Проиграл

      Местом встречи оказывается заброшка за чертой города. «Не самая удачная локация для уроков танцев», — думает Иллуми, заранее полностью скрывая ауру, — «ни зеркал, ни ровного паркета, ни нормального освещения…». Впрочем, погода ясная, и бледный диск луны кое-как заменяет электрические светильники. Редкие лучи, пробивающиеся сквозь кроны высоких сосен, серебрят покров негустого леса. Сплошь усыпанная хвоей и отделанная мягким мхом земля почти не проминается под невесомым шагом Иллуми, стремглав преодолевающего километр за километром. Он быстрее ветра, холоднее стали. Неистовее любого зверя, если придётся драться.       Ещё не выйдя из-за деревьев, но уже на подходе к нужному зданию Иллуми ощущает знакомый эн и осторожно замирает, пригибается к папоротникам. Чужая аура облизывает уязвимое тело, вызывает смутные чувства тревоги, страха, смертельной опасности. Иллуми знает, что чувства ему изменяют — среди ночных теней он сама тьма, и не существует такого эн, который перебьёт его искусное зецу. Иными словами, Хисока не засечёт его так просто.       Иллуми медленно выглядывает из-за ствола и без труда замечает фигуру в вызывающе ярком костюме на краю крыши. Всё сегодня при Хисоке — и небрежная укладка, и грим, и излишне демонстративная поза. Он открыт, как на сцене. Готов отыгрывать главную роль, когда появится зритель. Внимательно смотрит в сторону Иллуми — знает, откуда ждать, — но пока не видит.       И не увидит.       Скрывается Иллуми тоже медленно, ни один листочек, ни одна травинка не шевелится рядом с ним. Нужно идти в обход. Благо, поросли вокруг заброшки хватает — дрожащие от слабых порывов ветки молодых деревьев создают серебристую рябь, и визуальный эффект играет Иллуми на руку. Когда дело касается скрытного преследования, он мгновенно сливается с окружающей обстановкой в единое целое. Иллуми никогда не бывает лишней деталькой в паззле. Всегда свой среди чужих — не броский, не привлекающий внимания. И судья, и оружие, и палач.       На стены Иллуми взбирается бесшумно, цепляясь за многочисленные выступы. Старый бетон не осыпается, не крошится под его руками — хвалёная аккуратность Золдика в действии. Из пяти сыновей Сильвы, Иллуми лучший убийца, он знает это. Не потому что старший, но потому что послушный и верный семье, ловкий, рассудительный, хладнокровный, расчётливый, исполнительный. Иллуми обладает всеми необходимыми качествами, внемлет всему, чему его учат, и даже больше… как жаль, что для отца этого никогда не будет достаточно.       В иерархии Золдиков, Иллуми — лишь бездушная марионетка, по праву рождения обречённая быть в тени. Возможно, ему стоило смириться со своим положением с самого начала. Возможно, он никогда не смирится.       Заброшенное здание относительно невысокое, пять этажей. Плоскую крышу едва ли перекрывают макушки сосен. Иллуми ловко выныривает под покровом ночи за спиной Хисоки. До него остаются считанные метры. Хисока не замечает «угрозы», всё ещё беспечно смотрит куда-то вдаль, выдаёт своё нетерпение равномерным постукиванием каблука.       Если Иллуми бросит булавки, первая точно попадёт в цель. От других его резвая жертва отобьётся и бросит карты в отместку. А потом попытается сократить дистанцию для рукопашки.       Если Иллуми сразу вступит в рукопашку, он успеет рассечь Хисоке горло и, может быть, столкнуть с крыши, но дальнейший ход боя просчитать трудно. Ясно только, что самому увечий не избежать. Хисока — грозный противник.       Если Иллуми… — Хисока. — Вместо приветствия, он деактивирует зецу и выходит на свет.       