла. Пропала, но не в смысле исчезла. У одной она затаилась, как плесень. Стоит только пошевелить, как ядовитые споры взлетят в воздух. У другой — превратилась в кислоту, которая разъедает душу и растворяет и без того непрочный внутренний стержень.       Как-то раз Хината не выдержала и рассказала Сакуре всё. Пока она говорила сколько раз и как изменяли им их же мужья, Харуно показалось, что она видит Неджи за спиной подруги. Интересно лишь, кто же за её спиной, что она оказалась в такой сюрреалистичной ситуации, которая в детстве казалась единоверной и до бабочек в животе правильной. Сакура дослушала взахлёб рыдающую Хинату и спокойно выдала: — Я знаю об этом.       Не нужно иметь бьякуган или же ещё что-либо, дабы заметить эту непростительно сильную химию. Осталось найти лишь в себе силы держаться дальше и травить себя и окружающих своей любовью. Потому что у этой истории изначально не предполагался счастливый финал.