Хисока едва заметно вздрагивает от неожиданности, резко оборачивается. На лице мимолётно отражается удивление: брови вскинуты, глаза распахнуты, губы приоткрыты. — Ого! — он осекается. — Иллуми… ты подкрался ко мне? — У тебя всегда активирован эн, когда ждёшь. — И ты решил обыграть меня на моём же поле? — широкая улыбка. — Типа того, — сдержанно кивает Иллуми.       Хисоку развлекает, когда его обставляют в мелочах. Он полностью поворачивается к собеседнику и плавно отходит от края. «Жаль», — отмечает Иллуми, — «теперь его не столкнуть». — Впечатляет. Как ты это делаешь? — Секрет фирмы. Не принимай близко к сердцу, никто бы меня не заметил. — Ладно уж, не буду. Ты всё-таки профессионал.       Иллуми доволен произведённым эффектом. Не то, что бы мнение Хисоки ему прямо важно… просто приятно получать должное одобрение от кого-то сильного. Чью силу Иллуми признаёт.       Он внимательно оглядывается. Крыша не видовая, конечно, если сравнивать с поместьем Золдиков. Слишком низкое здание, а вокруг только лес, и за соснами ничего интересного. В паре метрах от себя Иллуми замечает магнитолу с кассетами. Вот и всё оборудование. — Мы будем заниматься здесь? — Почему бы и нет? Здесь много пространства, не шумные соседи… да и луна сегодня красивая, не так ли?       На последних словах Хисока странно прикусывает губу, давит лыбу и глаза щурит сильно-сильно. Явно в предвкушении какой-то очень забавной шутки, будто Иллуми должен как-то особенно отреагировать… но на что? Он понятия не имеет, поэтому пожимает плечами: — Не знаю, мне наплевать.       Была реакция Иллуми ожидаемой или нет, но Хисока взрывается хохотом. Он даже сгибается пополам и стучит по коленке, вероятно, от переизбытка эмоций. Иллуми слегка хмурит брови. — Я что, похож на посмешище? — Ах, Иллуми. — Сквозь смех проговаривает Хисока и смахивает слезинку. — Я ведь для тебя так стараюсь! — Избавь меня от лицемерия. Ты всегда стараешься только для себя. — Да? — теперь Хисока выпрямляется в полный рост. На каблуках он немного выше Иллуми. — Ну и зачем же мне понадобилось тратить своё время, чтобы учить тебя? — Понятия не имею. — Признаётся Иллуми. И спокойно добавляет: — Но я обязательно выясню. — Можешь сворачивать следствие, я сам чистосердечно признаюсь. — Для пущего эффекта, Хисока прикладывает руку к груди и опускает голову. — Я пригласил тебя сегодня урок танцев, чтобы… — последнее слово интригующе растягивает по слогам, — …просто повидаться с тобой! — Ясно. — Мы не виделись так давно, ты весь в работе, не звонишь, не пишешь, не посылаешь писем голубиной почтой, а я, может быть, скучал!       Не сказать, что Иллуми впечатлён этой шутливой тирадой. — Ты тратишь и своё, и моё время понапрасну. Давай уже начинать твои танцы. — Как скажешь, мистер Ледяное Сердце.       Хисока скучающе направляет палец в сторону магнитолы. Кассета была вставлена заранее, из динамиков раздаётся вступление знакомой Иллуми композиции. — Для разминки, начнём с вальса. — Подтверждает догадку Хисока и делает поклон с протянутой рукой.       Точно такой же, как вчера на балу. От дежавю у Иллуми пробегают мурашки вдоль позвоночника. — С чего ты взял, что меня интересуют репетиции в женской позиции? — холодно уточняет он, не отвечая на приглашение.       Хисока понимающе ухмыляется. — Мне будет проще объяснять принципы на своём примере. А на повторном прогоне будем меняться ролями, если тебе угодно. Для меня это не проблема. Ещё вопросы? — Пока нет. — Кивает Иллуми уже в подобии книксена.       И они соединяются в пару так естественно, будто в тысячный раз. Глаза в глаза, рука к руке. Сегодня прикосновения не вызывают у Иллуми дискомфорта. Как минимум, потому что он к ним готов. Как максимум, Хисока не воспринимается потенциальным соперником — он партнёр. И учитель. Последнее для Иллуми в новинку.       Поскольку, в целом, элементы вальса ему знакомы, Хисока делает лишь несколько замечаний по расстановке шагов. И Иллуми исправляется. Раз он согласился на уроки танцев — то вынесет отсюда всю возможную пользу. — Схватываешь налету, — хвалит Хисока. — Убийца должен быстро адаптироваться к любым условиям. — Быстрая обучаемость дана не каждому. — В нашей семье нет выбора. Чем скорее освоишь, что велено, тем меньше наказаний получишь за неуспехи.       Нравоучительный тон, с которым Иллуми рассуждает о порядках у Золдиков, забавляет Хисоку. Поэтому он задаёт наводящие вопросы: — А поощрения какие-то бывают? — Хм, — Иллуми коротко задумывается, — ну да. Если лучше всех справился с чем-то, получаешь право пытать неудачников. — Звучит неплохо! — одобряет Хисока. — Мотивационная программа что надо. — Я почти не застал её, — вздыхает Иллуми, — но она действует среди младших. В моём детстве соревноваться было не с кем, поэтому были только наказания.       Он не жалуется и, разумеется, не ищет сочувствия. Однако брови Хисоки почему-то выгибаются. — Не повезло. — Не согласен. Это научило меня здраво оценивать свои ограниченные возможности. Килл, например, растёт слишком самонадеянным из-за того, что в десять лет практически во всём обходит Миллуки.       Вальс внезапно меняет направление, и Иллуми оступается. Снова дежавю. Только умелая поддержка Хисоки спасает положение. Он снисходительно улыбается, как бы намекая: «будь внимательней». Иллуми внемлет. — Ты упоминал, что Киллуа выиграл генетическую лотерею. Значит, он сильный. — В перспективе. Он не понимает, что в мире полно опасностей, с которыми ему пока не совладать. И не слушает никого, даже меня! — от возмущения, Иллуми невольно повышает голос, но тут же выравнивает тон. — Скорее всего, придётся воткнуть в него булавку. Я всё-таки старший брат, — на этих словах он проникается гордостью, — и должен о нём заботиться. — Вау, Киллуа так повезло с тобой.       Непохоже, что Хисока восхищается искренне, но Иллуми не волнует мнение бродячего фокусника-психопата. А вот его тёплые руки, чутко направляющие их пару, почему-то немного волнуют. У Иллуми кисти и стопы обычно холодные. «Зачем я отвлекаюсь на мелочи?» — тогда он сосредотачивается на движениях партнёра, чтобы потом их воспроизвести. Вальс продолжается, а новых замечаний у Хисоки не возникает. Видимо, поэтому возобновляется пустой трёп: — С трудом верится, что ты никогда не танцевал. — Ты прекрасно помнишь вчерашний кошмар. — Я не о том. — Тихая усмешка. — Просто странно, что такое полезное хобби обошло семью убийц. — Хобби? — Иллуми не понимает. — Э-э, — Хисока не ожидал, что разговор споткнётся на таком месте. — Ну, хобби — это добровольное занятие, которое тебе нравится, и которому ты уделяешь свободное от работы время. — А, — лицо Иллуми озаряется, — как видеоигры у Миллуки? — В точку. — Видеоигры бесполезны. Почему ты считаешь танцы полезными? — Я слышал, танцы способствуют повышению общего тонуса тела, делают его более гибким и пластичным, укрепляют мышцы, улучшают осанку… — размеренно перечисляет Хисока, не отводя внимательного взгляда от сосредоточенного на нём партнёра.       Иллуми ловит собственное отражение в радужках напротив. Призрак, окаймлённый золотом. Или неосторожная муха в янтаре? Частое явление, когда глупые насекомые вляпываются в смолу и застывают в ней на века. Их былая опрометчивость, для кого-то теперь — искусство.       Хисока, как янтарь, ловушка для недальновидных. Хисока, как янтарь, манит своим блеском.       Сколько таких мух, подобно Иллуми, застревало в этих беспощадных глазах? — Звучит полезно, — отзывается Иллуми после короткой заминки, и отворачивается. — Даже немного жаль, что у меня нет хобби. — Погоди, у тебя не может не быть хобби! — возражает Хисока. — Каждый чем-то да увлекается.       Сложный элемент с поворотом даёт Иллуми время на передышку от разговора. И на «подумать». — Хм, ну, когда я не занят заказами — я тренируюсь. А ещё тренирую младших. Или пытаю их. Или они меня… — Нет, это всё не хобби, — перебивает Хисока, — это домашняя работа. Чем ты занимаешься, когда вообще ничего не обязан делать?       Иллуми серьёзно закапывается в воспоминания. Долго молчит. Уверенно заявляет: — Сплю.       Ладонь Хисоки на талии Иллуми раздражённо сжимается. — Невозможно только спать! — кажется, он теряет терпение.       Предупреждая излишнюю наглость, Иллуми окатывает партнёра убийственной аурой, и это срабатывает — хватка Хисоки ослабевает тут же. А голос теперь елейный-елейный: — Скажи мне, дорогой Иллуми, вот сегодня ты что делал? Работа закончена вчера, дома ты не был. Целый свободный день! — Я готовил отчёт для заказчика, складывал вещи, а потом… спал, — подтверждает Иллуми. — Значит, моё хобби — спать? — Даже не знаю, что ответить. — Сдаётся Хисока. — Нет. Спать — это потребность, не хобби. — Понятно.       Иллуми не уверен, расстроен он отсутствием собственного хобби или ему наплевать. — Получается, твоё хобби — танцы? — Нет, — нарочито скучающе отрезает Хисока. — Танцы… никогда не были моим хобби. Я их просто знаю, и всё.       Иллуми чувствует — копать глубже бесполезно. Хисока упрям, и никогда не говорит о прошлом. Создаётся впечатление, что оно его попросту раздражает.       Кто такой Иллуми, чтобы лезть в потёмки чужой души? — В таком случае, какое твоё хобби? — он тактично перенаправляет разговор. — Фокусы, разумеется, — улыбается Хисока, — и, думаю, хорошие драки тоже можно отнести к этой категории.       Ответом Иллуми не удостаивает — не видит необходимости.       Звучат последние аккорды композиции, и вместе с ними завершается вальс. Единственная пара танцующих на крыше застывает под холодным светом луны, как античная статуя. Кожа Иллуми по цвету недалека от белого мрамора. Лишь случайный порыв ветра портит момент — беспорядочно взметает чёрные волосы в лица обоих. Хисока подцепляет ногтями прядь и с кошачьим любопытством теребит её между пальцами. — Меняемся? — Да. — Иллуми отстраняется и настойчиво вытягивает волосы из «плена», чем вызывает новую усмешку у своего партнёра.       Хисока переключает магнитолу. Из динамиков льётся что-то смутно знакомое, но не то, чего сейчас ожидает Иллуми. — Сменим мелодию. Старая мне надоела.       Разумеется, куда Хисока — и без подставы. С новой музыкой танцевать гораздо сложнее, особенно новичку. Впрочем, темп вальса отличаться не должен. Не выдавая ни капли беспокойства, Иллуми подходит к партнёру и изящно кланяется. — Если ты рассчитываешь меня смутить, старайся больше. — Он протягивает раскрытую ладонь, не отрывая пристального взгляда от Хисоки.       Глаза последнего сверкают, выдают азартное возбуждение. — Учти, ты ведёшь, а я всецело тебе доверяю.       «Женственные» движения даются Хисоке чертовски хорошо. Его грация великолепна в любой исполняемой роли. Он принимает приглашение, и, когда рука Иллуми ложится на его талию, зачем-то с придыханием добавляет: — Теперь я от тебя зависим.       О, Иллуми определённо рождён ради этих слов. Кончики губ уверенно приподнимаются в подобии улыбки. — Я знаю.

***

      За бальными танцами ночь пролетает незаметно. Хисока много говорит, и ещё больше показывает. Иллуми запоминает и безупречно повторяет за ним, незаметно для себя проникается этим процессом. Все танцы не сложные, справится и дилетант, но есть для Иллуми некоторое очарование в том, чтобы совершать определённые действия под определённую музыку в паре с кем-то. Под конец, на повторных прогонах, он начинает задавать вопросы о других танцевальных направлениях. — Я смотрю, ты преисполнился! — смеётся Хисока. — Но мы договаривались только на бальные. Дальше — интернет в помощь. — Ладно. Понял. — Смиряется с вредностью Иллуми. — Я рад, что тебе понравилось.       Из-за верхушек сосен проглядывает предрассветная полоска неба, словно вспыхивает пожар. Скоро солнце вступит в свои права, а пока лес ещё дремлет, и только магнитола разгоняет безмолвие природы инородными для неё звуками. Луна по-прежнему равнодушно наблюдает за всем, но её влияние постепенно угасает. Серебро сменяется золотом. — Похоже, наше занятие подходит к концу, — подытоживает Хисока, — и в следующем нет надобности. Ты слишком способный ученик. — А ты неплохой учитель, — вынужден признать Иллуми. Чуть погодя, он бессовестно принимается льстить: — Спасибо, Хисока. Ты такой талантливый! Было полезно. И познавательно. Я очень тебе благодарен, правда.       Хисоку всегда подкупает приторно вежливое обращение с ним. Иллуми охотно пользуется этим, когда чувствует, что из него ещё можно вытянуть нечто толковое. И, как обычно, не промахивается: — Ладно-ладно, так и быть. — Хисока смущённо отворачивается к магнитоле. — Если есть личные пожелания, можем отрепетировать что-нибудь на твой выбор. Подходящий аккомпанемент поищу на радио.       Иллуми вспоминает последние миссии и собственные наблюдения. Заказы клиентов нередко заносят его в танцевальные пространства, будь то светские приёмы, дискотеки, бары с большой площадкой или ночные клубы. Через танец можно спланировать необходимые коммуникации, в том числе с жертвой, так что если Иллуми добавит этот инструмент в свою копилку… выходит приличное повышение квалификации. Хоть поднимай прайс. Главное, выученный танец должен быть не абы каким, а действительно прикладным: современным, парным, известным каждому. Есть у Иллуми соображения. — Знаешь такой танец, которым иногда разбавляют энергичные дрыганья людей на дискотеках или в клубах? У него такая спокойная музыка, и вроде бы незнакомцы разбиваются в пары. — Сдаётся мне, ты говоришь о самом обычном медляке. — Разочаровано вздыхает Хисока. — У него нет чётких правил, и он возмутительно элементарный. Ты уверен, что хочешь репетировать именно это? — с сомнением тянет он, всё ещё сидя на корточках перед магнитолой, и оглядывается на Иллуми.       Немного помедлив, Иллуми кивает. — Я бы хотел послушать всё, что ты можешь рассказать о… медляке? — глупое название, — И отрепетировать его с тобой, для уверенности. Он пригодится на миссиях. — А, ты всё о работе. — Разумеется. — Ну, медляк, так медляк.       Хисока прокручивает радио-тумблер до волны по типу «Грусть FM» и поднимается на ноги. — Даже не знаю, что и рассказывать. Приглашают на медляки очень просто, — он приближается к застывшему в ожидании Иллуми и протягивает руку, — «Могу я пригласить Вас на танец?» или что-то вроде. Нет чётких формулировок, говори что угодно — не ошибёшься. Главное, чтобы партнёру было понятно. То же самое с ответом на приглашение: да, нет, игнорирование, или молча подать руку. Веди себя, как душе угодно. — Ясно. Приглашать могут только мужчины? — Не обязательно. Но да, на обычные медляки преимущественно приглашают мужчины. Бывают так называемые «белые танцы», когда наоборот, но о них объявляют заранее.       Иллуми молча принимает приглашение, и Хисока пускается в новые монотонные объяснения: — Руки партнёрши обычно лежат на плечах или вокруг шеи партнёра. Иногда на груди, например, когда разница в росте велика. Ну, или просто так. А иногда пары танцующих сразу сплетаются в тесных объятиях — дистанция между партнёрами определяется исключительно в меру их испорченности. — Хм. — Теперь Иллуми оценивающе приглядывается к Хисоке. Где бы ему примоститься? У Хисоки крепкая шея, покатые мускулистые плечи и необычайно широкая грудь. Внимание задерживается. Конечный вердикт вырывается у Иллуми без всякой задней мысли: — Твоя грудь располагает к тому, чтобы класть на неё руки.       И тут же исполняется. Глаза Хисоки поражённо расширяются. — Хо-хо, Иллуми! Ты меня балуешь? — его ладони нежно опускаются куда-то за спину. — Твоя талия тоже располагает к тому, чтобы класть на неё руки. Знаешь? — Если руки лишние. — Без тени ухмылки добивает Иллуми. — Есть что-то ещё, что я должен знать? — Недотрога, — фыркает Хисока. — Тебе могут попасться наглые партнёры, отходящие от классики. Например, одной рукой они на талии, но второй… — пальцы Хисоки аккуратно подцепляют подбородок Иллуми, настойчиво поднимая его лицо. — Они пытаются контролировать зрительный контакт. — Понятно. — Или, например… — обе руки Хисоки плавно перемещаются сначала на бёдра Иллуми, а потом… — Лучше тебе не злоупотреблять наглядными примерами.       Аура, которой Иллуми подкрепляет слова для убедительности, не оставляет между партнёрами никакой недосказанности. К несчастью, предупреждения скорее подстёгивают Хисоку, нежели усмиряют. Он хищно облизывается, но, в дань уважения к Иллуми, ладони всё-таки возвращает на талию. — Разумеется. Не хотел обидеть. — Что ещё расскажешь? — М-м… в медляке пары вообще не сдвигаются с места. Грубо говоря, медленно топчутся по часовой стрелке и покачиваются… внутри собственного маленького круга. — Ага, это я замечал. Примитивно, — кивает Иллуми. — Главное, не топтать партнёру ноги. — При такой скорости танца — не проблема. — Ловлю на слове, — ухмыляется Хисока. — В таком случае, с основной теорией покончено. Я веду, ты подстраиваешься под мой шаг. — Погнали.       «Погнали», конечно, громко сказано в сложившихся обстоятельствах. Предыдущий заунывный трек на радио быстро завершается, поэтому кружить Хисока и Иллуми начинают с новой песни. Из чистого любопытства, Иллуми прислушивается к её словам, но, разобрав с первой же строчки «я хочу быть твоим пылесосом», решает отключить голову от греха подальше. Да уж, в чём, в чём, а в музыке он не разбирается.       Иллуми поднимает глаза на Хисоку. Хисока рассеянно смотрит вдаль, на небо. — Зрительный контакт — не обязателен?       Вопрос возвращает партнёра на землю, и он фокусируется на Иллуми, лукаво щурясь. — Ты же знаешь, людям сложно смотреть друг на друга долго. На медляках — тем более. Люди близко, они смущаются… если не пытаются заигрывать. — Значит, если я хочу заигрывать с жертвой, нужно держать зрительный контакт. — Рассуждает Иллуми. — Логично. — Или можешь говорить с ней вот так, — последние слова Хисоки на выдохе обжигают Иллуми мочку, — всегда на ухо. В условиях громкой музыки — оправданный приём, и работает безотказно. — Знаю, — ровно отвечает Иллуми. — А ещё, если твой рост выше, можешь сделать так. — Теперь Хисока невесомо прижимает лоб ко лбу Иллуми. От интимного прикосновения к лицу, мурашки бегут по шее. Теперь поражён Иллуми, но внешних признаков не подаёт. Хисока понижает голос: — Однако будь осторожен. Разговоры в таком положении нередко приводят к поцелуям. — Угу, суть я уловил.       Хисока опасно ухмыляется. Ждёт реакцию, видимо. Не на того нарвался. Спустя несколько секунд, он уже безобидно отстраняется. И снова скучающе отводит взгляд. — Сообщи, как тебе надоест. — Хорошо. — Тихо отзывается Иллуми.       Танец продолжается. Равномерные покачивания в купе с плавными поворотами и жаром рук Хисоки непостижимым образом успокаивают Иллуми. В чём-то даже усыпляют бдительность. Исполнитель песни на фоне воет одну и ту же фразу, словно пластинку заело. Хисока смотрит куда угодно, но не на Иллуми, и это даёт возможность последнему беспрепятственно им любоваться. Исподтишка. Первые лучи солнца как раз протыкают горизонт и подсвечивают розовые волосы огненно-рыжим. Безумно красиво. Вообще, весь медляк похож на качественный гипноз, сопротивление которому бесполезно.       Поддавшись какому-то иррациональному желанию, Иллуми делает маленький шаг навстречу, поворачивает голову, ложится на грудь партнёра. И весь мир замирает.

Нет, не мир.

Замирает Хисока.

      Наверное, выражение его лица бесценно. Сердцебиение заходится в бешенном ритме, бьёт по ушам, и это немного забавляет Иллуми. Хисока боится? Правильно делает, если так. Но пока он не выкидывает ничего раздражающего, а у Иллуми хорошее настроение, бояться Хисоке нечего. Расслабление растекается по мышцам. Иллуми умиротворённо смотрит на рассвет и, впервые за долгое время, не думает ни о чём важном. Он лишь ожидает очередные глупые комментарии по поводу происходящего от Хисоки, но их не поступает.       Иллуми вдруг ощущает, как бережно смыкаются руки вокруг него. Притягивают вплотную, окончательно заключают в объятие — свободного пространства между телами не остаётся. Хисока мягко утыкается в макушку Иллуми, носом зарывается в волосы, щекочет дыханием. И молчит, почему-то молчит. Кажется, теперь его тепло целиком окутывает, пронизывает каждую клеточку Иллуми. И, в ответ на это, что-то переворачивается, трепещет внутри него.       Как давно Иллуми подпускал к себе настолько близко хоть кого-то? Он и не вспомнит. Ясно одно — прерываться не хочется, и Иллуми позволяет себе чуть-чуть утонуть в этом невыразимом комфорте. Чуть-чуть раствориться в Хисоке.       Рядом с ним так… безопасно?       Пожалуй, слишком опрометчивый вывод. Чувства опять изменяют Иллуми. С ними надо завязывать.       Иллуми упирается ладоням в грудь партнёра и слабо отталкивается, выскальзывает из некрепкой хватки, не встречая никакого сопротивления. На плечи тут же обрушивается утренняя прохлада. Обычно Иллуми всё равно, но сейчас, из-за резкого контраста, он слабо передёргивается. Хисока напротив промаргивается и протирает потухшие глаза, будто отходит от дремоты. Сейчас на его лице не выражается ничего определённого, даже дежурной ухмылки нет. Немного трогательно.       Они смотрят друг на друга. Тишину разбавляет только лиричная музыка и шелест ветра между макушками деревьев. Первым не выдерживает Иллуми: — Ничего не скажешь? — Я должен? — брови Хисоки взметаются. — Не знаю. — Иллуми чувствует себя слишком странно, уязвлённо. Будто поймали на промахе. — Ладно, неважно. Ты просто такой… — осекается.       «Какая глупость. Зачем ты продолжаешь говорить?», — судорожно проносится в мыслях, но прикусывать язык поздно. — Какой? — допытывается Хисока. — Не такой. — Завершает Иллуми. — Не дурачишься, не язвишь, не улыбаешься больше пять минут…       Кажется, внутреннее смятение пробивается в голос, потому что Хисока слишком умиляется словам Иллуми. Всё возвращается на круги своя. — Тебя смущают такие неожиданные вещи. Прелесть.       Иллуми шумно выдыхает и прикрывает глаза, чтобы привести в порядок голову. Вот, чем чревато ослабление контроля над ситуацией. Будет ему уроком. — Я пойду. — Иди, — разрешает Хисока, возвращаясь к магнитоле и выключая её.       Но назойливое ощущение недосказанности после произошедшего всё ещё свербит в горле Иллуми, мешает просто исчезнуть. Поэтому, на развороте, он окликает собеседника: — Хисока. — М?       И что Иллуми хочет сказать? Секундная заминка. — Такого не повторится. — Ты о чём? — невинно уточняет Хисока, но Иллуми не обманывается. — Ты понимаешь.       Он спрыгивает с крыши, не дожидаясь ответа. В конце концов, какая Иллуми разница? Только он виноват. Заигрывать с Хисокой, всё равно что балансировать на краю пропасти рядом с мостом — бессмысленное занятие, опасное развлечение. Иллуми не имеет права подвергать себя таким сиюминутным прихотям. Разве этому его учила семья?       Хисока отрешённо тасует кассеты, словно колоду карт.